Во имя Трех

Нари не могла найти себе места. Она металась по каюте, перекладывая случайно попавшиеся под руку вещи, прислушивалась к голосам за стеной и лишь изредка перебрасывалась с Эри короткими скомканными фразами. Полумрак — жёлтый и дрожащий из-за свечи, — да еще непонятные звуки из коридора... Слишком многое действовало угнетающе. Княжна чувствовала себя неуверенно, а еще — то ли от всех этих переживаний, то ли от того, что накануне отказалась от еды, — тянуло в правом боку. Впрочем, ничего нестерпимого. Скорее всего, стремительные события последних дней не пошли на пользу ее здоровью. Нари кинула взгляд в сторону птицы, — Сора возилась на присаде, вычищая перья так, будто готовилась к долгому полету, — собралась с духом и решила, что все-таки выйдет в коридор узнать о произошедшем на борту. Уж лучше знать как есть, чем страшиться неизвестности — так решила княжна. Поправив выбившиеся из прически волоски, она с гордым видом распахнула дверь. И отпрянула чуть ли не со вскриком, когда увидела перед собой человека, чьего лица предрассветной мгле было никак не разглядеть. Только когда свеча в руках служанки озарила мрачную фигуру, Нари признала в незнакомце капитана. Рэн Рьятуш сейчас напоминал Сору — сама чернота: по-диковинному смуглый, в темно-синем кителе с золотым кантом по вороту, с таким же, как у северной ловчей, тяжелым взглядом внимательных глаз. — Доброй ночи, ваша светлость. Прошу прощения за внезапный визит, — проговорил капитан, чуть склоняя голову в малом приветственном поклоне, и Нари, преодолев оцепенение, отступила от двери, пропуская его в каюту. Рэн не заметил замешательства, наоборот, ему показалось, что ее светлость уже давно ожидала его прихода. И она сама, и находящаяся здесь служанка не выглядели заспанными, что, впрочем, не было удивительным: Кроп наверняка поднял много шума, пытаясь дозваться до Кварита. Любой проснулся бы… разве что, кроме мертвого. Княжна нервным движением расправила складки на платье, которые в тусклом желтоватом свете показались Рэну вписанными в полумрак, и ему на миг почудилось, что перед ним не живой человек, а камерный портрет без рамы. Рэн тряхнул головой. — Капитан Рьятуш! Я так рада, что вы пришли! — маленькая княжна воскликнула с такой живостью, какая присуща девицам ее возраста, но после, будто с сожалением, пригасила огоньки энтузиазма в глазах и проговорила уже спокойней: — Скажите, капитан… Мы слышали, как люди говорили про вашего клирика… Это правда? По лицу капитана пробежала тень, и он, помедлив, кивнул: — Увы, наш единственный клирик найден мертвым. Ее светлость встревоженно переглянулась со служанкой. Рэн внимательно посмотрел на последнюю: стройная и высокая, лет двадцати, такой было бы сложно справиться со взрослым мужчиной в открытой схватке, но вот прокрасться ночью и тихо прирезать… Замки в дверях простые — если иметь отмычку и сноровку, можно справиться за несколько минут. Но на одежде служанки не было видно крови, впрочем, тут, в полумраке, сейчас едва ли что можно было различить. Слова Брора... Да к тому же в Цитадели ходил слух, будто служанка ее светлости — жрица Многоликой. Княжна сжала подол в пальцах и проговорила еле различимым шепотом: — О, Трое… Мы… Мы слышали, капитан, кто-то кричал про убийство в коридоре. Я надеялась, что это какая-то ошибка… Северная ловчая зашумела на присаде, и Рэн обратил внимание на длинный коготь, который та отставила вбок. Острый, маслянисто поблескивающий в желтоватых отсветах лампы. Как небольшой кинжал. Рэн вновь тряхнул головой и, проигнорировав слова ее светлости, проговорил: — Сейчас нет времени оплакивать мертвых, ваша светлость. Это не единственные плохие новости. Без отца Кварита мы не можем совладать с «Сердцем». Корабль сносит на северо-восток прямо в горы, и мы не можем его остановить. Принято решение о скорейшей высадке пассажиров. С этого момента я поручаю вас лейтенанту Жилю, моему старшему помощнику. Возьмите только самое необходимое, такое, что можно унести в руках. — Рэн раскрыл карманные часы и продолжил: — Времени мало, постарайтесь уложиться в четверть оборота. На корабле аварийная ситуация. Посадка пассажирской кабины может быть жесткой. При этих словах княжна почувствовала слабость в коленях. Она не сразу поверила в услышанное, — попыталась отыскать в глазах капитана спрятанную насмешку, но нет. Ничего подобного. Он был серьезен. Казалось, капитан понимал, как сильно могут потрясти сказанные им слова. Рэн дождался, пока в лице маленькой светлости последовательно не промелькнут непонимание, растерянность, испуг… и продолжил: — На этом, пожалуй, все. За вами явится старший помощник, он один из самых опытных моих офицеров. Жиль будет рядом с вами, он позаботится, чтобы вы ни в чем не нуждались по дороге в столицу. Рядом с ним вам нечего опасаться. Ее светлость все ещё не двигалась, стояла, прижав ладони к груди. — Как же так? — проговорила, наконец, княжна, и вся ее поза выдавала напряжение. — Да как же это? Скажите… пожалуйста, скажите, что шутите… Рэн покачал головой: — Увы, ваша светлость. На вашу долю выпало суровое испытание, мне искренне жаль, и я обязан попросить у вас прощения. Нари внезапно сделалось страшно, но не за себя, за него, стоящего сейчас перед ней гордо и невозмутимо. Отчего капитан Рьятуш говорит про какого-то Жиля с таким спокойствием?! — Погодите! Нет, погодите же, капитан! А как же вы? Вы не едете с нами? Если корабль… Если он идет прямо на горы… Капитан Рьятуш! — Ее светлость сделала несколько шагов в сторону Рэна и даже почти коснулась его рукава, но в последний момент отдернула руку. Рэн ощутил что-то вроде скорбного удовольствия: милая маленькая светлость о нем переживает. Что же… Это трогательно и чертовски сентиментально. Он легким движением одернул воротник-стойку, сильнее выпрямил спину: — Надо попробовать спасти «Луфхольд». Да и каким же капитаном я буду, если сбегу одним из первых? — Рэн широко улыбнулся, что делал нечасто. Но княжна не ответила. На наивном личике отобразился страх — за себя? за него? за всех одновременно? Рэн погасил улыбку. Проговорил сдержаннее: — Благодарю за беспокойство, ваша светлость, но… вы делаете, что должно наследнице Севера, а я делаю, что должно капитану. При этих словах Рэн сразу почувствовал себя слишком уж пожившим. Сейчас присутствие юной светлости каким-то образом добавляло ему несколько десятков лет — заставляло держаться строже, не давать слабины, прятать ото всех смятение: почувствовать себя стариком — неплохой способ обесценить свою жизнь, и тогда терять ее становится не так уж и страшно. Ощущение безвыходности ушло внезапно: в глазах княжны заблестели слезы, и собственные тревоги отступили на второй план. На смену патетическому настрою явилось нервное возбуждение, какое испытывает всякий дуэлянт перед схваткой: еще ничего не кончено. «Луфхольд» ждал – Рэну предстояло многое сделать. Капитан посмотрел через распахнутую дверь в темноту коридора. Лихо щелкнул пятками: — Позвольте откланяться. Удачи и… будьте счастливы, маленькая госпожа. Рэн не знал, зачем он это добавил: «Будьте счастливы, маленькая госпожа» — ради красоты момента, потому что хотел подбодрить эту растерянную девочку, почти ребенка? Ну до чего же дерзко и пафосно вышло! Впрочем, почему нет? Он может себе это позволить. В конце концов, сам капитан и стоящие на вахте навряд ли успеют покинуть корабль до того, как под ним начнутся скалы. Дальше же их будет ждать одна неизвестность. — Подождите, капитан! Подождите же! — позвала княжна, и Рэн, уже отвернувшись, почувствовал, что его тянут за рукав. Нари казалось, что у нее сейчас разорвется сердце — каким-то чудом ставший таким близким капитан собрался уходить, и ей показалось, что уйдет он не просто в неосвещенный коридор, а прямиком на темную тропу перерождения. Уйдет, как когда-то ушел ее отец. Не отдавая отчета в собственных действиях, совершенно позабыв о правилах приличия, княжна бросилась вслед за Рэном Рьятушем. Маленькая светлость одной рукой вцепилась в китель, другой нащупывала что-то на голове. Вытащила из прически заколку-шпильку, золоченую, с большими красными ягодами кориницы и белыми цветами зимовника. Быстро воткнула ему в петлицу, поймала широкую ладонь и прижала к заколке, теперь прикрепленной к мундиру на груди. Точно опомнившись, поспешно шагнула назад. Проговорила, покраснев и потупив взгляд: — На удачу. Верните мне ее, когда опять встретимся… Вы просто обязаны ее вернуть… Рэн усмехнулся, сжимая безделушку в пальцах: юные барышни такие романтичные… Посмотрел на княжну, по-невинному залившуюся краской. Повторил одними губами: — На удачу… — и, не прощаясь вышел. Нариер и Эри остались вдвоем. Княжна не могла унять ошалевшее сердце: ей внезапно сделалось так стыдно за свое поведение, что руки тряслись. Она поймала взгляд подруги, будто спрашивая: ведь ничего страшного я не натворила? Эри подошла ближе, взяла ладони княжны в свои, легонечко сжала и произнесла ровным тоном: — Ничего, ваша светлость, ничего. Это чувство скоро уляжется. А благословение и удача капитану совсем не помешают. Велено было собираться. У нас совсем мало времени. Что возьмем? Нариер опять ощутила боль в боку, чуть сморщилась. Забрала руку у служанки, приложила ее ко лбу. Показалось, что он влажный — должно быть, нервное. — Тогда точно берем драгоценности, папино письмо и перчатку. Остальное по твоему усмотрению. Я не знаю, где у нас что… Я помогу… – Нари приложила руку к животу и поморщилась. — Знаешь, этим утром мне как-то совсем нехорошо… Четверть оборота спустя Рэн вместе с лейтенантом Дэммром рассматривал карту и гадал, как лягут ветры у края долины. Они оба были немногословны и напряжены — оставалось полагаться только на опыт команды и на его величество случай. — Все готово, капитан, — отрапортовал Кроп, присоединяясь к старшим офицерам на мостике. Нервные пальцы мичмана не могли отыскать себе места: он то и дело оправлял фуражку, проверял манжеты, одергивал полы форменного синего камзола. Лицо его теперь сделалось жарким, каленым и худым, как сунутый в кузнечный горн пруток. Рэн сочувственно похлопал Кропа по плечу: ситуация не ахти, но что уж теперь поделать? — Полагаю, господа, мне следует лично пронаблюдать за спуском кабины. Действуем по плану. Лейтенант Дэммр, оставляю мостик на вас. Откашлявшись, второй лейтенант отчеканил «да, капитан» и остался неподвижно стоять у приборов, задумчиво и гордо, словно каменное изваяние какого-нибудь древнего бога, обреченного на забвение. Светало. Солнце в этих широтах спешило подняться из-за горизонта прямо посреди летней ночи, и в текущих обстоятельствах это было весьма на руку. За прошедшее время техники перезапустили три маршевых кристалла из четырех и еще четыре маневровых. Работая на «обратный ход», кристаллы снизили скорость корабля. Теперь «Луфхольд» несся в сторону "Большого Зубца" с заметно меньшим рвением, но все же упрекнуть его обезумевшее "Сердце" в медлительности было нельзя: горы приближались иллюзорно неспешно, их контуры проявлялись на фоне светлеющего неба лишь легкими небрежными мазками. В трюме всегда было холоднее, чем на жилых палубах, и Рэн передернул плечами, глотнув студеного застоялого воздуха. Все было уже готово: железная рама, обшитая деревом, лебедка с толстым металлическим тросом, длинноносый рычаг. И люди. Вахтенные возились с механизмами, отсеченные незримой стеной отчуждения от тех, кто должен был вот-вот отправиться вниз. Недалеко от ступеней, ведущих к палубам, лейтенант Жиль придерживал под локоть побледневшую до бескровной синевы княжну. Служанка, — Рэн не помнил ее имени, — держалась лучше своей госпожи, но и у той цвет лица был далек от здорового. Лейтенант Юка и шесть его пехотинцев в зимней экипировке непоколебимо стояли за кабиной, и спрятавшийся за их спинами мэтр Ули жал к груди свой докторский саквояж как смуглого младенца. Завидев капитана, доктор позволил себе один единственный напряженный вздох, однако тотчас собрался и приосанился, напустив на себя академическую суровость. Каждый тут по-своему справлялся с нервным напряжением. «Всего одиннадцать человек, — подумал Рэн, — да ручная кладь». — Стопора работают исправно! — из темного угла на капитана выскочил Брор, удивленно застыл и тут же смутился. Мазнул большим пальцем по крылу носа, оставив на нем черный след, и пробормотал, будто оправдываясь: — Лейтенант Жиль велел проверить, капитан… Рэн посмотрел на Брора сверху вниз: жилистый, мелкий и пронырливый, каким бывают мальчишки в его возрасте. И не дурак… Манер, правда никаких, однако… — Брор, надо кое-что принести… я покажу. — Рэн махнул в сторону подъема на палубу и сам зашагал по лестнице, указывая дорогу. Когда они оба оказались на верхней площадке, скрытой от посторонних глаз, капитан чуть склонился к виску мальчишки и проговорил на ухо: — Ты пойдешь с ними. Если повезет, вы благополучно доберетесь до столицы. По дороге следи за ее светлостью и служанкой. В Варнее доложишь лорду Арсону Сарасткому о Кварите и обо всем, что успеешь увидеть и услышать по дороге. Ты понял? — Рэн разогнул спину, стянул с мизинца кольцо и вложил его в ладонь Брора. Наклонился и быстро продолжил: — Это будет пропуском, спрячь как можно дальше. Не продавай и не играй. Ты умный малый, найдешься. Никому не верь и о моем приказе никому не рассказывай. Рэн распрямился и окинул тяжёлым взглядом встревоженного мальчишку: тот дышал глубоко, по-лихорадочному ошалело. Кивнул, подбадривая. Дождался вспышки понимания в глазах Брора, а после и его ответного кивка, и тогда проговорил уже во весь голос, более не скрываясь: — Будешь отвечать первое время за продовольствие: сбегай в кладовую и принеси сухого хлеба и вяленого мяса. И одежду не забудь. Пять минут. Первому лейтенанту Рэн Рьятуш верил как себе. Он был надежным товарищем, но при всех достоинствах, проницательностью Жиль совершенно не обладал: отлично чуял, как меняется погода в небе, но совершенно не смыслил в человеческих взаимоотношениях. К тому же, несмотря на старший офицерский чин, простота, присущая крестьянину, из Жиля так и не выветрилась. А Брор справится — воровская прыть сделала его отличным соглядатаем. Да и страх оказаться вновь в портовых трущобах не позволит ослушаться приказа — на фоне перспективы личной встречи с советником его величества — особенно. Так думал Рэн. По крайней мере, на это он надеялся. Вернувшись в трюм, капитан первым делом направился к княжне, замершей рядом с Жилем. Поприветствовал их обоих: — Ваша светлость, лейтенант. Брор пойдет с вами. Места много не займет. Я его послал за дополнительными припасами, — капитан перевел взгляд на приятеля: — Жиль, найди ему применение, ладно? Последняя суета в трюме начала затихать. Рэн расслышал нервный выдох маленькой светлости. Спросил со спокойным интересом: — Лейтенант Жиль вам же рассказал, что именно сейчас будет происходить? Кинем якорь, чтобы сбавить ход, насколько это возможно. Корабль начнет трясти. После мы спустим кабину. Как только вы окажетесь на земле, она сама отцепится от троса. В этот момент потребуется все ваше мужество. Маленькая княжна выдержала взгляд, но произнесла сдавленным, еле слышным голосом: — Я понимаю. Я готова, но… до спуска я бы хотела выпустить свою птицу. Это возможно? — она обернулась к северной ловчей, вальяжно рассевшейся на одном из тюков в углу. — Как только откроют люк, она может лететь. Я прослежу, чтобы птица не заплутала в трюме. Кто-то из вахтенных выкрикнул: — Капитан! Начались поля! — Простите, ваша светлость. Пора. — А далее, без лишних слов, Рэн сделал шаг от собеседников: — Открыть люк. Спустить якорь! — Есть открыть люк, капитан! Под ногами заурчало. В самом центре днища начал открываться проем — специальные пластины медленно разводились в стороны, открывая взглядам плывущую под кораблем землю. Ее светлость вздрогнула, ее тут же приобнял лейтенант Жиль, и за локоть придержала служанка. Та начала что-то шептать княжне, отвлекая внимание от разверзшейся пропасти, и загородила ее своим телом от взгляда капитана. Стоя уже у самой лестницы, Рэн смотрел, как по трюму шустро передвигаются флотские, как вспархивает северная ловчая и, будто зная, что надо делать, мигом исчезает в открывшемся люке. Проследил, как самым последним в кабину залезает его маленький шпион, а после как за ним закрывется толстая деревянная дверь. Задержал взгляд на лебедке до тех пор, пока катушка не остановилась, выплюнув по инерции еще несколько локтей металлического троса. К ней подлетели несколько человек, зажали стопорами и отпрыгнули в стороны. В трюме на мгновение воцарилось напряженное молчание. Вдох. Выдох. Почувствовался сильный толчок. — Всем приготовиться!