***
Он бежит в сторону ванной за Юнги, но дверь в неё уже ожидаемо закрыта. Колотится обеими руками и дышит загнанно, а в груди бешено стучит сердце, бьётся о самые рёбра, прося выхода наружу. Ему слишком страшно — всё произошло чересчур неожиданно, и он всё ещё ничего не может осознать в полной мере. — Хён! Хён, открой дверь, — снова бьёт кулаками по двери, как в агонии дёргает её за ручку, словно бы мог сорвать с петель. Хотя, наверное, он так и поступит, если понадобится. — Юнги-хён, мне надо знать, что произошло! Почему Чонгук всегда не в курсе проблем Юнги? Он что, самый крайний? Неужели, он не тот, кому можно довериться? Очевидно, что он не Хосок-хён, но разве гораздо хуже? — Пожалуйста! — прикладывает ухо и слышит немного приглушённо дикий приступ кашля и то, с каким хрипом Юнги пытается нормально дышать и просто задыхается. От этих звуков трусливо подгибаются колени, и сердце то пропускает удары, то снова быстро-быстро стучит. Он бежит обратно в комнату, наспех натягивает трусы на необтёртое влажное тело — вроде как даже не свои, но абсолютно плевать. Ищет телефон в кармане джинсов, которые валялись возле опрокинутой мусорной корзинки. Дрожащими пальцами набирает номер «скорой». Операторша отвечает через мучительную минуту ожидания. — Девять один один, я вас слушаю, что… — Моему другу плохо, он заперся в ванной! — перебивая женский голос, кричит в трубку Чонгук. — Одну секунду, молодой человек. Дышите глубоко, постарайтесь сохранять спокойствие, назовите свой адрес и своё имя. Постарайтесь сохранять спокойствие, легко сказать, даже? Он сейчас даже не в состоянии быстро вспомнить своё имя из-за паники, а тут ему успокоиться предлагают. Чонгук тупит мгновение, мозг будто совсем отказывается работать, потому что громкий надрывный кашель теперь слышен даже отсюда. — Чон Чонгук, меня зовут Чон Чонгук. Через ниын¹. Мы сейчас на Донбу шесть, дом прямо напротив магазина акриловых изделий. Второй этаж, — скороговоркой произносит Чонгук и нервно грызёт ноготь на указательном пальце, чувствуя запах крема Джиюн и немного духов Юнги. — Он заперся, так что придётся выбивать, а ещё он кашляет кровью и ему, я чувствую, просто ужасно плохо. — Да, я понимаю, — девушка старается говорить с сочувствием. А возможно она и правда сопереживает. Через секунду операторша переключается на вторую линию, не скидывая на парня трубку, и тот облегчённо, если так можно сказать в данной ситуации, вздыхает. Ему страшно, и он не может помочь своем другу, так что сейчас оставаться одному ему не хочется совсем. Слышны громкие всхлипы, и они проедают мозг насквозь подобием паразита. В голове крутится один единственный вопрос: «Что происходит?» — Молодой человек, — резко звучит в трубке, — Чонгук, — быстро исправляется девушка, — бригада скорой помощи уже выехала, они будут совсем скоро, всё ещё старайтесь сохранять спокойствие и не трогайте кровь голыми руками. Вы знаете, это случалось ранее? Чонгук растерянно хлопает глазами и смотрит на свои руки. Они дрожат крупно и вроде как даже побледнели. Руки. Побледнели. Чёрт, наверное, это только кажется. — Я не знаю. Он… он не говорил мне об этом. — Понятно, — девушка на секунду замолкает. — Ну, а может что-то ещё? Тошнота, рвота, обмороки? Он только кашляет кровью? — Нет, — Чонгук кидает мимолётный взгляд на пол возле кровати, где остались испачканные кровью лепестки смутно знакомых цветов, упавшие как только Чон подорвался с постели. Это кажется каким-то фантасмагоричным, потому что не может всё это происходить с ним. Никак. — Но он вроде как откашлял ещё и цветок. Фиолетово-белый. Шафран вроде как, но я не уверен. Я как-то слышал о такой болезни, но не был уверен, когда… Дальше Чон не продолжает. Девушка в трубке понимающе и, кажется, немного тревожно мычит, просит подождать, пока она переключается на вторую линию, где сообщает выехавшей бригаде почти что с жалостью в голосе такие глухо бьющие по мозгам слова: «Пациент с диагнозом ханахаки, возьмите всё необходимое». — По возможности, подготовь документы своего друга, если они рядом. А теперь прости, Чонгук, — возвращается к диалогу с ним она, чтобы сообщить, что оставляет его один на один с этим ужасом. — Мне нужно отключиться. — Стойте! — орёт Чон в трубку, и сердце предательски сжимается до невозможных размеров. Страх поедает внутренности, не оставляя ничего — только обжигающую пустоту. Кажется, что осталась только кожа-оболочка, остальное — одно сплошное переворошённое месиво. — С ним всё будет хорошо? Операторша заминается буквально на несколько секунд, но Чонгуку хватает и этого. Сполна. Возьми и захлебнись. — Конечно. С ним всё будет в порядке. И оба знают, что это ложь.***
Хосок выглядит чертовски встревоженным, но не удивлённым. Это почему-то ещё больше пугает Чонгука. Их собрали в спальной комнате и не выпускают, что-то записывают на листик в папке, опрашивают негромко Хосока, а Чонгук напряжённо наблюдает за мельтешащими врачами, которые делают что-то в ванной с Юнги и оттирают кровь с его пола специальным средством. Всё это выглядит так нереально, будто они персонажи голливудской драмы. Вот только не драма вовсе. Клокочущая жестокой реальностью жизнь. — У него начался приступ сразу после сна? — поворачивается к нему доктор, и Чонгук на секунду теряется. Кидает взгляд на Хосока, который неловко смотрит вниз и слегка заливается краской. Чонгук просто проклинает доктора, который, судя по всему, не может сложить два плюс два и за него всё приходится делать самому. Он кидает взгляд на кровать и замечает лежащую в складках одеяла резинку. Мужчина в халате с уставшим взглядом и пугающими фиолетовыми кругами под глазами тяжело выдыхает запах, присущий больницам и поликлиникам, в которых Чонгук бывает нечасто, и следит за его взглядом. Брови у него вздёргиваются, а лицо кривится с едва заметными нотками отвращения. Чонгук почти хочет его ударить. — Ясно, — кивает доктор и записывает что-то на бумаге. — Мы отвезём его в больницу, но надо будет завезти его документы к утру. — Я сделаю это, — тихо говорит Хосок. Чонгук снова восхищается им. Хосок старается быть спокойным даже сейчас, когда всё, как кажется, вываливается из рук, когда у них есть шанс просто потерять своего друга. И, конечно же, восхищается его неизменной искренней заботой к хёну. Подумать только, они так много значат друг для друга. Чонгуку почти завидно. Но думать об этом сейчас — совсем не к месту. Когда они выходят в коридор, Юнги выносят на носилках с маской на лице, и оба содрогаются крупно, видя эту картину. Боковым зрением Чонгук замечает, как Хосок порывается в первое мгновение сорваться с места к Юнги, но останавливает себя, заставляя выхаживать размеренные шаги вслед за бригадой докторов. С ним они садятся в машину и едут вслед за «скорой». Радио выключено — ни к чему, будет раздражать и нагнетать атмосферу. Разговоры не вяжутся. Точнее сказать, вязать их и не пытаются. Хосок словно забыл о его существовании, смотря неотрывно на дорогу и подобием робота совершая механические движения по типу: завернуть за угол, притормозить перед пешеходным переходом, переключить скорость на трассе, заглушить мотор на стоянке. В больнице холодно и воняет медикаментами. А ещё тревожно. Может, холодно тоже от страха? По коридору почти никто не ходит — лишь иногда снуют медсёстры с большими серебристыми бейджиками на груди и видно пару пациентов с капельницами, подключенными к сгибу локтей. Чонгука пробирает дрожь и отчаянно хочется спрятаться. Юнги кладут в отдельную палату по просьбе Хосока за определённую сумму. Чонгук предлагает разделить её, но тот лишь устало отмахивается, почему-то удивлённо распахивая глаза. Будто только сейчас вспоминает, что Чонгук был всё это время рядом. Туда же заносят ещё одно кресло и разрешают им остаться. При условии, что если Юнги очнётся, то они первым делом позовут врачей. Это «если очнётся» очень сильно бьёт по ушам и Чонгук надеется, что это просто такая фраза. В ней нет ничего никакого плохого контекста. — Мне надо зайти за вещами Юнги и его документами, — Хосок слабо протирает покрасневшие от усталости (от усталости?) глаза и кивает сам себе. — Скоро может прийти мой знакомый доктор, его зовут Ким Намджун. Доктор Ким. Если что, он хороший парень. Разъяснишь ему ситуацию, если я не успею с ним созвониться? — Да, — отвечает Чонгук и даже в этом коротком слове у него получается сорвать голос почти на хриплую ноту. Хотя вряд ли Хосок заметил это вообще. Да и ответ ему, наверняка, не нужен был — он выглядит так, будто не до конца признаёт реальность ситуации и просто пребывает в прострации. В чём-то с Чонгуком они, всё же, схожи между собой. — Тогда я постараюсь не задерживаться. Присмотри, пожалуйста, хорошо за Юнги. Обращайся с ним бережно. «Да», — хочется ответить снова, но звуки застревают в горле. Вот это вам и вывод. Подвёл. Не усмотрел. В голове сотня вопросов, но все они кажутся такими неуместными. Хочется спросить «какого чёрта?». А ещё «что происходит?». А ещё «почему мне ничего не сказали?». А ещё «как давно?». Да только заткнись, Чонгук. Кто ты тут такой? Хосок встаёт с места и некрепкими шагами уходит в сторону выхода из палаты, треплет по пути волосы Чонгука мягко. Тот закусывает губу, потому что ощущает вину. Острую и засевшую очень крепко — не вытравить ни руками, ни краном. — Я скоро вернусь, — говорит напоследок и оставляет Чонгука один на один с гложущим дыры чувством. Юнги дышит совсем редко и выглядит пугающе с подключенными к носу и к груди трубками, с капельницей. Совсем бледный, хотя, казалось, куда больше. В голове всё никак не может уложиться, что несколько часов назад они лежали в одной кровати — взмокшие, переполненные доверху самыми разными эмоциями, живые. А сейчас и тень испарилась. Разве что бледные следы от рук Чонгука на шее Юнги и тонкие царапины от ногтей на предплечьях Чона, появившиеся невесть в какой момент. Но это совсем не важно. Надо думать только о том, проснётся ли Юнги в ближайшее время и как будет проходить его реабилитация? И о том, насколько сильно изменятся их отношениях после того, что произошло. Время в больнице течёт невозможно медленно. Он старается больше не смотреть на Мина, садится в кресло, скрючивая спину, накидывает на колени плед, лежащий тут же, и старается немного поспать. Чтобы уйти подальше от того ада, в который даже спускаться не надо — сам нашёл. Но нет и слабого намёка на сон. Поэтому спустя мучительный час, во время которого затекли все суставы и голова стала казаться невозможно тяжёлой, Чонгук решает просто отдать себя в волю течению и садится, доставая телефон из кармана. Сеть ловит прямо в палате, поэтому он решает сделать то, о чём думает ещё с тех пор, как оказался в одной машине с Хосоком по пути в больницу. Поисковики выдаются сотни тысяч результатов по запросу «ханахаки». Вместе с картинками «до» и «после» начала болезни, от которых Чонгука начинает мутить. Находятся целые форумы людей, которые романтизируют болезнь и едва ли не отчаянно желают ею заболеть. Чонгук с отвращением закрывает вкладку, поборов желание оставить гневный анонимный комментарий. Во всяких статьях неутешительные цифры и ссылки на дорогие клиники Европы и Америки, которые занимаются исключительно лечением болезни. Многие описанные симптомы, начиная от скрытого образа жизни, отказа от еды и депрессивными эпизодами он примеряет на Юнги и бессмысленно понимает, что правда была под носом. Но как ему было её знать? Вместе с этим он натыкается на сайт, ведущий учёт людей, погибших от ханахаки. Это злит его — кто ведёт учёт? Записывает имена? Сверху указано число, превышающее семь тысяч за последний год. Эта цифра пугает. Даже думать не хочется. — А ты Чон Чонгук? — раздаётся неожиданно сверху, и колени Чона подскакивают вверх вместе с телефоном из рук. Перед ним стоит молодой человек в белом халате с коротко стриженными волосами, который вошёл пугающе незаметно. Или Чонгук так увлёкся. Чуть вытянутые черты лица доктора кажутся располагающими к себе. Глаза добрые, наверное даже слишком. Чонгук кивает в ответ: — Да. Вы доктор Ким? Доктор улыбается — растягивает губы в стороны — и поправляет бейдж на груди. — Вроде того, — и внезапно становится серьёзным, переводя взгляд на Юнги, на которого у Чонгука всё никак не хватает смелости посмотреть. — Ты друг Мин Юнги? Наверное, он сильно напугал вас. Не волнуйся, всё будет в порядке. А как же. Обязательно. Чонгук криво улыбается про себя, потому что на самом деле очень слабо верит в это. Дверь распахивается во второй раз и внутрь входит запыхавшийся Хосок с сумкой в руке. — Ты уже тут, — говорит он Намджуну, но глаза его направлены на лежащего в кровати. Чон сжимает свой телефон в руках — Хосока жаль. Невероятно. — Как Юнги? — Я сейчас собираюсь посмотреть. Скоро будут анализы, я обязательно оповещу вас тут же, — доктор жмурит глаза и протирает их, приподнимая с переносицы очки. — Можешь дать документы мне, мы разберёмся с ними чуть позже. А пока вам всем стоит отдохнуть и выспаться. — Разве нам нельзя остаться? — Чонгук смотрит на Хосока, ища поддержки. Но тот качает головой. — Нам правда надо немного поспать. С Юнги всё будет хорошо. Чонгук облизывает пересохшие губы и вздыхает. Это так: отдых сейчас нужен абсолютно всем. Но нечто такое внутри сидит, что кажется — стоит только отойти и он что-то упустит. — Вы можете подождать немного снаружи, пока я сделаю всё необходимое, затем я скажу, как он. Хосок кивает и берёт Чонгука за рукав, поднимая с кресла и вытаскивая наружу. В коридоре все ещё прохладно и пусто. Интересно, атмосфера больницы всегда такая или просто Чонгук сейчас так чувствует себя внутри? — Думаю, ты знаешь что такое ханахаки, — пожимает плечами Хосок и смотрит прямо перед собой. Чонгук кивает утвердительно, хотя видеть его не могут. Оно и к лучшему. — Я прочитал об этом больше, пока ждал тебя. Хосок закидывает ногу на ногу и старается казаться расслабленным, на каждая клетка его тела напряжена — это видно. — Так и думал, — кивает он, скидывая на лицо чёлку. — Я уже говорил, что ты неглупый парень. Прерывается. И Чонгук чувствует недосказанность — словно после фразы должно идти какое-нибудь разочарованное «но». Однако Хосок молчит, хотя это ощущение никуда не исчезает. — Вероятно, ты знаешь причины. Вот и перешли к самому главному. К тому, что до сих пор многотонной грудой тянет сердце на дно, к тому, из-за этого в ушах всё ещё стоит непрекращающийся звон. — Из-за любви? — не выходит ровно, голос всё равно выдаёт с головой. И даже не стыдно, а просто по-глупому страшно. — Ко мне. — К тебе, — соглашается Хосок, ногтями выводит сумбурные рисунки по бедру сквозь брюки. — Из-за любви, — вторит он. — Неразделённой, — добивает. Чонгук не выдерживает и затыкает уши руками. Знает. Знает и всё равно невыносимо. Как будто намеренно всё это. Но в том-то и дело, что ничего ему сейчас не подвластно. Вот только заставь рассудок в это поверить — отчаянно не выходит. — Ты винишь меня в этом? — тихо-тихо. Хосок молчит в ответ непозволительно долго, и Чонгук чувствует, как в сотый раз за день умирает от страха. Или неизвестности. Или всё вместе. — Раньше обвинял, — бьёт крепкой пощечиной, распаляя чувство вины. — Ненавидел даже. Но я многое обдумал. Может чересчур многое. Теперь я понимаю, что не в нашей власти управлять своими чувствами, никто не виноват в этом. И ты тем более. Тушит? Отнюдь. Как чаша воды для сплошь горящего леса. Чонгук старается абстрагироваться от своих мыслей, следит взглядом за проходящим мимо подростком. Парень еле переставлял худощавые ноги, больничная одежда на нём висела как тряпки, а цвет кожи был близок к нездоровому жёлтому. Чонгука передёргивает от мысли, что с Юнги может произойти нечто подобное. — Его должны были поместить в карантин, — Хосок также провожает взглядом пациента больницы, который теперь заворачивает за коридор, судорожно хватаясь пальцами за поручни вдоль стены. — Давно ещё, как только узнали о диагнозе. Воздушно-капельным путём, да и бытовым тоже, болезнь не передаётся, разве что через кровь, но должны были быть меры предосторожности. Однако тогда Юнги бы совсем озверел. А ведь он и сейчас будет далеко не в восторге от такого хода событий. Чонгук уныло кивает: ему бы тоже не хотелось очутиться в больничной палате одним утром. Или не совсем утром. Или не очутиться. — Просто Намджун мой хороший знакомый, — продолжает тягучий, но не обременяющий разговор — сейчас это просто необходимо. — Он согласился дать мне его под тщательную опеку. Как видишь, не уследил, — громкий вздох. Чонгука передёргивает, потому что сам он чувствует почти то же самое. Кладёт руку на плечо хёна и несильно сжимает. Поддержка или около того. — Что скажешь ему, когда он очнётся? — вопрос вырывает сам собой, Чонгук не при делах. — А ты что скажешь? И смотрит почти испепеляюще, бросая чувства в диссонанс. И правда, а что скажет Чонгук? Это настолько обычный вопрос, без второго дна или особой последовательности решений, и всё равно ответа нет. Одарит жалостью? Посочувствует? Предложит какой-то способ спасения? Чувств нет. Тех, что могли бы спасти. И это парадоксально разрывает в клочья. — Не знаю, хён. — Вот и я тоже, — Хосок отворачивается в сторону окна, и на его лице проносятся десятки нечитаемых эмоций. Вот только что так дрогнул его уголок губ — это печаль или злость? Вот покраснели щёки — это растерянность или отчаяние? Они стоят так ещё долго. Когда в коридоре с бело-голубыми стенами и стульями на каждом метре загораются лампы, когда сгущается тьма и ярко светит луна в молочном сумраке неба, когда Чонгук уже почти что спокоен, а Хосок перестаёт заламывать пальцы на руках — тогда они, не сговариваясь, идут в палату. Юнги, как и ожидалось, неподвижно лежит рядом с мерно шумящими аппаратами жизнеобеспечения. Если не вглядываться слишком пристально, то кажется, что он и не дышит вовсе. Но дыхание есть, спасибо вселенной — поверхностное, редкое, но есть. Намджун что-то записывает в лист бумаги, прикреплённый к планшету. Поворачивается к ним и слабо улыбается. — Уже идёте домой? «Точно хотите знать результаты?». Оно и ясно, никто не уточняет. Чонгук дрожащими руками берёт ветровку с кресла и хватается за Хосока, когда они спускаются по лестнице к выходу. Хён останавливается внезапно и смотрит перед собой совершенно пустым взглядом, от которого Чонгука волной накрывает и трескается кожа по швам. Это просто невыносимо. — Не попрощались? — спрашивает Чонгук, потому что уверен, что они думают об одном и том же. — Не попрощались, — выдыхает рвано Хосок. И не надо. К чему прощания? С человеком, который не слышит их сейчас. Вовсе не потому что может случится нечто страшное. Не случится. Чонгуку самому смешно от того, как жалко звучат его мысли. В машине Хосока уже потеплее, Чон смахивает блокировку с телефона, открывает последнюю страницу браузера. И начинает листать списки.