От грозы до сизого дыма

Даже сквозь закрытую дверь послышалось эхо надоедливой трели звонка. В квартире послышались чьи-то тяжёлые шаги, и вскоре дверь послушно отворилась, открывая гостю коренастого широкоплечего мужичка. — Новгород, — улыбнулся Союз, разведя руками. — Я к тебе по делу. Примешь? — Выставить бы тебя вон, да совесть, боюсь, замучает, — проговорил город, сощурив холодные светло-голубые глаза. — Вот и правильно! — государство удобнее подхватил портфель и вошёл в квартиру. — Как у вас тут просторненько. С кем делишь? — Да так, уже зрелая семейная пара лет сорока, — ответил Великий Новгород, вешая пальто гостя на вешалку. — Сын у них взрослый уже, работает в Москве где-то. Не соседи — радость. Тихие, спокойные, вежливые, опрятные. Чай будешь? — Не откажусь, — протянул СССР и послушно пошёл за хозяином дома на кухню. — А где сейчас они? — А в Крым в деревню к родственникам уехали. Завтра днём приедут уж. — Оно ясно, — выдохнул Советы, крутя в длинных пальцах какую-то деревянную ерунду и не зная, как начать разговор. — Ты ведь, полагаю, не просто так ко мне приехал, — «помог» ему новгородец, садясь напротив за небольшой стол. — Тем паче, что ты тут, как ласковый уж, вьёшься. Небось нужно чего, так бы ты обо мне уж и не вспомнил. — Да глупости, я обо всех помню, просто времени сейчас нет. Но, — Советский Союз слегка замялся, — в одном ты угадал. Мне нужна твоя… м-м-м… помощь. — И что же? — город с любопытством склонил голову на бок. — Москва сказал, что ты вёл записи по поводу стран, — на этих словах Новгород недовольно выдохнул, нахмурившись. — Они мне очень нужны. — Зачем? — Как думаешь, зачем стране записи о странах? — съязвил в ответ СССР. — Ты больше десяти лет прекрасно обходишься без них, — парировал собеседник, поджав губы. — Эти записи дают ключи ко многим дверям. Всего сразу можно не углядеть и просто упустить. Это опасно, потому что может привести к жуткой жестокости. — Новгород, — угрожающе мягко протянул государство. — Не факт, что они достоверные. — Я проверю. — Ежели попадут не в те руки, быть большой беде. — Не учи меня. Или ты мне не доверяешь? — Доверяю, Союз. Но, боюсь, ты слишком юн. Эти знания могут вскружить тебе голову. — А я не боюсь. Мне нужны твои заметки. Я стану куда сильнее, зная о себе больше, а следовательно и вам, городам, жить будет безопаснее. — Ты… — начал было Великий Новгород, но оборвал себя и тяжело вздохнул. — Ладно, так и быть. Но гляди у меня. Потеряешь — удушу ко всем чертям. — Всё будет хорошо. Он тяжело поднялся и скрылся в коридоре за поворотом, провожаемый задумчивым взглядом Советов. Коммунист отпил из кружки, не переводя глаз. Нетерпение и любопытство неприятно ворочались внутри, кололись и мешали размеренному потоку мыслей. Наконец Новгород показался из комнаты и неспешно направился к кухне, будто всё ещё сомневаясь. Хотя почему «будто»? Он явно сомневался и упирался, Союз это чувствовал, а потому раздражался ещё больше. — Ты ещё улиткой, может, поползёшь? — рыкнул он. — Скажи спасибо, что я вообще тебе отдать это согласился, наглец! — недовольно отозвался новгородец, сев напротив и крепко держа в руках так интересующий страну предмет. Это была тонкая очень небольшая книжонка в тёмной кожаной, явно самодельной, обложкой и кольцами на корешке. Выглядела она как-то слишком ново, пусть и немного пыльно. «Как за все эти годы она осталась такой свежей?» — удивлённо подумал СССР, но ответ нашёлся сам собой. — В двадцать восьмом я собрал все свои записи вот в это, — Великий Новгород похлопал пальцами по корешку. — Ежели она попадёт не в те руки, я тебя четвертую, клянусь. Это очень опасные знания, повторяю. И ещё вот что, — город слегка наклонился вперёд. — После прочтения у тебя наверняка возникнет ощущение всемогущества. Ни в коем случае не поддавайся ему, Союз! Запомни, никто не должен узнать о существовании воплощений, это раз. Во-вторых, такая вседозволенность может привести к человеческим жертвам. — Я не понимаю, о чём ты, — удивлённо протянул Советский Союз. — Пока не понимаешь. Но обязательно запомни, что я тебе сказал. Твой отец уже совершал ошибку, и я не хочу, чтобы это повторилось. Как только ты прочтёшь записи, мои слова тебе вспомнятся, и ты всё осознаешь, — государство теперь уже с некоторой настороженностью взял записи, силясь понять, что ж там такого страшного, раз Новгород так упирался и так предупреждал. Однако сам город выглядел теперь не таким напряжённым, будто сделал, то, что хотел. Он едва слышно помешивал сахар в чашке, наблюдая за тем, как Советы осторожно кладёт книжку в портфель. — Российская Империя читал это? — спросил Союз. — Да, читал, но исходные листы. Правда, после его смерти добавились некоторые заметки и что-то подкорректировалось. После Отечественной войны, в годах сороковых девятнадцатого века, я дал ему, понадеясь, что стал он достаточно мудр и опытен. — Что произошло тогда? — На обороне Севастополя, уже под конец, когда силы были на исходе, он позволил Крымскому командованию бросать на верную смерть дивизию за дивизией, понадеявшись на удачу. Ему отчего-то казалось, что люд его силён так же, как он сам, — новгородец внезапно ударил по столу крепким кулаком. — Самовлюблённый остолоп! Ах, сколько в нём было гордыни! Он даже императора об этом не известил, что уж говорить о Пете! Устроили они оба ему взбучку потом. Ну и поделом! — Мой отец, мне кажется, вообще предпочитал никого не слушать, а делать всё на своё усмотрение, — хмуро процедил страна. — Ну-ну, погоди, сынок, — остановил его рукой собеседник. — Твой отец пусть характером и не ахти был, но, как государство, много чего хорошего сделал и действительно возвёл нас на пьедестал величия. — Он европейским подхалимом был, но думай, как знаешь. Ты с ним дольше знаком, — СССР залпом допил чай и поднялся. — А мне ехать пора. Кстати, Ленинград тебе тут передал… — вдруг забормотал страна, роясь в недрах своего багажа. — О! — и поставил на стол пузатую бутылку медовухи. Глаза у Новгорода загорелись, он тут же стяпал её, принявшись осматривать со всех сторон, поглаживать круглые бочка и нашёптывать себе в усы что-то восторженное. СССР и подумать не мог, что у такого солидного города такая страсть к этому напитку. И наблюдать за этим было очень забавно. — Ой-ой, — прокряхтел тот внезапно. — Ты через Ленинград сюда ехал? — Ну, да. А что? — Передашь ему ответный гостинец? — Так и быть. — Чудно! — в следующую же секунду в руках у Союза оказался увесистый бумажный пакет. — Это имбирные пряники, — Советы облизнулся. — Тогда за их сохранность не отвечаю. — Я тебе дам сейчас! — город отвесил было государству оплеуху, но тот ловко увернулся, что сделать было достаточно просто, так как мужичок был ему по подбородок. — Не отвечает он. Ишь ты! — Да я же пошутил! — с напускной обидой воскликнул Союз, убирая подарок в портфель и направляясь в коридор. — Тебе всё хиханьки да хаханьки. Зелёный ещё, глупый. — Вот спасибо-то за тёплые слова. — А ты мне тут не чирикай, — пригрозил крепким пальцем Великий Новгород, но вдруг посерьёзнел. — Ты, хлопчик, будь осторожнее. Нынче, я гляжу, время тревожное, а тут на северо-востоке Земли вон какой большой лакомый русский кусочек. — Пусть только взгляд бросят. Красная армия их всех в щепки превратит. — Ты молод и пылок, Союз. Огромные надежды на свою страну возлагаешь. То верно, но только гляди, чтобы надежды эти твои тебя же самого и не ослепили. — Всё будет хорошо, — страна коротко обнял хозяина дома и скрылся за дверью. Ему, признаться честно, самому было неспокойно. Приближался конец тридцатых, а обстановка в мире накалялась. Тот странный разговор с Рейхом разжёг внутри интерес, и последующий год эти размышления мучили и изнывали разум Союза (хоть наконец-то закончить с делами и добраться до Великого Новгорода ему удалось только через пару лет), хотя с другом они эту тему больше не затрагивали. Зато говорили о многом другом, часто посещали кофейни после саммитов. С ним коммунист чувствовал себя куда свободнее и лучше, чем с американцем, хотя США сам проявлял интерес к немцу и нередко уводил его почти прямо из-под носа. Подобное раздражало и злило невероятно, русскому казалось, что Штаты делал так нарочно, чтобы насолить, однако чуть позже выяснилось, что американец вкладывался в экономику Третьего Рейха. А вот тут уже стало всё интереснее. Какой прок был от этого капиталисту? И какая выгода? Сам СССР тоже активно сотрудничал с немцем, стремясь склонить на свою сторону. Теперь о нём он знал больше, да и Олимпийские игры тридцать четвёртого сами за себя сказали, однако и с этим становилось тревожнее. Политики и идеологии их были схожи, но в нескольких моментах различались. И именно эти несколько моментов беспокоили коммуниста больше всего. Да, сейчас отношения между их странами складывались хорошо, да, они общаются почти также, как много лет назад, да, даже Иосиф, чёрт возьми, отзывался о Германии вполне неплохо, с его-то взглядами на Запад, вот только что-то судорожно дёргалось на задворках сознания. А на Востоке начала бушевать Японская Империя, и на просьбы Китая о помощи Лига Наций отреагировала весьма и весьма вяло. Сам же СССР в поддержку пока не стремился, однако оружием несчастного соседа кормил. Да и в целом, даже через некоторое время после краха европейского рынка, отношения со многими странами у Советского Союза портились всё сильнее и сильнее. Теперь его большевистское влияние окончательно стали недолюбливать, да и сам он начал чувствовать тихую едва заметную угрозу со стороны капиталистических держав. И сейчас, направляясь домой, разъедаемый мыслями и тревожностью, Советы, задумчиво постукивал указательным пальцем по портфелю от нетерпения. Решив остаться в Ленинградской крохотной квартирке и передать новгородский подарок городу на следующий день, он быстро добрался до нужного места, как-то нервно закрыв дверь за собой и сев на диван. Уже вечерело, не мешало бы зажечь светильник, но Союза такой расклад беспокоил мало. Света от окна вполне хватало, а государство тем временем доставал из портфеля заветную книжку. Сердце своим буханьем, казалось, отзывалось во всём теле и лёгкой дрожью в руках. СССР, как мог, мысленно подготовил себя к новой информации и возможных изменениях во взгляде на жизнь, и открыл записи. «Жизнь государств и их особенности. Заметки Великого Новгорода. P.S. Методом проб, ошибок и собственных наблюдений изучаю эту странную природу.» — гласила надпись на середине первой страницы, которую коммунист, неосознанно задержав дыхание, перевернул. Хмурый грозовой взгляд его забегал по строчкам. «Краткая характеристика. Страны — одни из самых удивительных существ, что мне приходилось встречать. Они легко теряются среди людей и также легко возглавляют их, если сиё потребуется. Они в несколько раз сильнее, выносливее и быстрее, чем обычный люд, хотя по виду ничем не отличаются от народа. При странах всегда присутствует некая харизма и энергия, которая позволяет гражданам полюбить воплощение с первого взгляда. Семья. Строчки ниже не претендуют на истину, это лишь мои выводы из наблюдений и размышлений. Наследник страны появляется не случайно. Когда на свет рождается человек, которому фактически суждено стать парой стране, тогда и появляется возможность наследника. Я назвал их родными судьбами. Страна сразу понимает, если сталкивается с родной судьбой. В голове государства происходит гормональная перестройка, просыпается тяга и огромная привязанность к этому человеку, появляется что-то в виде зова. Жизнь по воле случая будет сталкивать их. В конце концов, рождается наследник. Он не обязательно должен появиться к кончине страны, некоторые дети-страны ждут своего часа по 40-60, а то и больше, лет и при этом не стареют. Через некоторое время после появления ребёнка пассия страны умирает от неестественных причин. Это значит, что больше наследников ждать не стоит и страна становится опять бесплодной. Наследник же может обзавестись собственным чадом, ещё не будучи страной, если жизнь уже предоставит ему родную судьбу. В остальное же время наследник также бесплоден. Полагаю, это было создано в целях избежания нежелательных связей и последствий. Добавление: Вопрос о личной жизни страны куда глубже и разнообразнее, чем я думал. Страны могут создавать детей меж друг другом (только в случае, если это мужское и женское воплощения). Дети ещё могут являться колониями или крайне важными губерниями/округами/и т.д. Таким образом существуют Северная и Южная Америки, Индия и другие колонии/округи/и т.д. Правители. Смерть первого правителя является одним из самых болезненных и тяжёлых ударов для страны. Для того, чтобы прийти в себя, государству нужно, как минимум, две трети года. Возможно, между первым правителем и новоиспечённой страной образуется какая-то связь. Мне неведомо. Правитель может подчинять государство своей воле. Таким образом Александр Первый насильно склонил Российскую Империю к Тильзитскому миру. При отречении правителя от престола государство теряет свои приоритеты и силы до того момента, пока в управление не встанет кто-нибудь другой. Такие ситуации очень опасны, потому что долго существующая страна может буквально за месяц состариться и умереть, ведь по человеческим меркам это будет глубокий старик или тело в земле. Несколько примеров. Во время смуты на Руси, наше царство чувствовал себя просто невыносимо, и, в конце концов, скончался. После смерти Екатерины Первой Российской Империи тоже было тяжко и дурно от неимения царя на престоле, однако, будучи молодым, он перенёс это всё гораздо легче. Становление страной, её слабости/преимущества и её конец. Что бы ни хотел государство-наследник, как бы не противился или не желал, он может стать полноценной державой только после смерти нынешней и никак иначе. Либо убийство, либо самоубийство, либо отречение. При своём отречении, то есть признании конца своего существования, государство через некоторое время умирает. Нет ничего такого, что помогло бы избежать роли страны и остаться в живых: так или иначе, ты когда-нибудь взойдёшь на эту ступень и её же покинешь. Во всяком случае, на сегодняшний день ничего не придумали. По рассказам Русского царства, Российской Империи и Московской Руси я узнал, что после принятия на себя поста страны к новоиспечённому государству во сне приходят предыдущие, дабы дать добро на правление и что якобы, если оного не случится, страна просто сойдёт с ума от такой нагрузки. Не могу ничего сказать по этому поводу, передаю лишь чужие слова. Из плюсов, как я писал ранее, стоит отметить, что государство в несколько раз сильнее, быстрее и выносливее. Регенерация тканей работает куда лучше, чем у обычного человека. Страну просто так не убить: ни пулей, ни отравой, ни болью, ни болезнью. Но я высчитал и поинтересовался у других городов наших в своей догадке. Воплощение страны можно убить, если ввести её в состояние войны/оккупировать и отрубить голову. Бывают исключения: после отречения от звания страны воплощение может быть убито совершенно любыми человеческими способами. Страна может быть и сильнее человека, но если война ведётся на её территории, значительно слабеет. Чем больше ресурсов теряет страна, тем хуже ей становится. Например, в девятнадцатом веке Российская Империя очень сильно исхудал и побледнел из-за человеческих и оружейных потерь. Страна не может управлять волей и мыслями отдельных людей, но может направлять и изменять настрой и дух всего своего народа. Это очень энергозатратно и требует множество сил. Это действует также и наоборот, состояние народа сильно влияет на воплощение. Зато государство может подчинять своей воле собственные города, губернии и т.д. Правда, в этом мало необходимости, хотя опять же тот же Российская Империя постоянно давил на Москву поначалу, принижал и затыкал, заставляя оставаться в стороне и молчать. Очень уж они с Петром Великим не любили Первопрестольную, но потом, слава Богу, язык общий с горем пополам да нашли (уже в более поздние времена от правления Петра). Одна важная тема, которую я хочу отметить. Некоторые мутации. У некоторых стран я замечал странные изменения в теле. У одних были по-акульи острые зубы (у Российской Империи в девятнадцатом веке, после они почему-то сменились на нормальные, а также у Пруссии), у других — отсутствие зрачков. (Таких было трое всего на моей памяти — Речь Посполитая, Византия и Австро-Венгрия). И неестественный цвет глаз (У Османской Империи были ярко-красные, будто светящиеся изнутри, глаза). Я, честно скажу, понятия не имею, с чем сиё связано, но выглядит это всё достаточно жутко. Самая неприятная тема — возможные кончины державы. Это может быть отречение от статуса и последующая смерть от этого. Так умерло Русское царство, уступив своему сыну Владимиру (ныне Российская Империя) или тот же Пруссия для Германской Империи. Это могут быть война и оккупация. Таков был конец Речи Посполитой (бедняге отрубили не только голову, но на части разрубили всё тело). Это может быть отречение, а после убийство от неестественных причин. Так погибли Российская Империя и Российская Республика. Увы, информации здесь не так много, но даже на эти крохи я потратил немало столетий, чтобы наконец-то переписать в целую книжонку. Ни в коем случае нельзя, чтобы сиё попало к юной и самовлюблённой стране. Это приведёт за собой беды.» Союз шумно и хрипло выдохнул, потрясённо глядя перед собой. Записи выскользнули из узловатых пальцев и с глухим стуком упали на пол. СССР потянулся за ними принявшись снова и снова до боли в глазах жадно вчитываться в каждую букву. В висках непрерывно тикало, и коммунист, в конце концов, отложил книжонку на другой край дивана, подходя к окну и открывая его. Голова гудела, ощущения и восприятия будто повернулись на сто восемьдесят градусов, и страна понял, что если не позволит себе сейчас поспать (предварительно выбив пыль и проверив диван, подушки и плед на наличие личинок и прочих мерзостей), то просто сойдёт с ума. Однако он поставил себе чёткое условие. Ближайший месяц не предпринимать никаких действий и не делать никаких выводов по этим записям. Мыслям нужно было отлежаться в дальнем ящике и прийти в норму. Новгород в какой-то степени оказался прав. Новоприобретённые знания пьянили разум.