Спасти любой ценой

— Устраивайся поудобней. Не стесняйся. Джером хлопает себя по коленкам, радостно скалясь. Бекки морщится. Вот угораздило же, а. Попасть в руки долбанного извращенца. Ни на чьих коленях Эссен сидеть прежде не доводилось, разве что лежать на острых костлявых коленках Эрика. Но Эрик это Эрик. Даже не лучший друг, а старший брат, которого у Бекки никогда не было. Он называл кудрявую подругу «маленькая сестренка», это поначалу ее жутко раздражало. Между ними разница была всего-то год. Правда уличные дети взрослеют гораздо раньше домашних. Бекки по-прежнему девчонка. Местами наивная, слишком эмоциональная. — Ну, чего ты такая зажатая? — проклятый мальчишка силой заставляет пленницу сесть к нему на колени. — Строишь из себя недотрогу. Можно подумать, ни разу не трахалась со своим дружком, — рука Джерома тянется к черному лифчику, ловко расстегивает застежку, недовольная развитием событий скрипачка инстинктивно прикрывает грудь руками, победитель многообещающе скалится. — Кстати, это случайно не тот красавчик, ну, который музыкант. Обнимал вас с блондинкой в Аркхеме. Рыжий поганец нарочито похотливо гладит дрожащую от негодования жертву по внутренней стороне бедра. Черт, черт, черт, кажется, бесцеремонный псих все-таки решил забраться к ней под юбку. О нет, Валеска, играючи, стягивает с Бекки лифчик. Проклятье. К сожалению, слезть с коленок Джером возмущенной девушке не дает, без труда удерживая одной рукой пленницу за талию, а другой… Лучше не думать, что он вытворяет другой рукой. Главное, озабоченный паршивец все-таки забрался в кружевные трусики жертвы. — Я бы с удовольствием выпустил засранцу кишки, чтобы твой приятель не дразнил несчастных узников, — как ни в чем не бывало продолжал болтать Джером. — Слушай, а у вас был тройничок? Вы с блондинкой так мило о чем-то щебетали. Я правда совсем ничего не понял. Звучало, кстати, красиво. — Нет, тройничка у нас не было, — отвечает Бекки, желая провалиться сквозь землю от жгучего стыда. — Элен — невеста Эрика, француженка. Вернее, наполовину француженка. Ее мать — полька, а отец француз. Элен прекрасно знает оба языка. Я с детства люблю учиться чему-то новому, плюс давно увлекаюсь французским. В Аркхеме представился случай попрактиковаться в живом общении с носительницей языка. И нет, с Эриком мы не спали. Мы дружим с детства, он для меня почти как брат. Братья с сестрами не спят. Последнее предложение дочь комиссара особенно выделяет, слегка повысив голос, надеясь избежать неудобных вопросов от чересчур насмешливого собеседника, бывшего вдобавок чрезвычайно бесцеремонным и назойливым. Она злится. Конечно, злится. Ощущать в своих трусах ладонь мерзкого террориста для невинной жертвы невероятно противно. Особенно, когда этот террорист совсем недавно направлял на ее мать заряженный пистолет. Теперь ладонь, державшая пистолет, активно щупает все интимные места дочери Сары Эссен, скрытые прежде кружевными трусиками. К сожалению, единственное, на что способна скрипачка, это прикрывать руками грудь. Чокнутый маньяк не дает жертве спрыгнуть с его колен. Ладонь из девичьих трусиков Джером не вынимает, чем причиняет Бекки жуткое неудобство. Раньше Ребекку Эссен никто не лапал настолько откровенно. Бекки бы и не позволила бы себя лапать. Но Джером Валеска есть Джером Валеска. Юный говнюк поступает, как ему заблагорассудится, не спрашивая ничьего позволения, открыто наслаждаясь победой. Скрипачка чувствует себя мышкой, попавшейся в лапы рыжего наглого кота, желающего прежде чем сожрать добычу, немного с ней поиграть. — Может, прекратишь меня лапать, идиот озабоченный? Сперматоксикоз замучил? — Ты такая лапочка, — рыжего психа искренне забавляет возмущение жертвы, бессильная злость смелой девицы ему нравится. Особенно ему нравится целовать строптивицу. Как сейчас. Грубо прижаться губами к ее губам, ворваться языком в рот жертвы, пользуясь моментом, ущипнуть языкастую девчонку за задницу. — Я тебя почти люблю, — восхищенно выдыхает он, когда разъяренная заложница решает прервать насильственный поцелуй, болезненно цапнув наглого мальчишку за губу. — Что тут у нас? — Джером засовывает палец во влагалище Бекки, заставив пленницу охнуть от неожиданности. — Ого, милашка, да ты девственница, — Джером наконец вытаскивает палец из трусиков, облизывает его, с удовольствием наблюдая за гримасой отвращения, мгновенно возникшей на лице дочери комиссара. — Моя сладкая конфетка. Ням-ням. — Меня сейчас вырвет, — предупреждает скованная, напряженная, словно струна, девушка, заметив чужой язык в опасной близости от своей шеи, чокнутый бандит, видимо, решил не только облапать живую игрушку, но для надежности облизать. — Если ты этого добивался, поздравляю, осталось совсем немного. Однако не думаю, что заблеванная рубашка будет хорошо смотреться в прямом эфире. — Это точно, — соглашается собеседник. — Не дергайся, или будет больно. Можешь, пока снять с меня рубашку. Тебе же не терпится меня раздеть. Правда? — Мне не терпится дать тебе по морде. Джером оглушительно хохочет. Бекки чувствует дурноту. Она почти раздета. Из одежды на ней осталась черная юбка-карандаш длиной чуть выше колен. Все нижнее белье Валеска с пленницы снял. Эссен чувствует себя улиткой, лишенной панциря. Как ни крути, одежда —барьер, пусть слабый. Боже, почему у этого человека такой жуткий смех? Разве живые люди могут смеяться настолько жутко. О нет. Снова кружится голова. Воздуха, не хватает воздуха. Бекки чувствует, что задыхается в крепких руках жестокого монстра. Их лица находятся близко к друг к другу. У Джерома очень белая кожа, молочная, наверное кожа мальчишки плохо переносит солнечный свет. Веснушек почти не видно. Ресницы светлые, рыжеватые. Глаза зеленые, способны менять оттенок в зависимости от переменчивого настроения их владельца. Из черных хищных зрачков смотрит тьма. Интересно однако. — Больно вообще-то, придурок, — возмущается дочь комиссара, потирая горевшую после сильной пощечины щеку. — Прости, конфетка, вынужденная необходимость. Ты едва не рухнула в обморок. Я пытался привести тебя в чувство. Не волнуйся, боль скоро пройдет, — наглый мальчишка слегка касается губами теплой щеки жертвы. — Знаешь, вообще-то я злюсь, когда меня зря ругают, — задумчиво произносит он. — Но тебе так идет, когда ты ругаешься. Поэтому на тебя грех злиться. Поверить не могу, что мне досталось такое сокровище, — Валеска притворно вздыхает, стряхивает с рукава полицейской рубашки невидимую пылинку. — Ты играешь на скрипке, рисуешь, знаешь иностранные языки, наверняка не пьешь, не куришь. Одним словом, маменькина радость. А тут появляюсь я. Обидно, правда, лишаться девственности с одним из Архемских психов? — Даже не представляешь, насколько, — храброй девушке приходится потратить немало душевных сил, чтобы, преодолев отвращение, первой поцеловать довольного террориста. Ей нужно хранить спокойствие. Паникой делу не поможешь. Поцелуй — часть плана. Главное, отвлечь врага, заставить преступника потерять бдительность. Уличные уроки не прошли даром. Кроме Эрика, скрипачка дружила с двойняшками Магдой и Николасом. Их мать была танцовщицей в ночном клубе, шлюхой, сидевшей на какой-то наркотической дряни. Детям пришлось выживать самим, без помощи взрослых. Николас воровал, Магда готовила еду, заботилась о малыше Луисе, младшем братике. Ники с Магдой были всего на три года младше Бекки. Оба рыжие, шустрые, юркие. Николас не раз предлагал кудрявой подруге обворовать себя. Это была своего рода игра, (все бы украденные вещи Бекки вернула), однако одновременно это было чем-то больше, чем простая игра. Уроки, позволяющие выжить на улице дочери Сары Эссен в случае гибели матери. Хитрая заложница медленно отвлекает внимание бандита. Расстегивает пуговицы на полицейской рубашке, гладит стройное подтянутое тело, позволяет Джерому лапать себя, мять нежную грудь, болезненно сжимать набухающие перед очередной менструацией соски. — Глупо недооценивать противника, — произносит Бекки, торжествуя, смакуя момент, как же сладко поднести дуло пистолета к виску того, кого искренне ненавидишь. — У каждого есть сюрпризы. Даже невинная хрупкая девушка может хранить в себе опасность. — С тобой очень весело играть, — восклицает Джером, вид направленного на него пистолета лишь сильнее забавляет поганца. — Один совет на будущее, — жуткий мальчишка скалится, обнажая в радостном оскале ровные белые зубы. — Прежде чем выпустить пулю, убедись, заряжен ли пистолет. Ах да, — словно бы невзначай замечает Валеска, забирая обратно из рук пленницы оружие. — Ты, Бекки, мне не враг. Ты — приз, добыча, взятая в честном бою. Мои враги: Сара Эссен, Джеймс Гордон. Нашего комиссара я пощажу. Помните с мамочкой мою доброту. А вот старину детектива придется убить. Кстати, сколько тебе лет? — Двадцать три, — ответить Бекки сложно, губы не слушаются. Проиграла. Проиграла, — звучит в голове болезненная мысль. Хитрость не удалась. Vae victis — горе побежденным. Пленница прекращает сопротивление, позволяя отвести рукам победителя собственные руки, застенчиво прикрывающие грудь. Ведет себя смирно, когда сбежавший из психиатрической лечебницы псих поднимает добычу на руки. Бекки чувствует себя беспомощной маленькой девочкой. В горле появляется противный комок, колет в носу. Ну вот, только расплакаться не хватало. — Большая девочка. Моя сладкая невинная девочка. Ни с кем не спала. Меня дожидалась. Не волнуйся, папочка уже пришел, — издевательски воркует Валеска, поощрительно похлопывая по макушке присмиревшую девчонку. Он демонстративно облизывает губы, кладет добычу на стол, неторопливо снимает с девушки юбку. — Нет, нет, не прикрывайся, должен же я видеть, какое мне досталось сокровище. — Вот так, — Джером цокает языком, оценивающе разглядывает лежащее перед ним стройное молодое тело, удовлетворенно кивает. — Пришло время выучить что-то новое. Ну, раз ты новичок, учить тебя придется мне. Думаю, для начала нам подойдет миссионерская поза. Как думаешь, выдержит ли стол комиссара наш вес? *** Стон, толчок, омерзительный звук шлепка по бедру. — Вытащи. Вытащи из меня эту штуку, — умоляет Бекки. Ей больно. Очень больно. Мерзко лежать на столе, сжимать зубы, бить кулаками по голой спине стонущего мальчишки. Джером не сдерживается. Не стремится сдерживаться. Возможно, попросту не умеет или не хочет. Нет разницы. Бекки искренне надеется, Сара Эссен не слышит противных стонов, всхлипов, а, когда гребанный сукин сын усиливает напор, — болезненных криков, признаков слабости жертвы. Мама не должна ничего слышать. Ей нужно быть сильной. Им обеим нужно быть сильными. Они справятся, справятся, справятся… — Это штука называется член, — Джером издает приглушенный полурык-полустон, просовывает руку между ног девушки, довольно хмыкает, заметив — язвительная гордячка не сопротивляется, позволяя делать с собой все, что захочется победителю, добившемуся желанной цели. А хочется ему многого. Трахнуть языкастую девчонку во всех известных ему позах (Джерому известно много поз: Лайла Валеска имела хорошую фантазию, чертова пьяная шлюха не стеснялась трахаться с многочисленными любовничками на глазах сына). Хочется щупать строптивую скрипачку за задницу, крутить набухшие соски, кусать соблазнительное тело, оставляя на нем розоватые следы от укусов. К сожалению, времени у него не так много. Нужно успеть снять видео. Да и калечить упрямую девицу, сильно ломать нежную девичью психику, убийца не хочет, сам не зная, почему. — Пора бы выучить это слово, моя сладкая, — Джером вдавливает девушку в стол, резко двигая бедрами, впрочем, иногда он замедляется, почти выходя из пленницы, приподнимается на руках, облокачиваясь о столешницу, давая возможность измученной жертве немного отдохнуть. Бекки больше не обманывается. Вслед за краткой передышкой всегда следует новая волна боли. В те моменты чертов садист обрушивается на нее всем телом, ускоряет движения, ухмыляется, вырывая из несчастной девчонки новый крик боли, который быстро гасит требовательным поцелуем. Первый секс Ребекки Эссен очень похож на изнасилование. Только обычно жертвы изнасилования отчаянно сопротивляются, кусаются, пинаются, дерутся, в конце концов, а не лежат бревнами, обреченно смотря в потолок, ожидая, когда закончится насилие. Бекки сама позволила рыжему мальчишке без всякого сопротивления раздвинуть ей ноги, безропотно позволила проникнуть в себя, опасаясь за жизнь матери. Сложно представить, как сильно Бекки хотелось врезать по наглой морде, разбить мучителю нос, впиться ногтями в насмешливые глаза, когда при первом толчке рыжий псих вынул из девушки член, и оба они заметили кровь от поврежденной девственной плевы. Кровавое пятно запачкало головку, служа безмолвным напоминанием дочери комиссара, кому она досталась. Незавидная участь лишиться девственности с сумасшедшим маньяком, убивающим ради забавы людей. Остается надеется, озабоченный говнюк сдержит обещание. Мама будет жить. — Чтоб ты сдох! Иногда ругань помогает сдержать слезы. Например, сейчас. Пленная скрипачка знает, ее слезы порадуют мучителя, дадут лишний повод для веселья. Поплакать можно позже. В объятиях спасенной матери. Можно даже разрыдается, устроить истерику. Для нервной системы вредно держать в себе накопленные стрессы. Общение на улице с беспризорниками, детьми из неблагополучных семейств заставило стать сильнее морально и физически чумазую девчонку, одетую в лохмотья. Лохмотья приходилось носить, чтобы не выделяться из среды хмурых, одетых в обноски подростков. В криминальном районе, где жили Эрик, Магда, Николас не любили чистеньких опрятных девочек, чьи родители никогда не поднимали руку на детей, покупали игрушки, водили в парки аттракционов, в общем, всячески дарили любовь счастливым чадам, чувство, коим в отличие от благополучных детишек не баловали юных обитателей того проклятого места. Вдобавок Ребекка Эссен была единственной дочерью капитана полиции, это обстоятельство также могло спровоцировать конфликт, если бы местные узнали, что лохматая бойкая девчонка с россыпью непослушных черных кудряшек хоть как-то связана с полицией. Местные не любили копов, так как у каждого третьего жителя района имелись какие-либо мелкие проблемы с законом, либо сложности с законом имелись у их родственников. Ребекке Эссен приходилось быть очень осторожной, чтобы избежать конфликтов. Впрочем, с ней всегда были рядом верные друзья. Верным друзьям можно верить. Они не предадут, не обидят, в случае опасности защитят. Возможно благодаря верным друзьям, особенно Магде, рыжей веснушчатой бестии, способной как и вкусно накормить супом всю их шумную команду, так и в состоянии гнева разбить об пол или о чью-то голову (неважно врага или друга) очередную тарелку, с Бекки много лет не случалось ничего дурного. В частности того, чего творил с ней в настоящий момент Джером. — О-о-о, я тоже тебя люблю, — голос мальчишки сбивается, дыхание обжигает кожу. Их лица невероятно близко к друг к другу. Лицо Джерома перекошено гримасой удовольствия. Он шумно дышит, и даже, о, чудо, не играет роль клоуна. Его зрачки расширены, рот приоткрыт, волосы взъерошены. Тонкая прядь лежит на лбу. — Не могла бы ты прекратить колотить меня по спине? Я тут немного занят, — в ответ Эссен со всей силы бьет убийцу кулаком между лопаток. — Ауч, — Валеска недовольно шипит, бормочет неразборчивое ругательство, впивается зубами в плечо строптивицы, заставляя выступить крупные капли слез в уголках карих глаз. — К твоему сведению, я тоже умею драться. Поэтому будь хорошей девочкой. Лежи спокойно. Не мешай. *** — Слезь с меня, кретин. Первые слова Бекки, сказанные после окончания кошмара. Эссен чувствует тяжесть тела Джерома, ощущает в себе его твердый орган, (к счастью, больше не возбужденный), липкую струйку крови между ног и теплое семя, где-то там внутри. Мама точно все слышала. Не могла не слышать. Когда Джером закинул себе на плечи ноги девчонки и начал трахать эту несчастную девчонку, стоя, они оба орали, наверное, на весь департамент. Рыжий псих за компанию, ну, или от удовольствия, черт его знает. А Бекки от невыносимой боли, поскольку только законченный идиот, ну, или ублюдок вроде Валески, мог додуматься брать недавнюю девственницу в подобной позе. Наказание за плевок в лицо было жестоким. Кто ж знал: чертов сукин сын окажется очень обидчивым? Стоит заметить, плюнула Бекки в наглую рожу хорошо, можно сказать, от всей души. Даже, кажется, в глаз террористу попала. В ответ на плевок Джером расхохотался зловещим смехом. А потом… Бекки казалось, вот-вот и сраный выродок порвет ее к чертовой матери. Позже, когда жестокий мальчишка снова улегся на заплаканную заложницу, (слез все-таки сдержать не удалось, как закусанных губ) девушке стало немного легче. В данной позе член мучителя не проникал так глубоко. Теперь, к счастью, фрикции прекратились, на второй заход у психа не хватит времени. Наверняка у него есть безумные, супер-злодейские планы. Совсем скоро Ребекка Эссен примет противозачаточные. Вне сомнения рожать ребенка от ублюдистого папаши в планы дочери комиссара не входит. И пусть пока чертов самец не торопится покидать молодое тело жертвы, пусть нюхает кудрявые волосы, теребит пальцами набухшие перед менструацией соски. Главное, мучения позади. Джером Валеска исчезнет из ее тела, памяти, души вместе со струями душевой воды. Она смоет с мылом, выскребет мочалкой все отпечатки, оставленные на коже. Даже голову ментоловым шампунем помоет, желая полностью очиститься. Нужно забыть все, забыть. Как бы трудно не было. Между прочим, Ребекка Эссен могла бы стать женой молодого полицейского, убитого Гринвудом. Стив умер, пытаясь спасти любимую девушку из лап потного каннибала. Он любил ее. Умер за нее. А Бекки не любила славного мальчика, она бы вышла за него замуж просто так, без любви, не желая огорчать влюбленного в нее друга. — Уйди, — Эссен с трудом сдерживается, чтобы не треснуть своей макушкой Джерома по зубам. Возможно, ей удалось бы выбить ему пару зубов. — Оставь меня в покое. Если хочешь, убей. Голос девушки звучит устало. Подавить стон не удается. Джером окончательно измучил ее, оставил на шее, плечах отметины от зубов. На бедрах скрипачки совсем скоро расцветут синяки — следы от ловких сильных пальцев. Лежа под сумасшедшим маньяком, наблюдая невольно за безумием, отражающимся в холодных глазах, Бекки внезапно понимает — Джером Валеска — не человек, стихия. Пожар. Жадный, жестокий, быстро разрастающийся. Сможет ли Готэмская полиция противостоять человеку-стихии? Может, им с мамой следует бросить все, уехать из города в другую страну? Например, Францию. Нужно только взять с собой Николаса, Магду, Луиса, крестника Бекки. Эрик с молодой женой к ним присоединятся. Они начнут новую жизнь, свободную от воспоминаний прошлого. Магда устроится в ресторан, кафешку, куда-нибудь, где можно готовить. Искусные повара всегда нужны. Танцоры Эрик с Элен тоже найдут работу. На худой конец, Эрик сможет работать фотографом. А Элен фотомоделью, все-таки балерины много не едят. Николас продолжит учиться на ветеринара, Луис пойдет во французскую школу, заведет много друзей, станет талантливым футболистом, а может боксером. Все близкие люди будут рядом в нужный момент, жизнь наладится. Папочка порадуется на небесах за любимую дочурку. Наверняка порадуется. Все образуется. — Просто уйди? — в глазах безумца появляются озорные искорки. — Знаешь, похоже на просьбу, — Джером хитро прищуривается, толкается бедрами, проникая глубже. Бекки царапает ногтями обнаженную спину садиста. Черт, ну зачем, зачем так делать? Неужели ему мало? Хочется продолжения? У них что там в Аркхеме виагру дают особо буйным психам вместо успокоительных? — Может даже мольбу, — Валеска издевательски ерзает на теле упрямицы, получая настоящее удовольствие от словесного поединка. — Неужели никак не обзовешь того, кто лишил тебя невинности? Я сломал тебя? — Не дождешься, выблядок. Гневный ответ приходит сам собой вместе с очередной вспышкой ярости. Эссен с удивлением осознает — она по натуре боец. Весьма упорный, настойчивый боец, боящийся крови, трупов. Но боец, всегда готовый сражаться до последнего. В трудные минуты вместо страха приходит ярость, злоба, желание победить любой ценой или хотя бы отыграться. Смерть лучше, чем поражение. Лучше быть убитым, чем стоящим на коленях, умоляющим о пощаде. Исключение составляют любимые люди, ради них можно пожертвовать честью, гордостью, вытерпеть любые унижения. Лишь бы самые близкие люди остались живы. Если бы не мама, дочь комиссара заставила бы Джерома убить себя. Непонятно как, но заставила, попыталась заставить. Все равно убить рыжего ублюдка нельзя, враг гораздо сильнее. Единственное: его можно попытаться достать словами, найти слабое место. К сожалению, пока он победил. Победил… Победители с побежденными не церемонятся. Хохот… В очередной раз слышится ненавистный Бекки хохот. Безумец смеется, откинув голову назад. — Говорил же, ты — лапочка, — шепчет он, умиленно повторяет: — Моя лапочка. Смелая девочка. Смелая упрямая девочка. Ты слишком самонадеянная. Это твоя ошибка. Измотанная девушка не слушает. Становится легче, когда насытившийся убийца, наконец, сползает с нее, садится рядом, на самый краешек стола. У Бекки почти не остается сил. Однако нужно идти, нужно идти. Мама по-прежнему в плену, совсем одна наедине с сумасшедшими террористами. Им обеим следует держаться вместе. — Далеко собралась? — лениво интересуется лидер «Маньяков», неторопливо застегивая пуговицы на полицейской рубашке. Бекки смотрит на него с ненавистью. Проклятье, неужели сейчас, даже сейчас ей не дадут увидеться с матерью? Им так сильно досталось в этот день. Господи, неужели жизнь в Готэме настолько жестока, раз на улицах города спокойно творят гадкие дела отморозки вроде Валески? Просить такого человека о чем-то невероятно сложно. Просить вообще сложно, особенно просить у сбежавших из Аркхэма психов. К сожалению, в жизни иногда приходится решаться на то, чтобы сделать сложные вещи. — Джером, — скрипачка невольно умолкает, чувствуя, горло словно сжала невидимая рука, впрочем, ей довольно быстро удается справиться с собой. — Джером, — говорит она, уже более твердо. — Отпусти меня к маме. Пожалуйста. *** — Знаешь, я тут подумал, тебе не следует идти туда, — Джером сделал небрежный жест рукой в сторону двери. — Мои ребята лишены всякого чувства такта. Они могут быть очень, очень грубыми. Ты, в отличие от моей ненаглядной мамаши, недавно лишилась девственности. Не стоит дразнить плохих парней. Иначе могут появиться последствия… Валеска наигранно стонет, качает бедрами, наглядно показывая, какие именно последствия могут появиться. В отличие от обнаженной, лежавшей на столе Бекки, прижимающей колени к животу в бессознательной попытке защититься, улыбчивый говнюк полностью одет, его образу полицейского не хватает разве что фуражки с курткой. Пуговицы на рубашке уже застегнуты, пистолет лежит в кобуре (неизвестно: заряженный или нет), рубашка выглядит аккуратной, не помятой. Хотя могла бы помяться, наверное. Прежде чем залезть на дочь комиссара, навалиться на беспомощную девчонку всем телом, подмять под себя неожиданно умолкнувшую строптивицу, Джером снял рубашку, небрежно отбросил ее в сторону. Брюки он снимать не стал, лишь спустил их вместе с трусами чуть ниже колен. Теперь же главарь банды снова похож на полицейского. Ну, и на кота тоже. Вернувшегося с мартовских гулянок кота или Николаса, провонявшего резкими женскими духами, пришедшего в очередной раз домой лишь под утро. Впрочем, разница между котом и Николасом на деле невелика. Оба приходят с гулянок усталые, довольные. Хотя, в отличие от кота, Николасу приходится быть осторожнее, чтобы в разгар любовной интрижки в дом одной из пассий не нагрянул разгневанный муж. Приятелю Эссен лет с шестнадцати стали нравиться зрелые дамочки, опытные в сексуальном плане, всегда готовые научить способного ученика разным плотским премудростям. В Готэме оказалось живет неожиданно много развратных дамочек, ценивших прелести красивых невинных мальчиков. — Имей совесть, придурок озабоченный, — разгневанная скрипачка почти рычит. — Мне нужно увидеться с мамой. Она должна знать, что со мной все в порядке. — Я предпочитаю иметь тебя, — язвительный поганец поигрывает бровями, облизывает верхнюю губу, чем усиливает желание пленницы дать неизвестным тяжелым предметом, удачно попавшимся под руку, по вихрастой рыжей макушке. Возможно, ей даже удалось бы вырубить поганца. К сожалению, мечты останутся мечтами, не приведенными в исполнение. Тяжелых предметов под рукой не наблюдается. М-да, сковородка бы сейчас определенно пригодилась. Благодаря Магде Ребекка Эссен научилась использовать сковородку не только в кулинарных целях. — Подонок! Новое ругательство. Бекки злится. Конечно, злится. Дурацкие шуточки Джерома, пожалуй, выведут из себя любого. Сара Эссен может быть уже мертва. Мало ли, вдруг лохматый тип ослушался своего командира? Сколько полицейских убили психи? Вне сомнения много, почему бы им не нарушить приказ, убив еще одного. А Джеймс Гордон, жив ли Джеймс Гордон? Хоть бы выжил. Они с Лесли — прекрасная пара. Детектив похож характером на отца Эссен. Такой же храбрый, честный, справедливый. Главное отличие: детектив Гордон жив. Он будет жить, по-любому будет. Ему не страшна горстка сумасшедших, сбежавших из психиатрической лечебницы. — Ай-яй-яй, опять ругаешься, — Джером притворно хмурится, грозит жертве пальцем. — А я, между прочим, спасаю твою милую мордашку. Ну, и задницу твою, очень хорошую, упругую задницу спасаю тоже. Знаешь, как приятно щупать тебя за задницу? — безумный мальчишка игриво подмигивает смутившейся от подобного откровения скрипачке. — Так ладно. Опять отвлекся. Вообще, если ты не заметила, в здании полно тупых агрессивных мужиков. Любой из них с радостью зажмет тебя в углу, ты даже пикнуть не успеешь. Хотя, слушай, — Джером хмурит брови, касается пальцем носа, принимая сосредоточенный вид. — Тебя возбуждают парни из Аркхема? Кто из моих ребят тебе больше всего понравился? Признавайся, шалунишка. — Старина Джо. Тарантул. Живет в террариуме, — ответ возмущенная заложница находит быстро. — Этот милашка гораздо обаятельнее вашего психованного зверинца. Пленница невольно улыбается. Ага, милашка Джо. Из-за него Магда с Николасом постоянно ругались. Братец Магды вообще любил тащить в их дом всякую живность: змеек, пауков, крыс, чем постоянно бесил сестру, тревожившуюся за малыша Луиса. Мать двойняшек практически не появлялась дома. Лишь иногда. В таких случаях Бекки с Эриком забирали малыша на прогулку. (У мамаши Луиса случались галлюцинации, рискованно оставлять маленького ребенка с неадекватной матерью). Все равно поехавшая наркоманка не могла больше заботиться о детях. Больше всего на свете брат с сестрой боялись, что мать откинется прямо у них в доме, и тогда им придется заниматься похоронами. Опасались они также полиции. Неожиданный интерес со стороны копов грозил попаданием парочки беспризорников в приют. Попасть в приют Магда с Николасом не хотели. Все проблемы с копами решала Скарлетт, молодая, агрессивно красившаяся брюнетка, бывшая мед.сестра, ныне проститутка, работающая в одном из дешевых стриптиз-баров. Дамочка привлекательная, с большой грудью, хорошая хозяйка, имеющая, несмотря на трудную жизнь, доброе сердце. Скарлетт угощала их подростковую команду домашним печеньем, доставала лекарства, иногда они все пили чай у нее на кухне. Благо, девица жила в одной квартире с двойняшками, являясь их законным опекуном. — Забавно, как меняются люди, — дочь комиссара морщит лоб, пытаясь лучше сформулировать мысль. — Барбара Кин — милая, доброжелательная девушка. Кто бы мог подумать, что эта очаровательная блондинка способна убить родителей? Заложница нащупывает рукой лежащий на столе лифчик, поднимает его. Тело жертвы болезненно ноет, ноги плохо слушаются. Бекки пугает нагота. Стыд, стеснение перед жестоким рыжим парнем, ставшим волей насмешливой судьбы ее первым мужчиной, никуда не делись. Ей становится легче. Ощущать кружевные чашечки лифчика на мягких полушариях грудей приятно. Теперь хоть какая-то часть тела прекращает быть обнаженной. — Самое веселое, мисс Кин может помнить молодую пару с ребенком, у которой купила картину. Теперь мисс Кин совершенно другая, — на губах Бекки появляется печальная усмешка. — У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидела эту поехавшую красотку у входа в департамент. Сразу стало понятно: «Маньяки» пришли, жаль, никто поначалу не понял. Нужно было бежать на помощь к маме. У нас мог бы быть шанс. Мог бы быть шанс,— запоздалая мысль жалит, словно вылетевшая из улья озлобленная пчела. Скрипачка мотает головой, отгоняя картинки из прошлого. Надо, надо было бежать к маме, не к доктору Томпкинс. Результат ошибки слишком дорог. Может, им с мамой удалось бы захватить главаря банды в заложники, прекратить бойню. Может, удалось бы спасти людей. Кто знает, вдруг они бы справились? Почему, почему абсолютно все копы хватаются за пистолет в сложной ситуации? Сара Эссен не исключение. В агрессивного пришельца можно запустить цветочным горшком, степлером, ножницами. Да вообще любым предметом, способным отвлечь внимание чужака. Ребекка в отличие от матери церемониться бы не стала. У отчаянной скрипачки имелся небольшой, но все-таки опыт в метании предметов. В кафешке, где работала Магда, местные крутые мальчики порой имели желание подраться. Так сказать, выпустить пар. Неважно чем: кулаком, стулом, битой, цепью. На войне любые средства хороши. В такие моменты главное — успеть юркнуть под стол или затаиться в уголке, желательно с тяжелым предметом, (к примеру, сковородкой), чтобы всегда имелась возможность отбиться от особо настойчивых пьяных клиентов, намеревающихся вытащить смазливую девчонку из убежища. — Конфетка моя, ты опять меня не слушаешь, — сидящий на столе убийца качает головой, одновременно насвистывая мотив из детской песенки. — Пойми, кудряшка, против меня у тебя никаких шансов. Против моих ребят тоже. Тебе с твоими слабыми нежными ручками вообще лучше сидеть тихо, не высовываться, пока взрослые дяди решают проблемы. И да, кстати, что за ребенок? Мне уже можно начать ревновать, зайка? — Нет, — Бекки сжимает зубы, злясь на рыжего засранца, находившегося в игривом настроении. — Ребенок — братик лучшей подруги. Отпугивает надоедливых любителей знакомиться с девушками. Иногда в особо тяжелых случаях помогает сковородка. Эта штука здорово прочищает мозги всяким придуркам. Проклятье. Намек на сковородку мальчишка проигнорировал. Между прочим, ему бы точно не повредил хороший удар по безмозглой башке. Боже, озабоченный псих, очевидно, заскучал. А потому видимо, собираясь избавиться от скуки, решил положить руку ей между ног. Неужели ему мало? — Прекрати. Не надо. — Тсс, расслабься. Больно не будет, — теплая ладонь аккуратно поглаживает половые губы, один из пальцев касается маленького бугорка — клитора. — Кстати, напоминаю, мы с тобой уже трахались. Поэтому можешь меня не стесняться. Хватит играть в зажатую девственницу. Ты должна получить свою порцию удовольствия. Должен сказать, без одежды ты выглядишь гораздо соблазнительнее. Ух, прям вкусняшка, — Ребекка брезгливо морщится, язык Джерома находится в опасной близости от ее шеи. — Будь я каннибалом, обязательно съел бы кусочек. Не понимаю, почему Гринвуд тебя не сожрал? — Сраные психи… Новый поток ругательств прерывает Джером, решив заставить замолчать своенравную девицу поцелуем. Ему нравится укрощать невольно забавляющую его строптивицу. Заварушка в полицейском участке получилась гораздо интереснее, чем он рассчитывал. Пленнице остается принять единственное возможное в данной ситуации решение: подчиниться его воле. Позволить чужим пальцам лазать между ее ног, массировать клитор. Позволить чужому языку беспрепятственно проникать в собственный рот, играть с собственным языком, неподвижным во время поцелуя. Бекки нужно любой ценой вытерпеть психологическое насилие, стараясь хотя бы мысленно сбежать из ужасной комнаты. Все равно другого выхода нет.

***

— Я тебя вспомнила, — Бекки с трудом сдерживается, чтобы не захихикать. Нельзя веселиться, когда погибло столько людей, мама по-прежнему находится в плену у террористов. Неизвестно, сколько жен не дождется мужей, сколько детей останется сиротами. На кладбище неуместно смеяться, даже если очень хочется. Траурную скорбь не разбавишь смехом. Это преступление по отношению к безвременно погибшим людям. Кощунство. — Ваш цирк приезжал в Готэм два раза. Джером равнодушно пожимает плечами, накидывает на плечи пленницы ее же рубашку. Смущенная заложница поспешно прикрывает половинками рубашки частично скрытую лифчиком грудь. Хорошо, застежка-молния на юбке цела. Теперь Ребекка почти одета. Не хватает только трусиков. Эту деталь одежды Валеска не спешит отдавать языкастой девице. — Может быть. В детстве мне доводилось бывать проездом во многих городах вместе с цирком. Все не запомнишь. — Зато посетители могли запомнить хмурого рыжего мальчишку, гоняющего безбилетников, — Бекки не сдается, желая отвлечься, сбежать от суровой действительности в спасительные детские воспоминания, пусть даже в этих воспоминаниях присутствует Валеска, сын танцовщицы со змеей, неулыбчивый, мрачный мальчуган лет девяти-десяти, пока совсем невинный, не испытывающий безумное удовольствие от убийств. — Твоя внешность очень яркая. Ты был очень красивым ребенком. Милый очаровательный ангелок, только слишком грустный. Ты обещал на нас с Эриком и Николасом натравить змею, когда мы из любопытства пробрались за кулисы цирка. Николас, рыжий, голубоглазый, спрашивал еще тебя, какой породы змея. А Эрик держал меня за руку. Он со мной в Аркхеме был, на концерте. Я, лохматая, оборванная девчонка пятнадцати лет предлагала тебе шоколадку…* Скрипачка невольно улыбается, вспоминая тот день. Их очередная шалость. Они втроем пробрались без билетов в цирк. Зачем за что-то платить, если это что-то всегда можно посмотреть бесплатно? Главное, быть осторожным, чтобы юных безбилетников не обнаружили, не прогнали. Билет можно украсть. Ну, или можно немного пофлиртовать с симпатичным цирковым мальчишкой, попробовать убедить разрешить озорной компании посмотреть бесплатно представление. В цирке очень интересно. Цирк — другой мир, особенный, загадочный. В цирке пахнет сладкой ватой, воздушной кукурузой, на арене цирка пляшут медведи, кривляются клоуны, под куполом летают воздушные гимнасты. Ребята видели красивую черноволосую женщину, танцующую со змеей. Мать Джерома. Видели за кулисами самого Джерома. Мальчуган казался недовольным появлением чужаков, возможно, злым. Но десятилетка, какой бы грозный вид ни старался принять, все равно не сможет выглядеть достаточно устрашающе. Эссен сразу стало жалко мальчугана, похожего угрюмым, недоверчивым взглядом на дикого волчонка. По одному настороженному, напряженному взгляду понятно: мальчику жилось несладко, ему не хватало родительской любви, возможно, его били. Эрик тоже являлся волчонком. Мистер Браун относился к сыну, когда был пьян, как к боксерской груше. Пьяным злобный агрессивный мужчина был всегда. В итоге, Эрик научился вовремя сбегать из дома, предварительно обшарив отцовские тайники, опустошив все найденные заначки. Бывало, мальчишка несколько дней не приходил домой. Все равно Эрика никто не ждал. Мама давно умерла. Причиной смерти послужил сильный удар виском о батарею. Во время ссоры мистер Браун толкнул молодую жену. Она упала. Неудачно. Шестилетнему зареванному Эрику пришлось отмывать пол от кровавого пятна. От тела жертвы убийца избавился сам. В полиции никто ничего не узнал об убийстве. — Подлизаться хотела? — Ребекка Эссен неохотно выныривает из подростковых воспоминаний, замечает: лицо Джерома кривится в гримасе ярости. Джером прижимает к себе пленницу, громко говорит ей прямо в ухо: — Помню вашу компашку. Особенно рыжего. Он же почти мой ровесник. У-у, наглый тип, — жуткий смешок заставляет Бекки вздрогнуть от неожиданности. Пленница чувствует скованность и общее напряжение тела. Девушке не нравится прижиматься своей грудью к груди бандита, не нравится наблюдать эрекцию у озабоченного психа, видимую через ткань брюк. Похоже, Джерому опять хочется трахаться. Одного раза ему явно недостаточно. — Мне хотелось заманить вашу троицу в клетку со львами. Вот веселуха, — проклятый мальчишка хитро прищуривает глаза, в его черных зрачках вспыхивают искорки жестокого веселья. — Интересно, ваши родители сильно бы расстроились, если бы с их не в меру любопытными детишками случилось что-то дурное? — Не очень, — на губах пленницы появляется горькая усмешка. — Из нашей троицы я была самая везучая. Моя мама любила меня, мы вместе катались на аттракционах, ходили в кино, на концерты. Единственный недостаток мамы: она — коп. Хороший, ответственный коп. Готэм не любит копов. Готэм не любит порядок. В Готэме постоянно у кого-то едет крыша. Жители города убивают друг друга, воруют, развратничают. Из Аркхема регулярно сбегают новые психи. В общем, не соскучишься. Эссен хмыкает, трясет кудряшками. Пытается шутить, оставаться спокойной. Стараясь не показывать, сколько боли, страха, беспокойства скрываются за простыми вроде словами. Дочь комиссара боится тишины. Боится одинокого пустого дома. Боится читать газеты, где смакуют кровавые подробности убийств. Хорошо, в ее жизни есть братья, сестра. Пусть они родня не по крови, по духу. Разве кровь может что-то значить? Порой кровные родственники предают друг друга. У Бекки с детства две крепкие, надежные семьи. Может быть поэтому дочь комиссара не свихнулась от постоянного беспокойства за мать. — Отец Эрика пил, бил сына, — Бекки невольно сутулится, мотает головой, стараясь выгнать из памяти образ жестокого злого мужчины, заставшего на кухне двух подростков, делающих уроки. — Он сделал Эрику по-настоящему королевский подарок, когда в возрасте сорока шести лет скончался от цирроза печени. Благодарный Эрик в память о счастливом детстве станцевал джигу на могиле папаши. После похорон он впервые напился. Праздновал, бедняга, не рассчитал силы. Мне пришлось держать ему волосы над унитазом. Ну, заодно разбить все бутылки с алкоголем, спрятанные у него дома. Я не хотела, чтобы мой лучший друг, мой старший брат, превратился в пьяное животное. Пьяное блюющее животное. Эрик настолько сильно был рад смерти непутевого папани, настолько нажрался, что не сдержал рвотные позывы и блеванул на блузку лучшей подружки, младшей сестренки. Семнадцатилетний парень был решительно настроен праздновать получение долгожданной свободы. Бекки пришлось окунуть одуревшего от радости братца в таз с холодной водой, чтобы пьяный Эрик хотя бы немного пришел в себя. В том тазу девушка позже замочила испачканную рвотой блузку. — Николасу тоже с родителями «повезло». Мать Магды и Николаса любила путешествовать, — продолжает рассказывать Эссен, пряча сострадание, жалость к нелюбимым детям в привычном ироничном тоне. — Также эта во всех смыслах очаровательная женщина любила курить травку, принимать разные таблетки, пить дешевый алкоголь. На детей ей было решительно плевать. Однажды она оставила новорожденного ребенка одного, на улице, в январе. К счастью, нам удалось вовремя найти малыша, — скрипачка вздрагивает, утыкается лбом в грудь Джерома, слишком усталая, слишком нуждающаяся в поддержке более сильного, того, кто поймет. Ничего личного. Всего лишь секундная слабость. Слишком живо в ее памяти всплывают страх, изумление, неловкость двух растерянных девчонок тринадцати и шестнадцати лет, не имеющих прежде опыта общения с грудными детьми. Слава Богу, мальчика нашли сразу, Скарлетт достала нужные лекарства, Луис не умер. — В итоге, в шестнадцать лет мне повезло стать крестной матерью. Здорово, когда есть тот, о ком нужно заботиться, — задумчивая заложница тепло улыбается, с любовью вспоминая крестника, милого рыжего ребенка, со скоростью пулемета задающего вопросы об окружающем мире, вечно скачущего, прыгающего, бегающего мальчика-метеора. — Дети — цветы жизни. Они делают нас сильнее, дарят радость даже тогда, когда радоваться совершенно нечему. Пока существует счастливый детский смех, Готэму нечего бояться. Следующие слова вырываются из ее горла сами собой, создавая просьбу, мольбу… Что-то невероятно важное. — Не трогай детей, Джером. Пожалуйста, — слабые девичьи пальчики ложатся в ладонь парня, карие глаза умоляюще смотрят в глаза зеленые. Бекки неуверенным, робким движением касается лица растерявшегося на мгновение победителя, нежно проводит кончиками пальцев по его щеке. — Я не прошу тебя прекратить убивать. Нет. Лишь прошу не трогать детей. Твоя мать жестоко обращалась с тобой. Лайла Валеска заслужила смерть. Тебе пришлось вынести много испытаний. Мне жаль того угрюмого хмурого мальчика в цирке, сына танцовщицы со змеей. Та шоколадка — жест дружбы. Мне хотелось, чтобы ты улыбнулся. Не вышло, — Бекки смущенно опускает глаза, рассеянно теребит пальцами черный локон волос. — Не трогай, детей. Пожалуйста. И еще, — дочь комиссара резко отстраняется от убийцы, поднимает подбородок, старательно игнорируя сильную руку на талии, жалость пленницы быстро сменяется раздражением (какого черта она вообще жалеет ублюдка, получающего удовольствие от страданий других?) — Ты собираешься отдавать мне трусы, идиотина? — Не-а, — противный мальчишка отрицательно качает головой. — Оставлю твои милые кружевные трусики себе, дорогуша. Должно же у меня остаться напоминание о нашей приятной встрече. И да, конфетка моя, ты мне понравилась. Думаю, нам стоит устроить еще пару свиданий. Черт, вот повезло, так повезло. Безумному ублюдку явно нравится над ней издеваться. Наглая малолетка. Лучше бы за сверстницами ухлестывал, разбивал девичьи сердца вместо того, чтобы приставать к честным девушкам, психологически готовым к созданию семьи. Лучше вел бы беспорядочную половую жизнь, вместо того, чтобы убивать людей. Грязный подонок. — Кстати, — Валеска издевательски похлопывает жертву по макушке. — Не хочу тебя огорчать. Но у меня стояк. Выходить к парням в таком виде неловко. Поэтому придется повторить наш фокус. Возможно, ты забеременеешь. — Желание смертника — закон, — на лице Бекки появляется хищный оскал, она садится на колени озабоченного засранца. — Ты сильнее, поэтому можешь взять меня на правах победителя. Гребанный псих прав. Хватит играть в запуганную девственницу. Эссен больше не невинная, нетронутая девочка. Значит, можно поиграть. К черту осторожность. — В любом обществе существует правила, — дочь комиссара с нарочитой нежностью поглаживает рыжие волосы, якобы заботливо поправляет воротник полицейской рубашки. — Правила необходимо соблюдать каждому. Хаос никому не выгоден. Общество — система. Если пойдешь против системы, система пойдет против тебя. Тебе не выстоять против всего города, Джером. Рано или поздно ваш покровитель подставит пешки под удар. Тебя убьют, пристрелят, как бешеную собаку. «Маньяки» исчезнут. И весь Готэм вздохнет с облегчением, зайчик. Лидер опасных психов ухмыляется, довольный началом очередного словесного поединка. Определенно, ему нравится девица. По крайней мере, с ней не скучно. Эту девчонку стоит уважать. Джером бы не отказался провести с дерзкой гордячкой ночь, лучше две. Или столько ночей, сколько нужно, чтобы полностью сломать строптивицу. Сопротивление девицы его возбуждает. — Прежде, чем мы исчезнем, мы заставим трепетать этот городишко, поставим его на колени, — убийца разводит в стороны половинки рубашки упрямой жертвы, приспускает вниз чашечки лифчика, накрывает ладонью девичий сосок. — Провести всю жизнь в Аркхеме не входит мои планы. Моя мать била меня, ее многочисленные любовнички били меня. Всем было насрать, — от неожиданного сильного удара кулаком по столу пленница дергается, пытается слезть с колен безумца, но Валеска с легкостью удерживает девушку на месте одной рукой. — Мой отец, слепой идиот предсказатель, никогда не пытался защитить меня. Хотя видел, мамины дружки всегда рады врезать малышу Джерому. До недавнего времени я вообще не знал правду о настоящем отце. Забавно, правда? — Джером кривит губы в хищном оскале, подмигивает заметно оробевшей жертве. — Теперь малышу Джерому тоже хочется немного повеселиться. Кстати, помнишь концерт? Ты не представляешь, сколько мужиков во время твоего выступления хотело залезть тебе в трусы. Кому-то, как видишь, везет. Бекки жмурится, чувствуя чужие жадные губы на своем соске, однако прикрыться больше не пытается. Какой смысл? Все равно улыбчивый паршивец успел везде ее облапать. Пусть смотрит, оставляет засосы на шее, пусть. Она бессильна. Отвратительно бессильна. Звук расстегиваемой молнии на брюках невероятно противен. Девушке едва удается совладать с собой, сдержать унизительный скулеж. Ощущать чужие руки на беззащитных, голых бедрах отвратительно. — Сегодня я буду помогать доктору лечить раненых копов, — невозмутимо говорит Бекки. — Лишние умелые руки никогда не помешают. Кто знает, может, один из спасенных мною полицейских выпустит тебе пулю в голову. — Не перенапрягайся, док. Эссен пытается быстро придумать язвительный ответ. Ответить на очередную колкость. Джером действует первым, затыкая рот язвительной игрушки поцелуем. Он кладет заложницу на стол, задирает на ней юбку, наваливается сверху. Пленница старается расслабить мышцы, чтобы не было адски больно, как в первый раз. Надеюсь, твои яйца отсохнут, кобелина, — думает униженная скрипачка, когда неугомонный мальчишка со стоном толкается в нее.