Love is a mix tape

Новая преподавательница английской истории, не в пример предыдущей, не старше двадцати пяти и очень красивая. Большинство одноклассников Робина Стайлса с удовольствием обсуждают Анну Фрай между собой — а также то, в каких позах занялись бы с ней сексом. Робин ухмыляется и молчит, покачивая головой в такт музыке, что несется в его эйрдропы. Отец снова прислал демо одной из групп, которую взял себе «под крыло» — «только под большим секретом, Робин, окей?» Песня хороша, и это слышится даже в «сырой» демо-записи. Её нужно доводить до ума, а как же иначе, однако Роб в отце уверен. Гарри Стайлс никогда ничего не оставляет на половине пути. Спросите мать Роба, если не верите. Гарри её в своё время нашел, зная только её имя. Правда, пришлось попотеть, но Стайлсы всегда знали, чего хотят, и добивались этого. Постепенно однокашники, собравшиеся в комнате у Роба и его друга Джеймса, разбрелись по своим спальням. В Англии уже давно технический прогресс и запросы социума шагнули вперед, но мужские частные школы, в которых плата за семестр превышает зарплаты, получаемые людьми некоторых профессий, всё ещё актуальны. Поэтому из женщин в их школе — только преподавательницы, и удивительно, что директор вообще решился принять на работу кого-то моложе сорока лет, да ещё и красотку. Роб лежит на спине и вполуха слушает Джеймса, который всё никак не успокоится. Широко зевает. — С чего ты вообще взял, что она тебе даст? — Ну, спасибо, поддержал, — Джеймс швыряет в него подушкой. Робин ловит её одной рукой и снова зевает. — Ничего личного, бро. Просто ты — ученик. Так жизнь сложилась. У Джеймса, вообще-то, и так проблемы с девушками. Он хоть и сын влиятельного бизнесмена, однако деньги не сделали из него «хозяина жизни». Он всё ещё боится знакомиться с девушками, будучи трезвым, а когда напивается, то не способен и двух слов связать, зато его жопа начинает исправно просить приключений, и вытаскивает его из передряг именно Робин. Такова участь всех друзей мира. Они вытаскивают друг друга из дерьма. Как его отец, Луи, Лиам и Найл, которые, хоть никогда так и не возвратились с хиатуса, никогда для своей дружбы этого хиатуса и не делали. А уж историю, как Луи первым узнал про существование матери Роба в жизни Гарри, они рассказывают, как семейное предание, связывающее Томлинсонов и Стайлсов крепче каната. — Ничего личного, ничего личного, — кривится Джеймс. — Молчал бы, ну. У самого Робина никаких проблем с девушками нет вообще. Зато у Джеймса, кажется, проблемы с внимательностью, иначе он бы вспомнил, что с недельку назад, когда они решили отметить начало учебного года в манчестерском клубе, их новая училка истории там была. Робин помнит, что она заказывала себе мартини — даже без сока, просто напиток в красивом бокале, с плавающей там оливкой, — а после четвертой или пятой порции вышла подышать свежим воздухом. Там, у черной лестницы клуба, Робин её и поймал. — Робин Стайлс, кажется? — она вскинула брови, закуривая свой IQOS. — Разве ты не слишком юн для клубов? — Разве преподаватель может так беспалевно напиваться сразу после того, как рассказывал об индустриальной революции, мисс Фрай? — парировал Робин. — По крайней мере, мне уже исполнилось двадцать один, — она ухмыльнулась. — Но я никому не скажу, не беспокойся. — Думаю, мы вполне можем сделать вид, что друг друга не видели, — согласился Роб. Их связывает общий секрет, и Робин не может не усмехнуться вновь, слушая, как его одноклассники говорят о вещах, большинство из которых в своей жизни не пробовали. Они с шести лет торчат в закрытой частной школе, откуда выбираются лишь на каникулы, откуда бы им вообще знать много о девчонках… или о том, чем с девчонками занимаются? Робин знает, что это как-то не очень по-дружески, но не может отделаться от чувства собственного превосходства. Дождавшись, пока Джеймс, поворочавшись, заснет — отбой в школе был ровно в девять и ни минутой позже, — Роб натягивает кеды и, приоткрыв дверь, высовывается в коридор. В кампусе темно и тихо, все ученики спят в своих комнатах, ведь подъем у них — в шесть утра. Робин пробирается по коридору, стараясь не издавать шума. Если кто-нибудь из учеников увидит его, не избежать ненужных расспросов. А они ему сейчас не нужны. Преподаватели живут в другом кампусе; и в холле каждого корпуса дежурят охранники, но у Робина есть свои пути. Он знает, что черная лестница преподавательского кампуса, где некоторые учителя живут, чтобы не мотаться каждый день в Манчестер, не запирается на ключ. И знает, в какой спальне живёт Анна Фрай. Коридор в кампусе преподавателей — место ещё опаснее, и Робин чувствует адреналин, бурлящий в крови. Сердце предательски бьется, ударяясь о ребра. Если его тут застанут, то отчислят, несмотря на деньги и связи отца, — ученикам строго запрещено ходить в кампусы учителей в любое время, хоть в дневное, хоть в ночное. Он считает двери, пока не достигает нужной, и стучит два раза подряд и третий — через короткий перерыв. Замок щелкает, и женская рука втаскивает его внутрь. — Когда-нибудь ты попадешься, и тогда у нас будут проблемы. — Я осторожен, — улыбается Робин. Анна прихватывает его за ворот футболки и тянет на себя, целует, и губы у неё чуть шершавые, совсем не похожие на губы девчонок, с которыми Робин прежде целовался и спал. Анна — не холёная богачка из тех, что имеют наглость и уверенность виться вокруг сына Гарри Стайлса, а обычная молодая женщина, и это в ней нравится, завораживает и тянет. Робин всё-таки — сын своего отца. И сейчас он взглядом охватывает её фигуру в простой пижаме — шортики и майка, ничего лишнего. Снова тянется за поцелуем, жадно впивается в губы и языком скользит в рот. Пробует на вкус, с изумлением ощущая мятный привкус зубной пасты, и улыбается. Тонкие пальцы Анны прихватывают край его футболки, короткие ногти царапают кожу на животе. Робин смеется ей в губы. Смеется, когда Анна толкает его на постель и усаживается сверху, мучительно медленно двигает бедрами, но сбрасывает руки Роба, когда он пытается прижать её крепче. Роб знает, что между ними нет никаких высоких чувств, но ему нравится нечто животное, что искрами вспыхнуло в том клубе, да так и осталось. Может, мисс Фрай и преподает историю, приходя к ним в класс в более чем приличных брючных костюмах, но Робин знает, что и как ей нравится. Он знает, что в тихом омуте мисс Анны Фрай водятся черти, и этим чертям нравятся секс-игрушки, наручники и вообще всё то, что его бабка по матери назвала бы извращением. Да плевать, в самом деле. Анна тянется к тумбочке, и её бедра вжимаются в Роба, отчего ему хорошо и почти больно, и он непроизвольно двигается, сильнее упираясь в неё членом. Анна фыркает. — Подожди, — и вытаскивает из ящика чулки. Роб ни секунды не думает, что она собирается их надеть. Это было бы слишком просто. Тонкий материал обнимает его запястья и фиксирует над головой. Робина трудно удивить любыми закидонами в постели; он только вскидывает бровь в совершенно отцовском жесте и нагло оглядывает Анну снова, ни минуты не давая ей усомниться в том, что он лишь позволяет связать себя. Ему интересно, что будет дальше. Ему любопытно оказаться в чужой власти. Анна целует его в шею, прихватывая зубами кожу, языком ведёт по ключице и ниже, по торсу. У Робина кровь приливает к паху, отхлынивая от мозга больше, чем наполовину, кажется. Он прогибается в спине и давит стон, рождающийся в груди. Не то чтобы он привык быть ведомым, а не ведущим, но в этом есть своя прелесть, разве что в низу живота уже полыхает, и жар поднимается вверх по груди. Анна тянет через голову майку, и Робин жадно прослеживает взглядом, как обнажается её живот, ребра, небольшая аккуратная грудь. Кожа у Анны — светлая, но не бледная, а какая-то молочная, на ребрах, под сердцем — татуировка с изображением лисы, свернувшейся в клубок. Анна и сама похожа на лису — ярко-рыжие волосы, зелёные глаза, в Средневековье её место было бы на костре. Может, Анна Фрай и есть ведьма, потому что Робин Стайлс ей совершенно околдован. И в паху ноет от желания оказаться в ней, ощутить жар и тесноту её тела, почувствовать, как она сжимается вокруг него в оргазме. Робин закусывает изнутри щеку: их секс — это всегда борьба за власть, и он не собирается давать Анне ещё больше форы, чем уже дал. Её ладони -обжигают кожу, когда она ведёт по его груди, к животу, к резинке пижамных штанов. Анна забирается рукой в его штаны, обхватывает член и большим пальцем оглаживает кожу. Роб не сдерживается и шипит сквозь зубы, толкается ей в ладонь. Нейлон чулок впивается в запястья, стоит ему непроизвольно дернуться, и контраст боли и нежных прикосновений едва не выносит его сознание в открытый космос. У него было много девушек за последние года эдак два, и все они были старше, но Анна знает, что ему нужно и как. Сейчас она стягивает его штаны с бедер и, наклонившись, языком проводит по члену Робина, следует рукой за этой лаской, отчего глаза Роб непроизвольно закатывает и с трудом давит стон, понимая, что палиться им нельзя. Если кто-нибудь из учителей, живущих в соседних комнатах, услышит… Анна тянется к его губам, целует жарко и крепко, и Робин жалеет, что не может впутаться пальцами в её волосы. Он вообще мало что может сейчас, кроме как застонать в поцелуй и хотя бы так отпустить желание, крутившее его изнутри, как приступ язвенной болячки. Анна ёрзает на нём, стягивая пижамные шорты, и выпрямляется. Чуть двигается, сжимая коленями его бедра, и, наконец, опускается, принимая Робина в себя. Он снова шипит сквозь зубы, прогибается в спине, и нейлон опять больно впивается в кожу.  — Анна…  — Ш-ш-ш, — она зажимает ему рок ладонью. — Разбудишь миссис Нойс. Уверена, что тебе эта встреча не понравится. Она снова приподнимается, и пряди её ярко-рыжих, почти морковных волос подпрыгивают на плечах. Опускается. Двигается мягко и медленно; Робину хотелось бы вцепиться в её бедра и направить её, потому что он уже на грани, и где-то там, в мозгу, раскрывается бездна космоса. Он не льстит себе, что с ним кончали все девчонки, но Анне, кажется, было плевать на его опыт и возраст, она просто знала себя достаточно, чтобы понимать, как именно ей самой получить оргазм, и она его получала. Как тогда, в курилке манчестерского клуба — Робин прижимал её к стене и целовал в шею, а в понедельник она появилась на уроке в тонкой водолазке под пиджаком. Он тогда не смог скрыть усмешку. Отец как-то говорил, что одновременный оргазм во время секса — это почти утопия, и он был прав. Робин кончает первым, но Анна успевает почти сразу за ним, и падает рядом. Тонкие пряди волос прилипли ко лбу, как ржавые нити, на коже выступил пот. Робин медленно возвращается из своего космоса, моргает, привыкая к окружающему миру. А потом едва слышно фыркает:  — Может, развяжете меня, мисс Фрай?