От грозы до сизого дыма

Пасмурное и хмурое небо декабря тяжело нависало над землёй и хрипло дышало морозом. Мимо окна то и дело проносился встревоженный рой острого снега, иногда скрежетая по стеклу. Прохладный воздух кабинета застыл неприятным смогом в лёгких, но Союзу всё равно было трудно дышать. Изнутри его разъедало и разрывало на части, было ощущение, что в лёгкие ему плеснули кислотой. «Так и должно быть, — говорил Москва всё время. — Война на твоей территории.» А Советы язвительно усмехался. Должно быть? Должно быть, говорите? Вот так вот? Со смертями и разрухой? Хороши, однако, понятия нынче. — Союз, — выдернул из мыслей чей-то голос. — Ау, Союз. Держава вздрогнул, моргнув, и растерянно обвёл взглядом кабинет, остановившись на знакомых тёмных глазах. — На каком моменте ты выпал из реальности? — спросил Сталин, и Советы глянул на карту на столе. — Что-то про Украину и войска, — ответил он. — Кажется, вы никак не намереваетесь спасать положение? — Всему своё время, СССР, — отозвался Жуков. — Нам надо в первую очередь думать о первостепенных задачах. И сейчас это — оборона Москвы. — Примерно тоже самое вы говорили мне в начале. Итог: захвачены Киев и Минск, а мы потеряли огромное количество солдат. — Опять двадцать пять… — тихо вздохнул Иосиф, закатывая глаза. — Что «опять»? — взвился Советы, чувствуя, как внутри снова поднимается колючая злоба. Вождь, нахмурившись, глянул на него, молчаливо призывая к спокойствию. СССР тут же отдёрнул себя и тяжело выдохнул, сжимая кулаки и поджимая губы. Он едва заметно кивнул и, опёршись на стол, навис над картой. Обычно он не позволял себе вот так срываться во время обсуждения, ведь прекрасно понимал ситуацию и то, что на войне мыслить приходиться географическими точками и боевыми единицами, а не человеческими жизнями. Просто отчаяние и страх уже сжимали горло ледяными пальцами. Просто Иосифу было легче — на нём не отзывались смерти граждан. «Зато в плане управления ему гораздо труднее, чем мне, — хмуро подумал Советы. — Несмотря на нашу с Жуковым работу, он двигает целый механизм страны и держит в голове множество вещей одновременно.» Однако сам держава сейчас отдал бы всё, чтобы таковой не являться. Ужас и гнев народа помехами сквозили в его собственных мыслях и ощущениях, приводя к таким внезапным вспышкам злобы. Это здорово мешало трезвым и хладным мыслям, обжигая рассудок. — Так что вы решили? — Сибирские войска уже завтра-послезавтра прибудут. Часть из них можно разместить в Москве для обороны, — проговорил маршал. — Хотя, мне кажется, что лучше будет, если они закрепятся вот здесь, — Союз задумчиво сощурился, проследив, куда указывает Георгий. — Надо чуть подальше. Немцы всё время берут нас тактикой «клещей». Так они могут зажать войска вместе с городом. — Думаешь, они будут брать Москву кольцом? — Такая вероятность очень может быть. — Зачем нам ждать, когда они нападут? — внезапно подал голос Сталин. — У нас сейчас есть короткое время на передышку и распределение новых сил. Немцы не идут дальше — им мешает погода, к которой, в отличие от нашей армии, они не приспособлены. Нам нужен мощный удар, чтобы отбросить их от столицы, а не ждать. Страна тактично промолчал о том, что про удар Иосиф говорил и когда всё только начиналось, вместо того, что сначала укрепить оборону границ. Последствия этого решения они разгребают сейчас здесь, в Кремле, когда немцы всего в нескольких десятках километров от них. — Сначала мы укрепим оборону, — упёрся он. — Потому что, если атака не удастся, нам нужно будет где-то собрать новые силы. Где-то за хорошей обороной. Почему, ты думаешь, наши контратаки на первых порах войны не работали? Потому что у нас не было точек закрепления, то бишь нормальной обороны. Вождь окинул его непонятным холодным взглядом, который въедался в подкорку, оставляя за собой неприятное ощущение тревоги. СССР понимал, что сейчас он, государство, которое должно подчиняться правителю, оспаривает его волю. Понимал, но отступать не мог — ему надоели постоянные провальные попытки атаки, заканчивающиеся продвижением армии Третьего Рейха вглубь советской земли. — Хорошо, — наконец произнёс Сталин. — Тогда организуйте это как можно скорее. Нужно воспользоваться возможностью контрудара, пока она есть. Союз кивнул, не слушая ответ Жукова. Смятение внезапно больно сжало сердце, впиваясь в него иглами страха. Неприятное предчувствие мешало дышать и парализовывало мысли. Новый разговор вождя и маршала протекал мимо будто сквозь вату. Советы слегка навис над картой, силясь разгадать причину такого странного ощущения в ней, пока тревога медленно перетекала в панический страх.

***

Киев, не сдержав судорожный вскрик, измученно замычал, когда раскалённое железо впилось в его бок. Вызванные болью и никак не контролируемые слёзы тут же обожгли глаза, а после — щёки. Воздух будто разрядился, не давая насытиться обожженным лёгким. — Тебе лучше по-хорошему успокоить своих партизан, Киев, — прошипел ядовитый голос над ухом. — Или это сделают мои бомбы. — Ни за что, — просипел город, жмурясь и силясь прийти в себя. — Что же вы, города, такие упрямые… А ведь множество украинцев только и рады нашему приходу. Неужели ты пойдёшь против их воли? — Самватас поднял взгляд и столкнулся с ярко-голубыми насмешливыми глазами. Внутри вспыхнул пожар ненависти, разрывая изнутри и выплёскиваясь наружу свирепым рычанием сквозь зубы: — Я подчиняюсь Советскому Союзу, а не немецкому глисту или антисоветским предателям! — Советскому Союзу? — рассмеялся Третий Рейх, а затем хищно улыбнулся. — СССР предал вас. Ему на вас напле… — Закрой рот, немец! — раздался внезапный звонкий голос с другой стены. — Хватит врать! Мы всё равно знаем правду! — А… — протянул немец, медленно оборачиваясь. — Запела наша белорусская птичка? Киев вздрогнул, с отчаянием дёрнувшись в крепких холодных цепях. Сердце его сжалось от страха за подругу. Он попытался привлечь внимание врага к себе, загремев оковами и плюнув рядом с его лакированным ботинком. Но это не помогло — нацист, достаточно быстро оказавшись около Минска, схватил её за волосы и мощно приложил затылком о стену. Послышался её хриплый стон, перешедший в рваные вздохи. Украинец ещё раз дёрнулся, сжимая челюсти от колючего бессилия. — Как ты занервничал, Киев. Неужто испугался за свою соратницу? — Бояться нужно лишь тебе, фашист, — град на Днепре глянул на Третьего Рейха исподлобья. — Красная армия доберётся до сюда и уничтожит вас всех. — Я бы с удовольствием посмотрел на это, — Нацисткая Германия подошёл к тяжёлому столу, взяв с него что-то — в полумраке камеры Киеву не удалось разглядеть предмет. — Пока я вижу лишь её паническое бегство. Ваш проигрыш гораздо ближе, чем вы думаете — со дня на день падёт Ленинград, и тогда на Москву обрушится вся мощь немецкой армии. Как жаль, что вы до этого момента не доживёте. Раз от вас я ничего больше не получу, мне остаётся из вас выжать всё, что осталось. — Могу пожелать тебе удачи, — нахально рыкнула Минск. — Ты не получишь ни-че-го. — Получу. Ещё как получу. Глаза арийца сверкнули яркой искрой холодного восторга, а в тусклом свете умирающей лампы — длинное острое лезвие. «Меч!» — понял Самватас. Мысль судорожно оборвалась, как только Третий Рейх проткнул Минск, вырвав у неё из горла визг боли, а за ним жуткое бульканье. Покрутив оружие внутри задрожавшего тела, нацист с лёгкой улыбкой наблюдал за тем, как захлёбывается кровью город. — Нет! — закричал Киев. — Не трогай! — Не волнуйся, это её не убьёт, — хмыкнул немец. — А вот это..! Послышался короткий свист и неприятный чавкающий звук, град на Днепре инстинктивно зажмурился, слегка вздрогнув. Когда он открыл глаза, всё нутро его прошибло ледяным ужасом, а дрожь сотнями стрел пронзила тело. На полу в луже крови лежала голова Минска. С открытым, влажно блестевшим от крови ртом и стеклянными глазами, полными животного страха. В груди сдавило, и сердце тяжело задёргалось в конвульсиях. — Ты… — украинец едва мог говорить. — Т-ты… — Убил? — услужливо подсказал ему страна. — Верно. Ты же не хотел делать так, как я требую. Киев едва мог разобрать его слова, с трудом переводя взгляд на бездушное обезглавленное тело у стены, сломанной куклой лежавшее в цепях. Он не мог поверить, что Минск, его верная и боевая подруга Минск, мертва. Гнусно убита во вражеском плену заклятым врагом. Город тихо захрипел, сдерживая вой и обессиленно опуская голову. А речь немца просачивалась в мозг, прочно закрепляясь. А знаешь, кто рассказал мне об этом чудесном способе? Нет, не может быть. Фриц врёт. Он никогда не предаст их. Никогда не расскажет. Они победят. Победят же, правда? Обязательно победят. И Петя, и Москва выстоят. И СССР выиграет. Они убьют всю эту поганую немчуру. Он же не рассказал, да? Не рассказал? Он не мог. Он же не предатель. Он не мог… Короткая боль в области шеи на миг отрезвила Киева, но в ту же секунду темнота навсегда укутала истошно завывший рассудок. Пятая голова упала к ногам Третьего Рейха.

***

В глазах потемнело, и пространство захлопнулось с оглушительным звоном в ушах. Союз судорожно хапнул ртом воздух, чувствуя, как лёгкие едва ли не истлевают, и рухнул на колени, хватаясь за горло. Он заскрёб ногтями по шее, пытаясь порвать невидимую удавку, что мешала вдохнуть. Тело не слушалось, а конечности стремительно немели. — Союз! — долетел до плывущего сознания голос Сталина. — Москву сюда! Тревожно искрящиеся карие глаза оказались напротив, но государство видел только плывущие пятна. Кажется, его схватили за плечи и похлопали по щекам. — Союз, ты слышишь меня? — государство едва мог собрать мысли в кучу. — Союз? — Д… Д-да… — едва выдохнул он, приваливаясь головой к столу. Его всего колотило, пальцы свело сильной судорогой, не позволяя отцепиться от своей шеи, за которую Советы схватился. Однако кислород постепенно возвращался, пока разум плыл. — Что это было? — Я… Я не з… Не знаю… — СССР глубоко вздохнул, прикрывая глаза и пытаясь прийти в себя. — Немцы что-то сделали… Что-то сделали с кем-то… Неужели Ленинград взяли? — он вопросительно посмотрел на вождя, получив в ответ лишь отрицательное мотание головой. — Ты можешь понять по ощущениям? — Я… Я чувствую… огромную потерю. Даже больше, чем когда мы теряли такое большое количество солдат. Внезапно новый приступ адской боли, куда более сильной, скрутил СССР. Страна хрипло вскрикнул, окончательно теряя кислород и связь с реальностью. Его выворачивало изнутри, поднимаясь вверх раскалёнными клещами на горло. Мир перед глазами вспыхнул алым заревом. Дальше сознание кануло в черноту. В полузабытье он едва мог различать голоса, отзывавшиеся болезненным эхом в голове. Всё ещё не хватало воздуха, мрак то и дело укрывал разум. Чья-то тёплая ладонь легла на плечо, и в груди что-то горько защемило от непонятного холода. — Как ты допустил? — раздался тихий голос. Союз приоткрыл глаза, задерживая от удивления дыхание — знакомые грозовые омуты прошибли мысли насквозь. Он почти не мог разглядеть черты лица, но одних глаз хватало более чем. «Какого чёрта?..» — Что ты… — коммунист тяжело сглотнул, удивляясь слабости и хриплости собственного голоса. — Что ты здесь делаешь? — Я пришёл к тебе, — холодная синева сверкнула каким-то странным изумрудным цветом. Советы хотел было спросить, как ему удалось, но горло сжало каким-то колючим кольцом. Внезапное осознание ледяным потоком прошлось по внутренностям. «Нет, ты не мог. Я убил тебя!» — Союз. Держава вздрогнул, смаргивая мутную пелену перед глазами. Перед взором — два тревожно сверкающих изумруда. Форма, погоны, тусклая лампа едва освещает светлое помещение в сумрачной темноте, теряясь особенно в плотных шторах. — Москва? — выдохнул он, переводя взгляд на столицу и пристально разглядывая его. — Я, кто же ещё, — по-доброму усмехнулся тот. — Да… — СССР поджал губы, слегка отворачиваясь. Под лёгкими неприятно засвербило. Он перепутал Москву с отцом, хотя они даже не похожи. Почему он думал об отце? Сейчас кому, а Российской Империи точно не время и не место. Страна тяжело выдохнул, прижимая ладони к глазам: — По-моему, я схожу с ума. — А, это дело не первое, — невесело усмехнулся столица. — Так скажи мне, солнце моё, как ты допустил смерть двух городов? — Смерть двух городов?! — нервно переспросил Советы, рывком поднимаясь. — Да, и, судя по твоему состоянию, весьма значимых. Мир покачнулся, и все ощущения сорвались вниз от ужаса и неверия. Нет, они не могли. Как же… Нет, не могли умереть. Как же они могли?.. Нет. Немцы?.. Советский Союз сглотнул. Рейх. — Твою ж мать… — одними губами прошептал он. — Рейх до них добрался. — Думаешь? — Уверен. Откуда ты знаешь про это? — Смерть какого-либо важного и большого города всегда отзывается на стране сильнее других потерь. А насколько я понял по твоему состоянию, убито было два города подряд. И тебе повезло, Союз, потому что если бы Третий Рейх взялся за третий, ты бы сейчас лежал в коме. — Почему ты не рассказал мне об этом до войны, чёрт возьми? — Мне думалось, Новгород знал об этом. — В его рукописях не было ни слова! Про смерть только говорилось, что страну убить можно во время войны, отрубив ей голову. — То верно. Однако ж убить можно и в обычное время, если не пришивать голову, а, например, бросить в кислоту или сжечь, — Москва вдруг замолчал, нахмурившись и прислушиваясь, а после процедил. — Копошатся у города, ишь заразы. — Пойдём уже отсюда, — проворчал Союз, поднимаясь.

***

— Восемьсот метров, по правому танку! Огонь! — хрипло крикнул СССР. Секунда душной тишины разорвалась оглушительным грохотом. Земля под ногами мучительно содрогнулась, и Советы перестал слышать свои мысли. Противотанковая пушка захлебнулась разъярёнными залпами. Коммунист поднял руку, приказывая прекратить. Всё послушно замерло. Близко слышался мерзкий скрежет гусениц вражеской техники. Державу всё ещё потряхивало, однако он вскоре совладал с собой и поднял бинокль, вглядываясь. Танк, измученно хрипя и дымясь, замер. Остальные шли совсем близко. Где-то вдалеке слева послышался грохот. — Шестьсот метров, по левому танку, — послушно, но тихо заворчал поворотный механизм ствола. — Огонь! Снова свирепый залп. Задело! — Ниже на ноль-три! Огонь! Немецкая машина сипло застонала, остановившись и отхаркиваясь дымом. Советский Союз довольно улыбнулся, наблюдая за приятной сердцу картиной. — Лихо мы их, командир! — восторженно проговорил рядом стоящий солдат. СССР глянул на него. Рядовой Валенков. Его страна запомнил почему-то особенно хорошо. Совсем мальчишка ещё, с веснушками и светлыми ресницами. Внутри как-то неприятно закостенело от осознания, что он может так и не дожить до конца войны, попросту погибнуть, познакомившись со смертью лично в столь юном возрасте. Советы, стараясь отогнать столь отвратительные мысли, нацепил на губы уверенную улыбку и похлопал парня по плечу: — То ли ещё будет, Дима, то ли ещё будет. Внезапно слева послышалось злобное рычание мотора, и Союз похолодел, оборачиваясь и встречаясь с «взглядом» немецкого танка. «Почему с ним не расправился соседний батальон?» — мелькнула судорожная мысль. Огонём или в укрытие? Успеют или нет? Советы сжал челюсть. На войне мыслить приходиться географическими точками и боевыми единицами, а не человеческими жизнями. Слишком близко армия Третьего Рейха подобралась к столице. Москву надо удержать любой ценой. — Четыреста метров, на тридцать градусов влево! Заряжай! — и несмотря на сжимающий горло ужас от своих действий, крикнул. — Огонь!