Тени грядущего

В высокое резное окно лился солнечный свет, падая на её волосы и превращая их в расплавленное золото. Под плотно сомкнутыми веками плясали красные тени, пока она, опустившись на колени и плотно сжав ладони, молилась. Истово, отчаянно молилась. Так, как это свойственно лишь детям, ещё не познавшим истинную суть мира, в который они пришли. — ...Старица, освети путь моей матушки своим светочем, чтобы она смогла отыскать дорогу назад. Воин, защити мою матушку в этой тьме и отведи от неё зло своей твёрдой рукой, чтобы она смогла вернуться к нам невредимой. Отец... — Серсея, — строгий голос отца действительно прозвучал за её спиной. Но это был её земной отец, Тайвин Ланнистер, который бывал куда строже Отца небесного. — Чем ты занята? — Я молюсь, отец, — Серсея надеялась, что отец не заметил, как она вздрогнула всем телом, поднимаясь с колен и оборачиваясь к нему. — Молюсь, чтобы Семеро вернули нам матушку. Она выглядела виноватой, потому что знала, что отец не одобряет подобных занятий. — Что за глупости, — голос Тайвина был холоден, словно лёд. — Тебе уже семь, а ты всё ещё веришь в сказки? Может быть, мне стоит отправить тебя в Старомест, где ты сможешь молиться денно и нощно, заучивая наизусть «Семиконечную Звезду» и «Книгу Святых Молитв»? — Отец... Но Тайвин не дал ей договорить: — Ты мечтаешь стать септой, Серсея? — Нет, отец, — она опустила голову, и пряди золотых волос упали на лицо. Тайвин подошёл ближе, опуская одну руку на её плечо, слегка сжимая его, а другой обхватил её подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть себе в глаза. — Запомни: боги жестоки, на то они и боги, — голос отца был всё так же холоден и в нём зазвенел хорошо знакомый металл. Каждое его слово было острее, чем валирийская сталь. — Ты глупа, если не понимаешь, что смерть окончательна. Ты должна осознавать, что ни одна усердная молитва не вернёт обратно твою мать. Всё это пустая трата времени и сил. И я не хочу, чтобы моя дочь витала в облаках. Ты не септа, а львица, ты — Ланнистер из Утёса Кастерли. Запомни это, Серсея. Боги в любую минуту могут отобрать у нас всё, что пожелают, но ты никогда не должна опускаться перед ними на колени и выказывать свою слабость. То, что ты родилась женщиной, нисколько тебя не оправдывает. Ты поняла? Серсея медленно кивнула, чувствуя, как в уголках глаз начинают закипать предательские слёзы, но если она расплачется сейчас, при отце, он этому не обрадуется и точно отправит её в Звёздную септу Староместа. Или, что ещё хуже, разочаруется в ней навсегда. Более не говоря ни слова, отец покинул её покои, и она ещё долго слушала эхо его шагов по ту сторону двери. Его величественная, гордая и неторопливая поступь эхом отражалась от каменных сводов. Она ждала, слушая быстрое, неровное биение собственного сердца, которое билось где-то в горле. И лишь через несколько минут позволила себе сорваться с места, бросившись прочь из покоев в сторону противоположную той, куда ушёл отец. Они с Джейме всегда любили это место — их там редко искали, и они всегда могли поделиться, пусть и шёпотом, своими тайнами. Это вошло у них в привычку с тех пор, как их мать испугалась игры, которую они любили, и рассадила их по разным покоям, строго следя, чтобы они не оставались вдвоём за запертыми дверями. Серсея тогда не понимала, что привело мать в такой ужас. Теперь матери не было, однако они с Джейме продолжали играть в эту игру, перешёптываясь в полумраке подземелий, пропахших смолой от густо коптящих факелов. После сказанных отцом слов ей хотелось побыть здесь одной, чтобы никто — даже Джейме — не увидел, как она плачет от бессилия. По крутым лестницам она спускалась всё ниже и ниже, придерживая юбку, чтобы ненароком не запутаться в ней и не рухнуть вниз, переломав все кости. Она слышала тихое ворчание, доносящееся из знакомого полумрака. Домашний зверинец дома Ланнистеров, несмотря на густой животный запах, нравился Серсее. И она совсем не боялась его обитателей. Она помнила испуганный предостерегающий крик Джейме, когда сунула руку в клетку со львом, не думая о последствиях. Но вместо того, чтобы оторвать протянутую ладонь, лев лишь лизнул пальцы Серсеи шершавым языком и, как ей показалось в тот миг, тихо и одобрительно заурчал. — Потому что почувствовал, что я воин. Почувствовал, что я ничего не боюсь, в отличие от тебя. Почему после этого меч должен носить ты, а не я? — позже сказала Серсея ошарашенному Джейме, который, кажется, всё ещё не верил в то, что сестра его осталась невредима. Крутые каменные ступени привели её во тьму. Но, боги, почему здесь настолько темно? Куда подевались все факелы? Дверь скрипнула, и в глаза Серсеи ударил яркий свет, едва не заставив вскрикнуть — перед ней предстало каменное лицо септы Юнеллы. — Покайтесь в грехах и блуде, — септа наклонилась, теребя Серсею за плечо, не давая уснуть. Серсея отчаянно хотела вцепиться ей в лицо и содрать с него кожу, выцарапать глаза, однако понимала, что слишком слаба, чтобы тягаться с Юнеллой сейчас. И её, как и прежде, бесила собственная слабость. А она ненавидела быть беспомощной и слабой, особенно в глазах других. — Покайтесь в своих грехах и будете спать. Серсея каким-то неведомым образом перенеслась в камеру на вершине одной из семи башен Великой септы Бейлора. Вернулась туда, куда возвращаться не планировала никогда, тем более, что и самой Великой септы больше не существовало. Она уничтожила её. Сожгла, как страницу из прошлого. Вместе с Его Воробейшеством, его воробушками и шлюхой Маргери — и ей нравилось смотреть, как они горят. Нравилось представлять, как за миг до смерти они осознали, кто стал причиной их гибели, но уже ничего не могли поделать. После всего того позора, что Серсея пережила, они заслужили и менее милосердную кару. Она пошла на всё. На всё, кроме слёз. — Этого вы никогда не дождётесь, — твердила Серсея себе неустанно, когда чувствовала, что вот-вот готова сдаться. И тогда она впервые с семилетнего возраста молилась так истово и яростно, что стесала колени, невзирая на все увещевания отца. Но теперь она взывала о смерти, а не о милости. — Дай мне силы уничтожить моих врагов, Кузнец, — повторяла она. — Разруби их своим мечом, Воин. Неведомый, ниспошли им всем долгую и мучительную смерть. Но отец был прав: боги жестоки по своей природе, и им никогда не было дела до нужд молящихся. Они были так же глухи и слепы, так же бессердечны, как и их преданные слуги, истязавшие её день и ночь в этом каменном мешке. Болезненные удары и каменное лицо Юнеллы, назойливое бормотание Сореллой молитв, унизительные, почти животные крики толпы, срамящей её, звенящий над головой колокол позора... Всё это она помнила слишком хорошо. Тьма снова подступала к ней со всех сторон, неотвратимая и жуткая. Она дышала в лицо холодом смерти, и из этой тьмы на Серсею смотрели глаза тех, кого давно уже не было в живых. Мёртвые синие глаза, которые звали её в эту тьму, уговаривали остаться в ней навсегда. Холодная рука отца вцепилась в её плечо, до боли сжимая заледеневшими пальцами. Лорд Тайвин больше не источал того отвратительного смрада, который заполнил всю Великую септу Бейлора во время его похорон. Но новый запах её отца был ещё хуже — это был влажный запах могилы. — Серсея, ты всегда была здесь, с нами. Не будь слепа, дочь моя, и посмотри в глаза реальности, которая тебя окружает. Тихо застонав от ужаса, Серсея пыталась отползти от отца, однако камера была слишком узкой для этого. — Изгнание — горькая чаша, так вы говорили, — голос Неда Старка заполнял своды башни, звучал в её голове. Серсея опустила взгляд вниз и увидела его заиндевевшую, однако успевшую до этого порядком разложиться голову у своих перепачканных коленей. — Но это более добрая чаша, чем та, которую вы заслуживаете. Чем та, что ваш отец преподнёс детям Рейгара. Нед Старк распахнул пустые глазницы, из которых хлынула ледяная тьма, заполняя камеру подобно воде, заставляя Серсею захлебнуться в ней, тени с шипением заползали в её уши, глаза, нос, горло, заполняя собой всё её существо. — Не смейте! — она дёрнулась вперёд, протягивая руку в пустоту, и рывком села на кровати. Сердце тяжело билось в груди, а на лбу выступили крупные капли пота. Серсея не успела осознать, где она, сколько времени прошло и что вообще происходит, как на неё накатил приступ тошноты такой силы, что она едва успела, плохо осознавая реальность, только дойти на неверных ногах до уборной, чтобы опорожнить желудок. Вязкая слюна наполняла рот, остатки недавней трапезы с омерзительным звуком всё ещё выходили из неё, хотя в какой-то момент она подумала, что из нутра её польётся чернильная тьма и испытала почти облегчение, когда это оказалось не так. Тело сотрясала противная мелкая дрожь, а перед глазами то и дело темнело. Она не знала, сколько времени провела в отхожем месте, однако, выйдя оттуда, чувствовала, что её по-прежнему одолевает слабость, и отвратительный привкус во рту заставлял её морщиться. Серсея бросила короткий взгляд за окно. Тени заметно удлинились, что означало лишь одно: второй их день пребывания в Браавосе клонился к концу. Второй день её добровольного заточения в этом месте. И она только и делала, что спала, стараясь не думать вообще ни о чём. Квиберн велел ей не покидать пределов комнаты без необходимости «во избежание незапланированных встреч», а сам, с его слов, занимался улаживанием некоторых вопросов, связанных с их дальнейшим путешествием. Серсея, как ни странно, до сих пор не испытывала опасений по поводу того, что доверила Квиберну свою жизнь. Потому что понимала: будь у него хоть какой-то резон выдать её врагам, он бы сделал это давно. Единственное, что раздражало Серсею по-настоящему, так это, как и прежде, слабость тела, которым её наградили жестокие боги. Слабость, которую она всегда ненавидела в себе. — Будь у меня меч и умей я им владеть, никто бы не посмел насмехаться надо мной, — нередко повторяла она. Те почти полтора суток, что потребовались им, чтобы добраться до Пограничного Рифа, она до сих пор помнила смутно, словно находилась в каком-то полуобмороке после всего, что ей пришлось пережить. Королевская Гавань полыхала в смертельном огне, башни Красного замка рушились, камни и пыль летели им на головы, грозя погрести их под собой. Серсея не желала никуда уходить — это она помнила прекрасно. Помнила, как пыталась сказать об этом, и теперь испытывала по этому поводу смутное чувство стыда. «Что за дура, в самом деле? Неужели ты действительно хотела там умереть на радость иноземной шлюхе, уничтожившей всё, что тебе дорого?» Только вот теперь Дейенерис Таргариен тоже отправилась навстречу с Создателем, и Серсея по-прежнему не испытывала радости по этому поводу, потому что прекрасно осознавала, в каком положении оказалась сама. Она нисколько не кривила душой, когда — казалось, много вечностей назад — говорила Неду Старку о своём отношении к изгнанию. Это горькая чаша, пить из которой ей не хотелось. Те, кто убегает из Вестероса, имеют мало шансов вернуться назад. Серсея посмотрела на низкий прикроватный столик, где находились остатки её завтрака, принесённого толстухой. Тогда стояло ещё утро, и с нижнего этажа доносился гомон постояльцев, что завтракали в общей комнате, однако Серсея, даже если бы это было возможно, не имела никакого желания глазеть на местные отребья и завтракать в их компании. Сама Рилона ей тоже не особенно нравилась. Было в ней нечто такое, что заставляло Серсею вздрагивать, и дело было далеко не во внешности толстухи — за свою жизнь она повидала множество уродливых людей, начиная с Тириона. Дверь скрипнула, и Серсея увидела сира Григора, за которым маячила Рилона с подносом. — Пусть войдёт, — равнодушно ответила Серсея на молчаливый вопрос сира Григора, и тот посторонился, пуская толстуху в комнату. — Ваш слуга велел принести вам завтрак, милочка, — пояснила Рилона. Серсея сдержала очередную волну раздражения, услышав подобное обращение из уст уродливой свиноматки, как она мысленно назвала её, а после бросила взгляд на свою утреннюю трапезу. Несколько обжаренных в перечном масле сардин, свежеиспечённый горячий хлеб и вино, разведённое водой. — А вы дама высокородная, да? — усмехнулась Рилона, однако, заметив набежавшую на лицо Серсеи тень, беззаботно махнула грязной рукой. — Да вы не подумайте, мне до этого дела нет. У нас разные постояльцы бывают. Завтракайте, ваш слуга всё оплатил. «Он мне не слуга», — хотела сказать Серсея, но осеклась. Зачем ей рассказывать подробности этой корове? К тому же, Квиберн и в самом деле служил ей, так что Рилона в чём-то была права. — Благодарю, — сдержано ответила Серсея. — А теперь оставьте меня одну. — Я бы на вашем месте больше опасалась не меня, а вот то чудовище, которое сторожит вашу дверь, — хмыкнула Рилона. Голос её сделался невероятно серьёзным. — Я простая женщина, но даже я чувствую, что от него веет смертью и тьмой. «Мне нет дела до твоего мнения, свинья», — мысленно фыркнула Серсея, но не удостоила хозяйку ответом, и та, переваливаясь с ноги на ногу, медленно покинула комнату. Теперь при взгляде на остатки жареных сардин к горлу Серсеи подкатывала уже знакомая волна тошноты, к которой она почти привыкла. Лестница заскрипела под тяжестью чужих шагов, и Серсея вздрогнула всем телом. Сердце её вновь забилось быстрее. «Квиберн?» Неожиданно Серсея поняла, что томится в его ожидании подобно молодой девушке, ждущей любовника, и смутилась от своих мыслей. Никогда она не рассматривала Квиберна в подобном качестве. Что до мыслей самого Квиберна на этот счёт, то ей не было до них дела. «Это всё потому что я устала сидеть здесь взаперти. И, кроме него, мне больше некого ждать. Я осталась одна». Дверь приоткрылась, и в комнату действительно вошёл Квиберн. Вид у него был несколько утомлённый, хотя всё же он не выказывал признаков беспокойства, что могло означать лишь одно — вероятно, им всё же улыбнулась удача. — Прошу прощения за длительное отсутствие, Ваше величество, — Квиберн опустился на скрипучий стул, стоявший у низкого столика. — Некоторые дела требовали моего непременного участия. Он протянул Серсее небольшой свёрток, в котором оказалась простая и яркая одежда. Серсея поморщилась — никогда прежде ей не доводилось надевать на себя подобную безвкусицу. Кричащие тряпки дешёвой потаскухи. Словно заметив её взгляд, Квиберн пояснил почти извиняющимся тоном: — В Браавосе только богачи носят чёрное, Ваше величество, и это привлечёт к нам излишнее внимание, поэтому перед отплытием я бы советовал вам переодеться в это. Потом можете выбросить платье за борт, если пожелаете. «Именно так я и поступлю», — решила Серсея, но вслух сказала совсем о другом: — Я хочу знать, где вы пропадали всё это время и как долго я буду вынуждена сидеть здесь взаперти, — в её голосе послышались знакомые властные нотки. — Разумеется, Ваше величество, вы имеете полное право быть в курсе всех моих дел, — Квиберн привычно изобразил подобие улыбки одними уголками губ. — Я нанял небольшой отряд из нескольких человек, что сможет сопроводить нас до Норвоса. Это доверенные люди одного моего давнего друга из Староместа. — В своём ли вы уме?! — Серсея едва не поперхнулась. С ума что ли он сошёл, чтобы связываться со старыми знакомыми из Вестероса? Однако Квиберн примирительно поднял руки, давая знак успокоиться. Казалось, он вполне ожидал подобной реакции. — Более чем, Ваше величество. Поверьте, я не стал бы связываться с ненадёжными людьми и в преданности которых у меня есть хоть малейшие сомнения. Конечно, доверять до конца нельзя никому, но этот человек — самый надёжный помощник в нашей ситуации. — Как его имя? — Вы с ним незнакомы, — уклончиво ответил Квиберн. — И всё же, — настаивала Серсея. В голосе её зазвучал металл — совсем как у её отца. — Я хочу знать, Квиберн. Уголки губ Квиберна дёрнулись чуть нервно. С чего бы? — Марвин. Его называли Марвин Маг, архимейстер тайных наук. Мой старый друг, с которым мы вместе обучались, а затем и служили в Цитадели. Квиберн был прав: с этим человеком Серсея, похоже, действительно была незнакома, однако реакция Квиберна её немного насторожила. Что ещё за Марвин Маг такой? — И он надёжный человек, говорите? — Могу поклясться, Ваше величество. Только вы не хуже меня знаете, чего иногда стоят клятвы. Теперь настала очередь Серсеи изображать невесёлую, болезненную улыбку, от которой сводило губы. — Как нам предстоит добираться до Норвоса? — Я как раз хотел обсудить это с вами. Самый безопасный путь, как я выяснил, лежит через Лоратийский залив. На галее мы дойдём до Норвосских холмов, и после их пересечения пересядем на ожидающую нас каракку, что по Верхней Ройне доставит нас к небольшому порту близ бывшего Гоян Дроэ, откуда есть прямая, безопасная и удобная дорога до Норвоса... — Однако я чувствую, — заметила Серсея недовольно, — что в вашем плане есть некое завуалированное «но», которое вы по каким-то причинам не озвучиваете. — Верно, — было очевидно, что Квиберн не особо хотел заговаривать на эту тему, однако это было необходимо. — Я опасаюсь за вас, Ваше величество. Дело в том, что переход через перевал в Норвосских холмах придётся делать верхом на лошади. Другого варианта не предусмотрено. А учитывая ваше положение и самочувствие в последнее время... Серсея, в которой моментально вспыхнул гнев, не дала ему закончить фразу: — За кого вы меня принимаете, Квиберн? По-вашему, я похожа на изнеженную барышню, что падает в обморок от капли крови и не может вынести один дневной переход верхом на лошади? — Я считаю вас сильной женщиной в затруднительном положении, однако я заметил по косвенным признакам, что беременность ваша протекает тяжелее, чем у совсем юных девушек. Его объяснение нисколько не удовлетворило Серсею — напротив, она почувствовала ощутимый укол гордости, услышав подобные слова. Почти точно так же она реагировала некогда на обращение «Королева-мать» и напоминание о молодости шлюхи Маргери Тирелл, которая давала той значительные преимущества. — Разве я похожа на дряхлую старуху? — почти прошипела Серсея. — Вы прекрасны, Ваше величество. Никогда прежде я не видел женщины красивее вас, — Квиберн сказал это с таким выражением лица и с такой серьёзностью, что неожиданно гнев Серсеи, её негодование, её горечь разом притихли. Квиберн, как бы там ни было, умел находить правильные слова. — Но разве мы не можем пройти по реке до самого Квохора? Это было бы быстрее, — решив про себя, что вопрос решён, Серсея перешла к самому главному. — Мы могли бы. Но, видите ли, это означало бы, что нам бы пришлось идти через Кинжальное озеро, где хозяйничают речные пираты. Полагаю, вы не больше моего желаете с ними встречи. Сир Григор, конечно, способен вас защитить, однако и его возможности ограничены. — Что ж, вы правы, — вынуждена была признать Серсея. — Как скоро мы отправляемся? — Завтра на рассвете. Корабль отходит из Мусорной Заводи чуть свет. До Норвосских холмов всего несколько часов пути. Я рассчитываю, что до самого Норвоса мы доберёмся за несколько дней. А теперь... позвольте мне покинуть вас, Ваше величество. Скоро вам подадут ужин и немного сонного вина, чтобы вы могли как следует отдохнуть. Я зайду к вам чуть позже.

***

Он вернулся, когда Серсея уже готовилась ко сну, лёжа в продавленной кровати и глядя на пламя свечи, бившееся от лёгко сквозняка, которым тянуло из приоткрытого окна. Она приподняла голову, услышав уже привычный скрип двери и знакомые осторожные шаги. Квиберн обычно ступал так, словно не желал быть замеченным. — Зашёл, чтобы убедиться, что всё в порядке, — он остановился рядом с кроватью, слегка склонив голову в знаке почтения. Серсея вдруг снова ощутила себя совершенно беспомощной. Ей захотелось выплеснуть своё негодование на единственного человека, который остался рядом с ней, однако вместо этого она лишь кивнула: — Не стоит беспокойства. Она одновременно хотела и приказать ему уйти прочь, и начать умолять остаться, но когда Квиберн подул на свечу, заставив её пламя погаснуть, Серсея неожиданно для себя почувствовала, как её охватывает дрожь. В комнате воцарился полумрак, озаряемый лишь попадавшим сквозь дырявые занавески светом масляных фонарей, зажжённых вдоль узких улиц. Снаружи доносился гомон хмельных голосов ночных гуляк, приглушённый женский смех и тянулся уже привычный рыбный запах, которым был пропитан весь Браавос. Квиберн собирался было уйти, но Серсея неожиданно даже для себя схватила его за руку, с силой вцепившись в неё. Он обернулся, и его глаза были почти чёрными в этом ночном свете, и Серсее привиделось в них то, чего она прежде никогда не замечала. Серсея продолжала сжимать его пальцы, и Квиберн вновь улыбнулся. — Вам следует набраться сил для дороги, Ваше величество. Сонное вино вскоре подействует, — он не пытался высвободить руку, напротив, едва заметно сжал ладонь Серсеи в ответ. «Удивительно, но он совсем не пахнет старостью, как большинство стариков», — совсем не к месту отметила Серсея, продолжая смотреть на него. — Квиберн, — почти шептала она, чувствуя себя маленькой девочкой. Раньше она могла себя так вести только рядом с Джейме. Потому что больше никому не было дозволено видеть её в таком состоянии, никто не должен был знать о её слабости. Но Квиберн и без того уже видел достаточно. И он был единственным человеком, который остался с ней до конца. Она помнила, какую некогда испытывала ненависть ко всем мужчинам, что клялись ей в любви, и в итоге предали её. — Не оставляйте меня одну, — попросила она, проклиная себя за сказанные слова. — Не оставляйте меня одну... во тьме. — Тьма, Ваше величество, не так страшна, как вам кажется, — теперь голос Квиберна звучал немного поучительно, хотя и так же мягко. Он присел на край кровати, продолжая сжимать руку Серсеи. — Страх — самый древний человеческий инстинкт, иногда лишь страх способен напомнить нам о том, что мы ещё живы. Страх тьмы — это страх неведомого, не так ли? Страх того, что во тьме ты никогда не бываешь один, — голос Квиберна стал совсем тихим, едва различимым. И Серсее это показалось до странности волнующим. — И, поверьте, в этой тьме вы действительно никогда не останетесь одна. Потому что я всегда последую за вами. Серсея чувствовала, как тяжелеют веки, и голова едва заметно кружилась. Уже почти проваливаясь в сон, она ощутила, как свободная рука Квиберна легла на её лоб, смахивая с него пряди золотистых волос. — Спите, Ваше величество, — прошелестел голос Квиберна. — Вам нужно отдохнуть. Даже засыпая, она продолжала всё так же сжимать руку Квиберна, словно последнюю нить, которая всё ещё была способна удержать её над разверзшейся бездной. И впервые за долгое время Серсея не боялась упасть.