Marauders

      Ремус Люпин       Ремус был совершенно разбит. Мучительные дни тянулись невыносимо медленно.       Единственное, где он находил утешение — это сон. Крепкие настойки мадам Помфри для сна без сновидений стали для него спасением. Чтобы хотя бы на несколько часов выпасть из этого гнетущего состояния вины, что пожирало его изнутри.       Но стоило ему проснуться, стоило открыть глаза, и он вновь проваливался куда-то вниз. Он словно завис в невесомости, и никак не мог сдвинуться с места. В голове не осталось ни одной мысли, а душу изъедала болезненная тоска и чувство вины.       Виски сдавливало со страшной силой, словно тисками, руки и ноги его не слушались, а сердце беспрестанно ныло. На лице, кажется, навечно, отпечаталось выражение скорби и ненависти. А в глазах полнейшая пустота — заглянешь в них, и будто нет там никого.              Ремус ненавидел себя. Всей душой ненавидел себя и монстра, живущего внутри. Монстра, который доставляет ему столько страданий всю его сознательную жизнь.       Монстр лишил его детства, заставив жить взаперти и в изоляции. Он лишил его обычных радостей жизни. Лишил возможности заводить друзей, без страха однажды убить их. Лишил возможности быть любимым и счастливым.       Ремус всю жизнь живет в лишениях, которые одно за другим оставляют глубокие раны в душе. Он совсем недавно лишился матери, которая ушла из этого мира, мучаясь и страдая. И сейчас он лишился и Эшли.       Лишился Эшли, которая дарила ему столько тепла и ласки, сколько он за всю жизнь не получал. Которая показала, что и его тоже может кто-то искренне любить.       И чем он ей ответил? Жестоко и беспощадно убил её.       И как только он мог поверить, что достоин любви? Как мог поверить, что способен жить, радоваться и любить, как обычный человек? Ведь он им не является.       Он знает и всегда знал, что он опасен для любого человека. Что от него надо держаться подальше. И, тем не менее, позволил себе привязаться к человеку. Позволил Эшли быть с ним рядом, прекрасно осознавая все риски.              Ему нет прощения, Ремус это понимал. И что бы не говорили другие, он себя никогда не сможет простить за это. Потому что смерть Эшли исключительно его вина.       Хотя другие и пытались это оспорить, взяв на себя вину за её смерть.       После похорон он разговаривал с профессором Дамблдором, и даже он сокрушался и винил себя в недостаточной защите замка. Ведь школу студенты не должны покидать ночью и ему надо тщательнее за этим следить.       Даже Хагрид себя винил в случившемся. Говорил, это он не один месяц гнал стаю волков на север, чтобы освободить больше площади леса для своих личных монстров.       И Джеймс туда же. Ремус слышал, как он говорил Лили, что это он виноват. Будто это его, Джеймса, вина, что он подтолкнул Ремуса к отношениям с Эшли.       Глупые и нелепые отговорки. Вполне очевидно, что не свяжись Эшли с ним, она бы никогда не оказалась в лесу в полнолуние.       Не оказалась бы там и сейчас была бы жива.       Она заплетала бы свои длинные волосы в косу, звонко смеялась и улыбалась. Она всегда улыбалась, губами или только глазами, но всегда. Будто радовалась каждому дню и каждому прожитому моменту. Казалось, ничто её расстроить не может.       А Ремус взял и разрушил это. Сломал её жизнь. Погубил.              

***

      Он смертельно устал. Устал притворяться нормальным и хорошим человеком. Устал стараться и чего-то добиваться, чтобы доказать, что он чего-то стоит, себе и другим. К чему это? Если его жизнь обречена. Если его не ждет ничего хорошего. Если он только губит жизни своих близких и любимых людей.       Хотелось закончить это раз и навсегда. Закончить страдания его друзей, которых он заражал своей болью, закончить свои собственные муки.              Только ему всегда мешали.       Джеймс с Лили практически не отходили от него, и по очереди держали караул возле него.       Его почти никогда не оставляли одного. Будто и правда боялись, что он с башни прыгнет. А эта навязчивая мысль не покидала голову Ремуса. Единственное, что его держало от самоубийства — это отец. Он не перенесет смерти сына, Ремус это знал, и уйдет вслед за ним. А быть виновником еще одной смерти ему совсем не хотелось.       Сколько раз он сидел на покатой верхушке гриффиндорской башни и вглядывался вниз, где из забора торчали острые пики. Его туда тянуло магнитом. Что-то звало его туда и голосом Эшли говорило, что как только закончится его жизнь, он сможет встретиться с ней, там, за чертой.       И стоит только в голове мысли промелькнуть — сделать шаг, оттолкнуться от края, всегда появляется Джеймс или Лили, а призрачный голос Эшли тут же смолкает.       Ремусу в этот момент хочется выть от тоски. Он не хочет, чтобы голос Эшли исчезал, хочет хотя бы так его слышать. Но он и виду не подает. Сил выказывать хоть какие-то эмоции совершенно не осталось.              Поначалу Ремуса раздражало общество Джеймса и Лили. Он видел и чувствовал их жалость к нему. Замечал их тоскливые взгляды и переглядки за его спиной. Ему и так было тошно, а то, что он доставляет неловкости еще и им, лишь больше угнетало.       Но когда вернулся Сириус, стало немного легче. Джеймс уже часть времени проводил с ним, и не так часто докучал Ремусу. Зато Лили стала чаще бывать рядом.       Через какое-то время они перестали смотреть с жалостью, и все время пытались его чем-то занять или отвлечь.       Джеймс постоянно вытаскивал его на улицу и один раз даже уговорил его полетать вместе с ним. Ремус согласился только потому, что надеялся, Джеймс быстрее отстанет. Спорить с ним себе дороже. Хотя он должен был признать, бесцельный полет вокруг поля для квиддича хорошо проветривал голову.       А еще Джеймс постоянно строил планы. Планы о том, как они вступят в какое-то тайное общество, о котором он все пытался разузнать, но безрезультатно. Планы, как они разделаются с Волан-де-Мортом и покарают всех Пожирателей. А после этого они всей компанией рванут в Италию на заслуженный отдых.       Ремус всегда его слушал с самым безразличным выражением лица. Казалось, он больше не способен испытывать какие-либо эмоции.       И когда Джеймс уходил, чтобы уделить время и Сириусу, не дав тому утопиться с горя, его пост сменяла Лили. Она придерживалась другой тактики. Она его не веселила и не развлекала, а загружала учебой. Ремус не сказал бы, что с этого был какой-то толк, но послушно и без лишних слов выполнял все, что она говорила.       Он сидел в библиотеке вместе с Лили и Алисой и бессмысленным взглядом смотрел в учебник. Легче и спокойнее не становилось, но слушая их голоса и обсуждение экзаменационных вопросов, пропадали мысли о конце света и собственном самоубийстве.              

***

      Время — полдень воскресного дня, а они в спальне сидят. За окном довольно солнечно, хоть и ветрено, но покидать башню никто не собирается.       На кровати справа от него полог задернут. Северус закрылся от чужих глаз с какими-то книгами, и лишь иногда оттуда доносится шуршание пергамента и скрип пера.       В другом конце спальни на своей все еще сломанной кровати лежит Сириус. С напряженным лицом, с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Держит в руках гитару и изредка проводит пальцами по струнам, издавая тоскливые звуки, которые не складываются ни в какую мелодию — он будто снова разучился играть.       А Ремус лежит у себя, устремив взгляд на фото в рамке, стоящее на тумбочке. Фото обычное, магловское, но ему кажется, словно васильки в его волосах шевелятся от ветра, а в глазах Эшли переливается лукавый блеск.       Он смотрит на фото не моргая, не в силах взгляд отвести, но ровно до того момента, пока дверь не распахивается.       На пороге стоит Джеймс в квиддичной форме и фальшиво-бодрым голосом говорит:       — Ну как, не скучали?       Он проходит в комнату, окидывая все три кровати грустным взглядом, который старательно пытается скрыть.       — На улице отличная погода, — продолжает говорить он с бодростью, хотя в голосе отчетливо проскальзывает напряжение. — Прогуляться не хотите? Можно у озера посидеть. Или до Хогсмида смотаться.       Как и в последние дни, его все игнорируют. Но Джеймс не унывает. По крайней мере, старается этого не показать. Он останавливается возле шкафа, на ходу снимая с себя спортивную форму, и продолжает говорить:       — Мы сегодня отлично позанимались. Команда полностью готова к финалу…       Голос Джеймса прекрасно заполняет удручающую и тяжелую атмосферу. И даже его истории о квиддиче, которые никого из присутствующих не интересуют, слышать куда приятнее, чем давящую, оглушительную тишину с редкими жалобными нотами струн.       Ремус чувствует, как другу тяжело дается подобное одностороннее общение, но он и попытки не делает, чтобы хоть что-то ответить или показать заинтересованность, совершенно ее не испытывая. И лишь следит за ним равнодушным взглядом.       Но и он, наконец, замолкает. Берет вещи и уходит в душ, все так же с притворной воодушевленностью обещая скоро вернуться.              — Кстати, нам лучше не попадаться на глаза Лили, — произносит Джеймс, выходя из душа в чистой одежде и запотевших очках. — Марлин сказала, Лили вытрясла у Флитвика список предварительных вопросов к ЖАБА, поэтому покоя не даст, пока мы их не вызубрим.       Он снимает с себя очки и заклинанием прочищает их. Нацепив очки на нос, он снова окидывает спальню неспокойным взглядом.       — Вы же не хотите потратить день воскресения на зубрежку Чар? — неестественно широко усмехается он. — Так что, лучший вариант — свалить в Хогсмид. Так далеко она нас не пойдет искать.       Первый реагирует Сириус. Он лениво спускает ноги с кровати и ставит гитару на пол, навалив ее грифом на тумбочку.       — Отлично! — воодушевился Джеймс. — Первый уже готов!       — Не хочу никуда идти, — глухо отзывается Сириус, глядя на друга тяжелым нечитаемым взглядом.       Ремус только сейчас обратил внимание, что глаза Сириуса, обычно выразительные и ярко-серые, вдруг стали темными, почти черными, лишь слабые металлические отблески виднелись. От этого взгляда, даже направленного в другую сторону, что-то неприятно напрягалось внутри, и Ремус вновь перевел глаза на фото.       — Да ладно, Сириус! В самом деле, не сидеть же в спальне весь день!       — Почему — нет? Если мне этого хочется, — безразлично произносит Сириус.       Но Джеймс не отступает и снова выдает ему десяток аргументов, чтобы выйти на улицу.       — Мерлин, Сохатый, посмотри на нас, — с нотками раздражения бросает ему Сириус. — Хочешь идти гулять в такой траурной обстановке?       Ремус переводит на него болезненный взгляд, задаваясь вопросом — по кому же траур у Сириуса. Он не знал, что там у них случилось с Софией. Как рассказывал ему Джеймс, она решила вернуться к своему бывшему парню и уехала во Францию. Ремусу все это казалось полным бредом. Хотя он и не ощущал никаких эмоций по этому поводу, только не сейчас, не в его состоянии. Ему, в общем-то, все это было абсолютно безразлично.       — Ну… с чего-то надо начинать, — настойчиво говорит Джеймс, но уже без тени улыбки. — Мы всегда по воскресеньям гулять ходили. Не будем нарушать традицию.       — Да все традиции уже давно к черту полетели. Когда одна умерла, а другая свалила, — со злостью произносит Сириус.       Джеймс с шумом вдыхает, и в комнате повисает тишина. Даже скрип пера Северуса прекращается.       А Ремус не сводит воспаленных глаз с Сириуса. Гнева он не испытывает, только колоссальное раздражение, свербящее под кожей.       — Действительно, это же почти одно и то же, — с отвращением произносит Ремус, вставая со своей кровати и широким шагом направляясь к двери.       Его больно ранят такие слова, сказанные, будто невзначай, будто поставленные в один ряд. Будто Эшли и правда просто «свалила», а не покинула его навсегда.       София хотя бы жива, а значит, все можно поправить. Все можно изменить.       А вот Эшли мертва. И ничего с этим не сделаешь. Он ее уже не вернет. Никогда в жизни больше не сможет увидеть ее и услышать. Не сможет за руку взять и обнять. Не сможет вдохнуть запах летних цветов от ее волос.       Да он бы все на свете отдал, и даже жизнь свою, лишь бы Эшли была жива и уехала от него далеко-далеко к своему бывшему парню.       — Прости, Рем… я…       Он не обращает внимания на сдавленный голос Сириуса, и выходит из спальни, даже не повернувшись к другу.       В комнате невозможно находиться. Слишком большая концентрация напряжения и гнетущей атмосферы. Скоро даже Джеймс не справится, и их круглая спальня просто развалится на части, не выдержав напора горя и тоски, исходящих от ее обитателей.              

***

      Он сидел на одной из скамеек возле Черного озера, где еще не так давно они развлекались с Эшли, бросая камушки по воде, когда услышал позади знакомый голос.       — Ремус, я не помешаю?       Он только мотнул головой и бросил короткий взгляд на Дебору. Кажется, она единственная, кто еще не подходил к нему с бесполезными словами утешения. Хотя, казалось бы, за эти три недели выразить свое сочувствие и пожалеть его успел весь Хогвартс.       Белби села рядом с ним, напряженно глядя вперед и сжимая пальцами какую-то книгу, положив ее на колени. Она не спешила начать разговор, да и Ремус молчал. Ему казалось, за эти дни он совсем разучился разговаривать.       — Тебе, наверное, уже не раз это говорили, — произнесла Белби, повернув голову к нему, — но… мне правда жаль, что все так вышло.       Бесполезные, бесполезные слова, которые ничего не исправят и не вернут Эшли к жизни. Но Ремус кивает, скривив губы, то ли в подобие улыбки, то ли в гримасе боли. И Белби сразу опускает взгляд и отворачивается.       Джеймс не соврал. Погода и правда прекрасная. Не часто в Англии можно насладиться солнечными и теплыми днями, пока еще нет влажности и холодных ветров.       Жаль, Эшли уже не сможет насладиться такими днями. Она бы его обязательно вытащила на улицу, погулять возле озера, чтобы рассказать очередную историю о чудовище, живущем в уиндермирском озере.       — Я… я хотела сказать, что ты совершаешь ошибку, — произнесла Дебора, вырывая его из раздумий.       Ремус поднял на нее взгляд, полный скептицизма и безразличия.       — Ты всю жизнь боролся с существом внутри себя, — уже гораздо увереннее начала говорить она. — Тебе всегда говорили, что это плохо, что оборотень — это чистое зло. Но это не так.       — Неужели? — усмехается Ремус.       Он не ожидал столь резкой смены разговора, привыкнув слушать исключительно слова о сожалении. И такое заявление отдалось истеричным смешком где-то глубоко внутри него.       — Да, не так. Только последние пару веков нам внушают ужас и советуют опасаться оборотней. А самим оборотням внушают отвращение к себе. А все из-за страха. Потому что оборотни сильнее, выносливее и зачастую умнее.       Ремус вновь с холодом в глазах усмехнулся, но Белби продолжила, чуть повысив голос:       — Я говорю не про тех оборотней, которые сейчас нападают на невинных людей. А про тех оборотней, которые жили в магическом мире наравне с волшебниками еще пять сотен лет назад. Именно тогда появились первые гонения в их сторону.       — И что ты предлагаешь? — оборвал ее Ремус не в настроении слушать лекцию по истории магии.       — Ты должен принять себя таким, какой ты есть, — с непоколебимой уверенностью в голосе произнесла она. — Ты без всяких зелий способен контролировать себя и свою сущность. Но тебе её необходимо принять. А пока ты жалеешь себя, пока ненавидишь то, что внутри, этого никогда не добиться. И даже противоядие тут не поможет.       Ремус смотрел на нее безразличным взглядом, чувствуя, как вяло шевелятся мысли в его голове, не соображая, что хочет донести до него Белби.       — Да, я понимаю, наверное, это чертовски обидно. Почему именно тебя укусили? Почему именно ты? Ведь ты, именно ты, не сделал ничего плохо. Так же нечестно. Но, как верно заметил один твой друг, жизнь вообще не справедлива, — Белби говорила, с трудом скрывая какую-то личную обиду в голосе, и Ремус даже вдруг забыл о своей беде на мгновение, вглядываясь в её лицо. — И надо учиться с этим жить. Потому что по-другому нельзя.       Ремус не собирался мириться со своей сущностью. Он прекрасно знал, что он — зло в чистом виде, и единственное, что ему может помочь, это полнейшая изоляция от нормальных людей.       Но Белби продолжала упрямо говорить:       — А ты вместо этого изо всех сил сопротивляешься, только усугубляя положение. Все твои страдания исключительно от того, что внутри тебя идет бесконечная борьба. Но это можно исправить. Вы должны стать одним целым. Вы уже им являетесь. Но тебе надо быть сильнее него и взять его под контроль. А это возможно только тогда, когда ты примешь себя.       Не дождавшись хоть какого-то ответа или реакции, Белби выдохнула и произнесла:       — Думаю, ты не понаслышке знаешь о Сивом. Он способен себя контролировать в полнолуния без всяких противоядий. Потому что принял себя и сроднился со своим волком. Да, то, в каких целях он использует свою силу и способности, ужасно. Но это доказательство того, что это возможно. И ты не только будешь чувствовать полную гармонию с собой, пройдут болезненные ощущения при трансформации, ты не будешь мучиться, ожидая полнолуния, и…       — И как я это сделаю? — сам того не ожидая спросил Ремус. Возможно, он просто хотел, чтобы она побыстрее оставила его в покое.       — Для начала, прекрати страдать и жалеть себя. И я сейчас говорю не про Грин. Ты всю жизнь упиваешься жалостью к себе. Соглашусь, повод довольно веский. Но совсем не тот, из-за которого стоит гробить свою жизнь. Пойми, то, что ты оборотень, не делает тебя хуже. Уверена, узнай сейчас вся школа об этом, и многие бы поддержали тебя.       — А толку, — зло произнес Ремус, — все равно моя жизнь обречена. В этом мире мне нет места!..       — Это не так, — перебила его Белби. — Ты думаешь, что не сможешь быть полезен в магическом мире из-за своей болезни? Но я что-то не заметила, что ты хотел бы сделать карьеру чиновника в Министерстве. Ты умный и сможешь устроиться в магловском мире. Легкий Конфундус и тебе каждое полнолуние будут предоставлять оплачиваемые отгулы. Зато какой простор в выборе профессии. Можешь быть хоть смотрителем в зоопарке или владельцем книжного, или звездой в Голливуде. То, что ты загнал себя в рамки и заранее обрек на нищее будущее, где тебе нет места, исключительно твоих рук дело.       Ремус ошарашенно на нее смотрел, не моргая. Ведь ему такой вариант даже в голову не приходил. И почему? Казалось, это было логично. Он много знает о магловским мире, знает, как там всё устроено, и действительно мог бы найти себе в нём место. И при этом даже не обязательно обрывать все связи с миром магическим.       — Ты ничуть не хуже других, Люпин, — спокойно произнесла она. — А в чем-то и гораздо лучше. Тебе просто надо научиться жить в согласии с твоей… особенностью. Взять от этой ситуации максимум пользы. А пользы из этого можно получить немало, уж поверь.       Ремус вдруг подумал о том, что ее брату очень повезло с ней. Белби будто искренне верила в свои слова. И как, должно быть, легче Дилану мириться со своей сущностью, когда рядом Дебора.       Его в детстве хоть и очень любили и заботились о нем, но ему часто напоминали, что он представляет угрозу, и что ему лучше держаться от нормальных людей подальше.       — Будет нелегко. Волк всегда будет пытаться взять контроль над ситуацией, но ты сильнее его. К тому же, у тебя есть преимущество — ты не один. Думаю, при поддержке твоих друзей сделать это будет гораздо легче.       — Возможно, — согласился Ремус, вновь подумав о том, что Белби наверняка догадалась, что его друзья — анимаги.       Белби наконец замолчала, но Ремус видел, что она хочет сказать что-то еще, только никак не решается. Она заметно нервничала, вцепившись пальцами в обложку книги, и закусила губу.       — А по поводу Эшли… — сказала она вдруг, открыто посмотрев в его глаза. — Твоей вины в этом нет. Ты можешь бесконечно думать о том, что не должен был подпускать ее к себе, только время назад уже не вернуть. А Грин, я уверена, все равно добилась бы своего, и однажды ты бы сдался перед ней.       Она отвернулась на мгновение, безмолвно борясь с чем-то внутри себя, и снова подняла на него взгляд.       — Не думаю, что Грин отказалась бы от тебя, если бы знала, что ее ждет. Она тебя очень любила, Ремус, и готова была идти на риск несмотря ни на что. Поэтому не оскорбляй ее память, думая о том, что ты зря с ней связался. Вряд ли бы она этого хотела. И ты прекрасно это понимаешь.       Ремус понимал. Глубоко-глубоко в душе он понимал, что Эшли, с ее-то напором, и правда не оставила ему выбора, кроме как влюбиться в нее в ответ и сдаться перед ее обаянием. Ведь он искренне пытался противостоять ей, пытался держать ее на расстоянии и давал ей возможность уйти, когда она узнала о его болезни. Но она осталась. Осталась, несмотря ни на что, осознавая весь риск.       Только вот это все было слабым утешением, а сердце по-прежнему болело.       — Спасибо, — тихо произнес Ремус, слабо улыбнувшись.       В одном Белби права — время назад уже не вернуть. Он уже в полной мере осознал свою ошибку, которую больше никогда не допустит. И сейчас надо постараться сохранить в душе то светлое, что дала ему Эшли. Сделать это в память о ней. Ведь она всегда дарила ему столько света, проливая его на чудовище внутри него. А сейчас он остался в полной тьме, изранен и совершенно один.       — И в память о ней, ты должен принять себя, — произнесла Дебора, вновь привлекая к себе внимание. — Даже ей удалось это сделать без всяких проблем. И у тебя получится.       Белби поднялась на ноги и протянула ему книгу.       — Это для тебя. Небольшой подарок, так скажем.       Ремус взял протянутую книгу, замечая на обложке название на незнакомом ему языке и потертую иллюстрацию, с изображенным на ней существом, на светлой половине которого волк с человеческими глазами, а на темной — человек со звериным оскалом.       — Здесь находится вся информация об оборотнях, которые жили за много веков до нас. Тут полностью описаны процессы превращения, — сказала Дебора, когда он бесцельно листал книгу. — Все плюсы и минусы соединения волчьей и человеческой сущности. Как это сделать и как избежать… нежелательных последствий. Я думаю, ты здесь найдешь для себя много интересного.       — Спасибо, — снова произнес Ремус, закрывая книгу и поднимая на нее взгляд.       Дебора ему кивнула, мельком улыбнувшись.       — У каждого человека внутри свои монстры. И радуйся, что своего ты можешь взять под контроль и приручить.       Белби давно ушла, а он так и продолжал сидеть, глядя вдаль и думая над ее словами.       Возможно, Дебора права. И ему надо хотя бы попытаться смириться с этим. Смириться с тем, какой он есть, потому что другим он уже никогда стать не сможет. И если есть шанс, научиться жить в согласии со своим внутренним чудовищем, он должен попытаться.       И для начала, надо хотя бы перестать звать его — чудовищем и монстром.              — Мы все идем в Хогсмид! — уже по-настоящему бодро и без притворства известил Джеймс, опускаясь рядом с ним на скамейку. — Отказы не принимаются.       По другую сторону от него сел Сириус, который чуть слышно произнес:       — Извини. Я не хотел…       Ремус ему только кивнул, не желая поднимать эту тему. Он и без того знает, что Сириус «не хотел». Друг вообще много делает из того, что «не хочет». Но Ремусу сейчас на это плевать.       — А как же Северус? — поинтересовался Ремус у Джеймса.       Северус все еще разыгрывал странный спектакль перед другими студентами и притворялся, будто не общается с ними. Ремус не вдавался в подробности его плана, его сейчас мало это интересовало, но вряд ли Джеймс согласился идти в Хогсмид втроем, без него.       — Да вот же он, — Джеймс широко улыбнулся и кивнул на крупного ворона, который кружил неподалеку. — Устроимся на нашей поляне. Чары защитные наложим. Возьмем ящик сливочного пива с имбирем, как ты любишь, наберем конфет в «Сладком королевстве» и устроим настоящий загул! Давай, идем!       Ремус с легким сомнением смотрел вдаль. Сопротивляться Джеймсу было трудно, он и мертвого поднимет. Но неожиданно, идея посидеть в окружении друзей за пределами спальни, показалась ему не такой и ужасной.       — Соглашайся! — продолжал настаивать Джеймс. — Я целый час уговаривал этих двоих, не говори, что и тебя придется. И вообще, выбора особо и нет. Если мы вернемся в гостиную, Лили сразу нас подготовкой загрузит, — он вытаращил глаза на Ремуса и попытался спародировать голос Лили, — экзамены уже через две недели, мальчики, пора браться за ум.       — Она говорит это каждый чертов день, — монотонно выразил свое недовольство Сириус.       — Вот и я о чем! Не дадим и выходной ей у нас забрать! — поддержал Джеймс и встал, положив руку Ремусу на плечо. — Ну, так что, Рем, вначале зайдем в «Три метлы» или в «Сладкое королевство»?       Поднявшись на ноги, не скрывая тяжелый вздох, Ремус ответил:       — Вначале в «Сладкое королевство», хочу шоколадные котелки.       Он осекся на полуслове, сразу сжав губы. Ведь он к этому виду сладостей был весьма равнодушен, это Эшли их очень любила и ела пачками.       Очевидно, он еще не скоро придет в себя, и уж точно никогда не сможет простить себе этот поступок, кто бы что ни говорил. Но, возможно, ему стоит сделать хотя бы усилие, чтобы жить дальше. Ради тех, кто рядом и кто ему не безразличен.       Ради отца, который и сам не пришел в себя от своего личного горя. Ради Северуса, который уже столько лет пытался создать лекарство для него, чтобы облегчить страдания. Ради Сириуса, который хоть и не следил за языком, но всегда был рядом и всегда его поддерживал. И ради Джеймса, который никогда не сдавался и вытаскивал его из пропасти, понемногу, дюйм за дюймом, но не бросал его ни на миг.