***
Утро Антона начинается с плотного завтрака. Мама уже ушла на работу, прихватив с собой целый пакет сувениров для коллег, но каким-то чудом успела с утра пораньше приготовить сыну пюре и потушить мясо с овощами. Подогрев остывшую еду, Шастун наскоро ест, обильно запивает всё не успевшим остыть зелёным чаем и бежит собираться в школу. Его настроение с утра колеблется где-то в районе «Жить можно», поскольку он вкусно позавтракал, а к остановке почти сразу подъехал нужный тралик, стоило только десятикласснику подойти. Слишком холодно, чтоб пятнадцать минут топать пешком. Морозный декабрьский воздух проникает в лёгкие, забирается под одежду, заставляет краснеть нос и уши. Антон, поплотнее укутавшись в свой шарф, оставляя видными только глаза и кончики ушей, быстрым шагом бежит в школу, задорно похрустывая заледеневшими лужами, на которые то и дело наступал. Антон стоит в очереди в гардероб, чтоб сдать свою верхнюю одежду, и в момент, когда в раскрытую ладонь, чуть покрасневшую от недавнего нахождения на морозе, ложится номерок, за спиной вдруг раздаётся до боли знакомое «Здравствуйте». Шастун, честное слово, даже подумывает о том, чтоб вовсе не поворачиваться, вдруг пронесёт?.. Но перед ним появляется рука, протягивающая куртку, и он вынужденно делает шаг в сторону, а в нос уже ударяет такой знакомый запах одеколона, которым Арсений Сергеевич стабильно пользуется. — Привет, — немного растерянно произносит учитель, замечая стоящего в шаге от него мальчишку. Антон, понимая, что нет смысла скрываться, несмело смотрит через плечо, а потом разворачивается всем корпусом, отрывая от стойки будто примёрзшие к ней руки. — Здрасьте, — говорит он тихонько. Антон вдруг слегка хмурится, а потом не может не улыбнуться уголком губ, когда понимает, что учитель пришёл в школу в его толстовке. Вряд ли кто-то из учеников поймёт это, ведь Шастун надевал её в учебное заведение всего-то раз-два, да и сидела она на мужчине совсем по-другому. Да и продаются такие сейчас в каждом магазине той сети, где парень обычно одевается… Но сам факт, что Арсений с утра надел её вместо любой своей вещи, тут же отозвался ускорившимся сердцебиением. Это что же, такой своеобразный белый флаг?.. Математик, поняв его реакцию, тоже несмело улыбнулся. Рядом тут же возникла толпа школьников, так же жаждущих поскорее оставить в гардеробе вещи, и парни вынужденно разошлись: Антон — в класс биологии, Арсений — в учительскую, за журналом. Шастун пытается выбросить из головы эту утреннюю встречу, но всё равно улыбается снова, как полный дурак, без всякой причины, шагая по коридору и стараясь эту самую улыбку со своего лица убрать, что получается у него не сразу. В перерыв между уроками Антон уходит за школу покурить, потому что от этого простого желания уже зубы сводило… Вредная привычка всё больше напрягала его, ведь она перерастала в своего рода зависимость, а он не особо хотел бы умереть через сорок лет от рака лёгких… Думая об этом, парень возвращается в класс и, глядя себе под ноги, случайно чуть не влетает в Кузнецову, затормозившую в проходе. Парню приходится схватить её за выставленное в последний момент в защитном жесте запястье, чтоб оба удержались на месте и не налетели друг на друга, и девушка тут же корчится, как от боли, и одёргивает руку на себя. — Смотри, куда идёшь, — она даже не кричит на него, а так — почти обессиленно выдыхает фразу в лицо, недовольно взглянув своими сощуренными карими глазами. У неё под глазами залегли тени, с которыми не помог справиться даже приличный слой тональника, а губы распухли, Антон предположил, что это от того, что девушка изнутри сильно искусала их. У него такое тоже бывало. — Извини, — обводя её внимательным взглядом, неискренне произносит Шастун. С Ирой что-то явно не так — и ему почему-то не всё равно… Они ведь даже общались немного, даже не всегда как враги. — Ты в порядке? — вдруг спрашивает он. Девушка, до этого опустившая голову и рассматривающая свою руку, надёжно закрытую рукавом плотной белой рубашки, как будто с ней что-то не так, резко вздёрнула подбородок. Она как будто вот-вот покачает головой из стороны в сторону и расплачется, но Антону так показалось всего на мгновение. Выпрямив спину, девушка манерно откидывает назад прядь завитых каштановых волос и уверенно отвечает: — Я не фарфоровая, и ты толкнул несильно, — произносит она и, обогнув парня, дальше идёт, куда шла. Антон знает, что она понимает, что спрашивал он не об этом. Она умная девочка, она не будет на всеобщем обозрении показывать себя слабой. Но с ней явно что-то не так. Слишком она… поменялась, если сравнивать Иру в начале года и сейчас. Антон бы и хотел об этом не думать, но почему-то думает. Он как будто упускает что-то важное, и это не даёт ему покоя. Да ей, кажется, было реально больно, когда он сжал её запястье… у Шастуна на этот счёт тоже есть пара догадок. После шестого урока Антон решает уйти домой. Да, в расписании у него ещё стоит седьмой физкультура, но, Бога ради, кому она сдалась?.. Шастуну точно нет. Пацан, ненадолго задержавшись около гардеробной, несколько минут пытаясь отыскать в рюкзаке затерявшийся номерок от куртки, наконец получает на руки свою верхнюю одежду. Накинув куртку, даже не удосужившись её застегнуть, и убрав шарф в рюкзак по причине того, что слишком уж лень было сейчас обвязывать его вокруг шеи, да и днём на улице не так холодно, как утром, десятиклассник выскочил на улицу, по пути надеясь выкурить ещё одну сигарету. Он проходит мимо угла школы, не глядя по сторонам, когда мужской голос жёстко обращается к нему: — Нехорошо уроки прогуливать, — Антон резко обернулся через плечо, узнав по голосу Дениса. Одиннадцатиклассник, привалившись к стене, в наглую курит сигарету прямо на территории школы, чем сильно удивляет Шастуна. Парень-то думал, что он спортсмен, а Дениска вон — сигареты курит, ай-яй-яй!.. Да вот только нет времени стоять и думать об этом. — Поговорим? — Он отталкивается от стены, бросает сигарету под ноги. Шастун понимает, что надо валить — причём срочно! Подросток, перестав рассматривать оппонента, бросается бежать по скользким, заледеневшим каменным плитам, которыми выложена дорога к школе. — Стой, сука! — вдогонку слышит он за своей спиной. У Антона спирает дыхание от того, как он старается — честно старается! — бежать быстрее, но один неловкий шаг — и он теряет равновесие, сбавляет шаг и чуть не падает посреди заледеневшей лужи. Шастун даже успевает возобновить баланс и сделать пару шагов вперёд, но слишком поздно: сзади на него набрасывается тяжёлое тело, и оба падают на землю. Десятикласснику хочется закричать от того, как больно приземляться руками на холодный и жёсткий бетон, когда сверху тебя ещё и придавливает тяжеленный амбал. — Добегался, — зло рычат где-то над ухом. Антон отчаянно закрывает голову руками, стараясь максимально защитить себя. Денис выпрямляется, тянет парня за шкирку на себя, вынуждая приподняться, и снова роняет его навзничь. — Ответишь за удар? — Антон видит яркий синяк под глазом старшеклассника и, если честно, он даже немного гордится собой в эту секунду, а вот в следующую ему уже приходится несладко — его грубо хватают за куртку, сминая её на груди, и тянут на себя, вынуждая сесть. Кулак Дениса заносится перед лицом, и Шастун предпринимает отчаянную попытку увернуться, но держат его в железном захвате. Подросток зажмуривает глаза, только бы не смотреть, потому что ожидание удара для него страшнее, чем сам удар. На фоне Антон слышит очень громкое и очень строгое «Прекратите немедленно!» и даже успевает подумать о том, что Денис действительно дебил — избивать его посреди школьного двора, где их можно увидеть даже из окон. А потом — резкая боль, от которой прошибает всё тело. От сильного удара, пришедшегося куда-то между скулой и носом, он заваливается набок, больно ударяясь второй щекой о бетон. От глухого удара тела о землю раздаётся звук, который Антон слышит как будто бы со стороны. Его нос ещё не прошёл до конца после прошлой стычки, где Антону и так досталось от этого отморозка, и получить в это же место ещё раз было вдвойне больнее. В голове тут же начинает шуметь, а уши закладывает от такой невыносимой в первые секунды боли. Он не уверен, вырубился ли ненадолго или просто долго пролежал с закрытыми глазами, но когда он открывает их — навстречу бегут два мужских силуэта в расстёгнутых куртках, а за ними кто-то ещё — поменьше. У Антона в голове — белый шум. Он понимает, что кто-то рядом с ним кричит, но не понимает, что именно, всё воспринимается словно сквозь толщу воды. Антон прикрывает глаза, на пробу сглатывает слюну и не обнаруживает вкуса крови во рту. Громко дыша через нос, он снова заставляет себя приоткрыть глаза, и взгляд как будто замыленный. Он надеется, что скоро ему станет легче, потому что его голова ужасно болит, глаза слезятся, нещадно ноет щека и часть носа, а лёгкие и горло горят от холодного воздуха. Он весь ужасно замёрз, лёжа на ледяной поверхности. Его расстёгнутая куртка задралась, оголяя весь бок, на который он завалился, и всё, что отделяло его от земли — тонкая ткань чёрного худи. Первое, что он видит перед собой — как Дениса резко скручивают под руки Арсений Сергеевич и Павел Алексеевич, потому что парень всё ещё порывается «добить» свою жертву, оставить на его теле ещё пару отметин. Следующей перед взглядом маячит Кузнецова. Она, кажется, еле сдерживает слёзы, глядя на лежащего почти без сознания одноклассника и понимая, что это сделал Денис. Из-за любви к ней. Это чувство вины так сильно давит на неё. В тот момент, когда она решила уйти с физкультуры просто по причине полного отсутствия желания играть в волейбол и вышла на улицу, она уже видела, как одиннадцатиклассник повалил Антона на землю. Она понимала, что не в силах остановить его, но знала, кто может. Девушка развернулась и со всех ног понеслась на второй этаж, она буквально две минуты назад проходила мимо кабинета директора, дверь в который была распахнута, и мужчина был там. На её удачу к моменту, когда она забежала в кабинет, там обнаружился еще и математик. — Помогите! — кричит она с порога, мгновенно привлекая к себе внимание мужчин. Арсений Сергеевич смотрит удивлённо, а Павел Алексеевич тут же настораживается. — Денис избивает Антона в школьном дворе! Их надо разнять! — чётко, насколько может в данной ситуации, формулирует Ира, стараясь выговорить предложение на одном дыхании. Она больше ничего не говорит, а они не спрашивают. Арсений тут же отодвигает её в сторону, положив руку на плечо, чтоб освободить проход, и бегом бросается во двор. Через его руку была переброшена куртка, а в ладони он сжимал сумку с ноутбуком, но стоило новости прозвучать — чехол из-под техники остаётся валяться на ближайшей поверхности, а куртку он надевает на ходу. Павел Алексеевич же, сняв утеплённое пальто со спинки своего кресла, бросается следом, так же ловко набрасывая верхнюю одежду. Ира, растерявшись, топчется на месте ещё пару секунд, а потом бросается следом, едва поспевая. — Антон, ты в порядке? — у Шастуна стойкое ощущение, что этот вопрос между ними сегодня уже звучал. Он на пробу пытается сесть, и девушка придерживает его за плечи, помогая. Её карие глаза смотрят виновато и обеспокоенно. — Пойдёт, — отзывается он не сразу, касаясь рукой лица, пробегая пальцами. Он не чувствует ничего вообще, потому что подушечки пальцев уже замёрзли и потеряли свою тактильность. Он вытягивает ладонь перед собой, и на ней красуется кровь — немного, но она есть. Денис наконец-то теряет прежний запал, и Арсений Сергеевич, оставив его рядом с директором, в мгновение ока оказывается рядом, упав перед школьником на колени. От жёлтой толстовки перед глазами рябит. Антон морщится. Ему ужасно больно и холодно, но он искренне рад, что перед ним прямо сейчас находится учитель. Это единственный человек, чьё присутствие рядом действительно подбадривает его. — Антон, — слышит он надломленный голос математика, который пристально смотрит на него своими невероятно взволнованными глазами, и от этого взгляда внутри как будто расцветает приятное, согревающее тепло. — Ты можешь встать? — задаёт резонный вопрос учитель, немного отойдя от шока и адреналина. Они так быстро бежали, услышав это отчаянное «Помогите!», и он успел столько всего напридумывать… но вот он — Антон. Живой, в сознании, с разбитым носом. Это не самый страшный исход. — Наверное… — отвечает подросток. Математик поднимается на ноги, держа мальчишку поперёк груди, помогая подняться. Антона его прикосновения обжигают даже через ткань худи. Подросток, неловко покачнувшись, словно новорождённый оленёнок Бэмби, на пробу сделал шаг назад и смог устоять на ногах. В голове почти полностью прояснилось, но в висках всё ещё пульсировало от боли. — Gracias a Dios*, — выдыхает мужчина, наблюдая, как десятиклассник всё же ловит равновесие. Антона эта фраза даже почему-то немного веселит. Он виновато улыбнулся уголком губ и тут же неловко качнулся назад, забыв на секунду о необходимости держать равновесие на льду, на котором они по-прежнему стояли. Арсений, резко схватив его за края куртки, дёрнул на себя, отчего десятиклассник упал на его плечо, тут же мыча от боли и морщась от того, как губу и часть лица по новой прострелило саднящее чувство. — Eres fragil como un cristal**, — вдруг говорит негромко учитель, ласково коснувшись рукой его затылка. — Pero los cristales no son fragiles***, — недоумённо поправляет его Антон. Арсений усмехается, мягко отстраняется, делая крошечный шаг назад, и кладёт руку на скулу школьника, придирчиво осматривая увечья. — Нужно в медпункт, — мальчишка протестующе дёргает головой из стороны в сторону. Ненадолго отведя взгляд, он наблюдает, как Павел Алексеевич негромко говорит с Денисом в стороне, и он выглядит по-настоящему разозлённым и строгим. Ира же мнётся рядом с директором, как будто желая услышать всё, что он скажет. — Антон, я видел, как ты лежал секунд десять, не подавая признаков жизни. И у тебя кровь… Да что я тебя слушаю вообще, — в конце почти шипит на него учитель, крепко беря за локоть и уводя за собой обратно в школу. Мальчик ойкает, переставляет ноги и робко опускает взгляд, глядя себе под ноги. Арсений что, назвал его алмазом?.. Антон не хочет, но идёт. Его немного заносит в стороны, так что Арсений Сергеевич придерживает его под руку, помогая не собрать своим телом все углы. Он впервые оказался в этом медкабинете. Он вообще редко бывал в подобных местах в любой из тех школ, где ему доводилось учиться. Если у него что-то болело, он обычно принимал таблетку, а если чувствовал себя совсем не очень — то уходил с уроков домой без всяких разрешений. Но вот он неловко поглядывает по сторонам, изнутри закусывая щёку, и изучает новое для него место. Ужасно сильно пахнет медикаментами, прямо-таки непривычно. Вокруг разные шкафчики с таблетками, какими-то склянками, металлическими контейнерами… Он сидит на поскрипывающей жёсткой кушетке, одной рукой потирая запястье другой, и удручённо смотрит исподлобья на стоящего в паре шагов математика, который остался с ним. Учитель ободряюще улыбается, поймав его взгляд. Медсестра — женщина лет пятидесяти в халате и медицинской шапке, как и полагается, задавала различные вопросы о самочувствии, обработала ему рану, на что подросток поначалу зашипел и оттолкнул от себя её руку, но со второй попытки всё же выдержал подобную экзекуцию. Арсений посматривал на него сочувствующе. Антон только шмыгал подбитым носом, морщась при этом от болезненных ощущений. Сейчас Антон чувствовал себя намного лучше. Да, он испытывал болезненные ощущения, но хотя бы прояснилось в голове. Он уже отвык от этих ощущений, думал — в новой школе его уже не тронут, слишком долго длилось затишье. — Могу идти? — осведомляется подросток, подняв глаза на медсестру. Женщина, сделав запись в своём журнале, посоветовала обратиться в больницу, если голова будет болеть или его будет тошнить, на что Антон кивнул и поскорее соскочил с кушетки. Ему здесь определённо некомфортно. Парень спешит выйти в коридор и вдохнуть в себя нормальный, не пропитанный специфическим запахом медикаментов воздух. — Нужно вызвать твою маму в школу и родителей Дениса тоже, — Антон резко оборачивается на идущего чуть позади Арсения, кривит губы и почти зло мотает головой. — Не надо, — отвечает он, выпустив наружу свои колючие иголки. Да, он любит этого человека, да, он рад, что именно математик в тот момент пришёл на помощь, но ещё он страшно обижен на него. Неужели если бы не эта драка, то так бы и ходил дальше, будто не замечая его?.. — Антон, это обязательно. Такие случаи нельзя оставлять без внимания, — Шастун, отвернув голову в сторону, даже слегка ухмыльнулся разбитой губой. — Muchos casos no pueden ser ignorados****, — с явным намёком отвечает он. Арсений смотрит прямо на него, дожидаясь, пока подросток решится вновь заглянуть ему в глаза, и кивает головой. — Ты прав. Только школьный коридор — не лучшее место для такого разговора, — Шастун, если честно, очень удивлён, что его за такую откровенную провокацию просто не послали нахуй. А ведь Арсений мог, конечно же мог… Антону отчего-то даже становится стыдно. Он как будто сказал что-то плохое, хотя озвучил вполне важную вещь. Маска самоуверенного правдоруба ему жмёт, в ней некомфортно. Он слишком чистый, слишком правильный для такого. Вот Кузнецова может, умеет, он даже завидует ей в этом плане немного. — Извини меня, — говорит вдруг учитель, ошарашивая подростка ещё больше. — Я повёл себя неправильно. — Антон обдумывает, достаточно ли ему такого краткого извинения, чтоб действительно простить математика… И понимает, что если совсем честно, то даже одного слова «извини» ему от Арсения хватило бы. Потому что он по уши влюблённый идиот. — Мама будет переживать. Скорее всего она снова заведёт речь о переводе в другую школу, а может и о переезде в другой город, — Арсений хмурится, отводит задумчивый взгляд в сторону, неосознанно проводит рукой по покрытой щетиной скуле. — Павел Алексеевич в любом случае будет обязан поговорить с родителями. Ситуация произошла на территории школы во время учебного процесса. Он несёт ответственность за вас. Тем более, что это не первый ваш конфликт, — Антон не совсем дурной на голову, он эти вещи понимает, но принимать их категорически не хочет. — Если мама узнает — меня в этой школе больше не будет, — как упрёк выдаёт Шастун и тут же тяжело вздыхает, словно осознав, как прозвучал его тон. — Ладно, не берите в голову, — он разворачивается и быстрым шагом уходит. Ему не стоит в таком настроении общаться с Арсением. — Yo me encargo, encantador*****, — очень серьёзно произносит Арсений, не зная — услышал его мальчишка или нет. Но, Бога ради, он этого десятиклассника без боя не отдаст. Он и так сполна уверовал в народную мудрость «Ценим, когда теряем», чтоб доводить её до практики. Антон останется в этой школе. Точка.***
Десятиклассник спускается на первый этаж, где в холле его перехватывает обеспокоенная Ира. Кажется, одноклассница искренне переживала за парня. Это довольно… неожиданно. — Антон, я… прости, я думала, ты несерьёзно… про Дениса. Я не знала, что всё так серьёзно, мне очень неловко перед тобой, — Антон слегка щурится, глядя на неё сверху вниз, ищет подвох в интонации, в глазах, но взгляд Иры кристально чист, а её растрёпанные волосы и слегка размытый макияж говорят о том, что всё это время она караулила его внизу, даже не отошла к ближайшему зеркалу, чтоб привести себя в порядок. Кузнецова, пожалуй, была единственной во всей школе, кто ещё мог удивить его… не считая Арсения Сергеевича, конечно же. Он вообще был ходячим сюрпризом. — Поможешь это замаскировать? — вместо нормальный реакции, переводит тему Шастун, показав рукой на своё лицо. Кузнецова чуть хмурит брови, внимательно рассматривая его отметины. — Думаю, да… Уверен, что тебе это надо? Косметика может щипать на ранах, и наносить на синяки будет неприятно, — десятиклассник утвердительно кивнул головой. — Пофиг. Просто сделай качественно. Дома не должны узнать, — Ира, ещё раз придирчиво осмотрев его щеку, нос и губу, потянулась в рюкзак за косметичкой. Она как будто понимала его глупое желание, будто это действительно имело хоть какой-то смысл… — Давай тогда за угол зайдём, к окну, — Антон согласился. Через минуту девушка уже раскладывала на подоконнике кисточки, тональники различных оттенков, разбирала свою косметичку, где кроме всего прочего лежал бинт. — Больно? — осведомляется девушка, водя кисточкой по его щеке, покрывая слоем тонального крема частично стёртую в одном месте кожу (мудак Денис, к сожалению, носил перстень с камнем). Она одёргивает руку назад, испугавшись того, как Антон зашипел, и подросток видит, как из-под рукава выглядывает кромка бинта. Он откровенно пялится на её руку, и девушка это быстро замечает. Она одёргивает рукав рубашки пониже и снова принимается наносить крем. — Что это? — осипшим от долгого молчания голосом спрашивает десятиклассник. — Не твоё дело, — отмахивается Кузнецова, специально надавливая чуть сильнее, отчего одноклассник дёргается и болезненно протягивает «а-уч». Суть воспитательной процедуры он понял, но заткнуть свой интерес уже не мог. — И утром тебе было больно, когда я коснулся. И бинт вон таскаешь… — он указал взглядом на лежащую по правую сторону открытую сумочку. Сам подросток сидел на подоконнике, а Кузнецова стояла напротив. — Шастун, сейчас сам будешь себя красить, — говорит она раздражённо, ударив его мягкой частью кисточки по кончику носа, и он чихает от попавшей в ноздри пудры. — Ты же, я надеюсь, не режешься? Ну типа, ты не похожа на таких, конечно, просто сопоставил факты. Ошибся? Ир?.. — девушка замерла, окуная кисточку в пудру, и подняла на него почти болезненный, в какой-то мере злой взгляд. — Заткнись уже, — говорит она грубо. Антон это пропускает мимо ушей. Он слишком потрясён попаданием в цель. — Серьёзно?.. Зачем? Блин, да тебя вся школа обожает, я просто не понимаю… — Кузнецова с громким звуком захлопывает палетку с румянами и пудрой, делает последний мазок по его щеке, нарочно больно надавливая на кисть, и начинает спешно собирать свою косметику. — Я обидел тебя? Прости… — растерянно реагирует на такую смену эмоций Иры Антон. — Знаешь, если у тебя никогда не было повода причинять себе боль, не значит, что у других его нет. Если кому-то скажешь… если кто-то узнает… — видно, как эмоции вскипают внутри девушки, как сильно она переживает и злится из-за того, что Антон узнал, и парень просто поднимает руки в капитулирующем жесте. — Никому не скажу. Клянусь, — девушка, ещё раз окинув его строгим взглядом, забросила портфель на плечи и ушла. Антон её категорически не понимал. Но и точно не ненавидел. Он просто не понимал своё к ней отношение. Парень подошёл к зеркалу в актовом зале. Ира хорошо замазала его щёку, даже визуально смогла уменьшить припухлость на носу, но половина верхней губы явно была распухшей и более тёмного оттенка. И с этим, к сожалению, уже ничего не сделать… Шмыгнув носом, Антон развернулся и отправился домой, как и хотел с самого начала.***
— Мне звонили из школы, — с порога произносит мама. Антон раздосадованно поморщился, как от зубной боли. Все-таки настучали. — Мам, всё нормально, — парень поднял на неё взгляд, активно стараясь подобрать нужные слова. Родительница, у которой глаза были чуть ли не на мокром месте, в коридоре сбросила с себя верхнюю одежду и подошла к сыну, который стоял там же, прижавшись плечом к стене. Он видел в её взгляде то самое намерение сберечь его от этого жёсткого подросткового мира. И ему это не нравилось. Он знал, что следует за этим взглядом, даже более того — он предупреждал Арсения. — Иди сюда, — мягко, но в то же время с тревогой просит она, выводя сына на свет, под люстру. Обхватив его лицо ладонями, она тщательно рассматривает последствия драки. — Это что — тональник? — строго вопрошает она, проведя пальцами по щеке. — Быстро в ванную — смывай всё, — Антон закрывает глаза, делает глубокий вдох. Это конец. Он послушно смывает косметику, выслушивает критику в свой адрес, ведь как вообще можно было додуматься маскировать свои раны!.. Да ещё намеренно скрывать их от матери, Антон!.. Парень на это закатывает глаза, в очередной раз убеждаясь в своей мысли: мама — не друг. Воспитатель, советчик, но не друг. — Боже мой… Ну как же так, ну Антон… — бессильно разводит руками мама, почти плача от того, что на лице её сына снова синяки, ссадины, царапины… Ведь почти прошло полугодие, две недели до каникул! И всё было так хорошо!.. И вот — он снова стал чьей-то мишенью. Это с каждым разом давило на неё всё сильнее. — Мам, ну пожалуйста, только не плачь, — вздохнул Шастун, обнимая маму и целуя её в щеку. Женщина мотает головой, уткнувшись в его плечо. — Нет, это просто невозможно… — Антон задирает голову, смотрит в потолок, продолжая сжимать плечи мамы. Он и сам старается сдержать слёзы, уже чувствуя, как материнские слёзы пропитывают его футболку. Он знает. Знает, какая фраза последует. И пытается быть сильным. — Антон, я знаю, что это не в первый раз — мне рассказали. Того мальчика вряд ли переведут, он призёр спортивных мероприятий в школе, и его родители хорошо обеспечены, — у Шастуна в голове одна бегущая строка: «пожалуйстанетпожалуйстанет». — Тебе нужно сменить школу, — Антон закрывает глаза, лишь бы сквозь ставшие влажными ресницы не проскочила ни единая слезинка. Он был готов к этому… или думал, что готов. Этот сценарий повторялся у них из раза в раз. Ему не удаётся переубедить маму за получасовым обстоятельным разговором. «Он будет донимать тебя и дальше, ты же сам это понимаешь, мы проходили через это тысячу раз!..» — повторяет мама раз за разом. — В любом случае, — наконец тихо повествует старшая. — Мы бы уехали из города… Если не сейчас, то в мае. Меня взяли на работу, пока их сотрудница находится в декретном отпуске. Она возвращается весной, меня сразу предупредили, что я смогу работать только до мая. Не хотела рассказывать тебе раньше. Но ничего, меня могут взять на прежнее место работы, правда, я больше не потяну платить за эту квартиру, там другая зарплата… Но ничего, переедем ближе к окраине или вообще поедем в другой город… — у Антона уже просто нет сил как-то реагировать и отвечать. Он опустошён всеми этими новостями. Он как будто до последнего надеялся на лучшее, но всё произошло как всегда. Он как белка в колесе — крутится, пытается продолжать бег, не сворачивать, загоняет себя, но исход всегда один — «Антон, мы переезжаем». Как же он устал от этих бесконечных переездов. Кто бы знал, как он устал… В этот вечер парень пишет одно сообщение и заваливается спать.***
вж-ж. «Я перевожусь в другую школу. А в мае переезжаю. Может быть, в другой город. Я же говорил». У Арсения внутри всё словно леденеет от текста сообщения. Никаких эмоций, просто сухие выжимки и это до ужаса правдивое «Я же говорил». А ведь он правда предупреждал… вот же блять.