До встречи - той, что между звезд

Мо Юань На Куньлунь никогда не бывает скучно, даже если там сейчас нет дикого лиса Сы Иня. Энергию юности надо же куда-то девать в промежутках между медитациями и разбором сакральных даосских текстов? Вот и девают куда придется, в основном, тратя её на глупые проделки. То сбегут в Мир Смертных чудить, то поругаются, то влюбятся в кого ни попадя. Тут глаз да глаз нужен не ежечасно, ежеминутно. Иначе точно быть беде. Потому Мо Юань бдил, а еще медитировал, читал трактаты по стратегии и тактике, упражнялся с Мечом и без оного. Словом, делал все возможное, чтобы не метаться между Персиковым лесом, Цинцю и палатами Тайчэнь, пересчитывая поголовье обитателей и убеждаясь в их целостности. А очень хотелось. Еще в распорядке дня имелся отдельный, важный пункт — Небесный Дворец. Императору, и не только ему, следовало регулярно напоминать кто тут у нас, на Девятом Небе, Первый Сын Небесного Отца, а кто, так, погулять вышел. Мо Юань являлся пред ясные императорские очи с похвальной регулярностью, не пропуская ни единого Собрания Двора, выглядел сурово, говорил строго по делу, уши держал открытыми. Допустить, чтобы над Цзинь Лянем, то есть Е Хуа и его семьей вновь сгустились тучи, он не мог. Малыша А Ли, словно несокрушимый щит, защищало наставничество самого Дицзуня, Е Хуа же оставался под прицелом неугомонного деда. Непроницаемый лик сурового Бога Войны, до последней черты копирующий черты внука, должен был постепенно отбить охоту Владыки лезть в дела брата. Присутствие Мо Юаня всегда действовало на небожителей умиротворяюще. Беда пришла откуда не ждали. Сначала ни Мо Юань, ни Дунхуа не придали никакого значения тому, что Чже Янь вот уже несколько лун не зовет никого выпить. Не зовет и не надо. Может ему компании Бай Чжена вполне хватает. Опять же, он давно и серьезно отрекся от забот Мира в пользу духовного совершенствования. Причина более чем уважительная. Однако стоило гостю с горы Куньлунь случайно увидеть друга со стороны и в естественной, так сказать, обстановке, как стало ясно — более озабоченного существа на Девятых Небесах еще надо поискать. Феникс не ходил по собственному лесу, а натурально крался, трезвый при этом, как стеклышко. Играть в вейци с А Ли, к величайшему разочарованию юного принца, он отказывался несколько раз к ряду, а главное никого не пускал в хижину. Подозрительно? Еще как! С другой стороны, Чже Янь — друг, устраивать друзьям допрос как-то не принято. Поэтому Мо Юань спросил в лоб: - Что у тебя случилось? Почему ты так странно себя ведешь? Феникс изобразил всем своим видом святую невинность. - Я? Ничего подобного! У меня все в порядке, тебе показалось, братец. - Ну как же? Ты не пьешь, закрываешься в доме, не играешь с А Ли. Это же неспроста. - Здоровый образ жизни еще никому не навредил, мне иногда хочется побыть одному, а наш юный гений и так все время мне обыгрывает, - ловко отвертелся Чже Янь. - Не выдумывай лишнего. Разговор шел рядом с хижиной, и Мо Юань внимательно прислушивался к тому, что происходит за запертой дверью. И ничего не услышал. Вообще, ни звука. И это было совсем подозрительно. Кто-то там внутри умел отлично прятаться. - Ладно, хорошо, если всё в порядке, - сказал он, прикидываясь сдавшимся. - Заглядывай на огонек, османтусовое еще осталось. - Ага, на днях, обязательно, - посулил посветлевший челом от явного облегчения феникс. - Бывай, дружище. И даже помахал на прощание. Лживая скотина! То есть птица, конечно. Другой бы обиделся, но Бог Войны такой роскоши себе не позволял. Чже Янь, при всех его заскоках, никогда не сделал бы ничего, что навредило близким. Тем паче, что рядом, буквально под боком, на расстоянии всего пары ли вниз по реке жила одна из его обожаемых и оберегаемых девятихвостых лис. Значит, всё наоборот, и феникс как раз печется о благе и покое друзей. Для уверенности Мо Юань поделился соображениями с Дунхуа. - Цзунь, ты тоже считаешь, что я — параноик и придумываю страхи там, где их нет? Во всех мирах и на всех небесах только Мо Юань и Чже Янь имели полное право называть Владыку его домашним, детским именем. - Вовсе нет. Но не кажется ли тебе, что это не ты защищаешь Чже Яня, а он — тебя? Иногда мы все выглядим подозрительно, пытаясь уберечь того, кто нам дорог от него самого. - Опять твои загадки, - возмутился Бог Войны. - Почему загадки? Ты назойливо суешь нос в дела нашего феникса. У него, что, не может быть никаких личных тайн? От тебя, от меня, от Бай Чжена. Он имеет право не говорить и никому не докладывать, избегать и прятать всё, что его душа пожелает. Он — высший бог, мудрый феникс и наш друг. Подумай об этом, Мо Юань. Тот последовал совету бывшего Владыки Земли и Небес, всё обдумал, и пришел к выводу, что Дицзунь прав. Как и всегда. Меньше знаешь — крепче спишь. Но напоследок, на всякий случай, только чтобы убедиться, что заботы феникса - его сугубо личное дело, заглянул в Персиковый лес. Буквально одним глазком заглянул. И этого хватило! Сначала он подумал, что это Бай Цянь решила вспомнить беззаботные холостяцкие годы: дремать, разлегшись на ветке с кувшином вина в руке – её любимое занятие в промежутках между шкодами и приключениями. Но длинный подол был глубокого синего цвета, невестка таких платьев не носила, предпочитая бирюзовые оттенки. Мо Юань подошел ближе. Персиковое дерево не такое уж и густое, но за розовой пеной цветения и листьями прятался кто-то шумный и беспокойный. Ветка ходуном ходила, лепестки в разные стороны летели, ничего в этой мешанине не разобрать. Точно не животное, потому что - платье же. Вряд ли это лазутчик, справедливо решил небожитель. - Эй! Кто там? – позвал он негромко, чтобы не напугать ненароком. Возня прекратилась, сквозь цветочные гроздья мелькнуло что-то… Она практически скатилась к нему по ветке вниз, точнее перетекла, очутившись с Мо Юанем нос к носу. Он моргнуть не успел. Узкий, словно дынное семечко, овал лица, длинные, раскосые, приподнятые к вискам глаза, которые смертные называют «очи феникса», длинные же, широкие брови, тонкий ровный нос, пухлые губы и мерцающая внутренним золотым светом кожа могли принадлежать только одному созданию. - Ты… - выдавил из сдавленной спазмом глотки Бог Войны. - Ага! – она вся лучилась от радости. – Я – феникс! Правда-правда! - Откуда… - Я – новенькая! – широко улыбнулась девушка и без всяких церемоний обхватила его лицо горячими, как угли, ладонями: - А ты брат-близнец того дракона, что живет ниже по реке, да? Вы так похожи, надо же! Чудеса! Он там с лисой живет, и у них есть маленький дракончик. Такой милый! От щебета юного феникса в голове у Мо Юаня звенело, как от колокольного звона. При этом рук она не отнимала, да еще и за уши ухватилась обеими. Но бессмертный небожитель и не пытался вырваться или хотя бы отстраниться. Ни за что! Пусть бы так продолжалось целую вечность, а потом еще одну вечность, и все равно будет мало. В её чудесных глазах то и дело вспыхивали золотистые и синие искры, вспыхивали и гасли, словно отражения звезд танцевали в черной воде. Кто глядел в эти глаза хоть раз, тот никогда не забудет, тот всегда узнает феникса в любом обличье. А еще она струилась, как синий шелк её платья, она растекалась, как пламя по сухим травам, и каждый раз, когда размыкала алые губы, обдавала его волной тепла, пахнущим нагретым солнцем багульником – сладко и пряно. - Как тебя… - Меня зовут Вэнь, - чирикнула она весело. - Вэнь? - Он не поверил своим ушам. Нет, этого быть не могло! – Чже Вэнь? - Не-ет! Просто Вэнь. Это меня так Чже Янь назвал. Красиво, правда? – она по-птичьи быстро склонила голову на бок, блестя черными глазищами. Точно хитрая синица. - Очень. Красиво. - И я так считаю. Вэнь, Вэнь, Вэнь,Вэнь! – ей просто нравилось слышать собственное имя, а Мо Юань каждый раз вздрагивал, как будто ему в живот вонзали нож. Вэнь-Вэнь! Вэнь-Вэнь! Волосы феникса жили какой-то своей отдельной от остального тела жизнью – то они сплетались и расплетались сами по себе в косы, то разлетались в стороны, похожие на черные шелковые ленты. Никакой прически девушка, понятное дело, не носила. Шпилькам не усмирить это блестящее сокровище, да и надо ли? Искушение коснуться, пропустить гладкие пряди пальцы жгло ладони Бога Войны нестерпимо, как если бы палач прижал их к раскаленным сковородам. - А давно ты... - Какое-то время. Две полные луны уже было. Кажется. Ой! Может и больше. Значит, Чже Янь нашел её сразу после той их последней попойки. А, как и все юные фениксы, она не считала времени, точнее не замечала его. Зачем такое глупое занятие чистому пламенному духу, только-только научившемуся менять облик? Время — это так неинтересно. - Да-да, - подтвердила девушка. - Точно больше, потому что мне уже скучно. Красиво тут, но ску-у-у-учно. Я бы с маленьким драконом поиграла, но Чже Янь не разрешает. - Почему? - выдавил из себя Мо Юань, но лучше б не спрашивал. Она беспечно шмыгнула носом. - Сказал, что ходит тут один злобный мужик, Бог Войны, фениксов убивает. И чтобы я ему на глаза не попадалась. Шкуру сдерет живьем, представь? Если бы кто-то смог всадить Мо Юаню меч в печень и там провернуть пару раз, было бы не так больно. Оставалось надеяться, что слезы не брызнут из глаз сами по себе. - Прямо так и сказал? - Угу. Правильно же, раз Бог Войны, значит - убийца. Согласен? Она больше не держала его за лицо. Убрала руки, отстранилась, уселась на низко прогнувшейся ветке, как в кресле, болтала босыми ногами и голову опять на плечо склонила. - Наверное. Чже Янь прав, он тебя защищает, а ты разговариваешь с первым встречным. Вдруг он — это я? – он не контролировал речь, нес, что придется, будто нарочно за язык тянули. Девчонка окинула его долгим изучающим взглядом и в конце концов звонко расхохоталась: - Тоже скажешь! Ты ж брат того славного черного дракона — мужа лисы, какой же ты Бог Войны? Смешно. Ты ведь тоже дракон? А какой? Белый? Зеленый? Синий? - Ты уже познакомилась с Е Хуа? - Нет. Говорю же тебе, что Чже Янь запретил, глупый. А ты где живешь? У тебя жена есть? А наложница? А ребенок? Фениксы, даже взрослые, любопытны, что маленькие дети. Вопросы сыпались из Вэнь, как лепестки с цветущего персика. Ей просто нравилось задавать их, катать слова по языку и обсасывать, точно персиковые косточки. - Ой, меня Чже Янь искать будет! - встрепенулась девушка, спрыгивая на землю. Взметнулась и опала легкая широкая юбка, на миг обнажив белые стройные ноги по то самое место, откуда они растут. Белья невинная дева-феникс не носила и вряд ли знала о его существовании. - Я, пожалуй, вернусь. - и вдруг приникла к Мо Юаню, отвергая все правила приличия, всем телом приникла, а там, несмотря на хрупкость, было чем приникать. - Ты ведь еще придешь, дракон? Или ты не дракон? Все равно, приходи давай, поболтаем. - Обязательно, - пообещал Мо Юань, столбенея и от дурманящего запаха багульника, и от всего остального. - Только ты не говори Чже Яню, что встретила меня. Хорошо? - Договорились, - шепнула Вэнь едва ли не в самые его губы. Тут же отскочила, как ошпаренная. И вприпрыжку побежала в сторону хижины. Бессмертный бог закрыл глаза, чтобы не видеть мелькающую между стволами фигурку, чтобы не броситься за ней следом, до хруста зубов сжал челюсти и какое-то время напряженно вспоминал, как это — дышать. Тысячелетия медитаций принесли свои плоды, опыт дело такое. - Эй! Ты там заснул? Она снова была тут, близко-близко. Стояла на расстоянии вытянутой руки и накручивала локон на указательный палец. - Я так и не спросила, как тебя зовут, дракон. Забыла, представь. Так как? - Мо Юань, - ответил он немеющим языком. - Мо Юань, - эхом повторила девушка. - Тоже красиво! Мо Юань, Мо Юань, Мо Юань, - повторяла она на все лады, смакуя его имя. - До встречи, Мо Юань! Чже Вэнь Разумеется, ничего подобного ни о каком Боге Войны Чже Янь ей не говорил. Только общие фразы, когда излагал особенности мироустройства, знакомя с новой, по его мнению, жизнью. А она, конечно же, не спрашивала, не осмелилась бы, чтобы не выдать себя. То ли проснувшаяся память, то ли насмерть перепуганное сердце провели ее от маленькой деревни у горы сквозь миры, в то самое место, где начинают свою жизнь все фениксы. Вернее начинали. Рухнув у входа, Чже Вэнь сразу поняла, что Киноварная пещера давно заброшена, и священный огонь зарождающейся жизни не опалял ее минимум сто тысяч лет. Не вставая с колен, проползла несколько шагов, чувствуя, как с каждым из них умирает внутри что-то только что ожившее – и увидела его. Распластанного прямо на голой земле под алтарным камнем, на котором раньше горел неугасимый огонь, принесенный прямо с солнца, породивший и ее. Их обоих. Ее и того, кого она узнала с первого взгляда, пусть безжалостное пропущенное время и превратило юношу в мужчину. - Братик? – пискнула Вэнь, потянулась к нему, замерла, не в силах коснуться. – Братик, Чже Янь, ты живой? И, словно услышав ее, лежащий дернулся, промычал нечто невнятное, хмурясь во сне, распространяя по пещере густой аромат винных паров. Он был не мертв, не отравлен и не ранен, просто пьян до потери сознания. Вскочившая Вэнь выбежала наружу, помня, что недалеко от пещеры должен быть маленький бассейн, наполняемый водой из горного источника, неотъемлемая часть ритуала знакомства новорожденного феникса с его новой жизнью. Вода как противоположность огня, лучшая метафора полярности жизни. Ну и неплохой способ привести в чувство того, кто выпил столько, что умудрился уснуть на закопченном камне. Бассейн была на месте, вода в нем все также отливала синевой и ломила пальцы. Не удержавшись, она плеснула горсть жидкого льда в лицо, смывая усталость и пыль, и замерла, глядя, как выравнивается потревоженная гладь. В смертном мире Безымянная, разглядывая свое отражение в щербатой миске или в глазурованном боку новенького горшка, не осознавала, что именно с ней не так. Но осознала Вэнь, чья память, вернувшись, слилась с памятью Мин-де, осознала сразу, с первого взгляда на ту, которая смотрела на нее из синей глубины горного источника, пристальным взглядом из-под длинных век. Что бы не вернуло к жизни феникса Чже Вэнь, оно не пожелало сохранить ей внешность. Отражение в воде было чужим, лицо, волосы, тело – все было не ее, и ни единой черточки не осталось от той Чже Вэнь, что давным-давно умерла в страшных муках на склоне горы Чжичжу. У той Вэнь было лицо сердечком, глаза, круглые, как у всякой приличной птицы и, главное, та Чже Вэнь всегда улыбалась, и, даже если улыбаться было нечему, улыбка все равно угадывалась в глубине светло-карих глаз и уголках нежно-розовых губ. Лукавая улыбка наивной доверчивой дурочки, приманившая их обоих, сначала ученика, потом учителя. Эта последняя мысль, трезвая, холодная, как отражавшая ее вода, усмирила пылкое сердце. Очнувшийся к обеду Чже Янь нашел в пещере не сестру, а маленького, наивного феникса, свернувшегося на алтаре, и с новорожденным любопытством таращившегося на большого взрослого дядю, нелепо замершего на полу Киноварной пещеры с выпученными глазами и раззявленным ртом. А может, это мгновенный детский ужас, испытанный, когда брат открыл глаза, помешал ей признаться? Следующие пару лун они только и делали, что оберегали друг друга. Она – незримо, стараясь ничем не выдать себя настоящую, он – навязчиво, одержимый страхом, которого не поняла бы эта Вэнь, но поняла та, когда старший брат назвал маленького птенца именем убитой сестры. И потому она не задала ни одного вопроса, что терзал ее душу, не спросила, не поинтересовалась, лишь бы не сделать больнее единственному, оставшемуся от прежней Чже Вэнь. А потом пришел он. Гладкий, холеный, спокойный! Живой!!! О, если бы он знал, чего ей стоило не вцепиться в его лоснящуюся рожу, не вырвать равнодушные глаза, не разорвать горло! Только память о брате, постоянное напоминание о необходимости беречь Чже Яня, удержали ее, помогли вытерпеть, пока он не убрался, заставили играть, смеяться и лепетать идиотские фразы. А иначе… Вэнь рухнула в реку сразу, как он ушел, прямо в платье, зачерпнула полные горсти песка и принялась яростно оттирать с ладоней ощущение его лица. Великий Владыка, даже тебе неведомо, как хотелось ей, чтобы гладкая смуглая кожа его щек нагрелась под пальцами, пошла волдырями, обуглилась, обнажая череп, лишая зрения! Чтобы он горел в ее огне, корчился, как корчилась она, молил о пощаде, кричал! Как она, она! Потому что он жил! Стал высшим богом, хмыкнула какая-то часть ее, циничная, чужая, неприятным мужским голосом, таким знакомым. Вознесся, пережил какое-нибудь идиотское испытание, обрел то и се, ученичков понабрал, чтобы слепить из них свое подобие по собственному образу. Тварь! Но главное – он даже не стеснялся приходить к Чже Яню. После всего, после совершенного, не стеснялся смотреть ее брату в глаза! - Бедный мой братик, - тихо пробормотала Вэнь, вытирая о подол кровь со стертых песком ладоней. – Что же ты? Как же так? Она села на берегу, уже спокойная, собранная. Подобрала плоский камушек и запустила вдаль, считая, сколько раз он подпрыгнет на поверхности, прежде чем уйдет под воду на дно реки. Шесть, хорошее число. Не девять, конечно, но ей и шести хватит. Она защитит своего брата. Защитит от себя, от этого – и от того, кто остался там, внизу, в Мире Смертных. Чжэ Вэнь лучше всех знала, что остался ненадолго. Охотник не упускает добычу, он обязательно заберется на Небеса, за ней и за ее братом. Последнего как раз и нельзя допустить, любой ценой нельзя. - Как кстати, что ты пришел сегодня ко мне, - она обернулась в ту сторону, куда удалился весь из себя такой величественный Бог Войны. – Ты мне очень пригодишься… возлюбленный. Чже Вэнь родилась давно, очень давно, когда мир был молод и слаб. За нынешнюю силу мира она заплатила лично собой, и потому имеет право спросить сейчас долг с того, кто взял с нее эту цену. С них обоих. Потому что око за око, кровь за кровь. Жизнь за жизнь. Мо Юань - Что с тобой, старший брат? Что с ним? Да ничего особенного, даже желание сдохнуть такое же как обычно — когда вскрыть себе вены уже скучно, а самосожжение еще немного пугает. Шутка. Так говорил когда-то один смертный муж. Давно. И так как смерть Мо Юань уже познал, то выяснил, что и она не помогает. А жаль. - Мы вернулись из Цинцю, а дядюшка тут сидит. Медитирует, да? В голосе племянника было столько искреннего восхищения, что Мо Юаню стало немного стыдно за то, что содержимое настолько не соответствует оболочке. Какая там медитация, он был в прострации. Сидел и пытался унять звенящий в голове голос Вэнь. Не этой Вэнь, а другой, которую звали Чже Вэнь. «Я не боюсь его, Мо Юань, я тебя боюсь. Нельзя так слепо верить в кого-то, кто делает такие вещи! Нет никаких оправданий убийствам!» - кричала она. Фениксы даже когда кричат от невыносимой боли, все равно словно бы поют, так уж они устроены. - Место тут у вас хорошее, такой вид открывается на горы и вообще, - через силу улыбнулся Мо Юань. – Может, выпьем? Семнадцатый, придумай что-нибудь. Бай Цянь хмыкнула. Её с братьями связывали весьма прочные узы, особенно с Четвертым, и, наверняка, она желала такого же сближения и для них с Е Хуа. Вот только получится ли? - Идем, Пирожочек, придумаем папе и дяде... чего-нибудь, - сказала лиса и утащила мальчишку в дом. - Твоя жена очень чуткая и понимающая женщина, - молвил Мо Юань. - Не всегда, а только когда сама этого хочет, - уточнил братец. Без разницы, подумал Бог Войны, главное, что увела подальше ребенка, чью чистоту он мог замарать одним своим присутствием, даже если его сейчас не вырвет прямо в реку. Е Хуа очень вовремя поставил столик, на который можно было облокотиться и перетерпеть спазмы. - Владыка Дицзунь сказал, что ты нервничаешь, - признался бывший наследник Небес. - Прости, что я не заметил этого. На то есть причина? Мо Юань отлично представлял, чего стоил брату-близнецу этот беспечный тон. Наверняка еще и супруга накрутила со своей стороны: «Что ты за брат такой, а? Мой шифу ждал тебя столько веков, а ты даже в гости его ни разу не пригласил!». Семнадцатый, а Мо Юань продолжал именовать Бай Цянь именно так, умел проесть плешь, настаивая на своем. - Признаюсь, да — беспокоился, - сказал Бог Войны, тщательно контролируя интонации. - И причина тому наша с тобой наследственная паранойя. Когда всё хорошо, то сразу ждешь подвоха от судьбы. Е Хуа ответил таким понимающим взглядом, что, пожалуй, никаких слов не потребовалось. Впрочем, самое удивительное, что слова тоже нашлись. О, бывший Принц отлично знал, как это - просыпаться среди ночи от крика, застрявшего в горле рыбьей костью, вылезать из теплой постели, выходить на холодок, чтобы тут же принять драконий облик и обвиться вокруг дома. А вдруг нашествие демонов, а он спит как сурок? Или еще какая напасть? Но с лисой этот номер срабатывал редко. - Один раз Цянь-Цянь меня даже покусала. Обернулась лисицей и цапнула за бок, - признался он. - Было больно. - Точно за бок? - попытался пошутить Мо Юань. Его ненормально честный брат смутился. - Нууу... когда обернулся обратно, выяснилось, что это был не совсем бок. Точнее, вообще не бок. Но рядом, да. - Поприбедняйся мне еще! - рявкнула героиня печальной повести. Нет слуха острее лисьего. - Кого дуть заставлял намазанные эликсиром укусы? Кому Лисья Королева специальную подушечку сшила? - Но это же ты меня покусала, - слегка обиделся Е Хуа. - Ты - мой муж, хочу кусаю, хочу лечу, имею полное право. «Семнадцатый - всегда Семнадцатый, дикий, но симпатичный лис Сы Инь, - напомнил сам себе Бог Войны, откровенно любуясь гневным изгибом лисьей брови. - Она за Е Хуа перекусает половину Небесного Дворца. И за бока, и рядом. В принципе, за родного брата можно не волноваться. У него же есть лиса!» - Я тут придумала... кое-что, - напомнила Цянь-Цянь, с важным видом выставляя тарелки с закусками и скромный кувшинчик сливового. - День еще на дворе и меру надо знать. Мо Юань подцепил палочками узенькую полоску мяса, прожевал и восхитился: - Сама готовила? Несостоявшаяся Императрица Небес фыркнула в стиле своего Второго брата — Бай И, то бишь грубо и цинично. - Еще чего? Привезла из Цинцю, конечно. - Моя несравненная теща пока еще не слишком доверяет кулинарным талантам Бай Цянь, - перевел Е Хуа. - Угощайся, старший брат, вкусно же. Мо Юань попробовал (точнее, умудрился протолкнуть несколько кусков помягче) от каждого блюда и еще раз убедился, что Лисья Королева в зяте души не чает. Повезло ему! С другой стороны, это же лисы, кому бывает плохо с лисами? Нет таких. Но высказывать вслух свою приязнь к лисьему роду не стал, благоразумно промолчав. Во Дворце шептались, что Е Хуа ревновал к нему Бай Цянь, сам стыдился своей ревности и наверняка её успешно переборол. Но лучше не будить того жестокого зверя, что живет в душе каждого мужчины без исключения. Трапезничали в молчании, но вовсе не чопорном, как прежде. Е Хуа проголодался, а Мо Юаню просто было приятно смотреть на довольного брата, на его ловкие пальцы, которым по мерке и кисть для письма, и меч. Кстати, а в плане мечей у младшенького всё пучком, как выражался Чже Янь. - Часто ты упражняешься с оружием? - Я не упражняюсь, - ответил спокойно Е Хуа. - У меня работа такая. Видимо, он уже давно хотел рассказать это брату, но всё повода никак подходящего не было, потому что голос его звучал ровно. Продумал речь заранее, однозначно. - Я хоть более не Наследный Принц, но высшый бог. Причем самый настоящий. Под горой Цзюнци стоят мои кумирни, люди жгут для меня благовония, приносят жертвы, просят о всяком. Я — их бог, они — мои люди, я обязан им помогать, и я помогаю, чем могу. Один день здесь, на Небесах равен одному году в Мире Смертных. Если каждый день убивать хотя бы по одному злодею или демону, то выходит ничего так. А лучше - по два демона. Со злодеями у смертных не так однозначно. За редким исключением... эээ... Одобрения Е Хуа не ждал, он всё для себя решил, и делал то, что считал должным. - Все правильно, брат мой, ты - настоящий бог. - На самом деле мне этот дурацкий титул только мешал. - Понимаю. Больше всего, Мо Юаню хотелось сейчас вонзить себе в глаза по палочке для еды, чтобы не видеть каким замечательным богом он мог бы стать он сам, если бы не его преступление, не его предательство. Вот таким — спокойным, уверенным, честным, как брат. Делать по одному доброму делу, избавляя и без того жестокий Мир Смертных от зла. - Я думал, что ты после всех испытаний просто наслаждаешься семейным счастьем. - Наслаждаюсь, конечно, но надо же делать что-то полезное. Я же мужчина, воин, бог, в конце-то концов. Ты вообще не знал отдыха с момента воскрешения. «Никогда, вообще-то, если не считать семидесяти тысяч лет смерти» - подумал Мо Юань, но снова промолчал, тепло улыбнувшись брату. По крайней мере, тот его хоть ненадолго отвлек о мыслях о фениксах. Об обоих фениксах. Охотник Было красиво, в который раз согласился с собой Охотник. Он сидел, чисто отмытый и в новой одежде, в углу на втором этаже гостиницы и цедил что-то, что хозяин выдавал за желтое вино. Хотя больше оно напоминало мочу дохлого поросенка. Дерет вдвое, а выпивку разбавляет. Уши за такое отрезать надо, посулил он мысленно, но чашку не отставил. Не стоит привлекать внимание. Добыча устроилась в трех столах от него, на балкончике с видом на площадь, где готовили представление по случаю какого-то праздника. Что за праздник и почему Охотника не интересовало. У него был свой, который он и праздновал, той своей частью, что не поглядывала сейчас на парочку приятелей, методично надирающихся таким же желтым, только с меньшим количеством воды в нем. Интересно, а сколько с них содрал хозяин? Он сделал глоток и поморщился. Нет, все же, ушей будет недостаточно. Еще и нос. В Мире Смертных и в Мире Бессмертных время течет по-разному. И если с момента, как аптека взлетела на воздух – вместе с фениксом – у Охотника прошло ого-го сколько, то наверху хорошо если пара лун минула. Потому Охотник не торопился. Прикончить глупую девку без него на Небесах некому, а ему надо было хорошенько подготовиться, прежде чем вернуться. А для того, чтобы вернуться, ему не хватает транспорта, милых маленьких лошадок. Ну, или в данном конкретном случае, двух ослов. Таково было его наказание. Бессмертный более чем иные бессмертные, он был отправлен в Смертный Мир с запретом возвращаться самостоятельно. Конечно, любой запрет можно обойти, Охотник прекрасно знал законы мироздания, которые не мог нарушить даже тот, кто его выкинул – но в чем смысл? Ему нравились здешние порядки, нравилась слабость окружающих и отсутствие вечных укоризненных высоконравственных морд. Летать каждый раз с Небес вниз, пинком под зад, все же унизительно, подумал он сразу, как все случилось. И до того, как золотое зарево на юго-востоке привлекло его внимание, о возвращении даже не помышлял. Но оставлять охоту незаконченной, уходить с теплого следа – нет, это было не для него. Он – Охотник. Так что… Двое, пошатываясь, и держась друг за друга, выползли наружу только к вечеру. Охотник встал, напоследок хлопнув хозяина по плечу и, пообещав непременно вернуться, – к ушам и носу прибавились еще и пальцы – не торопясь пошел следом, стараясь не упускать из виду и досягаемости. Пьяные бессмертные не такие ловкие, тем более два мелких дворцовых чиновника без особых сил, но все равно, упустить было бы глупо. У него же, помимо транспортных проблем, есть еще и вопросы. Тащиться в логово к старым приятелям вслепую было бы глупо. И не бегать же по всем Небесам с вопросом, не видели ли кто нового феникса? Хотя, конечно, вряд ли б они его пропустили. Стараниями самого Охотника фениксов во всех мирах осталось не так чтобы много. Два, если считать девчонку. Он вынул из ножен любимый охотничий нож, тот самый, провел пальцем по лезвию, пытаясь вытащить из металла память о горячей крови сине-золотых птиц. Сколько их было? Он уже не помнил ни лиц, ни имен. Да особо и не интересовался. Кроме этих двоих. Заносчивой курицы Чже Яня и его сестрицы. Нет, все же столько лет предвкушения, да еще и с непредвиденным сюрпризом – непривычно. Он столько ждал, что теперь можно и поспешить, потакая этому предвкушению. Двое как раз свернули в темный проулок и Охотник, не убирая ножа, шагнул следом за ними. Мо Юань Он выдержал сутки, но ученики Куньлунь запомнят этот день надолго. Наказаны были все, даже безупречный Первый ученик. Те проступки, на которые еще позавчера Наставник смотрел сквозь пальцы, были зорко подмечены, а виновники немедленно покараны. И каждому, буквально каждому, Бог Войны прочитал лекцию на морально-этическую тему. Для осознания и просветления! Самому было противно, но только так и получилось обуздать желание снова увидеть феникса. На ночь Мо Юань под видом испытания приказал одному из учеников запечатать снаружи двери его спальни. Мол, надо бы проверить силу твоих печатей. Если до рассвета продержатся, то срок мытья ученических нужников сократится вдвое. Парень постарался, к утру у Наставника ногти все были вырваны с мясом и разбиты костяшки. А еще прокушены губы, изнутри правда, потому что руки-то можно спрятать в рукавах халата, а лицо тряпкой не занавесишь. Каждый получил то, что желал: ученик — прощение, пусть и частичное, а Наставник возможность броситься прямиком в Персиковый лес. По дороге его, правда, замучали сомнения и совесть, поэтому Мо Юань обошел лес по окружности, прежде чем появился под тем самым деревом. Бешеному богу, как известно, сорок ли не крюк. И тут же среди цветов появилось сияющее лицо Вэнь-Вэнь. - Ой! Приветики! Ты опять тут? Она кувыркнулась с ветки назад и повисла вниз головой. Волосы касались земли, роняя золотые искры на персиковые лепестки. Мо Юань подошел ближе, чтобы смотреть на нее, глаза в глаза. - Ты же пригласила, вот я и пришел. - А-а! Так ты именно ко мне, а не по пути к братцу заскочил? Как здорово! Она резко качнулась вперед и чмокнула воздух у самого его лба. Почти дотронулась губами, почти. - Мо Юань, тебя же так зовут? Я правильно запомнила? Мо Юань? Фениксы забывчивостью не страдают, зато очень любят прикидываться дурачками. И дурочками. Когда им этого хочется. - У тебя отличная память, Вэнь-Вэнь. Так и будешь висеть? К голове вся кровь прильет, заболит. Будто фениксы знают, что такое головная боль! - Свою побереги, - засмеялась она. - Солнце, поди, уже напекло в темечко? Дело и вправду близилось к полудню, солнце немилосердно жгло сквозь не слишком густую листву, а в строгом одеянии Мо Юань даже зимой в горах ни разу не замерз. - Купаться будем? - спросила феникс. - В смысле? - В смысле, вот рядом река течет, а мы с тобой в ней поплаваем? Водичка-то в самый раз, прохла-адненькая. Твоя родная стихия, дракон Мо Юань. Он оглянулся по сторонам, как идиот, проверяя наличие речки, и успел проворчать под нос: «Я не дракон», совершенно упуская из виду лукавую птицу. А Вэнь-Вэнь уже и одежду скинула. И стояла в чем, как говорят смертные, мать родила. Если не считать плаща из собственных волос, хотя волосы ничего не прятали, а скорее всё подчеркивали. Взгляд Мо Юаня медленно опускался вниз, попутно отмечая мелкие и крупные различия между этой Вэнь и той Вэнь. У его Вэнь, у Чже Вэнь лицо все же было круглее, мягче линия подбородка, тоньше шея, уже плечи, зато и грудь совсем маленькая, остренькая такая. У этой Вэнь живот совсем плоский, а лобок выпуклый, бедра шире и ноги сильнее. Щиколотки же... Сложно сказать... Нет, не сложно, когда девушка поджала левую ногу стало видно насколько её ступни уже и длиннее, чем у Чже Вэнь. - Ну? Решился уже? - Спасибо, я не хочу купаться. Тут посижу, пока ты поплаваешь. Она дернула плечом, скорее удивленно, чем недовольно. - Как пожелаешь. И пошла к воде, ступая осторожно, но упруго, чтобы не наступить голой пяткой на веточку. Зайдя по колено, обернулась быстро, блеснула зубами и нырнула с грацией прирожденного пловца, вроде выдры. Мягко, почти бесшумно, только белые-белые ягодицы сверкнули. У Мо Юаня успело сердце раз пять остановиться, пока дождался, когда она вынырнет. - Не передумал?! Тут так хорошо! Еще бы не хорошо было! Он помнил... Тогда, множество бессчетных веков назад, он побежал следом, скидывая на ходу мешающую одежду, врезался в воду, взметая брызги, один, как целый табун диких лошадей. И поймал её в непрозрачной зеленоватой толще, ориентируясь на чутье охотника. Холодная вода и горячая кожа, облако из волос вокруг, сильные бедра обхватившие его чресла, жадные губы, скользкие груди, молотом бьющее изнутри по ребрам сердце. Невозможно сильнее желать друг друга, так не бывает ни у людей, ни у богов. Они выползут на мелководье, туда, где вода прогрелась до парного молока, где золото песка и шныряют мальки размером с ноготок, и едва отдышавшись сделают снова то, что делали вчера, позавчера, а три дня назад так и вообще четыре раза за одно утро. Мир был юн, мир был дик, и уж если смертные юноши и девушки без всякого стыда уходили летними ночами в сады и в поля в поисках пары, а сходились, когда у юницы переставал пояс на халатике сходиться, то богам-то и подавно не пристало стесняться того, что естественно. Тот, прежний Мо Юань, покроет жаркую мокрую кожу Чже Вэнь поцелуями, в несколько слоев, не упустив ни одной складки, выпуклости или впадинки. Если бы из его поцелуев возможно было наткать шелку, то у возлюбленной было бы сто разных платьев с рукавами и шлейфами. Если бы из поцелуев получалась броня, то её не пробил бы ни меч, ни стрела всех армий, какие были и будут. Если бы поцелуи могли защитить или спасти... - Нет, ну кроме шуток, тебе не жарко, Мо Юань? - спросила Вэнь-Вэнь. Пока он блуждал поросшими быльем тропами памяти, феникс выбралась из воды, отжала волосы и разлеглась поверх расстеленного на траве платья, да так чтобы от глаз Бога Войны ни в коем разе не укрылось ничего... сокровенного. - Чже Янь тебе разве не говорил, что нельзя обнажаться при посторонних мужчинах? - спросил Мо Юань, внимательно разглядывая выставленное напоказ. Оказалось, что ничего нового природа в отношении фениксов не придумала. Но красиво, конечно. - Говорил. Только ты-то не посторонний. А других мужчин я больше здесь не вижу. Увидишь ты, скажи, я оденусь. - Только сначала песок отряхни во-от там. Он показал пальцем в... хм... логический центр композиции. - Где? - она широко раздвинула ноги. - А! Не поможешь? - Твои руки как-никак ближе, сама дотянешься, - отбил атаку Бог Войны. - А может я не руками хочу? И облизнула поочередно верхнюю и нижнюю губу, скорее дразня, чем действительно предлагая. - Хм-м... Анатомия не позволит, позвоночник не получится так согнуть, но если потренироваться... - Ты правда такой глупый и не понимаешь намеков? – спросила девушка, звонко расхохотавшись. - Чего ж тут не понять? Но мы слишком мало с тобой знакомы, чтобы... - Чтобы что? - Чтобы я доверил тебе свое тело, Вэнь-Вэнь. - Тогда нам нужно чаще видеться. Когда ты узнаешь меня получше, то станешь доверять... тело, правильно я поняла? - Там поглядим, - пожал плечами Мо Юань. - Вдруг я тебя к тому времени сильно разочарую? - Ты? Разочаруешь? Девушка не на шутку оживилась, встала на четвереньки и вытянула голову в его сторону, внимательно разглядывая. Прогнуться в талии она при этом не забыла. - Не может быть! Ты даже лучше Чже Яня! Феникс все время на меня ругается, бурчит, ворчит, предостерегает. А ты такой... милый. И, к слову, красивее Черного-Дракона-Ниже-по-Реке. - Мы одинаковые, вообще-то. А ты и с ним уже познакомилась? - насторожился Мо Юань, на миг с ужасом вообразив своего воспитанного в Небесном Дворце братца в аналогичной ситуации. Про реакцию Семнадцатого на покушение на добродетель супруга лучше не думать. - Зачем мне он, когда у меня есть ты, Мо Юань? Пусть с ним его лиса купается. Уже легче! - А ты с кем купалась, кроме меня? - Пока ни с кем. Я с тобой с первым хочу. Мо Юань проглотил горячий кровавый ком. Чже Вэнь говорила ему теми же словами тогда. «Тебя хочу первым — Сын Великого Небесного Отца». Сказала и мягко качнула бедрами в доказательство, чтобы глупый юный бессмертный ничего не напутал от восторга. - Да уж лучше потерпи, пока мы с тобой не станем настоящими друзьями. - Тогда поторопись стать моим другом, Мо Юань, - с напускной строгостью предупредила Вэнь-Вэнь. - Потому что Чже Янь очень хочет отправить меня в какие-то горы, то ли к Красным Птицам, то ли к еще к кому. Очень боится он этого Бога Войны. - Так-то уж и боится? - спросил небожитель и очень скоро узнал о себе много чего, прямо скажем, нелестного. Мо Юань не обиделся, но свет летнего дня для него окончательно померк. - В таком случае, я не пойму, почему Бог Войны до сих пор не убил Чже Яня? Тоже ведь феникс. - Он — бог-феникс, его убить не так просто, - объяснила Вэнь. - Законы Небесного племени не позволяют, а я - просто феникс, всего лишь птица, хоть и волшебная. Никто слова за меня не скажет. Тем более, рождение нового феникса для Небес — так себе знамение. Девушка уже оделась и мирно сидела, не предпринимая новых попыток его соблазнить. Нет, понятно, что Чже Янь всего лишь запугивал наивную девочку сказками про злобного Бога Войны, но цель его была однозначной — не дать им с Вэнь встретиться, не подпустить его к ней. Уберечь от Мо Юаня хотя бы этого феникса. А значит, Чже Янь ничего ему не простил. Как и предполагалось ранее. Вот только подозревать почти всю жизнь — это одно, доподлинно удостовериться же — совсем иное. Чже Вэнь Первая атака не удалась, оценила дневные старания Чже Вэнь. И впилась зубами в тонкий шелк покрывала, чтобы не завыть. Как бы ни выглядели со стороны ее… действия, потом, когда скрылась между ветвями персиков широкая спина ее гостя, она рухнула на землю в беззвучном безумном хохоте, и трава под ней обугливалась, не выдерживая источаемого жара. Над кем смеялась? Над собой? Над ним, которого помнила совсем-совсем иным? Или над своими воспоминаниями, всеми, и теми, что уносили ее в жаркие дни того лета, когда все началось, на берег реки, на мягкие простыни, в тень под деревьями, и теми, что в темном сыром лесу, на грязной земле, на дощатом полу, в какой-то пещере. Из-за которых ей сейчас хотелось сдирать кожу. С этого, нового тела, уже самой, своими руками. План провалился, это надо признать, вяло подумала она, выбираясь к здравому смыслу сквозь омерзение и ярость. Она внимательно следила за его реакцией, но не увидела в глазах ни то, что похоти, даже вялого желания. Интерес был, спокойный интерес того, кто понимает происходящее, способен оценить все, что ему предлагают, но не голоден. Или вообще такое не ест. Идеальный высший бог, никаких слабостей, просто хоть к сакральным текстам подшивай в качестве образца всех добродетелей. Ну а что? Пока некоторые занимались неизвестно чем, дохлые, другие самосовершенствовались на божественном пути. И только ее брат, который так мечтал быть воином, не стал им, выбрав травы и склянки, одиночество и страх за других. А этот к нему таскается и таскается, как будто намазано тут. Зачем? Фальшиво поддержать? Но вот избавляться от него сейчас не следует. Это мешающее чувство, словно липкая паутина по подолу и ногам, опять вернулось, а значит учитель тут, потому Чже Вэнь очень сильно нуждается и в ученике. Пусть встретятся, поговорят… она заскрипела зубами, впилась ногтями в простыни, и нити прорвались, не выдержав силы, с которой она стиснула ткань. И взаимно прирежут друг друга, очистят Вселенную от своей грязи. Надо только придумать, как лучше это сделать. Чтобы некоторым было особенно больно, чтобы каждую секунду чувствовал, как целый день. Вэнь оглянулась на спящего брата, удостоверилась, что тот не проснется и быстро, как умеют лишь фениксы и лисы, выскользнула наружу. Ей хотелось полета – и мыслей, вольных, словно ветер. Дунхуа Дицзунь В эту ночь опять светила полная луна – как в ту, с которой, если Дунхуа не ошибся во времени, нынешняя история и началась. Символизм мироздания, грустно усмехнулся он. Высокие стебли травы согласно шелестели, когда он шел вниз по склону холма, сквозь нестерпимо ясную звездную ночь. Свернувшаяся в клубок под старой ивой Фэнцзю только рот раскрыла. - Скажи-ка мне, наконец, в чем смысл твоей затеи? – задал он сильно интересовавший его вопрос, заматывая будущую жену в специально прихваченное с собой шелковое одеяло. Между прочим, красное, кажется, подаренное на последнюю по счету свадьбу Е Хуа и Цянь-Цянь как жирный намек на близнецов. – Тебе так нравится, как они все вокруг суетятся? Лисичка потупилась, поерзала, устраиваясь поудобнее и вдруг призналась: - Просто это скоро закончится, - и печально вздохнула, исключая всякое подозрение на шалость. Впервые за последнюю сотню тысяч лет Дицзунь удивился. Похоже, он так и не научился разбираться в лисьих помыслах. - Я… привыкла… - она нахохлилась, безо всякого оборота сделавшись похожей на настоящую лису, пушистый шар с грустными блестящими глазами. – Эти взгляды, якобы случайные встречи… они стали такой важной частью меня… мне просто хочется запомнить эти чувства, понимаешь? Он понимал. Сел рядом, заключил непутевого маленького зверька в объятия и спросил, уткнувшись в теплую макушку. - Фэнцзю, ответь, только честно – ты действительно хочешь замуж? И по сразу ставшим серьезным сопению понял, что триста лет назад не ошибся в своем выборе. Любая другая, услышав такой вопрос, подняла бы визг на все Девять Небес. - Действительно. Хочу, - подтвердила Фэнцзю, ни на миг не задумавшись, потом вдруг шутливо пихнула его локтем. – Но, Владыка, разве подобает благородному мужу задавать такие вопросы? Мне казалось, подобное - исключительный удел женщин. - Во времена моей молодости, - наставительно сообщил Дицзунь под веселое хихиканье. – Эти церемонии считались такой ерундой, знаешь ли. Какая разница, сколько гостей объестся на пиру, если двое решили быть вместе… Да и в целом… Он замолчал, глядя на залитую лунным светом долину, серебристую речную гладь, мягкие волны травы под ночным ветром. Тишь и благодать, хоть бери и верь, что это навсегда и никто никому не угрожает. И круг луны, такой невероятно близкий и яркий, хотя до Середины осени еще очень далеко. - Ее звали Чан-э, - неожиданно для себя сказал Дунхуа. Эту историю, которую, помимо него, знали лишь двое, давно следовало рассказать. - Кого? - не поняла Фэнцзю, делая попытку обернуться. Он удержал лису, прикоснулся губами к гладкой коже виска. Рассказывать, не видя выражения ее лица, будет легче. - Мою младшую сестру. Они появились друг за другом, в бездне изначального хаоса, синей и колкой. Не рожденные, но сотворенные, как и те, с кем им пришлось разделить новосозданный мир. Они были не злыми и не добрыми, потому что хаосу нет дела до таких мелочей. Хаос дает жизнь, наполняя форму, а дальше форма сама избирает свой путь. Они не были близнецами в полном смысле этого слова, но внешне были похожи, как близнецы. Тонкая беловолосая Чан-э, подвижная и блестящая, словно ртуть, вся состояла из жажды знаний и бесконечного любопытства, а Девять Миров, еще толком не успевшие остыть, предоставляли уйму возможностей для удовлетворения этой жажды. - Я до сих пор не знаю, почему она так и не повзрослела. Было ли это ее собственной особенностью, или всех, появившихся в те времена, отличало это затянувшееся детство? Дети, любовь моя, бывают одновременно удивительно жестоки, и изумительно наивны. И никогда не знаешь, какое из качеств берет вверх в конкретный момент. А еще дети часто мнят себя взрослыми, когда ни о каком взрослении нет и речи. Небесный Отец, тот, чья кровь и сила породили Мо Юаня и Е Хуа, Великий Первый, устал от своих многочисленных обязанностей. И решил раздать часть из них, а раздавать было что. - И А-Хуан, то есть, прости, Желтый Император, - да, тот самый, закрой рот, Фэнцзю, - получил кусок, который сейчас называют Небесным Дворцом, я внезапно обзавелся всем Югом, который мне совершенно не был нужен, остальное - по мелочи, разобрали подвернувшиеся под руку. У старика, видишь ли, земля под парами, капустница на капусте, неурожай редьки, сын-подросток, золотой лотос в ближайшей луже и прочие важные вещи, которые не сравнимы с такими глупостями, как тот же Юг… И когда никого, кто что-то хотел, не осталось, Тань-ди зачерпнул из бездны немного хаоса и создал куклу, в которую вложил последнюю из мешавших ему вещей – Право на Охоту. - Мы так и называли это…создание, Охотник. Само собой, у него было имя, но я его произносить не собираюсь. Понятно, что старик не думал, чем все обернется. Он сам, помимо этой дурацкой Охоты, умел, мог и делал много всего другого, а кукла – она и есть кукла, даже если выглядит как мы с тобой. Охотник был пуст и наделенный лишь умением и всем, что к нему прилагалось, он считал себя совершенным. Потому совершенно не собирался меняться. А так уж сложилось, что качество, которым наделял хаос своих детей, быть не злым и не добрым, без постоянной духовной работы все равно обращается во зло. - Она ему понравилась, да? – тихо спросила Фэнцзю, когда Дицзунь замолчал, переводя дух. Он кивнул, не думая, что она не видит его кивка. - Он избрал ее своей добычей и преследовал, загоняя, как любой Охотник. Целеустремленный, жестокий, не знающий жалости, весь – одно желание настигнуть выбранную цель. Истинные пары, способные изменить мир, Фэнцзю, на самом деле страшная вещь, и потому у сестры не было шанса избежать его внимания. Даже тогда никто не вмешался бы в то, что могло подкосить еще очень юное мироздание. Которое и так в те времена сыпалось по десять раз на дню от всякой ерунды. А я… я был идиотом и ничего не заметил. А не понимал сути еще дольше, мысленно добавил Владыка. Потому что с моей тупостью с первого раза не учатся. - Она не сказала? – спросила лисичка и замерла, ожидая ответа. И вместе с ней замерли трава, река и даже гигантский сом в омуте чуть дальше по течению. Замерли, перестали дышать. - Понимая, что спастись не удастся, а помощи ждать не от кого, она сбежала. И посмотрел на круглую луну, такую далекую и недосягаемую. - Но… как? – Фэнцзю вывернулась из его рук, обернулась. Тревожно блестели огромные черные глаза, в них отражались и он, и луна. - Хунь-дунь, Цюн-ци, Тао-у и Тао-те, помнишь? Четыре Зверя, охранявшие маленький остров с травой бессмертия. Тань-ди посадил их на цепь как раз после. Ведь самое интересное свойство травы не в том, что она возвращает к жизни, Фэнцзю. Если знать нужный рецепт, то можно исполнить любое свое желание. И желание сбежать навсегда от преследователя – тоже. Чан-э никогда не вернется, а он никогда не сможет увидеть ее, потому что не знает, что и как она сделала. С тех пор и до скончания миров в его памяти будет только та ночь, с такой же полной луной, разбившаяся на осколки чаша из-под зелья, да жуткое ощущение непреодолимой силы – никакой волей не преодолимой, даже его – уносящей в темную бездну тонкую фигурку в лиловом ханьфу. - Так Лунная Принцесса… - Они не встречаются. Никогда не встречаются, это все пустые сказки. В Лунный Мир нельзя попасть, а, попав, невозможно вернуться. Но я очень хочу верить, что сестра видит меня, и что у нее там действительно есть этот кролик… …и трехногая жаба, и коричное дерево. И маленький домик с крохотным садом. Потому что иначе… Очень страшно потерять того, кто разделил с тобой каждый момент от начала миров. Бедолага Чже Янь. Но еще страшнее представить, что тот, кто дорог, проведет вечность в полном одиночестве. Фэнцзю развернула одеяло, набросила ему на плечи, забралась под и прижалась всем телом, крепко обхватив руками, не оторвешь. Так они и сидели, долго, до самой росы, разделяя общую надежду, что их видят.