Сказки Безумного Шляпника

Он обут в одни чулки и тихо-тихо поднимется по лестнице; потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка прыснет детям в глаза молоком. Тогда веки у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки.

— Ты был плохим мальчиком... *** Из всех сказок Андерсена больше всего Иван любил Оле Лукойе. Наверное потому, что там были мальчик, волшебство, которое с ним случалось, сам Оле и совершенно не было дурацких принцесс, вечно то тщетно ищущих любовь, то рыдающих, потеряв её. Мораль сказки Иван предпочитал игнорировать. В конце концов пацан — главный герой — был, мягко говоря, неидеален и ничего, над его головой исправно раскрывался разноцветный зонтик, даривший удивительные фантазии почти наяву. Не устраивали только иллюстрации. Оле в ночной рубашке и чулках был либо слишком старым, либо слишком похожим на ребёнка, либо каким-то противным карликом. Уже повзрослев, попав в правильную, свою сборную, он взглянул в раздевалке на встрёпанного Луку в гетрах и длинноватой футболке и понял — вот оно, о чём и заявил немедля. — Оле Лукойе? — Лука даже не удивился, будто они обсуждали сказки Андерсена каждый день — Ну, может быть. Тогда играй что ли лучше. Цветной зонтик за красивые глаза не показывают. Иван и играл. И, забив в настоящей игре свой первый гол за огненных, был вознаграждён крепкими объятиями и насмешливым: — Сегодня ты был хорошим мальчиком. Потом, ночью, Лука скользнул к нему под одеяло, прижался сзади и совершенно серьёзно спросил: — Чего там делал твой Оле? Иван, задыхаясь от неожиданной близости, руки на животе и холодного носа, уткнувшегося в плечо, промямлил про сладкое молоко, дуновение в затылок и волшебство под зонтом с цветными оживающими картинками. Лука успокаивающе погладил его по бедру: — Ну, молока нет, хотя не могу обещать, что не брызну чем-нибудь тебе в глаза, есть у меня и такая фантазия, а вот волшебство могу гарантировать, — и подул Ивану в затылок, а потом ниже, в шею, сцеловывая мурашки и запуская руку под резинку трусов. Долгие годы сказка продолжалась. А потом Иван услышал это: — Ты был плохим мальчиком. И увидел, как над головой раскрывается черный зонт. Он не помнил, что ему снилось, в ту ночь, а на следующий вечер катался по газону, сжимая изо всех сил пульсирующую щиколотку, а потом услышал от врачей: — Ахилл. Операция. Очевидное совпадение: Луки не было рядом, а зонт... Ну мало ли что подсознание себе думает... *** Следующий раз списать на подсознание не получалось. Реальный и очень раздражённый Лука выговаривал ему: — Что ты себе думаешь? Представь, каково Лео слышать это твоё «Пусть все сдохнут от зависти». А от него, между прочим, зависит твоя карьера. А от твоей карьеры, твоего игрового времени зависит и сборная. Оправдания и извинения Лука выслушал с каменным лицом, постукивая пальцами по изогнутой ручке чёрного зонта-трости, так подходящего к официальному костюму. Ночью Иван понял, что то, что он раньше считал кошмарами, — просто не слишком интересные, но довольно обычные сны. Не шли они ни в какое сравнение с ощущением полной реальности происходящего, когда ему, примотанному к какой-то каталке, без всякого наркоза вырезали язык, а из широко открытого рта не могло вырваться ни звука. После этого Иван стал крайне осторожен с каждым словом, произносимым в микрофон. И начал избегать встреч с Лукой. Впрочем, на сборах игнорировать капитана не получалось. А потом и не очень хотелось. Лука был улыбчив, ласков и казалось, что вернулась эйфория тех дней в России, когда Иван определённо был хорошим мальчиком. *** Глядя на Луку в интервью по поводу второго уже подряд его, Ивана, неприезда в сборную, хотелось спрятаться где-то на краю Земли, скрыться в самом тёмном лесу, а то и спрыгнуть с крыши. Иван перебирал в голове причины — объективно веские — и понимал — не прокатит. Он стащил у Ракель блистер каких-то успокоительных, но лучше не стало. Его буквально била дрожь при мысли о том, как он рано или поздно встретится с Лукой нос к носу. Впрочем, то ли демонстрируемое в соцсетях рвение сыграло, то ли Лука сам понимал ситуацию, но кошмары не приходили. Иван поехал на сборы с лёгким сердцем. И после первой же тренировки услышал: — Ты был плохим мальчиком. Матео, проходивший мимо, похабно подмигнул и закатил глаза — мол, наконец-то, а Иван натурально покрылся холодным потом, еле переставляя ватные ноги в сторону своей комнаты. Их с Лукой комнаты. На спинке кровати висел черный зонт. *** Утром каждый сокомандник прокомментировал мешки под глазами Ивана, похлопал по плечу и поздравил с возвращением расположения капитана. Иван вяло отшучивался. На игре он не мог избавиться от картинок, преследовавших его ночью: Луку оттаскивают от него какие-то люди в тёмных костюмах, а дальше даже память пасовала, только пронзительные крики так и звучали в голове. Увидев, как Лука падает, он сразу понял — сам не встанет. Принял повязку, успел потрепать по волосам, а под ложечкой подсасывало так, что впору согнуться в три погибели или попросить замену. Только вот нельзя. *** Вечером, сидя на кровати, не в силах заставить себя лечь и тем более заснуть, Иван тупо смотрел в темноту. Шаги застали его врасплох: он думал, что Лука останется в больнице на ночь. Выглядел он в свете фонарей, просачивающемся в окно, призрачно и жутко. Прохромал сразу к Ивану, встал напротив и долго молчал, а потом проговорил хриплым, не своим каким-то голосом: — Я подвёл команду. Я был сегодня плохим мальчиком. И протянул черный зонт, держа двумя пальцами за изогнутую ручку, как гадюку за хвост или протухшую колбасу. Не дождавшись ответного движения, положил Ивану на колени и лёг на свою кровать, как был, в одежде, повернувшись нахохленной спиной. Иван встал. Подавил желание заорать и разнести нехитрую обстановку в мелкие щепки. Очень аккуратно взял зонт. Выдохнул и, выставив колено, переломал, вскрикивающую звоном спиц, будто живую тварь, для верности попрыгав на останках. Тщательно собрал обрывки и обломки, вынес на улицу в мусорный бак. Подышал, пожалев, что не курит — сейчас бы пригодилось, и к чертям режим. Вернулся, улёгся, обнимая Луку сзади и утыкаясь холодным носом в плечо. Пробормотал, скользнув ладонью по напрягшемуся животу: — Ну какие мы с тобой уже мальчики... И на хуй Андерсена.