Сказки Безумного Шляпника

Небо вспыхнуло, распарывая ночную тьму, словно сверкнувшим лезвием, но Лука этого не увидел: он, съёжившись, лежал на земле ничком, закрывая голову руками. Заигравшись в футбол с такими же, как он, мальчишками, Лука прозевал тот момент, когда можно было сбежать в укрытие. Обстрел начался неожиданно, первый взрыв раздался почти одновременно с воплем «Лука!». Этот крик был полон животного ужаса, в нём едва можно было узнать мамин голос. Лука попытался поднять голову, но тут же рядом так грохнуло, что он судорожно вцепился пальцами в ёжик белобрысых выцветших на солнце волос, прижимая руки к голове ещё сильнее и на мгновение оглохнув. С глухотой было даже удобнее: ощущалась только вибрация земли, отдававшаяся дрожью где-то под ложечкой, и не было слышно никакого громыхания, от которого хотелось кричать что есть мочи. Это желание, впрочем, Лука всегда в себе пресекал, упрямо стискивая зубы и лишь тонко поскуливая. Вот и сейчас он отнял руки от макушки и зажал рот руками, чувствуя, как вибрация нарастает — как снаружи, так и внутри — закручивает смерчем, заставляя подняться над землёй, и швыряет словно в глубокую воронку, такую бездонную, что Лука ничего не видит, как ни пытается проморгаться. Слух, однако, к нему возвращается, но как-то избирательно: взрывов не слышно, а рядом нарастает чьё-то дыхание, постепенно перекрывая голос отца, который произносит: «Он не дышит...», и протяжное ускользающее «Луууукаа!» — Лука помнил, что так же по ночам выла собака во дворе их дома. Когда у них был дом. Сейчас у собаки мамин голос, но ведь собаки не умеют разговаривать?.. Чьё-то дыхание становится оглушительным, врывается в мозг, заставляя корчиться в мучительных судорогах, погружаясь в ледяной холод. Так больно и так хочется прекратить это, что Лука готов на что угодно. — Обещаю... Обещаю... — шепчет он. *** Когда Серхио впервые видит Луку, его брови домиком, светлые длинные волосы и открытую улыбку, то ничего не может с собой поделать: тоже улыбается во весь рот и лезет обниматься. Тот обнимает его в ответ и дружески хлопает по плечу, но есть в этих жестах такая твёрдость, что Серхио сразу нутром чувствует: Лука ни черта не боится. Мало того, в голове у этого маленького хорвата словно компьютерная программа, в которой всё футбольное поле расчерчено, как шахматная доска, на которой Лука смело, а порой жёстко играет партию. Серхио замечает лишь раз, как меняется его взгляд: Лука словно прислушивается, в глазах мелькает ужас, он словно хочет упасть ничком и закрыть руками голову — и падает на ровном месте, схватившись за ногу. Когда Серхио навещает Луку дома, то останавливается у двери в комнату, где тот лежит, и слышит, как он, вытянув на диване ногу в фиксаторе, бурчит: — Блядь... Не успел я... — и, мотнув головой, раздражённо добавляет: — Ну, хватит уже пыхтеть! — Разговариваешь сам с собой? — с улыбкой интересуется Серхио. — Вроде головой о газон не стукнулся. — А, это ты... — угрюмо говорит Лука. Он бледен, под глазами синяки. — Привычка... С детства... Не обращай внимания. — Ладно, бывает, — смеётся Серхио, осторожно садится на диван рядом и накрывает ладонью спелёнутую ногу. — Как ты? Лука замирает, будто прислушиваясь, и тянет, поднимая взгляд на Серхио: — Интерееесно... — Что интересно? — переспрашивает Серхио, убирая ладонь. — Нет-нет, верни на место! — Лука хватает его руку и снова водружает на лодыжку. — Интересно... — повторяет он. — Ты ничего не слышишь, Чехо? — Нет... — в замешательстве отвечает Серхио, изо всех сил напрягая слух. — Ну и ладно, — говорит, улыбаясь Лука. Когда после травмы Лука возвращается на поле, Серхио понимает: тот по-прежнему ни черта не боится, и его, Серхио Рамоса, используют. Серхио подхватывает Луку после совместно сооружённого гола — Лука обвивает его руками и ногами, и Серхио чувствует: ему делают одолжение. Валит на тренировке на газон, прижимаясь губами к шее — Лука смеётся, и Серхио получает коленом в пах. Удар ровно такой рассчитанной силы, чтобы охнуть, поморщившись, но не скорчиться от боли, но от поцелуя Лука не уклоняется, словно нарочно подставляя шею. Другой раз Серхио видит ужас в глазах Луки, когда команда рассаживается в самолёте, чтобы лететь на матч. — С тобой всё в порядке? — наклоняется к нему Серхио. — Да, — твёрдо говорит Лука и отворачивается к окну. Серхио садится рядом и краем глаза наблюдает, как губы Луки начинают шевелиться, как только самолёт набирает высоту. Кажется, Лука повторяет «Обещаю...» на испанском, английском и, кажется, хорватском. Когда они приземляются, Лука делает выдох и поворачивается к Серхио, улыбаясь. На его светлых волосах у виска дрожат капли пота. Вечером Серхио слышит стук в дверь своего номера и почему-то совсем не удивляется, увидев на пороге Луку. — Ты только не спрашивай ничего, Чехо, — торопливо произносит Лука, толкает его к стене и, приподнявшись на цыпочках, целует, обхватив ладонями лицо. Серхио не спрашивает: он зарывается пальцами в длинные волосы, уступая натиску, позволяя подталкивать себя к постели и понимая, что им снова пользуются, но не в силах противиться полуоткрытым губам, скользящим по коже ниже, глубоко впускающему горячему рту и сбивчивому шёпоту «Чехо... Чехо... Ну, давай... же...». Лука тянет его на себя, разводя колени, обхватывая ногами, будто не давая сбежать, и Серхио, срываясь, входит в него, начиная двигаться в рваном ритме, выбивая стоны и оглохнув от собственного дыхания, смешанного с всхлипами извивающегося под ним Луки. Когда Лука, прикусив кожу ему на плече, с рыком кончает, Серхио дёргается от неожиданной боли и держится ещё с минуту — только чтобы почувствовать, как расслабляется тело в его руках. После ему хватает нескольких толчков, чтобы кончить самому с громким стоном, входя так глубоко, как может. Он, тяжело дыша, кладёт голову на грудь Луки и слышит, как тот шепчет, легко обнимая его за плечи, словно боясь спугнуть: — Чехо... Сейчас начнётся... Чехо... — Что? — ещё задыхаясь, спрашивает Серхио, приподнимаясь на локтях и вглядываясь в лицо Луки. — Что начнётся? Лукита... — Ты только не бойся, Чехо, — силится улыбнуться Лука, но уголки его губ кривятся в судороге, кожа становится мертвенно бледной, очерчивая синяки под глазами, нос заостряется, пальцы рук выворачиваются, цепляясь за простыню, и Лука корчится, с силой прикусывая губу, едва поскуливая и через мгновение затихая. Серхио чувствует, как тело под ним с каждой секундой становится всё холоднее. — Блядь... — шепчет Серхио, когда прикладывает ухо к ледяной груди и не слышит биения сердца. — Он не дышит... Серхио подскакивает с постели, носится по комнате, цепляясь за сброшенную на пол одежду, перебрасывая вещи с места на место. Телефон... где-то здесь был телефон. Нужно позвонить, вызвать скорую. Телефон находится в ванной, но, как только Серхио начинает набирать номер, он, моргнув, разряжается. — Блядь! — выкрикивает Серхио, бросая бесполезный девайс в раковину. Он выскакивает из ванной и хватается за ручку двери. Это отель — здесь должно быть полно медиков. Останавливает его смешок за спиной. Серхио резко оборачивается и видит насмешливый взгляд карих глаз. Лука, всё ещё бледный, сидит на кровати, поджав ноги и с интересом наблюдая за ним. — Так голышом и побежишь, извращенец? — фыркает он. Серхио делает глубокий вдох, сцепляет дрожащие руки в замок, медленно подходит к нему и садится рядом. — Так, — говорит Серхио. — Или ты объясняешь сию же минуту, что всё это значит... — Или? — насмешливо спрашивает Лука, и Серхио вспоминает: «Ни черта не боится...». — Или спать ложимся, — огрызается Серхио. — Завтра вставать рано, а тебе то трахаться, то помирать... — Тшшш... — прижимает к его губам холодный палец Лука и прислушивается. — Слышишь? — Не слышу я ни хера! — раздражённо освобождается от его руки Серхио. — Я тоже! — Лука смеётся, щёки его начинают еле уловимо розоветь. — А что? Должен? — интересуется Серхио. — Ну... — Лука пожимает плечами. — Надеюсь, теперь нет. Я слышу его постоянно. А если что-то должно произойти... травма там... или крушение... вообще невозможно что-то разобрать, кроме этого пыхтения. Тогда главное успеть пообещать... ну... что я отплачу... Иногда помогает. Если захотят эту плату взять, конечно... — И ты... — начинает доходить до Серхио. — Платишь... эээ... жизнью? — Ну... — задумывается Лука. — Можно и так сказать... А точнее, смертью. Или смерти — у нас с ней уговор. Я ей принадлежу... на какое-то время. — Он смотрит на часы. — Обычно дольше бывает... И больнее... Но с тобой... — Он переводит взгляд на Серхио. — С тобой почему-то быстро и не так мучительно... — Значит, я тебе нужен как обезболивающее, — говорит Серхио, усмехнувшись. — Понятно теперь... — Мой личный сорт анальгетика, — улыбается Лука и тянется к нему. — Чёрт... — Серхио чувствует будоражащий холод на своих губах. — И как давно ты это понял? — Когда ты лапы распускать стал... — Серхио дёргается: холодные руки скользят по груди. — Тогда и оно даже заткнулось... на пару минут... — Кто оно? — бормочет Серхио, ёжась от россыпи возбуждающих мурашек — Дыхание... — Ледяные пальцы добираются до паха. — Кто-то постоянно дышит у меня за спиной... С детства... — Угораздило же меня связаться с зомби... — срывающимся голосом говорит Серхио, глядя на синеву ногтей пальцев, остановившихся у татуировки с крылышками. Лука смеётся, толкает его на постель и, наваливаясь, будто снежный ком, прижимается в поцелуе. Серхио чувствует, как прохладный язык начинает согреваться у него во рту, а пальцы ног, скользящих по его щиколотке, теплеют. — На том свете жутко холодно... — сбивчиво шепчет Лука, прижимаясь к Серхио всем телом. — Поэтому... — Он обхватывает запястья Серхио и прижимает их к постели над головой. — Повторим?