"Амицитас". Полёт 3. День миссии 419
"Арес III" Сол 412
– Знаешь, – сказал Марк, вытаскивая жгут проводов из кабель-канала, – вам ещё повезло. В капсуле, которая была у нас на Луне, было двадцать пять километров проводки. С вашей магической связью и жизнеобеспечением у вашего корабля проводов намного меньше. – Только от этого ничуть не легче, – проворчала Драгонфлай. Она была совсем не в настроении, чтобы Марк подбадривал её своими комментариями на тему "могло быть и хуже", особенно когда она занималась одной из самых ненавистных задач, когда-либо встававших перед ремонтной пони – проверкой кабельного жгута. Многие подсистемы и контрольные панели были выдернуты и выброшены в целях экономии веса. Вся система подготовки запуска со всеми перепрограммируемыми переключателями исчезла. Подсистема управления двигателями ориентации тоже отправилась в мусор, как только НАСА изучило спецификации реактивных блоков и заверило её, что систему управления МВМ можно адаптировать для их использования вместо своих более тяжёлых. Тяга двигателя… какой двигатель? Выломать и пока-пока! Но во многих случаях проводка для этих систем оставалась, потому что требовалось слишком много труда, чтобы извлечь провода, а затем удалить только лишние. Технически это всё ещё оставалось сложной задачей, потому что даже при наличии маркировки невозможно было быть уверенным, какой из дюжины маленьких проводков в пучке был именно тем, который вы хотели вырезать. Но им всё равно приходилось доставать их все и осматривать, чтобы убедиться, что нигде не было оголённых участков, где изоляция протёрлась, позволяя проводу замыкаться на металлический корпус корабля. Марк рассказал им о том, что однажды произошло с космическим кораблём людей, который использовал атмосферу из чистого кислорода, когда на нём заискрила проводка. Средства жизнеобеспечения корабля пони обеспечивали нормальную атмосферу, а не чистый кислород, но в памяти Драгонфлай прочно засела картина пожара, который вспыхнул настолько быстро, что тела погибших астронавтов не успели сильно обгореть. Эта картина почти (почти) сделала терпимым обследование каждого провода, оставшегося на корабле. Но от этого оно не стало даже чуточку менее скучным. Вчера было легко. Вчера они отыскивали каждый отрезанный конец и полностью выдёргивали провод, если он был достаточно коротким (таких было немного), либо изолировали, если не могли вытащить (Вот этих было полно – Драгонфлай дошла почти до конца мотка изоленты. Впрочем, по общему признанию, внешняя четверть или около того была уже бесполезной из-за всё того же марсианского холода, что сразу же после крушения превратил руководства по эксплуатации корабля в конфетти). Это удавалось делать довольно быстро – все концы были в известных, легко отыскиваемых и, как правило, легкодоступных местах, в основном из-за того, что они были там, где что-то было уже вырезано или удалено. Но проверять проводку было хуже, чем наблюдать за сохнущей краской. С сохнущей краской ты хотя бы можешь себе позволить повитать в облаках, но с проводкой ты должен уделять полное и абсолютно безраздельное внимание каждому чёртовому сантиметру нескольких километров тонюсеньких проводков. К счастью, незадолго до того, как Драгонфлай собиралась предложить перерыв, её опередил Марк. – Мне нужно дать глазам отдых, – сказал он, закончив проверять кабельный жгут №7 (управление двигателями ориентации правого борта, линии управления зажиганием и сбросом левого твердотопливного ускорителя, освещение бытового отсека и инженерной палубы). – Я ещё не говорил НАСА, но за последние пару месяцев я стал немного дальнозорким. – Дальнозорким? – переспросила Драгонфлай. – Ты хочешь сказать, что теперь можешь видеть будущее? – Чего? Нет, – сказал Марк в замешательстве. – Это значит, что мне понадобятся очки для чтения, когда я вернусь на Землю. – О. Но с экраном компьютера у тебя проблем нет. – Компьютерные экраны не находятся близко к моему лицу, а буквы довольно крупные. Но я не могу прочитать символы на ваших кабельных жгутах, не прищуриваясь, – Марк вздохнул. – Конечно, это типичный симптом долгосрочного пребывания в невесомости, но я надеялся, что гравитации на Марсе хватит, чтобы этого избежать. – Ха, – когда Марк плюхнулся на пол, прислонившись спиной к переборке бытового отсека, Драгонфлай присоединилась к нему в похожей позе. – Это довольно странно. У тебя самые маленькие глаза, но они же самые уязвимые. – Да, я уже задавался вопросом, как живут пони с такими огромными глазами. Наверное, тратят целое состояние на глазные капли, – Марк усмехнулся. – Сезон аллергии должен быть для вас невыносимым. Драгонфлай удивлённо моргнула. – Эм, нет, – тихо сказала она. – То есть, у некоторых пони, конечно, бывает аллергия, но не такая, чтобы прямо вывести из строя. – Хм. Надо же. Разговор прервался, и Марк закрыл глаза, подняв руку, чтобы помассировать виски. – Эй, а ведь есть кое-что, что ты можешь сделать, а мы нет, – заметила Драгонфлай. – Мы не можем потереть оба виска одновременно. – Ммм. Снова тишина. – Я вот о чём подумала, – спросила Драгонфлай, – почему бы нам не переехать в пещеру на последние солы? – она подумывала о том, чтобы предложить это уже несколько недель, но, похоже, пришло время поднять этот вопрос. – Ммм? – протянул Марк, не открывая глаз. – Я как-то не думал об этом. Первое, что приходит на ум: я не хочу перемещать "Патфайндер". После того, что мы увидели, когда открыли "Соджорнер", мне кажется, нам крупно повезло, что "Патфайндер" завёлся практически с первого раза. Кто знает, возможно, любое малейшее сотрясение может его доконать. А в Доме всё ещё есть место для работы, оборудование, которое мы не берём с собой, шесть водородных ячеек для дополнительного хранения энергии и больше резервных систем, чем найдётся в пещере или ровере. Это всё ещё самое безопасное место. – Да, но… хорошо, – пробормотала Драгонфлай, немного смущенная своей мыслью, – Ты ведь ботаник... фактически, фермер. Разве ты не чувствуешь себя на ферме как дома? Марк фыркнул, но его глаза оставались закрытыми. – Для меня пещера – самое чуждое место на Марсе, – сказал он. – Да, там есть растения. Но они находятся под землёй, внутри гигантской жеоды, которая превосходит практически всё, что когда-либо встречалось на Земле, и они на девяносто процентов существуют благодаря силе природы, которую мой вид всегда считал мифом, – он усмехнулся и добавил: – Ну, большинство из нас. Я слышал, что есть люди, которые думают, будто среди нас есть злые маги, которые насылают проклятья и крадут мужские пенисы. Драгонфлай не выдержала и засмеялась. – Чего?! – Я едва смог выговорить это в первый раз, – сказал Марк. – Очевидно, есть очень странное психическое заболевание, своего рода паранойя, которое заставляет человека думать, будто у него исчезли гениталии. И тогда ему приходится хоть кого-то в этом обвинить, потому что, естественно… – тут человек начал неудержимо хихикать, но затем сумел закончить: – …они ведь не могут просто встать и сами по себе уйти… Драгонфлай тоже засмеялась, но не так сильно. – Вы, люди, странные, – сказала она. – Да, наверное, – сказал Марк, успокоившись. – Но я вот что хочу сказать: Дом видится мне большим домом, чем что-либо ещё на этой планете. Я тренировался в макете Дома на протяжении нескольких лет. Я прожил в нём больше года. Пещера — это хорошо, но… – Пещера живая, – сказала Драгонфлай. – А Дом умирает. Марк наконец открыл глаза. Он с грустью уставившись на противоположную стену помещения. – Да, я знаю, – сказал он. – Мы убиваем его по частям. Производительность системы жизнеобеспечения сократилась уже до восьмидесяти процентов, несмотря на моё обслуживание. Нам повезло, что она вообще ещё работает. Никогда не предполагалось, что пребывание экипажа в доме продлится так долго, да ещё при полной загрузке, а тем более при полной загрузке и плюс ферма. – Ммм, – люди извлекали немало выгоды из разных мычаний в качестве диалоговых инструментов, и Драгонфлай видела, почему. – У нас на планете есть одна детская книга, – сказал Марк. – Называется "Щедрое дерево". Сначала дерево даёт мальчику яблоко. Затем мальчик подрос, и оно даёт ему место, чтобы повесить качели. Когда мальчик становится мужчиной, он берет древесину, чтобы построить дом. А когда он становится стариком, дереву уже нечего дать. Всё, что от него осталось, это пенёк, и поэтому старик садится на него и отдыхает. Вот что мне видится в Доме – это щедрое дерево. – Это… это очень глупо! – возмутилась Драгонфлай. – Я хочу, чтобы копию этой книги поместили в ясли для личинок улья! Это идеальная история для чейнджлингов! Только вместо "Щедрого дерева" мы бы назвали её "Жадным мальчиком"! Это дерево так же давало ему, как пони "давали" чейнджлингам! – Да, ты не первая, кто заметил, что история немного односторонняя, – сказал Марк. – Но есть и другая сторона. То, что мальчик взял, в конце концов не сделало его счастливым. Фактически, в конце у него не было ничего, кроме пня дерева, потому что он только брал и никогда не возвращал. И когда он стал старым, он возвращается туда, где был молодым и счастливым, пытаясь найти это снова. Марк покачал головой. – Я не читал эту книгу столько лет, и я, наверное, всё перепутал. Но мне плохо из-за того, как мы разграбили Дом. Это одна из причин, почему я хотел помочь сохранить пещеру. Я не могу спасти Дом, но, возможно, я смогу спасти хоть это. – Хм, – Драгонфлай сменила положение. – Как там твои глаза? – Они всё ещё немного болят, – сказал Марк. – Дай мне ещё несколько минут. – Хорошо, – Драгонфлай встала, потянула ноги и подошла к своему брошенному скафандру. – Я возвращаюсь в Дом на минуту. Хочешь что-нибудь? – Бутылочка таблеток в аптечке с надписью «Аспирин», – сказал Марк. – Если можешь, то принеси её. Только не трогай викодин, если только он мне реально не потребуется. – Хорошо. Скоро вернусь назад. Потребовалось время, чтобы стравить воздух из шлюза корабля и пройти через второй воздушный шлюз Дома. Оказавшись внутри, она посмотрела на часы. Приблизительно через два часа Марк должен был отвести второй ровер к пещере, чтобы забрать остальных – ну, во всяком случае, Старлайт и Файрбола – Черри и Спитфайр пробегутся назад сами. Но на данный момент она была в Доме одна. Пол в Доме был грязным, но больше не покрыт грунтом. Растения были аккуратно перенесены в пещеру, а затем туда же отправилось как можно больше культивируемой почвы - всё, что они смогли сгрести лопатой. Шкафы и столы, такие яркие и блестящие, когда пятеро из них только вошли сюда вечером шестого сола, теперь выглядели грязными, исцарапанными и побитыми. Заделанная дыра, оставшаяся после разрыва первого шлюза, цепляла и приковывала взгляд, напоминая Драгонфлай ту пони, которая работала на Короля Бурь. Как её там звали? Один из вентиляторов циркуляции воздуха дребезжал, а другой издавал тонкий пронзительный звук, который слышала только Драгонфлай, предупреждая, что его подшипник вот-вот выйдет из строя. Без фермы, без потерпевших крушение, Дом казался более грустным, более усталым, чем раньше. Если бы Драгонфлай надо было выразить это ощущение словами, то это было бы уже не столько "я всё ещё стою", а больше "я некогда стоял". Она всё ещё сомневалась, были ли её ощущения реальны или это просто какая-то галлюцинация из-за магического голодания, но сейчас она не просто чувствовала, что Дом умирает… казалось, что сам Дом знает, что умирает. – Прошу прощения, – сказала она, одна на девяноста двух квадратных метрах под тканью. – Я просто хотела кое-что сказать. Не мы строили тебя. Мы пятеро, я имею в виду, кроме Марка. Мы просто явились сюда. А ты защищал нас. Ты предупреждал нас, когда есть какие-то проблемы. Ты противостоял ужасным вещам и берёг нас. А теперь мы разбираем тебя на части, чтобы уйти далеко отсюда и, вероятно, больше никогда не вернуться. У Драгонфлай появилось смутное ощущение, что кто-то обратил на неё внимание. Опять галлюцинации, наверное. Драгонфлай чувствовала себя глупо, но продолжала. – В общем, я просто хочу сказать, что мы благодарны за всё, что ты сделал. И мы сожалеем, очень сожалеем о том, как плохо мы с тобой обращались. Ты заслуживаешь лучшего. Ты заслужил счастливую миссию со своей настоящей командой. Вместо этого ты получил нас, и ты позаботился о нас. А теперь ты даёшь нам шанс продержаться, чтобы, возможно, снова вернуться домой. Драгонфлай подошла к консоли главного компьютера Дома, который контролировал всё остальное оборудование, слишком большой и неудобный, чтобы брать его с собой в Скиапарелли. Она положила копыто на консоль и тихо произнесла: – Спасибо тебе. И Дом был счастлив.