***
Ему разрешили остаться в ее палате. Не то чтобы разрешили, он просто наотрез отказался уходить. Целительница вначале поругалась, потом что-то проворчала про «такого же Поттера», и ушла, сказав ему напоследок, чтобы не вздумал прикасаться к Софии, если хочет, чтобы она была в порядке. Простояв еще неизвестное количество времени возле кровати, гипнотизируя Софию взглядом, призывая ее очнуться, он опустился в кресло. Взгляд сразу наткнулся на букет белоснежных роз, стоящий в стеклянной вазе на тумбочке. Длинные толстые стебли перевязаны зеленой лентой, на кончике которой виднелся маленький клочок пергамента. Сириус поднялся и подошел к тумбочке. Взяв пергамент в руки, он его развернул, замечая лишь три знакомые буквы. — Кто бы сомневался, — чуть слышно произнес он. Удивительно, а он даже привычной ревности не ощутил. Вполне естественно, что Регулус волнуется, и приходил к ней. А вот на Сириуса он наверняка зол. Он только сейчас вспомнил о том, как поступил с братом, прежде чем их перенесло в поместье Лестрейнджей. Но Сириус так поступил исключительно в интересах Регулуса и вину за собой не чувствовал. Вернувшись в кресло, он задумался над словами целительницы. Бланк придет в себя и ей нужна будет защита. В Хогвартсе ей ничего не грозит, тем более, он всегда будет рядом. А вот после школы он, как и планировал, закроет ее в поместье в Блэкпуле. Он даже переступит через свои принципы и возьмет разработки своего отца по защите дома. Орион Блэк всегда был известен своей маниакальной одержимостью по защите семьи и дома в частности. Их родовое гнездо на площади Гриммо окутано такой магией, которая нигде никогда не изучалась. Только Сириус и Регулус знали эти чары, Орион даже Вальбургу не посвящал в свои дела, считая, что это не женское дело. Отец вдалбливал эти знания в головы своих сыновей с самого детства, и постоянно говорил, что семья — это самое главное, и ее защита должна стоять на первом месте. Сириус тогда и предположить не мог, что ему понадобятся эти знания. Предположить не мог, что появится человек, защита которого будет стоять для него на первом месте. Поместье дяди и так хорошо защищено, но с защитой отца оно будет поистине самым безопасным местом. И Софию там никто не найдет. Ни Белла, ни Пожиратели, ни сам Волан-де-Морт. И еще, подумав, он решил, что преподаватель ей не особо и нужен. Он сам сможет ее обучить всему необходимому. Его отец, еще до поступления Сириуса в школу, брал для него лучших преподавателей, которые развивали его способности и учили контролировать магию. Так что он знает, что нужно делать.***
Следующие сутки ее палату он не покидал. Ему даже еду прямо к ней приносили. Сириус не рисковал выходить, переживая, что его больше к ней не пустят, стоит ему за порог выйти. И его целитель приходил к нему прямо туда. Его шрам на груди постоянно ныл и тянуло. Создавалось впечатление, будто нож все еще находится внутри. Целитель капал на тонкий белый шрам, в пару дюймов длинной, какой-то микстурой и говорил, что избавиться от него окончательно не удастся, но яд уже практически вывели, и со дня на день болезненные ощущения пройдут. А на следующий день к нему пустили и Джеймса. Он принес Сириусу его волшебную палочку, которая, как оказалась, находилась в его палате, и чистую одежду. Он, точь в точь, как Сириус двумя днями ранее, вытаращился на Софию, остановившись посреди комнаты. — Что с ней? Сириус в двух словах ему объяснил, не вдаваясь в подробности, и сам обратился к другу с вопросом: — Как там в школе дела? Джеймс вдруг поменялся во взгляде и опустился в одно из кресел. — Паршиво всё. Он рассказал ему о Северусе, о его плане и о том, что они сейчас на людях делают вид, что в ссоре. Сириус подумал, что лично ему вид такой делать не придется. Прощать Северуса он не собирался. Конечно, подробностей он не знал, но ему достаточно и того, что Эйлин Принц всю жизнь провела в окружении Пожирателей, поэтому ничего удивительно, что она пострадала от их рук. Куда удивительнее, что Северус сделал неправильный выбор и долгое время скрывал это от них. Сириус не удивился бы, если бы узнал, что Северус всерьез подумывал перейти на сторону Пожирателей. Иначе он не видел смысла скрывать тот факт, что Эйлин прокляли Пожиратели. А может в нем это говорит София, которая долгое время капала ему на мозги, намекая, что Северус что-то задумал совместно со слизеринцами. И злость на себя, за то, что не поверил ей. Но это оказалось ещё не всё. Когда Джеймс сказал, что Эшли мертва, Сириус сразу заподозрил неладное. Ведь еще месяц назад он знал, что к хижине близко подобрались волки. Почему он никому не сказал? Или сказал? Ему было жаль Эшли. Ведь он с ней подружился еще в тот день, когда она к нему подошла, чтобы спросить, как сблизиться с Ремусом. Она краснела, заикалась и смущалась. В тот день он даже время свидания с Бланк перенес, чтобы составить с Грин подробный план соблазнения Ремуса. Тот вечер оказался весьма веселым. Наверное, именно тогда, в действительности, пошатнулось его убеждение, что между мужчиной и женщиной не может быть дружбы. Грин не стала ему другом, но ему было приятно общаться с ней. Она была легкой и ненавязчивой. У Сириуса она ассоциировалась с шоколадным печеньем и легким, переливчатым смехом. С вечной косой на плече и искрящимся, прозрачным и искренним взглядом. Но больше чем Грин, ему было жаль Ремуса. У него сердце болело за друга, понимая, что он наверняка винит во всём себя. И понимая, что он, на самом деле, ни в чем не виноват. И понимая, что он сам бы не вынес смерть близкого человека.***
Когда с Софии снимали магическую пелену, собрался целый консилиум. Всем было интересно посмотреть. Как понял Сириус, такое явление и правда было очень редким. Он стоял в первых рядах, когда после продолжительной зачитки сложного заклинания пелена вдруг впиталась в кожу Софии, и не дышал, ожидая, что она вот-вот очнется. Но время шло, а она продолжала лежать, не шелохнувшись. Только она вдруг начала набирать цвет. Кожа становилась мягкого светлого оттенка, а в волосах замерцали золотые отблески, отражаясь от десятка свечей, парящих под потолком. — Софи, — он уже протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, как ее перехватили. — Не трогай, — все та же целительница устремила на него суровый взгляд. — Почему она не просыпается? С ней всё в порядке? — спросил он. Но ему никто не ответил. Крупный целитель оттеснил его от кровати и стал вполголоса о чем-то переговариваться с целительницей. Сириус уже хотел взорваться гневной речью, требуя немедленно привести Софию в чувство, как к нему повернулась целительница: — Будить ее нельзя. Она очнется в ближайшее время. Сама, Блэк, — добавила она, предвидя его вопрос. Основная масса целителей ушла, так и не дождавшись ничего интересного, а в палате остался один дежурный целитель. Как подозревал Сириус — только из-за него. Не будь здесь свидетелей, он бы, наверное, не сдержался и разбудил Бланк прямо сейчас. Но под цепким взором целителя ему пришлось смирно сидеть в кресле. Время тянулось невыносимо медленно. Ему казалось, прошел не один час, но минутная стрелка сдвинулась лишь на пару делений. Хотелось хотя бы прокричать ее имя, но целитель зачем-то держал палочку в руках и не спускал с него взгляд, и Сириус не рисковал нарушать покой Бланк. Он поочередно бросал взгляды на Софию, на часы и на целителя, как вдруг… — Блэк… Первая мысль — почудилось. Но — нет, она открыла глаза и смотрела прямо на него затуманенным взглядом. — Софи, — он тут же подорвался с места, устраиваясь на краю кровати возле нее и поднимая ее за руки, — Мерлин, Софи, наконец-то… Он целовал всё подряд, что попадалось, ее руки, ее лицо, глаза, губы, волосы. Оставляя на ней множество невесомых поцелуев, будто проверяя, что это и правда она, что она жива. Что она здесь, с ним. — Софи… — Сириус. Отстранившись от нее, он посмотрел в ее глаза, в которых, словно по щелчку пальцев, вспыхивал огонь и появлялось сознание. — Сириус! Она легко подалась вперед, заключая его в крепкие объятия, обнимая его за шею и прижимаясь к нему всем телом. — Бланк, — выдохнул он, утыкаясь лицом в ее волосы и расплываясь в глупой улыбке. Разве можно так скучать по человеку? Разве бывает так, что ты его обнимаешь, целуешь, а тебе все равно его катастрофически не хватает? И ты надышаться не можешь его запахом. Смотришь в его глаза, и насмотреться не можешь. Всё мало, и хочется еще и еще. — Софи, — он будто впервые смотрел в ее лицо, на котором дрогнула неуверенная улыбка, но на котором вполне уверенно пылали глаза. Но не успел он на нее насмотреться, его снова прогнали на злосчастное кресло. Опять собралась орава целителей, которые слишком долго, по мнению Сириуса, над ней колдовали. Их вдвоем оставили лишь спустя пару часов. И Сириус, недолго думая, скинул ботинки и забрался к ней на кровать. — Бланк, — он сжимал ее в своих объятиях с такой силой, что, глядишь, и раздавит, — прости меня, — добавил он едва слышно. — Никто. Никто больше не причинит тебе боль. Никогда. Обещаю… — Сириус… Он чуть отстранился, попутно потеревшись щекой о ее лицо. Она долго смотрела в его глаза, а потом резко приподнялась и одним движением задрала на нем футболку, устремив взгляд на шрам. Сириус успел увидеть, как в ее глазах что-то мелькнуло, то ли испуг, то ли злость, а в следующую секунду ваза с цветами со звоном разлетелась на множество мелких осколков. Она дернулась, по инерции зажмуривая глаза и прижимаясь к нему. Сириус сразу сел, обхватывая ее за плечи. — Бланк, всё хорошо, — он легонько тряхнул ее за плечи, заглядывая в глаза. — Софи, слышишь? Всё нормально. Она ему ничего не ответила и только кивнула, оглядывая осколки. Взяв палочку, Сириус их все убрал. Он лег обратно и за руку притянул ее к себе, обнимая. — Это Рег цветы принес, — сказал он, чтобы хоть чем-то ее отвлечь. — Регулус? — она сразу устремила на него взгляд, приподнимая голову. — Где он? — Он в школе… — С ним всё хорошо? У Лестрейнджей его не было? — с волнением спросила она. Нет, ревность все-таки никуда не ушла, давая о себе знать поднявшимся неприятным чувством в груди. Через силу натянув улыбку, Сириус ответил: — С ним всё нормально. У Лестрейнджей его не было. София облегченно выдохнула и чуть улыбнулась, обратно устраиваясь на его груди головой. А Сириус, пока она не видит, позволил себе закатить глаза и скорчить недовольное лицо. И всё-таки, в душе оставалось еще что-то помимо ревности. И Сириус должен об этом сказать. Это было бы правильно. — Это Рег тебя нашел, — сказал он. — Без него ничего бы не вышло. Он рассказал ей о том, как пытался найти ее. И о том, что Регулус тоже делал три попытки, последняя из которых, наконец, увенчалась успехом. И о том, что он усыпил собственного брата ради его же безопасности. — Хотя он, наверное, это не оценит, — произнес Сириус, думая о том, что брат вряд ли встретит его в школе с распростертыми объятиями. Но София, к счастью, полностью поддержала его, согласившись, что Регулусу нельзя было там появляться. Они полночи проговорили, не отрываясь друг от друга и лёжа в обнимку. Он рассказывал ей всякие глупости, пытаясь ее отвлечь. И обходил новости о Северусе и Ремусе. Целители сказали, её сейчас лучше не тревожить, в том числе плохими новостями. Но что бы он ни говорил, она оставалась непривычно тиха и молчалива, лишь изредка отвечая в ответ. И только глаза неярко мерцали в темноте и смотрели на него не отрываясь. А Сириус в этом винил себя, каждую минуту представляя, что ей пришлось пережить. Он спустился чуть ниже, оказавшись прямо напротив ее лица, желая поцеловать, но резко замер, остановившись взглядом на тонком белом шраме, который пересекал ее нижнюю губу. На розовых пухлых губах он заметно выделялся. Сириус не сказал бы, что это её портит, хотя и понимал, что ей это уверенности в себе не добавит. А София, кажется, заметив его взгляд, закусила нижнюю губу, пытаясь спрятать этот шрам. Но он тут же прижался к ней губами, требовательно целуя. И чувствуя, как она сопротивляется. Она отстранилась и подняла на него напряженный взгляд, прикасаясь пальцами к шраму. — Тебе больно? — он перехватил ее руку, отнимая ее от губ. — Нет. Он приподнялся на локте и навис сверху. Обхватив ладонью ее лицо, он посмотрел ей в глаза. — Ты ведь знаешь, что для меня никого прекраснее нет? — шепотом произнес он и провел большим пальцем по ее нижней губе, останавливаясь на шраме. — Знаю, — ответила она, не моргая глядя в его глаза. Склонившись еще ближе, он кончиком языка провел по губе, задержавшись на тонкой полоске шрама, и обхватил губами ее нижнюю губу, ожидая от нее ответной реакции, целуя ее мягко и ненастойчиво. И чувствуя, как она в следующий момент расслабляется и отвечает ему. Бланк давно уснула, а ему сон так и не шел. Он так и продолжал лежать, крепко прижимая ее к себе и не в силах отвести взгляд от ее лица, запустив руку в ее волосы. И всё размышлял, в какой вдруг момент она стала так важна для него? В какой момент он перестал видеть жизнь без нее? Может быть, когда она исчезла в камине, и он понял, что даже один день без нее — пытка. Или, может быть, когда они сидели на берегу в Блэкпуле и он показывал ей свое созвездие. Или когда она призналась ему в любви. Смотрела на него горящим взглядом и сказала те слова, от которых у него всё замирало внутри, от осознания, что это самое ценное. Или когда она приковала его к кровати — или же чем-то невидимым приковала его к себе. Или когда он впервые поцеловал ее, вспоминая, что в тот момент у него что-то слетело в душе. Или в тот день, когда впервые услышал ее голос, который пел на французском. Или когда она сломала его метлу, а он бежал за ней под проливным дождем. Или когда к нему в руку впервые скользнула шелковая голубая лента. Или когда она шла к столу Слизерина и бросила на него острый, разрезающий воздух, взгляд, запустив необратимый процесс. Она появилась в его жизни словно гром среди ясного неба. Перевернула всё вверх дном в его душе. И заставила поверить в то, во что он никогда не верил, ничего не требуя взамен. А сколько они времени зря потеряли, потратив его на ненависть, злость и детские обзывки. Сколько времени он боролся с собой и со своими чувствами. Наверное, ни за одну девушку столько не сражались, сколько сражался он со своим собственным сердцем. А она всё равно победила, ничего при этом не делая. Но даже если бы был шанс всё изменить, вернуться в прошлое и вправить себе мозги, чтобы не терять зря время, он бы не стал ничего менять. Так и оставил бы их жизнь. С каждой ссорой, с каждой стащенной лентой и брошенной гневной фразой. Со сломанной метлой, со всеми отработками. И с овсянкой на его голове. С их первой и последней дуэлью, когда ей удалось залезть в его мозги. С ненавистью во взглядах и с сумасшедшей страстью в поцелуях. С теми днями, когда она сидела у Хагрида и целовала черного пса в непослушную морду. И с теми ночами, которые они проводили в ее парижской спальне, не в силах насладиться друг другом. И с тем временем, которое они провели в Блэкпуле. Тем временем, когда они были одни в целой вселенной, и никто им больше не был нужен. Наверное, не каждому так везет, встретить такого человека. Который будет волновать тебя. Мысли о котором будут будоражить до кончиков пальцев. Поцелуи которого будут вызывать целый ураган в душе. Который станет для тебя дороже самой жизни. Она в один момент стала для него всем. Стала смыслом его жизни. Стала его душой. А на меньшее он и не согласен. Если и верить в любовь, то только в ту, что с первого взгляда. Если и верить в любовь, то только в ту, что навсегда. — Я люблю тебя, Софи, — прошептал он, оставив невесомый поцелуй на кончике её носа. Оказалось, так просто это сказать. Ведь он действительно любит. Всем сердцем и душой. Любит так сильно и отчаянно, как не может себе позволить человек. А он любит. Всю её без остатка. Любит каждую ее родинку на теле, любит ее яркие ленты в волосах. Любит ее изящество в движениях и резкость в словах и суждениях. Любит то, как она на секунду задерживает дыхание, прежде чем рассмеяться. Любит ее тонкие руки и длинные пальцы, из-под которых звучит его любимая музыка. Любит ее безумные игры, будь то бесконечные прятки от него по всему Хогвартсу, или же изощренные игры в постели. Любит ее глаза и отражение звезд в них. Любит ее огонь внутри и то, как она заставляет его гореть вместе с ней. От прикосновений, слов и взглядов. И любит то, что она напоминает ему дышать, когда он об этом забывает, глядя в ее глаза. Любит сильнее, чем это можно представить. Он только сейчас заметил, что весь дрожит. Не иначе, как от переполняющих чувств. Ведь так всегда было. Его всегда трясло рядом с ней. От злости, от гнева, от страсти, от переполняющей нежности. А сейчас, очевидно, от любви. Он чуть усмехнулся, представляя, что услышь Бланк его мысли, назвала бы его глупым романтиком или еще чем-то непотребным. И когда он только успел стать таким непозволительно чувствительным? Какой кошмар. Только вот он, впервые за много дней, впервые за много месяцев, от этого нового открытия вдруг почувствовал удивительное умиротворение в душе.***
В Мунго они провели еще пару дней. София быстро шла на поправку, хотя, по словам целителей, ей предстоит долгий период реабилитации, и еще дольше ей придется учиться пользоваться магией. А сейчас её поят всевозможными успокаивающими настойками, чтобы магических всплесков не происходило. В один из дней к ней заходил Дамблдор. Сириус пропустил этот момент, он в это время был у целителей. А когда вернулся, директор уже уходил. Сириус вышел его проводить, чтобы сказать, что какие бы советы не давали целители, София вернется в школу. Дамблдор на это ответил, что решать это будет сама Бланк, но он не против, чтобы она доучилась. Сириус успокоился — он переживал, что директор может послать ее куда подальше, если узнает, что до этого момента она и колдовать-то не умела. А вечером он вернулся в свою палату, чтобы забрать свои немногочисленные вещи — завтра утром им можно будет вернуться в Хогвартс. Он надел на себя свою любимую кожаную куртку и застегивал на запястье ремешок от часов, когда к нему вошла Бланк. Поверх больничной пижамы на ней надета, неизвестно откуда взявшаяся, слизеринская мантия. — Я поговорил с целителями, они тебя завтра могут отпустить в Хогвартс, при условии, что будешь регулярно ходить к Помфри на осмотры, — сказал Сириус, за руку притягивая к себе и обнимая. — Да? — как-то слишком взволнованно спросила она, не поднимая глаз и глядя куда угодно, только не на него. Он прижимал ее к себе и чувствовал, как быстро бьется ее сердце, и это, казалось, не предвещало ничего хорошего. — Да, — улыбнулся Сириус и, обхватив пальцами ее подбородок, приподнял голову, заставляя посмотреть на него. Он не понимал, с чем связано волнение, отчетливо виднеющееся в ее глазах. Возможно, она просто боялась возвращаться в школу. — Вернемся, в твою спальню перееду. Гринграсс и Дриффит пусть делают, что хотят. Лично мне они мешать не будут… — Сириус, — перебила она. — Софи? — спросил он, вскинув брови, когда молчание стало затягиваться. — Я не вернусь в Хогвартс… Он чуть нахмурился, но тут же улыбнулся. — Ты хочешь сразу отправиться к Блэкпул? — он задумался, но лишь на мгновение. — Это можно устроить… — Нет-нет, подожди. Наверное, надо было сразу сказать. Она отпустила его и отступила на шаг, с непонятной тревогой глядя в глаза. — Сказать о чем? Бланк слишком долго молчала. Слишком долго смотрела в его глаза, не моргая. Он слишком долго не дышал. Слишком. — Темный Лорд мне сказал, что Джо жив.