***
Чонгуку немного неловко с Хосоком, когда тот смотрит так пристально, расчерчивая чёткую границу между ними, забив на стоящий перед собой бокал с вином. «Просто сок», — солгал он, но Чонгук знает, что его хён пристрастился к алкоголю в последнее время. С тех пор, как стал больше времени проводить с Юнги. Они оба изменились. В какую сторону, сказать точно нельзя, возможно, парни просто стояли спокойнее. Оба раньше были шумными, смеялись над общими шутками, непонятными для остальных. А Хосок смотрел на Юнги с бóльшим блеском в глазах — сейчас тускло и почти безжизненно. Возможно, их что-то тяготит — какая-то общая боль, проблема, разделённая на двоих. Чонгуку по-детски обидно, что он не знает совсем ничего. Но по какой причине Хосок позвал его сегодня к себе — остаётся вопросом, на который Чонгук одновременно хочет и не хочет знать ответ. — Что-то произошло? — интересуется он, закатывая рукава свитера. Хосок будто пробуждается ото сна резко, отводит напряжённый взгляд от Чонгука и дёргает плечами. — Прямо сейчас — нет, — произносит негромко. И снова отпивает из бокала. — Будешь что-нибудь? — Разве что твой сок, — улыбается Чонгук, разбавляя натянутую атмосферу. Хосок замирает на секунду, но в следующее мгновение его плечи окончательно расслабляются, красивые черты лица разглаживаются и морщинка между бровями исчезает. Лёгкая улыбка касается обветренных губ, и он становится всё больше похожим на того самого Хосока, которым Чонгук восхищался. — Он не тебе. Для детей у меня есть банановое молоко в холодильнике. Чонгук оживляется, встаёт с места и шаркает тапочками по холодному кафелю в другую сторону кухни. — Я люблю разогретое, — вытаскивая небольшую бутылочку, оповещает он. Хосок хмыкает со своего места. — Я не предусмотрел такие мелочи, но думаю, оно быстро согреется. А пока садись, ребёнок. Чонгук задерживает взгляд на полупустых полках холодильника, на которых из съедобного и свежего только рыба в пакете и три упаковки йогурта. Даже тут они с Юнги похожи. Абсолютно плюют на своё здоровье и питание. — Ты заходил к Юнги уже? Чонгук садится на стул, двигая его ближе к столу, и перестаёт вертеть бутылку в руках. Поднимает взгляд на Хосока. — Вчера, — произносит он немного растерянно. — Я думал, ты знал. Хосок пожимает плечами, и на дно его зрачков вновь со всплеском падает тяжелая тоска. Наверное, Чонгук надавил на больное, хотя ему казалось, что хуже уже некуда, что ещё более печальным, хён не будет выглядеть никогда. Ошибся. — Он не делится со мной подобными подробностями. В принципе, ничем не делится, — он устало трёт ладонью лицо и на секунду просто накрывает его, пряча скривившие лицо эмоции. — Это я имею привычку вытягивать всё из него клешнями. Думаешь, я неправильно поступаю? — внезапно интересуется, смотря прямо в глаза Чонгуку. Тот теряется на мгновение, но тут же выдаёт, не задумываясь над словами — потому что только так без лжи обойтись можно: — Я думаю, ты делаешь всё правильно, хён. Возможно, Юнги не кажется человеком, который хочет как-то открываться, но ему это надо. Я думаю. Хосок кивает и вымученно улыбается. Отчего-то слабо дрожащей рукой тянется к бутылке вина, которая всё это время, видимо, стояла рядом с ним под столом. — Это сок, — снова говорит он и наливает себе до краёв. Мнётся пару секунд, кидая взгляд на сумрак за окном, где месяц скрылся за тёмными тучами, почти сливающимися с небом. И протягивает бутылку Чонгуку. — Будешь? Чонгук смотрит на своё молоко, которое уже потеплело в руках, и спрашивает негромко: — Мне будет плохо, если я смешаю его с алкоголем? — Думаю, да, — кивает Хосок. — Тогда дай отпить немного. Хён смеётся с долей сочувствия в хриплых нотах голоса, отдаёт вино всё ещё дрожащими руками Чонгуку и разрешает допить с горла — всё равно почти ничего не осталось, а Хосоку эта доза ни к чему — не губит, не спасает. — Дожили, — произносит Хосок с хитрой улыбкой на губах, и вокруг глаз собираются морщинки. — Спаиваю ребёнка. Если постучатся в дверь — не открывай, это пришли мне выписывать штраф. Чонгук хмыкает и мысленно подмечает, что привык к обращению «ребёнок». Глоток. Заметно кривится, хотя запах алкоголя приятно врезается в нос, слегка кружа голову — вкус довольно резкий. И всё равно он допивает до тех пор, пока горло не жжётся огнём от медленно стекающегося вина по пищеводу. Ставит пустую бутылку на стол с громким стуком и глотает воздух, который, впрочем, не помогает ничуть. — Ты умный парень, — наконец начинает Хосок. И Чонгук понимает, что причина, по которой они сидят вдвоём в прохладном помещении и пьют не самое дорогое вино, сейчас станет ему известна. Хочет ли он её знать? — Думаю, ты выслушаешь меня и поймёшь всё правильно. Да, я уверен. Только задам для начала один вопрос, — на стеклянном столе царапина, и Хосок трёт её рукой, будто только что заметил. — Содержание этого разговора не должно выходить за пределы комнаты. Ты понимаешь это? Чонгук кивает, но внутри разливается острое предчувствие плохого. Возможно, это просто вино и слегка затуманенная голова. — Я клянусь, хён, что никто не узнает об этом разговоре, — почему-то очень важно сказать это. — Отлично, — а для Хосока важно дать понять, что он верит. — И ещё одно: для начала мне просто надо знать, как ты относишься к Юнги? Чонгука коробит этот вопрос, он на секунду мнётся, бегает глазами по тёмно-бордовой этикетке бутылки. Хосок не жалеет деньги на количество покупаемого алкоголя и пользуется правилом «лучше дёшево, но много, чем наоборот», но это почти не удивляет. Не настолько, как осознание того, что Чонгук об этом не думал. О Юнги и его чётком образе в голове. Мысли о том, кем они друг другу приходятся — знакомыми? друзьями? никем? — мелькали порой. Но мысли о своём отношении к нему — нет. — Я не задумывался о конкретности этого вопроса, — осторожно вываливает Чонгук свои мысли, — думаю, мне интересно с Юнги, хотя мы не так часто видимся. Например, если бы была возможность подружиться с ним близко, как ты, хён, то я был бы рад. Хосок хмуро смотрит на ту самую царапину, а затем переводит взгляд на руки и ногтем принимается раздирать заусенец на пальце. До крови. От которой Чонгук быстро отворачивается — не самое приятное зрелище. — А вот он бы с тобой не хотел бы дружить, — говорит Хосок. Утверждает Хосок. И не то чтобы Чонгуку совсем уж больно и обидно, но колет что-то в грудине и пульсируют резко виски. Да, они с Юнги не часто контактируют, у них из общего — накалённая до предела атмосфера, когда один входит в личное пространство другого; у них из связи только старые конспекты Юнги, имбирные печенья и маленький светильник в виде розового фламинго, подаренного Чонгуком. Но так — да, немного неприятно. Когда Чонгук поднимает глаза, то видит оценивающий взгляд Хосока — всё ещё хмурый, но скорее немного расслабленный. Только вот, оценивающий что? Его реакцию? И к чему эти допросы только? — А ты, похоже, немного расстроился, — подмечает Хосок, и Чонгук видит, как его рука особо резко дёрнулась над столом. Быстро переводит взгляд туда и морщится, тихо выстанывая про себя «бля». Тонкий слой кожи слез почти на фалангу, обнажая красное мясо, наливающееся кровью. Чонгуку почти физически за него больно. Но Хосоку будто бы всё равно на эту свою небольшую беду — он продолжает хрустеть челюстью немного устрашающе и смотреть на Чона. — Я хотел сказать, — ровным голосом продолжает он, но видно, что ему слишком трудно даются эти слова, — что Юнги не желал бы с тобой дружить, потому что испытывает к тебе иное чувство. Сродни тому, что ты испытываешь к своей девушке, если, кончено, искренен. Ты знаешь? Чонгук застывает, внезапно оторванный кусок кожи с пальца хёна его уже не так волнует. Стальными когтями изнутри больно проходится недоверие вперемешку с шоком. Если это не шутка и не Чонгук с испорченными мыслями, то ситуация требует критического уровня опасности и воющих сирен, потому что быть так не может. — Ты о чём? — хрипит он и на дне бутылки высматривает вино хотя бы на ещё один глоток. — О том самом, — Хосок в ответ кивает и складывает руки в замок. Пальца теперь не видно. — Он влюблён в тебя, Чонгук. — Ты так уверенно говоришь об этом, хён, — нервно смеётся тот в ответ, но на самом деле очень хочет разрыдаться — не ясно из-за чего. Правда. К глазам подкатывают слёзы, посреди горла встаёт ком. Очередной нервный срыв? — Это то, в чём он был вынужден мне признаться, хотя опять же можно сказать, что эту информацию я вытягивал из него почти насильно, — пожимает плечами. «Вынужден». Странная формулировка, которая не наталкивает ни на какие мысли. Только на бездну с рваными краями в голове. Особенно сильных моральных терзаний по поводу такого вида любви он не испытывал, потому что сам не сталкивался. И запрещать кому-то испытывать это чувство он тоже не рвался. Просто для него это было чем-то далёким, что, казалось, не коснётся его напрямую. Коснулось. Вот тебе и подарок. И тем более, он не мог подумать о том, что Юнги могут нравится парни. Не противно, честно. Просто удивительно до такой степени, что кажется, будто дереализация вновь приняла его в крепкие объятия. — Я надеюсь, ты не воспользуешься этой информацией во зло, — Хосок наконец обращает внимание на налившуюся кровью рану и зажимает палец. Впрочем, спокойное выражение лица никуда не исчезает. — Это не моё дело тысячу раз. И Юнги был бы поистине в ярости, если бы узнал, что я сказал это. И был бы прав. Но понимаешь, — он закидывает голову кверху и долго пялится в потолок. Чонгуку на самом деле кажется, что он сдерживается, чтобы не пролить слёзы. Детский метод, который не помогает. И Чон видит, как у хёна блестят глаза. — Мне трудно оставить это просто так. Ты имеешь право это знать, чтобы не обойтись с Юнги как-то плохо. Чонгук сам еле сдерживается. В горле всё ещё перекрывает доступ к кислороду ком. Он судорожно вдыхает, чтобы произнести: — Я не буду плохо относиться к Юнги. И никогда бы не стал. Тебе не о чем беспокоиться, хён. Хосок хмыкает и кивает — сам себе. Резко встаёт из-за стола и подходит к окну, выглядывая что-то сосредоточено. И Чонгук знает: он ему не поверил.***
Джиюн зашла в квартиру довольно шумно, в настроении, явно подвыпившая. Где именно она пила, гадать не приходится — скорее всего снова осталась с коллегами по работе в пабе, чтобы расслабиться. Проще говоря, теперь они квиты. Чонгук уже почти привык к тому, что Джиюн старше и большую часть времени занята работой. Но иногда она помогает ему с учёбой и с какими-то мелкими бытовыми проблемами. Разве что готовит Чонгук и сам хорошо, может даже лучше, чем сама девушка. Но это дело вкуса, потому что Джиюн свои поражения не признаёт. Внутри всё ещё горький осадок от разговора с Хосоком. Мыслей о неправильности не возникает. Юнги не может быть неправильным, это очевидно. Есть только сплошной поток неясности, рассеянного среди тоскливого удивления и немного сочувствия. Возможно, даже обиды. Чёткая причина, которая пока не собирается в единую картину, пусть и с обожжёнными краями. — Как прошёл день, зайчик? — Джиюн наваливается сверху на лежащего на диване Чонгука, ногами оплетает бёдра. Пальцы с длинными крашенными в чёрный ногтями вплетает в пряди, чуть царапая кожу головы. Лёгкая дрожь и прикрытые глаза вкупе с закушенной губой. Хочется просто уснуть и отдалить все проблемы от себя. — Был у друга, — говорит Чонгук, хотя желания рассказывать об этом равно нулю. — Просто посидели, немного пили. — Так ты тоже пил? — громко смеётся Джиюн, и её звонкий голос отдаётся эхом в ушах. На самом деле её смех красивый, как и она сама. Но сейчас совсем не до восхищения. — Значит, не я одна алкоголичка? А пальцы параллельно пробираются Чонгуку на грудь, скребут ногтями по мышцам. И Чон откидывает голову, чувствуя шеей скрипящую холодную кожаную обивку. — Я не пил много, только пару глотков вина, — выдыхает он и кладёт руки на талию Джиюн, прижимая к себе ближе. Просто надо расслабиться. Чтобы не стреляли мысли, превращая сознание в сплошное решето. — А вот от тебя здорово так пахнет чем-то покрепче. — Нуне можно, — снова заливистый смех, будто бы было над чем смеяться. Но Чонгук улыбается вместе с ней. — У меня просто тяжелые будни, — устало выдыхает она. Пальцы задевают пресс, спускаются ещё ниже, — проект никак не идёт, а скоро дедлайн. Пробирается ими под свободные старые штаны и крепко сжимает член в ладони. Чонгук тихо стонет и жмурит глаза. Надо просто избавиться от лишнего, от гложущего всего с головы до пят. — Столько дыр в заказе, в которые ещё Том Сойер в заборе пролазил. «Какой к чёрту Том Сойер?», — ноет Чонгук про себя, толкаясь бёдрами вверх, навстречу кольцу пальцев. И плевать, что он вроде как закрашивал этот забор, а не в дырки лазил. Вообще никуда не вдулось. Сейчас необходима только скорая разрядка. Без оттягивания момента. — Ты такой забавный, когда хочешь, чтобы всё за тебя делали. Не хмурь брови, морщины рано появятся, — Джиюн выгибается на нём, трётся упакованной в джинсы задницей до боли и зуда, стягивает медленно кофту. Чонгука это нервирует, он сам быстро двигает рукой, пока она там возится и гладит его зачем-то. — Давай на сухую? — спрашивает он, потому что ждать некогда. У него в планах на вечер рефлексия и обдумывание слов Хосока. — А что на счёт того, чтобы дать мне ласку, — выпячивает нижнюю губу со стёршейся помадой. Джиюн невероятно хорошая. Секс с ней — тоже. Но сейчас все лишние слова только выбивают всё терпение. Он хватается почти грубо за обнажённые бока и сажает на себя резко, сразу до конца. Джиюн вскрикивает, цепляется за его плечо одной рукой, другой отвешивает пощёчину и бормочет что-то про полное отсутствие уважения и сочувствия. Чонгук двигается быстро, не даёт ей соскочить или остановиться. Перед глазами безграничная темнота, а в голове миллионы мыслей и одновременно ни одной. «Он влюблён в тебя, Чонгук», — как самая горькая пытка. Потому что быть такого не может. Потому что он не знает, что с этим делать. На него вывалили — бери и решай, что хочешь. А Чонгук стоит, прижимает правду к себе, которая умело отравляет организм, пускает яд по крови. Джиюн говорит что-то про то, что ему стоит быть медленнее и нежнее, но это проносится мимо ушей, не останавливаясь ни на секунду. Он жмурит глаза особенно крепко, толкается грубее, слышит всхлипы девушки сверху, но открывать веки не собирается. Замедляться — тоже. Интересно, у Юнги есть девушка? Парень? Представляет ли он Чонгука, когда обнимает чужое взмокшее тело и прижимает к себе? Потому что у Чонгука проблемы. Потому что на мгновение — ложь, на целые минуты — мелькает образ бледного тела, лисьих глаз, смотрящих мягко, приоткрытых красных губ с мелькающим между ними мокрым языком. Он не знает, каково это — с мужчиной. И не то чтобы было интересно, но к Юнги нельзя безразлично. Это почти что не стыдно. Оргазм подступает быстро, сплошной волной, погребая под собой. Он едва успевает выйти из девушки, стонет хрипло и совершенно не обращает внимания на Джиюн, которая хватает его руку и гладит себя там его пальцами. Он крадёт воздух в бешеных количествах, почти не успевает дышать. В голове образ постепенно рассеивается. Больно врезается в голову внезапное, пришедшее без оповещения: «А если Юнги выглядит болезненно из-за меня?». Рядом ложится Джиюн, и кожа дивана скрипит под её вспотевшим телом. Раздражающе скрипит. Чонгук глупо пялится в потолок. Пальцы правой руки мокрые от влаги Джиюн, на висках пот, на губах холодок. А в голове всё пульсирует та жрущая мысль. — Слышишь меня, зайчик? — тянет она сбоку. Чонгук вырывает себя руками из плена сознания и лениво поворачивает к ней голову. — Если тебе есть, что сказать мне, то я выслушаю. Ты сегодня на себя не похож. «Знаешь, у меня среди знакомых есть человек, которого я другом толком назвать не могу, но оказывается, что он влюблён в меня. Да, ты не ослышалась, дорогая, это «он». Да, влюблён. И я не знаю, что с этим делать. Есть ли на мне ответственность? Или я не несу никакое бремя за то, что вызвал в ком-то подобные чувства? А что мне делать со своими? Ты же умная и мудрая, Джиюн. Ты столько раз мне помогала. Вытащи меня из ада и в этот раз». Чонгук грустно улыбается и качает головой. — Ничего особенного. Я просто устал. Вытирает липкое семя рукой — всё равно идёт в ванную. Встаёт через Джиюн и хватает телефон по пути. Звон в ушах вовсе не от недавнего оргазма. В ванной комнате он садится прямо на холодный пол, складывая ноги по-турецки. Пока ещё смелый, пока горит огнём голова, то можно быстро схватиться за телефон, наскоро снять блокировку и открыть то самое диалоговое окно. Пока не жалеет, начать пальцами водить по клавиатуре, печатая слова как есть. А потом можно обвинять себя в чём угодно.***
В груди Юнги селится гнетущее чувство тревоги, когда он, перебирая пальцами струны на гитаре и хриплым голосом фальшиво пытаясь напеть песню, сочинённую до того, как узнал о диагнозе, получает неожиданное сообщение. Увидев знакомый ник, сердце пропускает удар. Гитара остаётся мгновенно забытой, как и текст песни, который был утерян среди сотен набросков. [22:02] jungkO_ok: прости, что снова завожу эту тему. Юнги сдвигает брови к переносице, не понимая в чём дело, хотя мысли на этот счёт всё-таки есть. Ждёт пояснений, нервно скребя отросшими ногтями по старому силиконовому чехлу. Надо было взять телефон чуть позже, чтобы Чонгук не подумал, что Юнги ждёт его сообщений и подскакивает от возбуждения, когда видит их. Не то чтобы он был бы неправ. И всё же. [22:03] jungkO_ok: у тебя есть какие-то секреты от меня, хён? В этом подвох. В этом определённо есть подвох. Юнги чувствует, как кровь застывает в жилах, от страха и плохого предчувствия за грудиной что-то тянет. Он откашливает пару капель крови и прополаскивает разодранное горло несколькими глотками тёплой воды. В голове никаких вариантов, кроме самых глупых.[22:04] yoongiSu: мы обсудили это, вроде как.
И после недолгих размышлений добавляет:[22:04] yoongiSu: ты мне не веришь?
Наверное, это самый нечестный приём. Даже трусливый, можно сказать. Но лучшая защита — нападение. Чонгук пишет долго, наверное, что-то серьёзное. Может, собирается обвинять в чём-то? Или он зол? В любом случае, Юнги чувствует себя напряжённым донельзя, будто стоит, свесив голову к груди, перед вынесением судьёй смертельного приговора. Экран телефона с сеточкой трещин уходит в спящий режим, но тут же вспыхивает с характерным звуком от сообщения. Иронично, но оно такое маленькое, не смотря на то, что Чонгук не отвечал довольно долго. И бьёт чем-то тяжёлым прямо по голове. [22:09] jungkO_ok: я хочу верить тебе, хён. [22:09] jungkO_ok: но если скрываемая правда вскроется, то поверь, что кислотой окатит нас всех. И Юнги не сомневается в этом.