***
Ночь выдалась душная, и Серсея настежь открыла окна, желая впустить внутрь хоть немного воздуха. Но тот был густым и вязким, словно смола. Ужин, который ей подали, остался почти нетронутым, и Серсея с отвращением заметила двух жирных чёрных мух, ползающих по мясу. Одно это зрелище заставило её вновь испытать дурноту, и она громко сглотнула вмиг ставшую кислой слюну. Она не знала, как быть дальше с Квиберном. Она пока что понятия не имела, как можно поступить в сложившейся ситуации, будучи полностью зависимой от него. Дочь Тайвина Ланнистера ещё никогда не была столь уязвима и обнажена перед другими. Даже тогда, когда шагала в чём мать родила через всю Королевскую Гавань. От этих мыслей ей вновь стало дурно, но в большей степени — страшно. Обессиленная, она рухнула на кровать, глядя на ближайшую стену невидящим взглядом. Очередной раз из ночной темноты на неё посмотрел Джоффри, её первенец. Она увидела его искажённое смертью лицо, глаза остекленели, по подбородку стекала кровавая пена. Серсея прижала одну из подушек к лицу и коротко взвыла, чувствуя, как проклятые слёзы, которые она никак не могла взять под контроль, стекают по лицу. Никто не смог защитить её детей от этого мира, да и никто, кроме неё, и не пытался. Она прекрасно знала, что говорили за её спиной. Кем её всегда считали. Стервой. Сукой. Но это никогда особо и не задевало Серсею, потому что она давно усвоила один урок: в мире, где правят мужчины, женщине порой приходится быть и стервой, и сукой, чтобы выжить. Лицо Джоффри исчезло, хотя она и видела его лишь внутренним взором. Её дыхание, прежде почти судорожное, постепенно выровнялось, и Серсея сама не заметила как погрузилась в тревожный, неглубокий сон. Рыбацкие лодки раскачивало из стороны в сторону, и находящиеся в них рыбаки с ужасом смотрели на горизонт, что наливался красным цветом, словно кровью. И из пелены алых облаков сыпалось драконье стекло. Сверкающие в свете пламени чёрные осколки. Рыбаки видели, как остров, что находился в зоне видимости, накрыло огромной стеной воды. Серсея оказалась ещё ближе и узрела, как пылают города, как земля раскалывается на части с невероятным грохотом, видела пламя, жадно пожирающее всё на своём пути. На её глазах из земной тверди вырывалось то, что многие именовали не иначе как «чёрной кровью демонов». Она и в самом деле была чёрной — и зловонной, какой-то густой и маслянистой. Этой демонической крови было достаточно в земных недрах на том месте, где стояла Валирия. «Красные огни, — напомнил ей тогда чужой голос. — Любой, узревший красные огни Валирии, будет проклят. Небесные силы уничтожили этот край в назидание всем прочим. За высокомерие, за гордость, за нежелание подчиняться». Раскрывавшиеся всё глубже трещины, извергавшиеся из себя одновременно и пламя, и чёрную кровь, что тоже стремительно вспыхивала от жара, поглощали дворцы, храмы, небольшие поселения и города. Людей. Саму жизнь. Пробудившиеся вулканы изрыгали потоки лавы и серы. Гневное море бушевало, полуостров раскалывался на части, подобно разбитому сосуду превращаясь в осколки. Кроваво-красное зарево заполняло собой всё окружающее пространство. И крик земли разносился на многие лиги вокруг, возвещая всему миру о великом и страшном бедствии. …Серсея проснулась — если проснулась — от леденящего душу женского крика. Этот крик походил на обезумевшие вопли дикого животного. Разве человек способен издавать такие звуки? Тем временем крик дошёл до самого верха, превратившись в безумный визг. А после звук стал ниже, глубже, постепенно становясь утробным рычащим басом, вибрирующим на самой грани слышимости. Серсея почувствовала, как на её лбу выступила испарина и тело покрылось холодным липким потом. «Возьми его, Серсея. Ты должна взять его со стола. Ты и сама знаешь», — осторожно подсказал ей внутренний голос. В тот момент он снова походил на голос Квиберна. Крики врывались в открытое окно вместе с ветром, сводя Серсею с ума. На подгибающихся ногах она встала с измятого ложа и, пошатываясь, направилась в сторону стола, где оставила лежать данный ей Квиберном кристалл с застывшей внутри кровью. Да, это была кровь — сейчас Серсея в этом не сомневалась, стоило ей только убрать плотную ткань, которой был накрыт кристалл. Ведомая странным порывом, она резко обернулась в сторону распахнутого окна, и едва не лишилась чувств. Она увидела то самое чернильно-чёрное небо из своих снов, и те холодные злые звёзды на нём. Однако напугало Серсею даже не это, а то, что она осознала — это вовсе не звёзды. Присмотревшись, она со всё нарастающим ужасом поняла — это дыры. Огромные дыры, настоящие провалы, ведущие в иные миры, и по ту сторону двигалось нечто кошмарное, желающее ворваться в хорошо знакомую Серсее реальность. Некая огромная тень Небытия, алчущая поглотить саму жизнь. Не отрывая взгляда от ужасающего зрелища, Серсея отвела руку за спину, и её дрожащие пальцы заскользили по грубой занозистой поверхности стола, стремясь нащупать тот самый кристалл. Наконец она почувствовала успокаивающий холод и вцепилась в искомое неверными пальцами, с силой их сжимая. Будучи не в силах больше стоять на ногах, она тяжело рухнула на колени, прижимая кристалл к груди и заходясь сдавленными рыданиями. Слёзы текли по лицу, скользя по кончику носа, и тяжело падали на пол. Она больше не слышала леденящих душу криков, не видела чёрного продырявленного неба, откуда на неё смотрело нечто потустороннее. Кристалл в её руке быстро нагревался, становясь горячим и, похоже, на самом деле мягко пульсировал.***
Когда Серсея в следующий раз открыла глаза, то не без удивления обнаружила себя лежащей в кровати, а мягкий свет утра, словно вор, уже успел прокрасться в её комнату. Занавески шевелились от лёгких дуновений ветра. В руке Серсея по-прежнему сжимала кристалл с такой силой, что грани его красными линиями отпечатались на ладони, а сама рука успела онеметь. Некоторое время, всё ещё находясь в сонном оцепенении, она пристально вглядывалась в мягко поблескивающие грани, украшенные древними рунами. Она смотрела на пульсирующую внутри кровь. Не иначе — живое сердце, вырванное из чьей-то груди. От этой мысли Серсею охватила неприятная дрожь. Она осторожно убрала странный и, пожалуй, несколько зловещий кристалл под подушку и с силой нажала на неё, словно боясь, что эта вещь вдруг оживёт. Впрочем, теперь её волновало кое-что более серьёзное, чем странные безделушки. Ей нужно было решить, что делать дальше — и как быть с Квиберном в первую очередь. Потому что вчера она так и не смогла найти верный ответ. Всё перевернулось с ног на голову, и вряд ли в Эссосе кто-то станет относиться к ней как к королеве. Более того: вряд ли к ней вообще будут относиться нормально как к женщине. Здесь она была никем, и имя её, имя её отца, стало пустым звуком. В лучшем случае без Квиберна она окажется где-нибудь неподалёку от известных борделей Лисса, да и то, если её не сочтут чересчур старой для этого. Вероятнее всего, она превратится в корм для рыб и крабов. Серсея поняла, что за ночь мало что успело измениться, и верного решения она не видит, по кругу задавая себе одни и те же вопросы. «Доверяла ли я ему раньше?» — спросила она себя, вставая с кровати и подходя к окну. Улицы Квохора заливало яркое солнце, со стороны торговой площади доносился гомон человеческих голосов. Такой реальный, такой знакомый человеческий гул её немного успокаивал. Однозначного ответа на этот вопрос попросту не существовало. По крайней мере, до этого момента. «Да или нет? Просто скажи — да или нет? Большего и не требуется». Но она давно усвоила одну простую истину, которую в своё время донёс до неё отец. Доверять нельзя никому, даже собственной тени — с приходом темноты и она, вероятнее всего, покинет тебя. Верно? Эта мысль отчего-то успокоила Серсею, и она смогла вдохнуть полной грудью. Нет, гнев её никуда не делся, и она по-прежнему злилась на Квиберна, но щепотка спокойствия ей всё же не помешает. Принимать решения сейчас следовало с холодной головой. Она выглянула за дверь. — Сир Григор, — проговорила она, привычно глядя в тёмные провалы его глаз снизу вверх, — сходите к мейстеру Квиберну. Если он ещё не покинул свои покои, приведите его ко мне. Когда дверь открылась с тихим скрипом, она вновь стояла напротив окна, никуда толком не глядя. Она знала, что это Квиберн — она узнала не только тяжёлую поступь сира Григора, но и осторожные шаги своего десницы. — Велите принести мне завтрак и кого-нибудь, кто поможет мне одеться, — Серсея слегка повернула голову, не глядя на Квиберна. — Ваше величество… — начал было тот, но Серсея не дала ему возможности договорить. — Вы слышали, что я сказала, — не без удовольствия оборвала она его. Ей нравилось, как звучит её голос: абсолютно спокойный, почти ничего не выражающий. Похоже, ей всё же удалось взять себя в руки хотя бы ненадолго. — Приходите ко мне после завтрака. Возможно, тогда я готова буду с вами побеседовать. — Как вам будет угодно, — прошелестел голос за спиной, краем глаза Серсея заметила, как Квиберн на короткое мгновение склонил голову, но так и не смогла разглядеть выражение его лица. Впрочем, что она надеялась там увидеть? Серсея слишком хорошо успела усвоить тот факт, что Квиберн отлично владеет собственными чувствами, чтобы уметь их скрывать. И эта черта ей даже импонировала: таким и должен был быть десница — обладать умением сохранять самообладание в любой ситуации. Именно благодаря этому его качеству она, Серсея, ещё жива. И живо её дитя. Обе руки невольно легли на округлившийся живот, который пока удавалось скрывать под широкими подолами платьев. Она по-прежнему не хотела, чтобы хоть кто-то из местных жителей знал о том, в каком положении она находится. Не столько из-за того, что тогда Серсея почувствовала бы себя беззащитной, сколько потому что ей не давали покоя пугающие традиции квохорских дикарей. Впрочем, она прекрасно понимала, что служанка, которая приходила к ней каждый день, чтобы помочь с переодеванием либо подать на стол, наверняка уже всё знала. — Вы так бледны, леди, — проговорила она в то утро. Тёмные глаза, внимательно глядящие на неё, сверкнули. Серсея слегка прищурилась — ею овладело почти неудержимое желание ударить служанку по лицу, но вместо этого она лишь холодно ответила: — Я не позволяла тебе открывать рта. Делай своё дело молча. Серсее показалось, что девчонка насмешливо хмыкнула. И она с такой силой сжала кулак, что ногти болезненно впились в ладонь. Но ей не оставалось ничего, кроме как стерпеть и это. Пожалуй, не самое худшее унижение, которое она испытала за последнее время. Невозможность влепить оплеуху за дерзость — меньшее из зол, пусть и здорово выводило из состояния хрупкого равновесия. Серсея уже почти закончила с завтраком, когда вновь раздался стук в дверь. Тихий и осторожный. После чего она приоткрылась с тихим скрипом, и в комнату скользнул Квиберн. Хоть сколько-то испуганным он вовсе не выглядел, и Серсея невольно поджала губы, выражая недовольство по этому поводу. Взгляд, направленный в сторону Квиберна, оставался до крайности ледяным. — Переходите к делу, — тут же сказала она, перехватывая инициативу в свои руки, поскольку успела утомиться от пространных рассуждений и того, что Квиберн словно нарочно пытался уводить неприятные беседы в удобную для него сторону. — Если мне не понравится то, что вы говорите, я позову сира Григора — и живым вы отсюда не уйдёте. Серсея сама не знала до конца, блефует она или нет. Допустим, она прикажет сиру Григору убить его — и что произойдёт потом? Её положение сейчас слишком шатко, и без Квиберна она наверняка была обречена. Она уже сотню раз за прошедший вечер и утро успела подумать об этом, и с ужасом обнаружила, что пока что не видит разумного выхода из сложившейся ситуации. Да и Квиберн не был идиотом — он-то прекрасно понимал, что без него ей сложно будет выпутаться из всей этой истории. Виновна же в этом была заморская шлюха, которой Квиберн теперь собирался помочь. И его старый дружок из Цитадели, надоумивший его пойти на этот шаг. Руки её вновь невольно сжались на подлокотниках так, что побелели костяшки пальцев. Заметив, что Квиберн внимательно наблюдает за ней, Серсея попыталась принять расслабленную позу, откинувшись на спинку кресла. Она даже улыбнулась ему, но то была холодная улыбка, словно блик солнца на ярко-белом снегу. Если бы Тайвин Ланнистер умел улыбаться, то, пожалуй, его улыбка выглядела бы именно так, но Серсея об этом не знала. — Что ж, — коротко выдохнул Квиберн, садясь напротив неё и чуть наклоняясь вперёд. Серсее показалось, что он опять хочет взять её за руку и возрадовалась тому, что этого не случилось: несмотря ни на что, никакого отвращения она к нему на самом деле не испытывала, однако ладони всё ещё слегка подрагивали, выдавая её состояние. — Я постараюсь кратко изложить суть произошедшего, Ваше величество. Возможно, кое-что покажется вам нелепым или даже фантастическим. А я сам — безумцем. «А вы не безумец?» — подумала Серсея. Эта мысль не раз приходила ей в голову, но при том не пугала её. Если Квиберн и был безумцем, то из тех, что, как ни странно, пребывали в своём уме. За это она его и начала когда-то уважать. Он всегда делал то, что считал нужным и правильным, не оглядываясь на мнение серых трусливых овец. Как и сама Серсея. — Я никогда не собирался обманывать вас. Пусть правда порой и ранит нас, но ложь в свою очередь возвращается — рано или поздно, чтобы укусить в самый неподходящий момент. Вы выслушаете меня, — интонация его была полувопросительной. Когда Квиберн начинал говорить так — участливым, медитативным, почти монотонным голосом — Серсея ощущала, что в действительности начинает успокаиваться. Не терять волю, нет, но её эмоции, её гнев и ярость словно притуплялись. Она могла бы задаться вопросом, не пытается ли Квиберн неким неведомым образом воздействовать на неё, загипнотизировать, но в такие моменты ей не было до этого дела. — Я лишь обдумывал все «за» и «против» этого мероприятия, — продолжал Квиберн всё тем же спокойным тоном. Дыхание его было ровным, и Серсея невольно подстраивалась под этот размеренный ритм, до странного совпадающий с ударами сердца. — Много раз я хотел послать Марвина в пекло, однако недавно он показал мне нечто такое, от чего я уже не имею права отвернуться, как бывало прежде, не вмешиваться, потому что и вы можете оказаться в опасности. Это главная причина. — Что же такого вы увидели, раз решили броситься на помощь той суке, которая, как вы знаете, погибла и едва не погубила нас? — в голос Серсеи всё же прокрался сарказм и отголоски испытанного гнева. — Опасность. Куда большую, чем Иные. Ту, от которой невозможно спрятаться на каком-нибудь острове или в отдалённом городе. Возможно, именно в руинах Валирии можно отыскать спасение, как бы странно это не звучало. И Квиберн рассказал. Серсея внимательно слушала рассказ о том, что он увидел, но не могла — не хотела — принимать это на веру. Вероятно, он в самом деле окончательно сошёл с ума. Либо этот Марвин устроил какой-то трюк. Какое ещё могло быть тому объяснение? Но при этом она слышала слабый внутренний голос, тихо шептавший ей: «Он не врёт. Он верит в то, что говорит. И не от того, что безумен. Ты и сама это знаешь. Сама это чувствовала. Оно являлось в твои сны, сводя тебя с ума и наполняя окружающий тебя мир темнотой. Ты помнишь об этом? Взгляд из глубины глубин». — Валирийские свечи, — вновь подал голос Квиберн, вырывая Серсею из мыслей. — Одна из вещей, что осталась от древнего наследия валирийцев. Марвин несколько ошибался, говоря, что причиной гибели магии, её угасания стал Драконья Погибель. О, нет, древние силы стали покидать наш мир задолго до этого. И даже не тогда, когда на Валирию обрушился Рок. Это началось ещё перед тем бедствием. Словно они осознавали: близится тот самый час. А с приходом Рока магия умерла окончательно, и воскресла, когда родились драконы Дейенерис Таргариен. Помните ту красную комету, Ваше величество? Она ознаменовала новое пробуждение. Настала очередь Серсеи пристально разглядывать Квиберна. — Вы в самом деле в это верите? С чего вы вообще взяли, что дочь Безумного короля как-то связана с этим? — Серсея теперь чувствовала не гнев, но нечто, похожее на досаду. Да, это была именно досада. Огорчение. Жалость. Можно назвать как угодно — и в то же время это походило на боль. Может быть, даже странную, совершенно необъяснимую ревность. — Я не могу утверждать это с полной уверенностью, вы правы. Но в это верит Марвин, а я склонен доверять его мнению. Вы же знаете, что при помощи валирийских свечей прежде можно было общаться на огромных расстояниях, проникать в чужие сны, видеть будущее и прошлое… И Марвину полная сила этой свечи открылась именно в тот день, когда родились драконы Дейенерис. Я верю ему. Возможно, и остальное окажется правдой. — Никогда не подозревала, что вы можете быть столь наивны, и что вам нужно напоминать о прописных истинах, — фыркнула Серсея и сделала медленный глоток из кубка, на сей раз наполненного не вином, а лимонной водой. — Годы меняют людей, и этот Марвин может быть далеко не тем человеком, которого вы знали прежде. Квиберн коротко улыбнулся, как Серсее показалось, немного снисходительно. Она вновь с силой сжала пальцы левой руки в кулак. — Если бы я этого не учитывал, то не дожил бы до преклонных лет, Ваше величество. Я отнюдь не Нед Старк. Но с Марвином… с ним, уж поверьте, совсем другая история. Да и кто сказал, что я не собираюсь предпринять собственных мер предосторожности? По крайней мере, в том, что касается лично вас. Серсея коротко покачала головой, не то соглашаясь, не то отрицая что-то. — Я не могу этого принять, — сухо сказала она, — не хочу и не могу. Вы должны понимать, что в таком случае перед вами стоит выбор: я или она. Я никогда не встану с ней на одну сторону. Голос её звучал почти спокойно, но за ним чувствовался знакомый гнев. И уж в этом Серсея совершенно точно не блефовала. — Я не намерен выбирать, — покачал головой Квиберн, — ибо выбор мой и без того очевиден. Как я уже сказал, я помогу Дейенерис Таргариен лишь в одном случае. Только при условии, что законная власть вернётся в ваши руки. — И Марвин может такое обещать? Как я поняла, вы собираетесь поспособствовать её воскрешению, но после этого она может никогда не согласиться на подобное, — резонно заметила Серсея, нисколько не сомневаясь в своей правоте. — Прежде всего, Марвин наденет на неё нечто подобное кристаллу, который я вам дал. Это убережёт её разум, насколько я понял, — на этот раз Квиберн словно из ниоткуда вытащил письмо, которое также захватил с собой, и протянул его Серсее. — Можете прочитать. Я не намерен более ничего от вас скрывать. Немного поколебавшись, Серсея всё-таки протянула руку, чтобы принять из рук Квиберна длинную полоску пергамента, после чего развернула её и жадно впилась взглядом в написанное. «Дорогой друг! К сожалению, у нас было непростительно мало времени для того, чтобы я мог полностью посвятить тебя в мои планы. Однако теперь ты держишь в руках их немаловажную часть. Этот кристалл я создал, использовав королевскую кровь и несколько валирийских заклинаний. К сожалению, у меня самого не было времени, дабы полностью убедиться в его эффективности, поэтому эта задача лежит на тебе. Если он не заработает, то и вреда никакого не принесёт. Носи его при себе и прислушивайся к тому, что чувствуешь. Марвин». Серсея отложила записку в сторону и теперь с сомнением посмотрела в сторону кровати, где под подушкой покоился тот самый кристалл. Квиберн правильно истолковал её взгляд, добавляя: — Этот кристалл и в самом деле приносит облегчение, как вы могли, возможно, заметить. Я прав? Она медленно перевела взгляд обратно на Квиберна. — Но как это связано с обещанием, которое обязана дать Дейенерис? Даже если это защитит её разум, то… Улыбка Квиберна стала шире, и глаза его сверкнули. — О, вы, вероятно, помните о сире Григоре, что стоит за вашей дверью? — Безусловно, — ответила Серсея, не понимая, к чему он клонит. — Власть над жизнью и смертью — довольно сложная наука. И опасная, конечно. Она всегда была запретна для любого мейстера, служащего в Цитадели и носящего цепь. Я не буду вдаваться сейчас в детали, которые вам ни к чему, однако вы должны знать вот что: возвращая кого-то с той стороны, в самые первые мгновения после пробуждения можно обрести небольшую власть над его разумом — или тем, что от него осталось — после чего становится возможным вложить в голову любую мысль. Эмоцию. Желание. Именно так я велел сиру Григору преданно служить вам и выполнять только ваши приказы. И он слушается, пусть разума в нём практически не осталось. Понимаете, что я имею в виду? Серсея смотрела на Квиберна несколько мгновений, после чего её губ коснулась улыбка. Впрочем, по-прежнему немного нервная. Она почти верила в то, что Квиберн ей не лжёт, пытаясь успокоить, однако и принять всё на веру до конца не могла. Очевидно, Квиберн, заметил её колебания, поэтому чуть подался вперёд. В его глазах читалась затаённая тревога. Только вот о чём он тревожился в действительности? Заметив, что он собирается сказать что-то ещё, Серсея вскинула руку, веля ему молчать. Встав с кресла, она, продолжая сжимать в руке чашу с лимонной водой (слишком сладкой на её вкус, но сейчас это не имело никакого значения), подошла к окну, повернувшись к Квиберну спиной. Его пристальный взгляд всё ещё ощущался между лопаток, словно лёгкое прикосновение. И Серсея невольно вздрогнула. — Вы же прекрасно понимаете, в какое положение поставили меня, верно? — негромко спросила она. — Не можете не понимать, вы ведь умный человек, Квиберн. И хитрый. Серсея обращалась сейчас скорее к распахнутому окну, чем к нему, но не сомневалась: Квиберн хорошо слышит каждое её слово. Гнев, пусть и успевший немного успокоиться, подобно мутному осадку, то и дело поднимался с самого дна — стоило лишь потревожить гладь сознания. Она с такой силой сжала чашу, что та готова была буквально смяться в её руке. — Я велела вам выбирать, разумеется, но что это может изменить? И вы пользуетесь этой ситуацией, прекрасно понимая, что убить вас сейчас — равносильно самоубийству. Верно? Ответом ей была тишина, и Серсея резко развернулась, глаза её сверкнули, словно у дикой кошки. — Говорите! Я приказываю вам, как ваша королева, — отвечайте! — велела она, возвращаясь к столу, с грохотом опуская кубок на деревянную поверхность. Она опёрлась на его край костяшками пальцев, нависая над Квиберном. — Говорите, побери вас Неведомый! Квиберн поднял голову и выдержал её гневный взгляд, даже не моргая. — Причина… — начал было он, но Серсея резко оборвала его: — Я не об этом вас спрашивала. — Да, разумеется. Да. Я прекрасно представляю, как это выглядит с вашей стороны. Однако вы должны понимать, что причина, по которой я согласился на всё это, заключается в ином. Неужели это не очевидно? Мне решительно плевать на Дейенерис, как, пожалуй, и на весь мир. Всё, что бы я не делал, делалось только ради вас. — Знали бы вы, от скольких мужчин мне доводилось слышать подобные слова, — коротко, но мрачно рассмеялась Серсея. Во рту она ощущала привкус горечи. — Сколько раз… И вы думаете, что я дурочка, которая очередной раз поведётся на эти сказки? — Я полагал, Ваше величество, что зарекомендовал себя иначе, — на лице Квиберна не отразилось ни разочарования, ни обиды. Он лишь слегка вскинул брови в вопросительном жесте. — Словно это что-то значит, — Серсея вновь взяла в руки чашу с лимонной водой и заметила, как Квиберн едва заметно подался назад, от чего едва не расхохоталась, однако не сделала этого, понимая — тогда уж он точно решит, что у неё истерика. Видимо, Квиберн предположил, что она снова обольёт его. Губ Серсеи коснулась всё та же невесёлая улыбка — обычно, видя на её лице подобное выражение, люди старались исчезнуть как можно скорее, но Квиберн, как и прежде, смотрел на неё прямо и без тени опасений. — Можете быть свободны, — велела она, махнув свободной рукой. — Ваше величество… — Вы оглохли? — зло спросила она. — Мне нужно побыть одной, оставьте меня. Я вас позову, если сочту это необходимым. Как только за Квиберном закрылась дверь, она всё-таки швырнула чашу. Послышался глухой металлический удар — и влажное пятно расплылось по одному из испещрённых мудрёными узорами ковров, которым была прикрыта стена. «Не вздумай снова плакать, — велела она себе, — даже не вздумай. Прекрати вести себя как последняя соплюха». Серсея прикусила губу едва не до крови. Она уткнулась лицом в сложенные вместе ладони, закрывая глаза. Под трепещущими веками расплывались цветные пятна, и она тут же сглотнула вмиг ставшую вязкой слюну — признак приближающейся тошноты. Был ли хоть какой-то смысл в пролитых ей за последнее время слезах? Они не приносили даже должного облегчения. Да и сколько можно рыдать над осколками собственной жизни, что покоились на самом дне колодца её памяти? Сейчас не время жалеть себя. Серсея подняла голову и едва заметно ею встряхнула. Серсея пришла к выводу, что прогулка будет не лишней: возможно, это поможет привести мысли хотя бы в подобие порядка, а с сиром Григором она всегда чувствовала себя в безопасности.***
— Серсея! Серсея! — Джейме возводил небольшой песчаный замок на берегу реки. Начинался прилив, и в вырытый Джейме ров заливалась вода, то и дело размывая его. Тот обиженно сопел. — Проклятье! Серсея сидела рядом, помогая укрепить стены песчаного замка, которые того и гляди должны были обрушиться из-за стремительно прибывающей воды. Самая высокая башня опасно покачнулась. — Серсея! — вновь послышался голос Джейме, испуганный и задыхающийся, он доносился откуда-то издалека. Серсея вскинула голову, ища его взглядом. Её сердце забилось гулко и тревожно в предчувствии стремительно надвигающейся беды. Она видела, как Джейме машет руками над водой, видела его голову, то и дело выныривающую из воды. Мокрые золотистые волосы закрывали лицо. Серсея закричала. Джейме тонул. А всё, что она могла — это вопить от ужаса и отчаяния, глядя на его тщетные попытки выплыть. Между подмышками и в районе груди она чувствовала такую боль, словно туда вонзили острую железную вилку. Как он там оказался? Почему никто словно не замечает происходящего? Почему она сама стоит на месте и просто смотрит вместо того, чтобы хоть как-то ему помочь? — Джейме! — нога её коснулась воды, и в тот же миг мир вокруг словно потемнел. В следующий раз она увидела себя, стоящей рядом с Джейме. Тот лежал на песке, бледный, с посиневшими губами и веками. Его грудная клетка оставалась неподвижна. Над Джейме кружилась пара воронов, которые тут же опустились на его неподвижную грудь. Серсея, словно завороженная, смотрела на происходящее, не в силах понять, что это за человек и почему Джейме так похож на мертвеца. На бездушную и безвольную куклу. Птицы повернулись к ней. Один из воронов каркнул, как Серсее показалось, с изрядной долей насмешки. И Серсея видела — о, боги, она прекрасно видела! — третий глаз на его голове. — Серсея, — она услышала надсадный хрипящий голос, идущий из неоткуда. — Ты видишь меня, Серсея? — он усмехнулся. — Кто… кто… — лепетала Серсея, с ужасом глядя на ворона. Её расширенные от страха глаза не отрывались от этого странного существа. Она даже толком не понимала, что именно хотела спросить. Ворон громко каркнул и захлопал большими чёрными крыльями. Другая птица склонилась над телом Джейме и принялась отдирать маленькие кусочки плоти с его лица. Густая тёмная кровь текла на мокрый песок. Серсея отшатнулась назад, ноги подкосились, и она рухнула навзничь. Ворон тут же опустился на её быстро вздымающуюся грудь — от страха она дышала быстро и отрывисто. Огромный клюв приблизился к её лицу, его острые когти впивались в неё, оставляя глубокие, быстро наливающиеся кровью царапины. Темнота подступала со всех сторон, пока в мире не остались только двое: она и эта кошмарная трёхглазая птица. Её рука невольно метнулась вперёд, и Серсея сквозь сон сжала кристалл, покоящийся под подушкой. Ворон исчез, утихло и его отвратительное карканье, растворилось в оглушающей тишине… Серсея открыла глаза, дыша как загнанная лошадь. Простынь под ней скомкалась и пропиталась потом. Она поднесла дрожащую руку к глазам. В ладони покоился тот странный кристалл, внутри которого всё так же пульсировало чьё-то сердце. Серсея натянула его на шею, после чего провалилась в блаженную темноту — уже без снов.***
Разве она может быть уверена в том, что у Квиберна и Марвина всё получится? Такой вопрос Серсея задала самой себе спустя несколько дней. Почему-то до этого момента, по всей видимости, оглушённая гневом, она даже не задумывалась об этом, воспринимая ситуацию так, словно Дейенерис уже ожила. Но ведь это было не так. А если это и сработает, то где гарантия того, что она станет прежней? Не станет такой, как Григор Клиган — не умеющей произнести ни слова, обезображенной грудой плоти, пусть и куда меньшего размера. Серсея в задумчивости поковырялась вилкой в жареных сардинах, совершенно не чувствуя голода. Более того — всё утро она ощущала тошноту, но боролась с этим неприятным чувством. В большей степени даже из-за того, что ей не нравилось то отвратительное чувство удушья, чувство потери контроля, которое она при этом испытывала. В груди неприятно пульсировало, горло в такие моменты то и дело сдавливали спазмы. Мерзость. Поймав себя на этих мыслях, Серсея отложила вилку в сторону, осознавая, что не сможет съесть ни кусочка, или её и в самом деле стошнит. «А если ничего не получится? А если получится — но не так, как они запланировали? — мысленно передразнила она сама себя. — Ты слышишь, о чём думаешь? Уже начинаешь торговаться?» Серсея мрачно усмехнулась, внезапно осознав это. Она и в самом деле начинала торговаться. Но, с другой стороны, в этих размышлениях была изрядная доля истины, и, испытывая ярость, она даже не подумала о другом исходе. Возможно, потому что Квиберн говорил так, словно всё уже случилось. Но ведь на деле пока что не изменилось ничего. «Пока что, — поправила она себя. — Пока что, дорогуша». Хотя, безусловно, причина её злости — вполне оправданной, как она полагала, — заключалась в том, что Квиберн в принципе допустил возможность помочь суке, едва не убившей их. Да, верно, сама эта возможность, то, что он допустил нечто подобное. И всё же… Серсея встала со своего места, сделала несколько нервных шагов по комнате, лихорадочно размышляя. Ведь так не может продолжаться вечно — она и без того избегала Квиберна уже не первый день, это могло тянуться и дальше, но был ли какой-то иной выход в сложившейся ситуации? Нет, она вовсе не собиралась смиряться с этим вот так просто, принимать как данность стремление Квиберна облагодетельствовать своего старого друга и его драконью шлюху, но и потерять единственного человека, который мог помочь ей самой, она была не намерена. Так легко она не собиралась сдаваться. Серсея остановилась, её задумчивый взгляд скользнул по тому странному кристаллу, который она так и не решилась выбросить. Сейчас он лежал на небольшом прикроватном столике, ловя блики света острыми гранями. Он вновь казался Серсее живым существом. Она прежде не рисковала носить его на шее, но сегодня решила, что это необходимо. Вскоре тонкая цепочка, на которой он висел, мягко звякнула, когда Серсея с внутренним трепетом надела эту пугающую вещь на шею. Она тут же ощутила мягкую тяжесть — и тепло, хотя исходило оно не от кристалла, а словно откуда-то из неё самой. Это чувство было непривычным и странным. Она должна была пойти на это. Она готова была на что угодно, лишь бы выжить — и дать возможность жить собственному ребёнку, которого она собиралась защитить от всего мира. Если понадобится — и от себя самой.