От грозы до сизого дыма

— Это бессмысленно, — устало прорычал Советы, осторожно складывая документы в багаж. — У меня полно дел здесь. — Саш, — тёплые женские ладони мягко скользнули по напряжённой спине. Союз медленно развернулся, ловя её руки и заглядывая в глаза напротив. Тёплое серебро с тёмным кружевом утягивало сознание за собой в умиротворение. В груди потеплело, расплылась мягким туманом нежность, и коммунист не сдержал ласкового судорожного выдоха, прикрывая веки. — Не хочу уезжать, — прошептал он. — Я понимаю. Ладони мягко обхватили лицо, невесомо большие пальцы погладили скулы. Сердце скрутилось в сладкой судороге и громко заухало во всём теле. СССР тихо млел, наслаждаясь этим. Мягкие губы ласково прижались к его, а после прошептали: — Но на тебя расчитывают. — Я знаю, — государство слегка повернул голову и легко поцеловал костяшку большого пальца. — Я постараюсь освободиться пораньше. — Не спеши так, — Света улыбнулась. — Я никуда не денусь за эти дни, не переживай. Ты всё взял? — Да, всё, можешь не волноваться. — Постараюсь, — она бросила быстрый взгляд на настенные часы и, едва кивнув, отошла. — Всё, тебе пора. Уже сидя в самолёте и лениво разглядывая небо сквозь толстое стекло, Союз в который раз убеждался, что насчёт пассий Рейх был прав. Со Светланой они познакомились в августе этого же года в обычном продуктовом магазине, как бы неромантично это ни звучало. Советский Союз почти физически ощутил, как его переклинило и потянуло к улыбчивой девушке с лучистыми глазами. Света работала хирургом в больнице и на войне являлась отличным полевым врачом, о чём соответствовали благодарности и награды. Во время войны с Японской Империей приходилось мотаться от фронта в Кремль опять и буквально отвоёвывать лишние дни на встречи, однако переписки никто не запрещал. После войны они достаточно быстро сошлись, и в ноябре Советам удалось уговорить её переехать к нему, о чём он ни разу не пожалел. Его пустая и достаточно большая московская квартира стала тёплым уютным миром. Однако, памятуя о запрете разглашения своего настоящего имени и значения, коммунист позаботился о том, чтобы его не раскрыл никто из граждан. Поэтому Светлана знала его, как Василенко Александра Владимировича — тридцати девятилетнего генерала и доверенного человека, занимающегося важными делами партии. К слову, это имя уже и до этого было за ним, даже вместе с кличкой, потому что те же Сталинград или Курск совершенно не гнушались кричать «Василёк!» на весь военный лагерь, а Москва самым бесстыдным образом дразнил «Василиской». Но вместе с чувством тёплого спокойствия и любви с появлением Светланы в жизни, тревога всё же медленно оплетала позвоночник. Родственная душа уже появилась — скоро наследники, а через лет семнадцать, а то и меньше они могут свергнуть его. И больше всего он боялся участи Веймарской Республики. Это Союзу не нравилось, этого он не хотел допустить. Решение быть нормальным отцом для будущих детей далось легко и уже очень долго вертелось на задворках разума. Во-первых, коммунист на своей шкуре ощутил, какого жить без отцовского внимания, а во-вторых, это уменьшит отрицательные эмоции в его сторону, а значит, и мысли о бунте. И это было вполне разумно. Мысли об этом СССР отложил на потом, сосредотачиваясь на предстоящем банкете в Париже, на который его так любезно пригласила Вивьен. Советский Союз отбивался до последнего, но выстоять под натиском Москвы и Молотова удалось бы разве что Сталину. К тому же и сам вождь отдал приказ наблюдать за Британской Империей и Соединёнными Штатами, рассчитывая получить больше информации об их недружелюбных планах. На соседнем сидении посапывал Маркус, привалившись к его плечу. Советы прекрасно помнил их расставание с Тедериком, слёзы, мольбы, и сердце готово было разорваться. Оставшись на попечении Запада, Тедерик кричал Союзу, что тот единственный близкий, который у близнецов остался (Берлин едва мог отойти от войны, держась от мальчиков подальше в моральном плане). Коммунисту было и жутко, и стыдно, и невыносимо в этот момент, когда он буквально ловил спиной задыхающиеся всхлипы и корявое русское «Пожалуйста! Стой!» Он передёрнулся, кривясь и откидываясь на спинку кресла, чтобы поспать немного. Холодно. Очень холодно. Русский зябко поёжился, оглядываясь. Тёмное пепельное небо на горизонте контрастировало с колюще-белым снегом. Прямо перед ним — ледяная толстая стена до самого края. Союз моргнул в удивлении и в следующий момент заметил фигуру за стеной. Она стояла примерно на таком же расстоянии и выглядела до странного знакомой. Широкие плечи, крепкое телосложение. Но точно не разглядеть — стена, толстая и ледяная, искривляет картину. СССР подошёл вплотную к стене, в полной мере ощущая, насколько она… жуткая. Фигура с того конца его явно заметила и тоже подошла ближе. Осторожно и медленно. Черты, черты лица разглядеть сложно, иней на льду мешал, но это кто-то знакомый, абсолютно точно знакомый. Только глаза у него слишком чужие. И холодные. Советов выдернуло из полусна, не успел он осознать, кто перед ним был. Неприятный липкий страх заполз глубже. Этот сон слишком уж сильно смахивал на тот предыдущий, про Зимний дворец. Коммунист сжал челюсти, раздражённо потирая переносицу, когда заметил, что они идут на посадку, причём уже достаточно давно, раз до земли остался буквально десяток метров. В гостинице он разместился вместе с Маркусом в номере, намереваясь переодеться, упасть в мягкую кровать и проспать до утра. Зиверс же был другого мнения, и СССР предположил, что в нём проснулось внезапное желание обсудить всё, что можно. — Мне действительно разрешили встретиться с Тедериком? — внезапно спросил он. — Читай книгу, — буркнул Союз, поудобнее устраиваясь. — Я серьёзно, — насупился собеседник. — Конечно же, нет, Маркус, я тебя просто так с собой взял, чтобы одному скучно не было, — раздражённо выдохнул русский. — Что за глупые вопросы? Тебе двенадцать или четыре? — Не надо так грубо. Я же просто спросил. — А я хочу спать. — Ну пожалуйста, Союз. Всего пару вопросов. Советы с вымученным рыком перевернулся на спину, тяжёлым взглядом упираясь в потолок и показывая мол, что так и быть, спрашивай. В глубине души он прекрасно понимал, что Маркусу, привыкшему к постоянной компании брата, одиноко, но усталость всё равно жгла веки и высасывала силы. — Как долго я буду жить у Ленинграда? — А тебе не нравится с ним? — государство слегка повернул голову к нему. — Нет-нет, Ленинград очень любезен и добр по отношению ко мне, — Зиверс задумчиво потеребил пальцем страницу книги. — Просто я же наследник чужой страны… — Я отправлю тебя в Берлин, когда увижу, что ты готов вести государственные дела. Думаю, к твоим семнадцати годам управимся. Так что читай книгу. — Союз. — Ну что ещё? — Можно провести с тобой Новый год? Советский Союз замер от удивления, на миг забыв все буквы, а потом резко сел, пристально глядя на немца. Тот явно занервничал, бегая глазами по помещению и виновато хмурясь. Коммунист не удержал длинный выдох, подбирая слова. — Послушай, я боюсь, что… — он вдруг осёкся, споткнувшись о непонятное сожаление, и отрезал. — Поговорим об этом потом, — и отвернулся подкладывая руки под подушку и тяжело вздыхая. — Я понимаю, что я сын твоего бывшего врага… — начал было Маркус, но был перебит. — Именно. Рейх должен был наплести вам что-нибудь про «страшных коммунистов», поэтому меня крайне удивляет ваша привязанность. — Он говорил. Но сказал, что ты не входишь в эту категорию, сказал, что тебя бояться не надо и что ты не дашь навредить нам. СССР насмешливо хмыкнул, когда его резко накрыло осознание. Ему сели на шею. Бешенство, неосторожное зажженное словами Маркуса, вспыхнуло ярким пламенем в рассудке. «Рейх, ублюдок! — взревел мысленно коммунист. — Нацистская крыса, чтоб тебе…» Он оборвал себя, злостно выдохнув и почувствовав, как напрягся на соседней кровати младший немец. Горло сжала чёрная, колючая решимость, граничащая с лютой ненавистью, и Советы уже не мог сказать к кому конкретно. «Не надо бояться? — яростно подумал он. — Знал, что я позабочусь о твоих детях, как настоящий папочка, да, Рейх? О-о, не переживай, на эту уловку я больше не попадусь…» — Советую тебе вдоволь наболтаться с братом, Маркус, — холодно проговорил коммунист. — Потому что потом вы увидитесь далеко не скоро и в куда более официальной обстановке. Читай книгу и через час иди спать. — Но, Союз… — испуганно начал Зиверс. — СССР, — отрезал государство. — Это был приказ. Понятно? — Да, СССР, — едва различимо прошептал мальчик. Союз поджал губы, наконец-то позволяя себе провалиться в сон. Всю ночь ему было холодно и очень тревожно.

***

Америка всегда считал, что он чересчур пунктуален, и то, что он пришёл раньше всех, его не удивило. Заприметив в коридоре знакомый хрупкий силуэт, Штаты стремительно направился к нему, окликнув: — Вивьен! Бенуа, вздрогнув, повернулась и после секунды разглядывания улыбнулась, подходя ближе. Светлые локоны были заколоты в аккуратную причёску, тонкую фигуру подчеркнуло чёрное платье в пол. — Привет, США, — улыбнулась женщина. — Ты очень рано. — Пардон, — усмехнулся американец. — Будет тебе, — отмахнулась она, взяв его под руку и поведя к залу. — Тогда поможешь мне, я нуждаюсь в свежем взгляде со стороны. — Без проблем. Как ты, кстати? Когда тебя ждать в наших рядах? — Подожди уж, дай мы всё после войны восстановим. — Ты могла бы заняться этим вместо банкета, — резонно отметил сверхдержава. — Странам нужен небольшой перерыв, Америка. Нужно отдохнуть хотя бы один вечер, чтобы поднимать всё с нуля, — голос Вивьен становился всё быстрее и тише. — При всём уважении, тебе сложно понять, какого это, когда экономика и производство почти полностью уничтожены, граждане измучены, а города и другие территории разрушены. Соединённые Штаты почувствовал, как над француженкой сгущается туча отчаяния. Видеть за маской уверенности её разбитую суть было неприятно — внутри что-то болезненно тянуло. Он ободряюще сжал бледную кисть, нарочито насмешливо усмехнулся: — Да ладно тебе придумывать эту тираду, — и нахально подмигнул. — Уж мне можешь признаться, что тебе просто потанцевать захотелось. — Катись к чёрту! — фыркнула она. К началу мероприятия американец извёлся и загорелся в ожидании. В голове среди сотни других постепенно угасших единственная мысль пульсировала и тикала беспрерывно — увидеть СССР. Интересно было посмотреть на него в этой неформальной обстановке. «И… — США замялся на секунду, пожимая руку Швеции. — Мне стоит узнать про сон, полагаю.» Штаты прекрасно знал, что тревожные, чёткие и максимально реалистичные по ощущениям сны страну посещают только перед значимыми плохими событиями прямиком связанные с ней. Ему самому снилась Гражданская война и Великая депрессия. Но сон, связанный не с внутренними делами, а с другим государством, был впервые. Советскому Союзу он должен был присниться тоже, верно? А если так, то это крайне плохая новость. Если коммунисты догадаются о «Тоталити», это станет концом для всех. — Здравствуйте, США, — раздался рядом мальчишеский голос, не мало удивив сверхдержаву. — Тедерик? А что ты?.. А как ты?.. — сбился с двух мыслей сразу американец, озираясь по сторонам. — Я прилетел с Британской Империей, — разгадав его непонимание, ответил немец. — СССР предложил ему устроить для нас с Маркусом встречу, — мягкая улыбка легла на его губы. — Тебе бы держаться рядом со мной, Британией или Вивьен, — проговорил Америка и притянул мальчишку за плечо к себе поближе. — Европа сейчас не слишком-то дружелюбно настроена к немцам. — Я понимаю, мне просто так не терпится, чтобы приехали Союз и Маркус! — Да, мне тоже, — тихо пробормотал Штаты и на последнем слове внезапно столкнулся с сизым острым взглядом. Что-то под рёбрами так стремительно потеплело, всасывая в себя все разумные размышления и умение работать языком в том числе. Они так и стояли несколько секунд напротив друг друга — США с Тедериком и Советы с Маркусом. Последние двинулись навстречу, по дороге коммунист наклонился к Зиверсу, покрепче сжав его плечо, и что-то ему прошептал с мрачным видом. Мальчик убедительно закивал, что-то шепнув в ответ, и тот одобрительно качнул головой. — Рад видеть тебя, СССР, — улыбнулся американец, протягивая руку для рукопожатия. — Да, я в курсе, — собеседник в холодной усмешке приподнял левую бровь, но на приветствие ответил. Штаты тут же понял, что он имел в виду, и с тяжёлым выдохом поморщился. Они виделись в последний раз не так уж и давно, а сверхдержава уже отвык от того, какая хамоватая язва этот русский. Но мысли тут же отошли на второй план, когда Тедерик после брата крепко обнял Советского Союза, счастливо улыбаясь: — Союз! Тот поджал губы, лишь положив руку на плечо близнеца. Америка уловил мелькнувшую во взгляде ярость, которую тут же затопило сожаление. Что случилось с ним за это непродолжительное время? — Оставь эти телячьи нежности, Тедерик, — прохладно проговорил он. — И Союзом для вас я был раньше. — Я понимаю, просто я скучал по вам! И спасибо, что привёз Маркуса, ты просто… — Я уже понял-понял, можешь не тратить время на комплименты, мне лестно. Идите уже. Маркус, помни, что я тебе сказал. — Да, СССР. — Ох, ну надо же! — появился из ниоткуда звонкий женский голос и перед государствами буквально возникла изящная женщина. — Кого я вижу! — Здравствуй, Париж, — вежливо улыбнулся коммунист, целуя её руку. — Для послевоенного города выглядишь сногсшибательно. — О-о-о, чувствую Петину школу, — засмеялась столица, но в миг посерьёзнела. — Как там они? — Восстанавливаются потихоньку, приходят в себя, отстраиваются. Как мумии, все в бинтах ходят. Сталинград временно глухой на одно ухо, Мурманск временно подался в пираты. На Петю смотреть жалко, Москва боится всё, как бы его на набережных своих ветром не сдуло. Кёнигсберг шугается всех и каждого по отдельности. А в остальном всё вполне поправимо. — Нашёл время для шуток, а городам обязательно передавай от меня привет! Ладно, мальчики, вы развлекайтесь, а я побежала, — город скрылась так же быстро, как и появилась, оставив за собой странную тишину. — Вина? — учтиво предложил Америка. — Не откажусь. Дойти до нужного стола не составило труда, капиталист отвлёкся на поиск взглядом каких-нибудь закусок, чтобы потом не искать, когда ему едва ли не в руки пихнули бокал. — Спасибо, — удивлённо проговорил он, тут же отвлекаясь от своего занятия. — Не удивляйся уж так, — хмыкнул СССР, направляясь к двум маленьким креслам в дальнем углу зала. — Я, может, и «отстающий Восток», но этикетом не обделён. — Я ни слова не говорил про «отстающий Восток», — резонно отметил Соединённые Штаты, усаживаясь с бокалом в руке. Факт, что креслица стояли достаточно близко, его по какой-то причине несказанно радовал. — Зато громко думал. — Как Минск и Киев? — поспешил сменить тему американец. — Никак, — тяжело вздохнул русский, делая маленький глоток и окидывая помещение и гостей взором. — Ленинград и Москва, оказалось, знают способ, как вернуть их, но для этого сначала нужно восстановить города так, чтобы хотя бы процентов восемьдесят было отстроено. — Насколько я знаю, обязательно требуется столица и сам государство. — Да, ты сталкивался с этим? — Я помню, как отрубили голову Москве, — на этих словах Советы удивлённо взглянул на него. — Откуда ты знаешь об этом? — Умоляю тебя, мы были с твоим отцом близкими друзьями. Я знал об этом. — Как неосторожно он всё разбалтывал, — хмуро проговорил коммунист, покачав головой. — Это запросто могло обернуться против него. — Я не использую подобные вещи, СССР, — серьёзно ответил Америка, в упор глядя на него. — Каким бы ублюдком я не казался, я не пользуюсь чужими личными слабостями. — Тогда зачем они тебе? — Мне сами доверяют. К тому же это помогает мне лучше узнать собеседника, если он мне интересен. — Ну да, как же, — хмыкнул СССР. — Ладно, я пойду, повидаюсь с другими, — он кивнул собеседнику и скрылся в зале. США отстранённо сощурился, внезапно цепляясь взглядом за высокую фигуру у входа. Рыжеватые кучеряшки и неловкая поза сказали сами за себя. Канада всё же неисправим. Сверхдержава пригласительно помахал ему рукой, поднявшись с кресла. Брат тут же поспешно двинулся в его сторону. — Здравствуй, — канадец пожал ему руку, и глаза его воодушевлённо сверкнули. — Привет-привет, ну как ты? Всё также носишь статус британского доминиона? — А что мне? — пожал плечами страна. — Такой расклад вполне меня устраивает. — Ну ты даёшь. Дальше половина вечера прошла в приятной лёгкой беседе, пока в очередной раз Штаты не окинул взглядом зал, быстро подмечая знакомых и не нашёл Советского Союза. «Неужто ушёл? — с усмешкой подумал он, в полуха слушая собеседника, а потом заприметил слегка приоткрытую дверь на балкон у неприметной стены. — Впрочем, я даже не удивлён.» К братьям уже направлялась Вивьен с тёплой улыбкой. Америка кивнул ей, подмигнул Канаде и, мягко поднявшись с кресла, неспешно направился к балкону. На улице после душного, разгорячённого и наполненного шумом музыки, смехом и разговоров помещения было свежо и тихо. Даже очень свежо. Соединённые Штаты как-то подзабыл, что сейчас вообще-то середина декабря. А вот Советов у перил это волновало мало, судя по всему. И именно в этот момент в глазах сверхдержавы он стремительно повзрослел. От тощего мальчонки с большими сверкающими глазами и угловатого молодого человека с растрёпанными кудрями и азартным грозовым огнём в глазах до крепкого атлетичного мужчины с солдатской выправкой и с сизым дымом в тяжёлом взгляде. — Я такой красивый? — вдруг насмешливо проговорил коммунист, и провалившийся в воспоминания и мысли Америка вздрогнул от неожиданности, а потом подошёл ближе и встал рядом. — Да, вполне, — ответил он, краем глаза наблюдая за собеседником и разглядывая его. Большие русые кудри коротко острижены и волосы теперь едва вились. На бледном осунувшемся лице лучше выделялись скулы и челюсть. Черты лица немного загрубились и скорее стали острыми, а не тонкими, как раньше. Едва видные складки у краёв обветренных губ вместе с синяками под глазами дополняли нерадостную картину. Теперь Советский Союз выглядел лет на сорок, старше Штатов. — Льстишь мне, — хмыкнул тот, поднося к губам сигарету. — Да брось, — Америка неотрывно поглядел на него. — Ты не курил раньше. — Тебя это так волнует? — Я просто убеждаюсь тому, как ты изменился после войны, СССР. — Теперь я не кажусь тебе мальчишкой с далёкой мечтой? — криво усмехнулся русский. — Нет, конечно, нет. Стал бы я тогда воспринимать тебя всерьёз? — Как угрозу, я погляжу. Боишься меня? — Всего лишь напоминаю, что у меня везде есть рычаги давления. Мне кажется, пример Японской Империи был самым ярким, что с моими интересами лучше не конфликтовать. Их взгляды внезапно столкнулись, и США на долю секунды утонул в сизых омутах, захлебнувшись собственными ощущениями. В кровь щедро выплеснуло адреналин, и теперь сердце часто грохотало во всём теле, разгоняя по телу какой-то сумасшедший пьянящий азарт. В глазах Советов он увидел тоже самое. Тот поджал губы и прежде, чем уйти, приблизился, вцепившись узловатыми пальцами в крепкое плечо американца, и тихо проговорил: — Ты скоро перестанешь быть единственной господствующей сверхдержавой. Уж я об этом позабочусь.