Love is a mix tape

— Ты с ума сошёл? — другой реакции на слова Гарри, что они отправятся на приём, посвящённый благотворительной деятельности королевской семьи, у Эйвери просто нет. — Какой, к черту, приём?  — А что не так? — Гарри даже не поворачивается. Он сообщает о приглашении королевы так буднично, будто спрашивает, что Эйвери хочет на ужин. Собственно, ужин он и готовит: на сковородке шкворчает мясо. Он сам почти отказался от употребления стейков, но готовит их для Эйвери, когда есть настроение. — Детка, ты же знаешь, что я занимаюсь благотворительностью, и Ее Величество захотела узнать о моей деятельности больше. А я не могу появиться на этом приеме без тебя, — он ловко переворачивает стейк.  — Почему это не можешь? — Эйвери пока удается держать себя в руках, но паника уже подкатывает к горлу, мешая дышать. Гарри вздыхает так, будто его жена спрашивает несусветную глупость. Отставляет в сторону сковородку, подходит к ней и одной рукой притягивает к себе за талию. Как большой, ластящийся к хозяйке кот, трется кончиком носа о её щеку.  — Детка, ты — моя жена. И об этом знают все. Я люблю тебя, я горжусь тобой, и я хочу, чтобы ты была рядом со мной в день, когда я снова встречусь с королевской семьёй. Ты мне там нужна. Гарри Стайлс всегда знает, что сказать Эйвери, чтобы она вздохнула и признала его правоту. Приглашение на королевский приём маячило перед её глазами, и ощущение это — хуже того тянущего тонкого страха перед экзаменом или важным собеседованием. Потому что экзамен можно было пересдать, работу найти снова, а случай произвести заново первое впечатление на королеву вряд ли представится. И это её пугает.  — Вообще-то я вполне могу испортить тебе все, — бормочет Эйвери, уткнувшись носом ему в шею. Гарри мягко смеется, поглаживая её по спине.  — Ты? Детка, ты не можешь ничего испортить. Герцогиня Сассекская — американка и актриса, но королевская семья приняла ее. Почему ты думаешь, что к тебе они будут строже? Эйвери не знает. Потому, что двух американок на одном английском приеме может быть многовато? Потому, что она — всего лишь молодая женщина, выросшая в Калифорнии, в её английском слышен акцент, свойственный западному побережью, и она ест и салаты, и стейки одной и той же вилкой? Она с трудом справилась с тем, что фанатки Гарри не принимали её несколько лет, обвиняя в желании продвинуться за счёт его популярности. Она просто заменила им Камиль Роу, которую ненавидели так же сильно. Нет, Камиль в их глазах не стала святой, но много раз Эйвери натыкалась в интернете на ядовитые комментарии, что несмотря на отношения с ней, Гарри все ещё носит кольцо, подаренное Роу. Будто Эйвери без них этого не знала — только её задевал не этот факт, а их попытки окунуть лицом в грязь. Что же будет после королевского приема?  — Эй, — Гарри поддевает пальцем её подбородок, улыбается. — Я с тобой. Мы справимся. Эйвери не сомневается, что он-то справится. Вот в себе она далеко не так уверена. Её никогда и никто не учил, как правильно вести себя в светском обществе, а уж в королевском-то и подавно. Мать и подумать не могла, что её дочь, которую она считала отщепенцем и позором семьи, однажды выйдет замуж за селебрити, которого опять же однажды пригласят на приём к королеве Елизавете. И Эйвери не собирается ей об этом сообщать. * * * Энн смеется очень долго, стоило Эйвери сообщить ей о своих страхах, а потом соглашается ей помочь. После нескольких уроков этикета от свекрови она чувствует себя увереннее… примерно, процентов на 5-10 из ста. На остальные 90 процентов она трясется и готова поспорить, что опозорится. Ей кажется, что приседает она, как корова, что спутает вилку для рыбы и для салата, что забудет все титулы и имена (её знания ограничивались именами королевы, ее мужа, принца Чарльза и его сыновей с жёнами, но Эйвери знает, что в королевской семье намного больше людей). Гарри хохочет, а за несколько дней до приема отводит Эйвери в бутик Александра МакКуинна и передает с рук на руки двум продавщицам. Она чувствует себя живой куклой: привыкшая выбирать себе одежду самостоятельно, она с ужасом смотрит, как за неё это делали другие. Впрочем, золотая кредитка Стайлса может открыть любые двери, а человеческие сердца и так принадлежат ему. Эйвери видит, как поглядывают на него и девочки-сотрудницы бутика, и случайные посетительницы, и её разрывает между гордостью за него и типичной женской ревностью, которую она, впрочем, умело давила в себе. Когда девушки в очередной раз всунули Эйвери в руки платье и отправили в примерочную, она едва не плачет: её ненависть к хождению по магазинам просто достигла пика. Вдобавок у этого платья на спине оказались пуговицы, и застегнуть их у неё не получалось.  — Черт, — шипит Эйвери, потерпев очередную неудачу. — Эй! — она высовывается из примерочной, но девочки явно ускакали за очередным платьем. — Мне кто-нибудь может помочь?  — Разве что я, — стоит ей вернуться обратно в примерочную, как за плотную занавеску скользит Гарри. — Согласна? — мурлыкает он Эйвери на ухо, едва касаясь его губами. Его ладони скользят по её плечам вниз.  — Стайлс, ты вот не охренел? — Эйвери возмущается, едва не подскакивает от неожиданности, хотя прикосновения отзываются предательским жаром в животе. — А если бы я тут голой стояла?  — Вообще-то именно на это я и надеялся, — Гарри покрывает её шею поцелуями, и она стискивает зубы, чтобы не застонать: не дождётся, засранец. Он притягивает её спиной к своей груди, прижимая крепче. — Если ты выберешь это платье, я за себя на королевском приеме не отвечаю…  — Лучше помоги мне застегнуть эти чёртовы пуговицы, — отзывается Эйвери. — И хватит вести себя так, будто собрался трахнуть меня прямо здесь. Гарри тихо смеется, ведя ладонью по внутренней стороне её бедра.  — Почему бы и нет? — поцелуи смещаются на затылок и ниже, вдоль позвоночника. — Тебе понравится… Эйвери закусывает губу и все же перехватывает его запястье, хотя очень хочет, чтобы он продолжал, просто, черт возьми, продолжал.  — Потом мы узнаем очень много интересного о себе в интернете и прессе, — она разворачивается и быстро целует его в губы. — Лучше позови кого-то из сотрудников, чтобы мне помогли, иначе это плохо закончится. Ты неадекватен, Стайлс!  — Стайлсов здесь двое, — хмыкает он, выпуская Эйвери из объятий. — Ты точно так же носишь эту самую лучшую на свете английскую фамилию.  — Смерть от скромности тебе не грозит, — фыркает она. Исчезая за занавеской, Гарри посылает ей воздушный поцелуй. А, когда девушка-продавец притаскивает ещё несколько платьев на выбор, Эйвери уже знает, какое из них все-таки приобретет. Так тебе, Гарри Эдвард Стайлс. * * * Эйвери чувствует, как дрожат ноги, когда Гарри, осторожно положив руку ей на талию, ведёт прямо к Ее Величеству. Она была уверена, что запутается в ногах, делая реверанс, и опозорится на всю старушку Англию.  — Ваше Величество, — Гарри кланяется, и в его тоне звучит столько уважения и благоговения… Эйвери даже не подозревала, что он способен на это. Королева подает ему ладонь, затянутую в тонкую чёрную перчатку, и он осторожно пожимает ее.  — Мистер Стайлс, — тонкие, сморщенные губы королевы растягиваются в улыбке. — Приятно, что вы и ваша жена откликнулись на приглашение. Эйвери готова поклясться, что её реверанс крайне неуклюж и выдает во мне человека, видевшего высшее общество только в фильмах, но королева не подает виду. Ладонь Гарри обжигает поясницу сквозь ткань платья, и это ощущение успокаивает, как и всегда. Эйвери думает: если я упаду, он меня подхватит. И в прямом, и в переносном смысле.  — Ваше Величество, — Господи, охренеть просто, она разговаривает с королевой! Елизавета Вторая — маленькая, сморщенная, как печеное яблоко, в платье чистого светло-зеленого цвета. Она щурится, разглядывая Эйвери, потом снова улыбается:  — Миссис Эйвери Стайлс, приятно познакомиться с вами, — и обращает свое внимание на следующего гостя. Гостей много. Женщины в платьях цветов от ярких до пастельных, в неизменных шляпках (Эйвери в своей чувствует себя грибом, хотя Стайлс смеется, что если она и гриб, то весьма симпатичный). Мужчины в рубашках, пиджаках и брюках со стрелками. Живая музыка и маленькие бутерброды на тарелочках. С Гарри здороваются люди, слишком важные, чтобы Эйвери знала их имена или следила за ними в хрониках. А ей хочется домой. Стащить это платье и растянуться на постели, ощущая, как отпускает тянущая боль в щиколотках. Прильнуть к Гарри, утыкаясь носом в его шею, вдыхая запах его тела и крепкий аромат парфюма от Тома Форда, который он носит. Иногда Эйвери тоже надевает «Тобакко Ванилле», но на ней он раскрывается иначе. Просто ваниль, без примесей. Когда от Гарри пахнет табаком и ванилью, как сейчас, Эйвери сходит с ума. Они — на вечеринке у королевы, черт побери, а она хочет Гарри так сильно, что всё внутри сводит. А чертов Стайлс достаточно хорошо знает её, чтобы догадаться об этом. Эйвери знает, что он догадывается: Гарри касается ладонью её спины, будто специально, или берет за руку, переплетая пальцы.  — Скоро поедем домой, — шепчет ей на ухо. Вторым удивлением вечера становится герцогиня Сассекская. В момент представления Эйвери королевской семье как жены Гарри Меган с улыбкой кивает, но на этом знакомство и ограничивается. Но чуть позже, когда официальная часть приема завершиется, и гости разбредаются по саду, Меган сама подходит. Эйвери теряется: что она должна сделать? Реверанс? Не может вспомнить, и так и остается стоять, сжимая в пальцах бокал с белым вином.  — Не беспокойтесь, — Меган тепло улыбается — Я очень рада, что не одна здесь из Соединенных Штатов, — её тихий тон — почти заговорщический. — Ваш муж разговаривает сейчас с моим, а я подумала, что вам здесь, возможно, немного скучно одной. Как вам Англия? Честно говоря, Эйвери не знает, как реагировать на вопрос герцогини. Ожидает ли она какого-то определенного ответа? Молчание становится неловким, а никто из гостей не стремится спасти Эйвери, полагая, очевидно, что, если герцогиня разговаривает с кем-то, не стоит отвлекать её, пока она сама не изъявит желание пообщаться с другими людьми.  — Страна прекрасна, — отвечает, наконец, Эйвери. — Хотя, надо сказать, вчера и сегодня — первые дни без дождей за последние две недели. Меган смеется.  — В Англии достаточно теплое лето, — подхватывает она тему. — Но с Лос-Анджелесом не сравнится, — и Эйвери понимает, что по Калифорнии жена принца Гарри очень скучает. Ей хочется как-то подбодрить её, но она чувствуетсебя слишком неловко и не к месту, чтобы подобрать правильные слова. Герцог Сассекский что-то чертит для Гарри прямо на салфетке карандашом. Меган следит за взглядом собеседницы и пожимает плечами.  — Одному Богу известно, о чем они могут разговаривать в наше отсутствие. Какие-нибудь типичные мужские разговоры. Они знакомы уже лет десять, насколько я помню.  — А я знаю Гарри уже больше пяти лет и впервые об этом слышу, — Эйвери отпивает глоток сухого белого вина. Оно кислит на языке, но в самую меру.  — Когда мужчина удивляет в браке свою жену — это не так уж и плохо, — замечает герцогиня. — Мне кажется, мистер Стайлс может вас ещё не раз поразить. Эйвери тоже так кажется, но она только улыбается Меган и салютует ей бокалом. И, наверное, так не принято делать в высшем обществе, но герцогиня широко улыбается, повторяет движение и подмигивает, отходя в сторону ровно в тот момент, когда Гарри возвращается после своей беседы с герцогом Сассекским.  — О чем ты говорила с герцогиней, детка? — мурлычет он Эйвери в ухо, касаясь его губами. Ладонь проходится по её спине, от лопаток до поясницы. От Гарри пахнет «Тобакко ванилле» и совсем чуть-чуть — алкоголем, и Эйвери ощущает, как влажно и горячо становится у неё между ног. «Стайлс, мать твою, что ты делаешь?»  — Ни о чем, — сохранять спокойствие трудно, и, кажется, Гарри достаточно хорошо знает Эйвери, чтобы купиться на её тон. — Просто светская беседа.  — Ну-ну. К вечеру у Эйвери отваливаются ноги, а прием перебирается обратно во дворец, где готовятся подать ужин. Остаются на ужин не так уж много гостей — лишь те, кому досталось особенное приглашение, и Гарри, по счастливому знакомству с принцем-тёзкой, это приглашение тоже получил. Пока королевские слуги накрывают столы, гостей проводят по залам дворца. Эйвери оглядывает убранство Букингемского дворца, едва сдерживаясь, чтобы не разинуть рот от изумления — Гарри любит роскошь, и его лондонский дом, в котором они живут, прекрасное тому доказательство, однако рядом с королевской резиденцией всё кажется бледным. Гарри сверяется с каракулями у него на салфетке, и уголки его губ ползут вверх. Эйвери знает эту ухмылку, но не успевает спросить, что он задумал — он тянет её за руку, и, когда все сворачивают по коридору направо, Гарри увлекает её налево. Окидывает взглядом маленький коридорчик, в который они попали — явно не туристическое место — и ныряет за один из гобеленов, прямо в проход в маленькую комнатку, в которой, возможно, когда-то скрывались фрейлины королевы или всякие лорды, желающие развлечься со служанками или с более высокопоставленными любовницами. Тащит за собой Эйвери и, не тратя время на разговоры, прижимает спиной к стене. От неожиданности она ахает; Гарри зажимает ей рот поцелуем, ладонью ведёт по бедру, задирая подол платья, скользит пальцами к кромке трусиков и нащупывает кружево. Мягко двигает ткань в сторону. В Букингемском дворце полно проходов и тайных комнат, и, кажется, принц Гарри не просто так знает их все. Но Эйвери не хочет думать об этом. Не сейчас, когда муж дразнящее ласкает её, а другой рукой зажимает рот, чтобы не издавала звуков, и целует в шею, опаляет кожу горячим дыханием. Это, черт возьми, абсолютное неуважение и к королевской семье, и к Букингему, но Эйвери плевать — Гарри оглаживает её там, внутри, так, как ей нравится. Платье абсолютно сбивается на бедрах, впивается в кожу, причиняя контрастную боль, мешающуюся с удовольствием. Гарри касается языком ямки у неё между ключицами. От него одуряюще пахнет табаком и ванилью, и немного — черной кожей. В замкнутом пространстве комнатки аромат духов ещё сильнее, мешается с его собственным запахом. Эйвери стонет в его ладонь, накрывающую её губы. Твою мать, они трахаются в королевском дворце… Они, фактически, оскверняют государственное достояние. Что бы, интересно, сказала королева? Наверное, она… Мысль прерывается, потому что Гарри скользит в неё третьим пальцем, чуть сгибает их, и Эйвери непроизвольно сжимает бедра, пытаясь удержать его внутри; жар накатывает откуда-то снизу… а потом ощущение его пальцев исчезает. Напряжение тут же сворачивается в животе, требует разрядки. Прямо, черт побери, сейчас. В чертовом Букингемском дворце. Стайлс, твою ж…  — Эй, — шипит Эйвери, хотя из-за зажатого рта толком ничего и не получается.  — Ш-ш-ш, — бормочет Гарри, ведёт горячими губами по её шее, убирает ладонь, сменяя её поцелуем. Языки касаются друг друга, то напирая, то отступая, пока Гарри не прерывает поцелуи и не отстраняется. С сожалением окидывает взглядом её платье, в котором застежки на спине, и их так много, что офигеть можно. Гарри ругается сквозь зубы.  — Придется так. Вжикает молния на его брюках; Гарри подхватывает Эйвери под бедра, сильнее вжимая в стенку и заставляя обнять его ногами. Ткань платья задирается ещё выше, практически до талии. Одним мягким движением Гарри направляет член внутрь, утыкается носом в шею жены, пока она вплетается ладонью в его волосы, ероша уложенные кудри. Толкается вперед, и Эйвери всё же не выдерживает и стонет-всхлипывает, но никто не приходит на издаваемые ей звуки, чтобы уличить парочку. Гарри двигается в ней — сначала медленно, потом быстрее, и ему не нужно искать темп, они и так знают друг друга слишком хорошо. Эйвери впивается ногтями в ткань его пиджака, кусает губы, чтобы не выдать их, растекается патокой в руках Гарри и случайно ударяется затылком о стену, шипит сквозь зубы. Гарри прихватывает губами кожу у неё на шее, где-то под ухом, цепляется зубами — наверняка останется след, — и Эйвери выносит оргазмом. Она едва успевает сама себе зажать рот рукой, и стон срывается в ладонь, а не в пространство. Гарри кончает следом. Прийти в себя — и привести себя же в порядок. Гарри выдыхает сквозь плотно сжатые губы, прикрывает глаза.  — Охренеть, — шепчет он. — Может, в следующий раз прямо в Тауэре попробуем? Эйвери толкает его в плечо. За ужином она ловит взгляд герцогини Сассекской. Та улыбается и поднимает бокал.