После гробовых гвоздей: Смерть с алиэкспресс

      Еще в офисе, поджидая Лю Хайкуаня с Чжу Цзань Цзинем и неосознанно накручивая себя до нервной почесухи, Ибо пытался понять, почему так волнуется. В конце концов, это же далеко не первый его рабочий день, чему-то он успел научиться. Но ощущение неминуемого фиаско подкрадывалось с тыла тихой сапой, из-за чего Ван Ибо умудрился растерзать до болячек нижнюю губу. Он ненавидел эту свою привычку, старался от неё избавиться еще при жизни, да не получалось. Радовало лишь одно — теперь на нем всё заживало намного быстрее.       Алгоритм по сбору душ не был каким-то особо замысловатым: найти клиента («Только попробуй назвать умершего человека в лицо жертвой, трупом или покойником, — поучал Сяо Чжань. — Это, во-первых, неэтично, во-вторых, может вызвать панику. А догонять истошно верещащую испуганную душу несколько накладно по времени. Лучше думай о них, как о наших клиентах»), дождаться его смерти, поприветствовать, кратко всё объяснить и пронзить косой. Ничего сложного, казалось бы, но без эксцессов порой не обходилось. И даже не всегда палки в колеса вставляла вездесущая нечисть или сами души — иногда источником проблем могли послужить работники из других подразделений.       Ван Ибо в посмертии еще не успел обзавестись таким опытом, а вот рассказы коллег слышал. Например, как Сюань Лу, Ван Чжо Чэн и Цао Юй Чэнь чуть было не устроили драку с сотрудниками ада. Случился побег, и яростные души грешников в количестве трех штук вырвались в мир живых. Они успели довести до смерти парочку человек, прежде чем их схватили. И всё бы ничего, но адские служащие собирались забрать души убитых с собой в качестве вещдоков. Смерть была не согласна с таким решением. Завязался спор, медленно переходящий с деловых тем на личности. — А потом один из них отвесил сексистский комментарий в наш адрес и заметил, что вот в его время, когда он жил, девушки себе не позволяли при мужчинах и рта раскрыть! — возмущалась Сюань Лу, пересказывая историю. — Жил? — встрепенулся Ибо. — А разве в аду не демоны работают? — Ну, если учитывать, каких упырей у них набирает отдел кадров, то можно сказать и так, — фыркнула она. — Но, к сожалению, большинство из них — бывшие люди.       От начала поножовщины её тогда удержали коллеги. Чжо Чэн повис у неё на руке, не давая обнажить косу, а Юй Чэнь вовсю нудел над ухом о должностных инструкциях. Но рот Сюань Лу закрыть не смогли, чем она и воспользовалась, культурно разъяснив сотрудникам ада, кто они есть, и где их место. Те впечатлились, но не отступили. Спасло ситуацию только своевременное вмешательство вышестоящего руководства и очередное проявление таланта Хаосюаня вести переговоры. Разошлись они тогда мирно, но симпатией друг к другу совершенно не прониклись.       Иной случай произошел с Эрикой и Юй Бинем. В документах, которые выдавались сотрудникам перед выходом в поле, причина смерти человека проставлялась всегда автоматически, и получать образование патологоанатома или криминалиста было не нужно. Никаких подробностей там не описывалось — только сухой, так сказать, диагноз, который совершенно не раскрывал всей картины произошедшего. Например, только по одному слову «застрелен» сложно было догадаться, что виновником является купидон-недоучка, случайно убивший своего клиента сломанной стрелой.       Вот такая она — «любовь до гроба».       Осознав, что вместо пылкой страсти обеспечил жертву путевкой на кладбище, купидон быстро сориентировался, стащил из-под носа у Смерти тело с душой и попытался сбежать. Когда его поймали, он разрыдался и, размазывая сопли по лицу, принялся объяснять, что хотел обратиться за помощью к некроманту. Чтобы жертву оживить. Он, видите ли, студент, и у него сессия, а труп на практике — это «два» на экзамене. А он на красный диплом идет, стипендию получает. Не губите, пожалейте, снизойдите.       Выслушав жалобный поток нытья, Эрика с Юй Бинем снисходить почему-то отказались. Наверное, потому, что беготня за купидоном, отнявшая у них несколько часов, никак не способствовала проявлению терпимости. Никудышного студента за ухо притащили на ковер к его научному руководителю, душу отправили дальше по курсу, а на прощание получили от купидончика звание фригидных гомосеков.       Сказочное свинство.       Именно в напряженном ожидании какой-нибудь подобной подлянки Ван Ибо и провел значительную часть первого дня. Ему совершенно не хотелось опозорить Сяо Чжаня, выставив того плохим учителем и недостойным наставником, потому в начале он больше напоминал нахохлившегося ежа, готового в любой момент выпустить иголки.       Никогда не знаешь, из-за какого угла вылезет чупакабра с тентаклями, разбираться с которой тебе придется в одиночку. Ну так, в качестве проверочной работы.       Почему Ван Ибо был так уверен, что его заставят разгребать все трудности самостоятельно, он не знал. И лишь со временем осознав, что всё идет в стандартном рабочем режиме, никто не собирается устраивать ему никаких экзаменов или кидать за шкирку грудью на амбразуру, он начал понемногу расслабляться и приглядываться к коллегам, раз уж выпал шанс узнать их получше.       Цзань Цзинь с Хайкуанем работали, как единый механизм. Слаженно, быстро, точно. Ван Ибо опасался, что не сможет вписаться в эту схему и будет мешаться, но ему не дали долго стоять в сторонке и рефлексировать, тактично и мягко направив в нужное русло. Хайкуань умело контролировал все его действия, но совершенно не давил. Этот надзор, как и авторитет мужчины, ощущаемый где-то на подсознательном уровне, воспринимался как что-то естественное и правильное. Являясь, фактически, идеальным воплощением самой Смерти, Хайкуань понимал процесс сбора душ намного глубже, чем люди, сколько бы лет они не служили. Это было его сутью, смыслом существования. Хотя Ван Ибо не сразу понял, чем опыт работы с Хайкуанем может быть для него полезнее обычной практики, ведь алгоритм действий оставался прежним. Но точки над «и» расставил один случай, наглядно продемонстрировавший разницу между бывшим человеком и истинной Смертью.       А разница заключалась в восприятии.       Сбор детских душ никогда не давался Ван Ибо легко, и Сяо Чжань старался, по возможности, оградить его от этого, принимая работу на себя, позволяя напарнику стоять в стороне и наблюдать. — Ты привыкнешь, — говорил он. — Все привыкают. Никто из нас не пришел сюда бесчувственной скотиной, неспособной сопереживать. Но со временем это становится обыденным, нормальным, естественным, закономерным. Называй, как хочешь. Никто не уйдет из этой жизни живым.       Так Ван Ибо и думал, что единственный для него выход — привыкнуть. Почему-то вариант переосмысления им не рассматривался. И он очень удивился, услышав от Хайкуаня спокойные, едва ли не равнодушные слова: — Не жалей их. — Что? — хрипло переспросил Ибо, не в силах отвести взгляд от изуродованного тела маленькой девочки.       Цзань Цзинь сидел на корточках перед душой, развернув её так, чтобы собственный труп ей был не виден. Он улыбался, утирал ей слезы и что-то тихо ласково говорил. А у Ван Ибо внутри всё узлом сворачивалось, сжимаясь в тиски. Он не мог объяснить в полной мере свои ощущения: там была не только жалость, но и страх, ужас, отвращение. Видя всё убийство своими глазами, он совершенно не понимал, как можно остаться безразличным. Он сам едва не выблевал собственный желудок под ближайшим кустом, и смысл только что сказанного до него доходить отказывался. — Не стоит их жалеть, — повторил Хайкуань, глядя не на девочку, а на Ван Ибо. — Смерть предстоит всему, она — закон, а не кара. — Но она еще ребенок, — жалобно просипел Ибо, нахмурив брови и наблюдая, как Цзань Цзинь пронзает маленькое тельце мечом. Он знал, что души не чувствуют боли от косы, но до сих пор не мог отделаться от мысли, что со стороны это смотрится дико. — Даже пожить толком не успела… — В этот раз — возможно. Но она возродится снова и очень скоро, — заметив, какой взгляд на него кинул парень, Хайкуань вздохнул: — Вы, люди, так привязываетесь к жизни, считая это своей главной ценностью, что совершенно забываете о душе. Сохранить её целостность на протяжении всех перерождений — вот что самое важное, а жизнь и смерть — всего лишь звенья в цепочке, не более. И прими к сведению тот факт, что умирает эта девочка далеко не в первый раз. И даже не в последний. — Но таким жутким образом… — А что ты знаешь об этой душе, Ибо? — Хайкуань склонил голову набок, едва заметно улыбаясь. — О её прошлых жизнях? Ты видишь сейчас перед собой ребенка, но когда-то это был другой человек. Хороший? А может быть, плохой? Где гарантия, что это не искупление былых ошибок?       Ван Ибо запнулся. Он хотел что-то ответить, но в итоге только пару раз похлопал ртом, словно выброшенная на берег рыба. Немного понаблюдав за его попытками подобрать правильные слова, Хайкуань улыбнулся чуть шире. — Мы не должны рассуждать о справедливости, не видя перед собой всей картины, да от нас этого и не требуется. А если тебя так сильно волнуют чужие судьбы, то постарайся не дать ни одной душе пропасть или погибнуть, чтобы каждый мог возродиться вновь. Хотя, конечно, я совершенно не понимаю, чем так привлекателен мир живых, что возвращение в него считается за благо. Стоит ли он того?..       Хайкуань кинул мимолетный взгляд вслед торопливо убегающему прочь с места убийства мужчине. Тот нервно оглядывался, спотыкаясь о торчащие палки и камни, на ходу судорожно вытирая нож о грязный носовой платок.       Смерть не могла вмешиваться ни при каких условиях — они просто созерцатели и проводники душ. Но как же Ван Ибо выворачивало изнутри яростное желание сделать хоть что-то. Не убить, конечно, нет. Возможно, напугать, заставить сдаться в полицию и признаться в содеянном. Чтобы виновный человек получил наказание, а тело жертвы не лежало где-то брошенным в лесу. Самое ироничное, что официально он был в состоянии это сделать. Запрет, по факту, распространялся лишь на момент самой смерти: что происходило с участниками этого действия дальше, никого не волновало. Только вот Сяо Чжань ранее приводил Ибо достаточно обширный список примеров, когда такой альтруизм карался увольнением.       А это прямая дорога в ад. — Если ты не полный идиот и камикадзе, в чем я не совсем пока уверен, — говорил он Ибо, — то не лезь в дела живых людей. Прими это как аксиому. Нельзя. Все, точка. Их проблемы никоим образом не должны тебя касаться.       Ван Ибо искренне пытался научиться абстрагироваться от ситуаций, подобных нынешней, но пока приходилось постоянно напоминать себе о запрете, чтобы не наделать глупостей. В нем буквально зудело желание схватить таких ублюдков за воротник, встряхнуть хорошенько и врезать. Так сильно, насколько хватит злости.       Чувствуя пробуждающуюся в груди ненависть, он с трудом отвел глаза, не желая больше смотреть на человека, который только что при нем безжалостно искромсал ребенка, и уставился куда-то под ноги Хайкуаню. — А мне кажется, что любой может найти в этом мире то, ради чего захочет сюда вернуться, — неожиданно отозвался стоящий в сторонке Цзань Цзинь, привлекая к себе внимание. Он обернулся к остальным с легкой полуулыбкой. — Не стоит оценивать жизнь только по одному её мгновению, к тому же самому скорбному.       Сложив меч в ножны, Цзань Цзинь направился к Хайкуаню с Ван Ибо, старательно обходя по дуге тело жертвы, чтобы даже случайно на него не взглянуть. Он только что успокаивал душу ребенка, наверняка ему хватило впечатлений. — Я ведь тоже умер… — он на секунду задумался, подбирая выражение, закусив при этом нижнюю губу, — весьма неприятным образом и всё равно считаю жизнь достойной того, чтобы за неё цепляться. Однако…       Цзань Цзинь посмотрел в глаза Хайкуаню и улыбнулся намного ярче и теплее. — Даже будь у меня такой шанс — переиграть всё и снова стать обычным смертным — я бы ни за что им не воспользовался. Мне больше нет смысла возвращаться в мир живых: всё, что мне нужно, я уже нашел за его пределами.       Хайкуань ничего ему на это не ответил, оно и не требовалось. То, как изменилось его выражение лица и глаз, говорило намного больше.       Он любил Цзань Цзиня — сильно, всепоглощающе и нежно, как величайшую драгоценность в своей жизни. И не скрывал этого.       Цзань Цзинь был единственным ориентиром, способным удержать его на поверхности сознания, не давал ему рухнуть в ту пропасть, на дне которой затаилось хладнокровное и безэмоциональное существо — Смерть.       Ван Ибо, наблюдающий со стороны, как эти двое смотрят друг на друга, почувствовал смущение и желание отвернуться. Он будто стал свидетелем чего-то очень интимного, хотя Хайкуань с Цзань Цзинем даже не соприкасались, стояли на расстоянии вытянутой руки. Но ощущение было сродни подглядыванию за пылкими любовниками в спальне через замочную скважину двери. Хорошо хоть продолжалось это недолго, потому что Ван Ибо не знал, куда себя девать, и надеялся, что не начнет краснеть. У него подобных ярких чувств и отношений пока еще не случалось, а единственный, с кем он был бы не прочь их заиметь, свалил в туман.       Где-то в этот момент Ван Ибо понял, что находится в шаге от того, чтобы начать завидовать чужому счастью. По-белому, но завидовать. Стало грустно, и желание взвыть от тоски накрыло с головой, оттеснив весь круговорот иных эмоций. Хотя последнее, что ему хотелось бы делать на месте убийства — это думать о том, как он скучает по Сяо Чжаню.       Хайкуань с Цзань Цзинем, разорвав свой пробирающий до костей зрительный контакт, обратили, наконец, внимание на третьего в их компании. Ван Ибо осторожно поглядывал на них, тщательно маскируя собственное смущение за маской полного равнодушия. Вспомнить, на чем они остановились в обсуждении, получилось не сразу. Точнее, Хайкуань-то быстро сориентировался, а вот Ван Ибо еще долго пытался обнаружить потерянную нить дискуссии. — В общем, — сказал Хайкуань, окидывая потерянного Ван Ибо немного насмешливым взглядом. От него, конечно же, не укрылось ни единой мысли, царящей в голове парня. Он его буквально насквозь сканировал, как рентген, — мой тебе совет: прекрати воспринимать смерть как что-то плохое. Как конец или печальную участь. Это всего лишь один из этапов, необходимый для перерождения души в новом теле. Чем быстрее ты это поймешь, тем проще тебе будет.       Ибо едва заметно наморщил нос. Легко сказать. Просто убеждать себя в чем-то и действительно в это поверить — разные вещи. — Послушай, — Цзань Цзинь подошел к Ибо и аккуратно положил ему руку на плечо, словно успокаивая. — Я понимаю, как сложно перестроить ход мыслей в голове, сам через это прошел. Но поверь, попытаться стоит. Уж если мне удалось, то и у тебя выйдет. А я, чтоб ты понимал уровень запущенности, при жизни носил траур три дня, когда умерла моя любимая канарейка.       Ван Ибо с сомнением покосился на Цзань Цзиня. Он не мог точно определить правдивость слов про канарейку, но складывалось такое чувство, что это был особый тактический прием, рассчитанный на поднятие уровня мотивации. Иными словами, безбожное вранье, но, вроде бы, с благими намерениями.       За пару дней, что они уже работали вместе, Ибо уяснил, насколько бывает ошибочно первое впечатление, основанное только на внешности. Каким бы маленьким и миленьким не казался Цзань Цзинь, он не был просто красивым приложением к Хайкуаню, способным исключительно хлопать большими глазами, стоя в сторонке и улыбаясь.       И в течение всей недели он убеждался в этом с каждым разом все больше.       Цзань Цзинь обладал весьма мягким, покладистым характером и цепким умом. Он был вполне себе разговорчивым, не лез за словом в карман, просто не рвался со всеми общаться с упорством базарной сплетницы. Ван Ибо вообще подозревал, что молчаливые пушистики в их коллективе прижиться бы не сумели, тут даже самые безобидные на вид имели вагон фокусов в запасе. Цзань Цзинь не являлся исключением. Он воспринимался как беззащитный мальчик, неспособный за себя постоять, но Ван Ибо собственными глазами убедился в обратном. Казалось бы, имея под боком такого напарника, как Хайкуань, Цзань Цзинь мог вообще не переживать насчет своих бойцовских навыков, однако, он не прятался за чужой спиной, спокойно выступая против любого противника. Даже если тот был больше него в несколько раз.       Когда они прибыли на место смерти одной утопленницы, то обнаружили, что демон, обитающий в этом водоеме, уже успел приватизировать душу девушки и добровольно отдавать ее не планировал. Нечисть сидела на камнях, разложив на солнышке свои щупальца, готовилась вцепиться зубами в добычу, как ей точно в морду прилетел меч. К сожалению, существо оказалось дальним родственником гидры, и на месте пробитой головы мгновенно выросло две других истошно верещащих рожи. Цзань Цзинь переглянулся с Хайкуанем, едва заметно ему кивнул и вынул из ножен свою косу, демонстрируя тем самым желание вступить в бой. Ван Ибо показалось дикостью, что Хайкуань спокойно отпускает напарника разбираться с огромным змееподобным осьминогом, но он решил оставить свое ценное мнение при себе.       И правильно сделал.       Наблюдая с открытым ртом, как быстрый и подвижный Цзань Цзинь ловко расправляется с водяным демоном, Ван Ибо чувствовал, что образ невинной фиалки в его голове стремительно увядает, зато появляется осознание того, что в случае опасности из них двоих именно он сам имеет больше всего шансов оказаться на месте дамы в беде. Когда Цзань Цзинь вернулся, вытирая темно-зеленую кровь с меча, он так скромно улыбнулся в ответ ошалевшему Ван Ибо и смущенно потупил взгляд, что вслед за челюстью у парня грозилось отвалиться что-нибудь еще.       Весь остаток дня до самого перерыва Ибо периодически испытующе косился на коллегу, будто желая о чем-то спросить, но не решаясь, и в конечном итоге Цзань Цзинь не вытерпел: — Неужели я выгляжу настолько тщедушным, что представить меня в драке было настолько нереально? — спросил он, когда они с Ибо оказались вдвоем на общей кухне офиса.       Будучи застигнутым врасплох, Ван Ибо едва не подавился кофе, который только что сделал. Ему почему-то отчетливо казалось, что своё изумление он мастерски скрыл, и подобный вопрос стал для него сюрпризом. — Ну, как бы… — начал он, прокашлявшись. Сидящий напротив Цзань Цзинь уставился на него в упор, чем отчаянно мешал сформулировать роящиеся в голове мысли. — Нет, наверное. То есть, ты не выглядишь способным… — бровь Цзань Цзиня дернулась вверх, а Ван Ибо понял, какую чушь сморозил и замахал руками. — Я хотел сказать, что ты не выглядишь тщедушным, просто… — Он замер и резко выдохнул, смирившись с возникшим из ниоткуда скудоумием: — Да. Я не ожидал от тебя такого. Прости.       Он понуро уставился в чашку, барабаня по ней пальцами. Обидеть Цзань Цзиня ему совершенно не хотелось, но и смысла врать он не видел, особенно если был скомпрометирован в собственном удивлении. — Тут не за что извиняться, — мотнул головой Цзань Цзинь, улыбнувшись. Он наклонился вперед, заглядывая Ибо в глаза, которые тот спрятал за челкой. — Я всё прекрасно понимаю. Ты не первый, кто так думает, но определенно самый впечатлительный. Весь день ходил и сверлил в моем затылке дыру, а это, знаешь ли, немного напрягает. Вот, решил спросить напрямую, вдруг тебе есть, что сказать. — У тебя шпагат красивый, — внезапно для самого себя брякнул Ибо. И тут же стремительно вспыхнул, словно это была самая жуткая пошлость, сказанная им в посмертии.       Ага. После всего того, что он наговаривал Сяо Чжаню, он умудрился покраснеть с какого-то невинного комплимента. Молодец, Ибо.       Цзань Цзинь в начале недоуменно замер, хлопая ресницами, а затем расхохотался, прикрывая рот ладонью. — Какая прелесть, — простонал он, когда отсмеялся и утер выступившие слезы. — Шпагат у меня красивый, господи.       Ван Ибо сидел нахохлившимся малиновым птенцом и недовольно смотрел на Цзань Цзиня. Тот попытался придать себе серьезный вид, но не мог перестать улыбаться. — И эта мысль не давала тебе покоя всё это время? — спросил Цзань Цзинь. — Серьезно? — Нет, — буркнул Ибо. — Это просто вырвалось, и вообще… Неважно! Прекрати смеяться. Я думал, что имея в напарниках Лю-лаоши… — Я могу вообще ничего не делать и висеть у него на шее изящным украшением? — закончил Цзань Цзинь, хитро ухмыльнувшись. — Я этого не говорил. — Но ты так думал?       Ибо ничего не ответил и снова молча уставился в свою чашку. Цзань Цзинь же не выглядел хоть сколько-то оскорбленным — наоборот, не прекращал улыбаться. В этот момент в кухню вошел Бай Юй. У него странным образом торчали волосы, и вообще он имел весьма загруженный и взмыленный вид. Он рассеянно поздоровался и встал рядом с кофемашиной, собираясь с духом, чтобы приготовить себе нужный напиток. У большинства старых сотрудников общение с «адской отрыжкой современных технологий» вызывало приступы паники и головной боли. Они не знали, как подступиться к машине, не могли в ней никак разобраться и часто оставались с пустыми чашками, не сумев добыть себе даже дозу кипятка. Бай Юй, относившийся как раз к этой категории, всё же не терял надежды поладить с бездушной техникой, дабы не приходилось страдать рядом с ней по полчаса. Помощь других он героически отклонял, объясняя, что должен научиться сам. Вот и в этот раз, тяжко вздохнув, он начал шаманить над кофемашиной, погрузившись в процесс с головой.       Цзань Цзинь посмотрел в сторону Бай Юя полным сопереживания взглядом, словно тот на войну собирался, а не кофе себе сварить, и обернулся обратно к Ибо, желая продолжить разговор. Наличие посторонних его никак не смущало. — Знаешь, — вздохнул он, собираясь с мыслями и вспоминая, что хотел сказать, — буду откровенным — до того, как стать Смертью, я жил именно по такому принципу: висел на шее у сильных и богатых, прятался за спинами власть имущих. Иными словами, всячески соответствовал образу слабого красивого мальчика, тогда это было уместно. Если ты обычный придворный танцор, пускай даже всеми любимый и талантливый, то без чужой поддержки далеко не уйдешь, нужны покровители, — он пожал плечами. — Сейчас же всё не так. Хайкуань мой напарник, а не благодетель и покровитель. Я хочу быть достойным его, а не висеть балластом, вцепившись ему в штанину. То, что ты видел, является результатом долгой и упорной работы. Мне непросто давалось искусство фехтования, но я ощущал себя обязанным соответствовать ему, — Цзань Цзинь машинально посмотрел на свои ладони и тихо хмыкнул. — Да, руки у меня теперь далеко не такие нежные, как раньше. Сколько раз я их ломал, сколько разбивал в кровь, уж и не припомню всего. Было трудно. Очень. — Мне казалось, что Лю-лаоши боится, что другие могут тебя травмировать, — признался Ибо. — И потому занимается с тобой самостоятельно.       Цзань Цзинь на это лишь весело фыркнул: — Чего бояться? Я же не фарфоровая ваза, не разобьюсь.       Ван Ибо в ответ дернул плечом, мол, кто знает. — Хайкуань просто считает, что тренировать меня — это его прямая обязанность как напарника, — пояснил Цзань Цзинь. — Ему так удобнее контролировать мои успехи во владении мечом.       Промычав что-то невразумительное, Ибо перевел взгляд в сторону. Ему стало очень неловко от собственных мыслей, среди которых неоновой вывеской вспыхнуло подозрение, что слово «контролировать» в отношениях этих двоих фигурировало весьма частым образом. Пускай это не бросалось в глаза, но, поработав с ними и познакомившись поближе, Ибо на собственной шкуре прочувствовал энергетику Хайкуаня, заметил, как они ведут себя друг с другом. Хайкуань никак не ограничивал Цзань Цзиня, но его власть над напарником ощущалась довольно явственно. Она не была подобна заключению в тюрьме, когда шаг влево, шаг вправо — расстрел, нет. Это напоминало, скорее, своеобразную заботу и защиту, но с огромной примесью надзора. Словно Хайкуань переживал, что если он не будет следить за Цзань Цзинем каждую минуту, то всенепременно случится что-то страшное. При этом он доверял ему, иначе не пускал бы драться с демонами. В ответ Цзань Цзинь податливо подчинялся чужой направляющей руке, солнечно улыбался на каждое проявление такого вот контроля, когда Хайкуань мог просто взять его и пододвинуть к себе поближе. И присутствие Ван Ибо, смотрящего на это все огромными совиными глазами, его вообще никак не останавливало и не смущало. Большего при нем они себе не позволяли, но даже страшно представить, что у них может происходить за закрытыми дверьми, если обычные прикосновения были настолько переполнены чувствами и эмоциями.       Ван Ибо, не зная, что сказать и как продолжить разговор, замолчал. Все его силы сейчас уходили на то, чтобы прекратить размышлять о чужой интимной жизни. Со своей бы разобраться.       Цзань Цзинь правильно расценил возникшую между ними тишину и мягко поднялся со своего места. — Если вопросов больше нет, и комплименты моему шпагату тоже закончились, — Ибо стрельнул в него возмущенным взглядом, но Цзань Цзинь продолжил, как ни в чем не бывало, — то я, пожалуй, пойду. Отчеты сами себя не напишут. — Я через несколько минут подойду и помогу, — с готовностью отозвался Ван Ибо, а Цзань Цзинь, проходя мимо, положил ему руку на плечо и едва заметно сжал. — Можешь не торопиться, — сказал он, тепло улыбнувшись. — У нас есть пара часов, чтобы отдохнуть. Успеем всё сделать.       Он ушел, а Ван Ибо еще некоторое время смотрел ему вслед, думая о разной чепухе. Когда он вернулся к кружке с кофе, собираясь сделать глоток, Бай Юй, информация о присутствии которого уже благополучно стерлась из памяти, решил неожиданно подать голос: — Что, тоже словил когнитивный диссонанс? — спросил он, задумчиво разглядывая в чашке плод своих мучений и, видимо, затрудняясь с его идентификацией.       «Кофе это? Или какао? Или всё вместе? У этого есть название? Это же можно пить?» — читалась на его лице вереница вопросов.       Не сразу осознав, что к чему, Ибо замер истуканом, наблюдая, как Бай Юй решается пригубить непонятную коричневую муть. Когда до него дошел смысл чужих слов, он дернул уголком губ. — Не то, чтобы. Цзань Цзинь просто выглядит совсем безобидным… — Ну да, ну да, прямо как Илун, — кивнул Бай Юй, всё же отпив из чашки и незамедлительно поморщившись. — Он у нас тоже интеллигентный беззащитный мужчина, от которого невозможно спастись. И тоже чертовски красивый…       Удивленно приподняв брови, Ван Ибо ожидал продолжения рассказа или хотя бы пояснения, но ничего не последовало. Пребывая в какой-то странной прострации и неотрывно глядя в чашку, Бай Юй вышел с кухни, оставив Ван Ибо в одиночестве. Он выглядел настолько погруженным в собственные проблемы, что допытываться его казалось неуместно. Ибо буквально прочувствовал в нем собрата по несчастью. А точнее, по делам сердечным.       Видимо, не только у него выдалась трудная неделя.       Справедливости ради, если отбросить весь драматизм, для самого Ван Ибо неделя выдалась намного легче, чем он себе представлял. Работа шла гладко, Цзань Цзинь с Хайкуанем оказались весьма приятными и понимающими, никто его не донимал, не заставлял работать за троих. Он действительно сел читать огромный талмуд про нечисть, считая это личным достижением, да и Цзань Цзинь, серьезно воспринявший слова Хаосюаня о повышении уровня образованности Ибо, периодически рассказывал какие-то истории из их с Хайкуанем практики. Даже сбор душ проходил в рамках адекватности. И это с учетом того, что Хайкуань никак не стремился облегчить временному напарнику жизнь и не отбирал им случаи попроще.       Пожалуй, только один факт чрезвычайно беспокоил Ван Ибо — в течение всей недели он так ни разу не пересекся с Сяо Чжанем. Вообще. Даже краем глаза не увидел. Сяо Чжань избегал его, подобно скользкому угрю, просачиваясь сквозь пальцы. И делал это мастерски. Ван Ибо старательно рыскал по офису каждый день, расспрашивал коллег, стучался в квартиру, устраивал засаду в общем офисе, подолгу протирая там штаны, но всё оказалось бестолку. Наблюдающая за его страданиями Сюань Лу однажды обронила, что видела Сяо Чжаня с огромной стопкой документации в руках. Кажется, тот не просто скрывался, а перманентно пропадал в поле, нагрузив себя работой. — Не принимай близко к сердцу, он таким образом сублимирует, — махнула она рукой. — Вернется к тебе твой Сяо Чжань, никуда не денется.       Рядом стоящий Цзи Ли ехидно захихикал, прикрываясь веером. — Или он вернется ко мне, и я приму его с распростертыми объятиями, — заверил он и покосился на мрачного Ван Ибо. — А еще всегда можно попросить о переводе в другой отдел. Чтобы даже случайно не пересекаться.       Ван Ибо никак не реагировал на подобные нападки, которые сыпались на него пачками. Чувствуя благодатную почву для злорадства, Цзи Ли буквально воспрял духом и ходил по офису с видом коронованного победителя. После своей выходки с обрезанием волос, он больше не изображал страдающего подростка и решительно сменил имидж: подобрал современные вещи, сделал модную укладку. Он прекратил устраивать истерики Ван И Чжоу, отдавая всего себя теперь новой цели — довести Ван Ибо до белого каления. Подойти к этому делу он решил старательно и со вкусом, так что страдали теперь вообще все, а не только жертва репрессий. Даже его вечный товарищ Юй Бинь однажды не вытерпел и посоветовал Цзи Ли сходить и потрахаться где-то физически, дабы прекратить трахать их тут всех ментально. От этого невинного (для него так точно) высказывания Цзи Ли внезапно взвился злобной фурией. Он послал коллег в пешее эротическое путешествие и удалился, нервно обмахиваясь веером. Никто тогда так и не понял причину столь странной реакции, поскольку Цзи Ли раньше никогда не реагировал на комментарии относительно своей ветрености хоть сколько-то остро. Но разбираться ни у кого желания не возникло. Мало ли что взбредет в голову их любимому маленькому скандалисту, а собственное спокойствие дороже.       Во всем коллективе, пожалуй, только один Ван И Чжоу смог вздохнуть с облегчением, когда вся стервозность Цзи Ли перенаправилась с него на Ван Ибо. Это было видно невооруженным взглядом. У него даже морщинка между бровей немного разгладилась, и выражение лица стало чуточку спокойнее. Ван Ибо, который уже успел проникнуться талантом Цзи Ли действовать на нервы, прекрасно понимал мужчину. Это затишье им воспринималось как передышка, грех не воспользоваться. О Ван И Чжоу всегда отзывались как о натуре импульсивной и несдержанной, именно на это Цзи Ли всегда и ссылался в своих жалобах, притворяясь жертвой жестокого насилия. Только вот Ван И Чжоу никогда и пальцем не смел трогать мальчишку, дав волю рукам лишь единожды. Но это не мешало Цзи Ли постоянно вспоминать об этом случае и называть напарника страшным мужланом. Иногда, грешным делом, Ван Ибо думал, что, возможно, Ван И Чжоу все же стоит пару раз дать Цзи Ли по шее. Сугубо в воспитательных целях. Но нет. Мужчина злился, кипятился, краснел, повышал голос, но не прикасался, как бы отвратительно Цзи Ли себя с ним не вел.       Однако, несмотря на все старания Цзи Ли, чужое злорадство занимало самое последнее место в списке интересов Ван Ибо. Он отгородился от этого стеной, всячески игнорируя. Ничто не могло для него превзойти желание вновь увидеться с Сяо Чжанем, поговорить с ним, разобраться, обсудить. Хоть что-то сделать, в конце концов. Ван Ибо скучал и под конец недели уже даже не видел смысла это отрицать. Боялся, что будет скулить под дверью Сяо Чжаня? — Ну, он скулил. Просто у себя в квартире, сидя с ногами на диване и обхватив руками колени. Он и сам не подозревал, насколько глубоко в него успел проникнуть этот человек, а теперь, в его отсутствие, в полной мере это прочувствовал. — Ну, попадись мне только, — бурчал он сквозь зубы, когда тоской накрывало особенно сильно. — Сяо Чжань, какой же ты говнюк.       Ибо считал часы до конца отпущенной им недели, в ярких красках представляя, что сделает при встрече с Сяо Чжанем. И когда его, наконец, вызвали в кабинет Хаосюаня, он ворвался туда с видом голодного льва, готового схватить добычу в лапы и стремительно удрать с ней к себе в норку. Но никого, кроме самого начальника, в кабинете он не обнаружил.       Хаосюань сидел среди бумажного завала и задумчиво гладил подбородок. Он так увлеченно разглядывал документы, что даже не сразу обратил внимание на появление сотрудника, который смиренно ожидал, сложив ручки за спиной и нетерпеливо перекатываясь с пятки на носок. — А, Ван Ибо, — рассеянно пробормотал Хаосюань, переводя на него взгляд. — Как ты быстро. Все бы так на вызовы являлись, а то иногда по полчаса ждать приходится…       Закусив нижнюю губу, Ибо промолчал. Понятно, что он планировал увидеть здесь Сяо Чжаня, потому так спешил. — Слушай, тут такое дело, — Хаосюань явно был погружен в размышления. Он не сиял ухмылкой и не испускал вокруг себя ауру хитрой обаятельности. Да и выглядел каким-то отрешенным, — тебе придется поработать с Цзань Цзинем и Хайкуанем еще несколько дней.       Ван Ибо показалось, что он ослышался. В голове, где только что шумел рой мыслей по поводу заготовленной пламенной речи, предназначенной Сяо Чжаню, резко стало пусто. Он стоял, словно мешком ударенный, и на то, чтобы произнести хоть слово, ему потребовалось очень много усилий. — Что? — переспросил он заторможенно и тихо.       Отложив стопку бумаг, Хаосюань устало вздохнул, глядя на оставшуюся кучу документов. — Сяо Чжань попросил еще пару-тройку дней поработать в одиночестве, — услужливо объяснил начальник, совершенно не замечая происходящих метаморфоз на лице своего сотрудника и его хищного прищура. — Я ему разрешил. Он так отчаянно шпарит за десятерых, что грех было не воспользоваться. Да и у тебя всё неплохо. Вы втроем вполне сработались, продуктивность отдела не упала. Так что не вижу никаких проблем, если ты еще немного побудешь в чужих заботливых ручках. Я прав? — Ага, — выдавил из себя Ибо, сквозь зубы, чувствуя подступающее негодование. — Совершенно никаких проблем. — Ну и замечательно, — насквозь фальшивым радостным тоном заключил Хаосюань, игнорируя все признаки недовольства в голосе подчиненного. На перекошенное лицо он тоже намеренно не обратил внимания. — Это всё, что я хотел тебе сказать. Больше не задерживаю. Если есть претензии — сам знаешь, что делать.       И он притянул к себе новую пачку бумажек, тихо бурча под нос что-то по поводу своей чертовой чуйки. Ван Ибо едва заметно вежливо кивнул, хотя Хаосюань уже про него забыл, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, уставившись перед собой тяжелым прожигающим взглядом. Если бы его сейчас кто-то увидел, то, вероятно, мог бы испугаться. Злость, отчаяние, досада и гребанная неудовлетворенность захватили его изнутри, заставляя сжать до боли кулаки.       Получается, Сяо Чжань и правда не хочет возвращаться к нему? Они больше не будут работать вместе, и момент, когда его насовсем поставят в пару с кем-то другим — всего лишь вопрос времени? — Блять! — очень емко и от всего сердца выругался Ибо.       Вот ну нельзя было по-человечески сказать всё сразу, честно?! «Ван Ибо, иди на хрен! Только не на мой, а на метафорический!». Он ждал всю эту гребаную неделю, он думал о нем каждую свободную минуту, надеялся всё уладить! А что в результате? Ничего!       Прощальный поцелуй и вагон душевных терзаний в придачу.       «Таков твой ответ на мои чувства, да, Чжань-гэ?».       Ван Ибо плохо помнил, как прилетел к себе в квартиру. На периферии сознания отметил, что пнул ногой маленький кофейный столик, перевернув его, и разбил в нем стеклянную столешницу. Он запустил в стену парочку многострадальных наград, которые не успел разгромить неделю назад. Весь выстроенный логический поток успокаивающих мыслей, призванный держать его в равновесии и не бушевать, подобно эмоционально нестабильному подростку, пошел к чертям. Ибо злился и чувствовал себя обманутым.       Забывшись на мгновение, он схватил новый кубок и, развернувшись к окну, швырнул его точно в стекло. Награда ударилась с глухим звуком и отлетела обратно, едва ли не Ван Ибо в лоб, оставив после себя на покрытом матовой пленкой стекле ни царапины.       Ван Ибо, тяжело дыша, посмотрел на окно долго и мрачно. В голове заполошно суетились совершенно бессвязные мысли, вызывая только болезненное раздражение. Повинуясь странному порыву, Ибо схватил свой меч и подошел к окну. Если бы его в тот момент спросили, чем он думал, он бы сказал, что не думал вообще. Просто сделал.       Просто достал косу и с размаху разбил ею странное противоударное стекло.       Вначале ничего не происходило. За стеклом клубился белый, словно густое молоко, непроглядный туман. Ибо подошел ближе, все еще снедаемый гневом и обидой, но всё же чувствуя легкий интерес. Он протянул руку, желая дотронуться до белой дымки, как вдруг осколки стекла, лежащие на подоконнике, зашевелились. Мелко задрожав, они неспешно поползли к оконному проему, словно их туда засасывало пылесосом, и исчезли внутри. При этом раздался дикий грохот.       Испугавшись, Ибо отшатнулся. Он запнулся о ножны собственной косы Смерти, рухнув на задницу, и уставился на окно, пространство вокруг которого стало искажаться. Оконную раму, стену и подоконник будто стало затягивать следом за разбитым стеклом. Кажется, вся квартира собиралась вытечь наружу, подобно сырому яйцу через дырку в скорлупе. Через пару секунд мимо головы Ван Ибо пролетел его торшер, сила притяжения, затягивающая все в дыру, усиливалась с каждой секундой. Почувствовав, что и на него это начинает действовать, Ибо вскочил на ноги, схватил косу и вылетел за дверь, поспешно захлопнув её за собой и прижавшись к ней спиной.       В квартире что-то загромыхало, а дверь начала вибрировать. Осознав, какую великую глупость он только что совершил, Ван Ибо на полной скорости понесся в общий кабинет за помощью.       Вот потому-то Сяо Чжань и не хочет работать с тобой, Ибо. Ты идиот!