По следам реликвий

      Нисимар и Сависея часто оставались дома одни, оттого умели они не только найти себе занятие и пропитание в пределах трёх комнат, но и открыть и запереть обратно замок входной двери так, что даже мать не замечала… Либо делала вид, что не замечала, ведь к её возвращению дети наличествовали в выделенном Серимикам жилом помещении в полном составе и комплектации.       Первый раз в жизни Нисимар осознал, что может умереть и больше никогда домой не вернуться, в одну из таких вылазок: они с Сависеей увязались за ребятами из тусклых в Радиус на озёра. Пока они все пробирались по трубам в компании снующих туда-сюда механических злокрысов, Сави рассказывала, что это вовсе не озёра, а «бассейны регуляционного комплекса», в которых отстаивается грязная вода, но ребят эта информация не смутила — все были твёрдо намерены если не купаться, то хотя бы рыбу половить.       Тусклые ходили туда давно, знали все дыры в первом круге защиты Залов Регуляции и успешно ими пользовались, оттого обедали прихваченным из крепости пайком дети уже на берегу тёмного водоёма, по чьей поверхности на свету фонарей расцветали радужные разводы. От озера поднимался резковатый запах смеси присадок для машинного масла и сточных вод.       Нисимар толком не мог вспомнить, с чего началась ссора — кажется, кто-то обозвал Сависею занудой, он огрызнулся в ответ, и тогда тусклые выбросили их фонарики в озеро.       В Заводном Городе уже более ста лет не сменялись день и ночь, и даже в открытом Радиусе стояли неверные, колеблющиеся сумерки, а уж пробираться по трубам и туннелям крепости без света можно было только на ощупь и на слух.       Поэтому Нисимар, ни секунды не задумываясь, шагнул в озеро за фонариками.       Вода словно выжгла нос изнутри и ударила в переносицу, заполнила рот и полилась в горло, в ушах загудело. Она была ВСЮДУ. А опоры под ногами НЕ БЫЛО, хотя он падал сквозь тёмную, грязную толщу, кажется, целую вечность. И руками Нисимар ни за что уцепиться не мог, размахивая ими вслепую, потому что едва раскрытые глаза масляная муть резанула болью.       Ужас и удушье сковали Нисимара, сдавив горло.       Он понял, что умрёт. Родителей и Сави больше не увидит. Планер не доделает.       Когда его руки что-то коснулось, Нисимар вцепился в это изо всех оставшихся сил, его потащило вверх и выкинуло на твёрдый берег.       Нисимар слышал какой-то бубнёж и нескончаемый звон, его рвало водой и не успевшим толком усвоиться пайком. В носу жгло, а глаза зудели. Когда вода вылилась из одного уха, Нисимар разобрал, что Сависея ругается с тем самым мальчишкой, что выбросил фонарики.       — Да мне, блять, откуда знать, что вы плавать не умеете?!       — Значит так, Болвин. Ты отдаёшь мне свой фонарик, а я его тебе верну завтра. Или иди ныряй и доставай наши.       — А вот не дам и не пойду. Что ты мне тогда сделаешь, зануда?! Родакам своим блестючим пожалуешься?       — У меня есть пульт управления пауками, — твёрдо заявила Сависея, вздёрнув курносый нос и предъявив старый отцовский стилус, которым они открывали запертую снаружи дверь. — Он настроен на меня и брата и оторвёт руки любому чужаку. А пауков я натравлю на вас, если не хотите по-хорошему.       Болвин ей поверил, но фонарики найти не сумел, поскольку давно не чищеное илистое дно проглотило их безвозвратно. Обратно в крепость дети возвращались вместе, соблюдая угрюмый нейтралитет.       Нисимар после купания неделю провёл дома, запивая пайки целым коктейлем из зелий, потому что обитавшая в «бассейнах регуляционного комплекса» зараза отличалась большим разнообразием воздействия, а мать откуда-то узнала, где они с Сависеей были и чем занимались. Ладно, что хоть Плесень в этих озёрах не водилась…       Серимик с тех пор все водоёмы Заводного Города обходил по широкой дуге, а при острой необходимости прибегал к «хождению по воде».       Поэтому дикий, воистину животный ужас поглотил разум Нисимара, когда после вспышки телепортации чародей рухнул в бурлящую реку. Снова вода пыталась залиться к нему в лёгкие, но теперь ещё и уносила куда-то, шибая о неровное дно и мешая уцепиться за попадавшиеся уступы. Течение тянуло вниз, на глубину, и Нисимар изо всех сил, как умел, барахтался, сопротивляясь ему, пока правая рука попросту не застряла между камней где-то сверху. Будь она живой, это был бы гарантированный вывих, а механической Нисимар подтянул себя и достал до поверхности.       Мелкие, но быстрые речные волны били его по лицу, но, по крайней мере, он разглядел каменный берег и сумел пролепетать заклинание, вытолкнувшее его из пучины. На пластинах руки остались царапины, и в одной из них золотился металл — верный признак содранной антикоррозийки, от которой естественный блеск латуни мерк.       Нисимар знал, что надо сделать: счистить старое покрытие, аккуратно вырезать место с царапиной, приварить заплатку, обработать швы и заново нанести защитный состав. Ничего сложного. Он может поручить это фактотуму-ремонтнику в лаборатории…       И вот тут Серимик осознал, ГДЕ он находится.       Подпираемый исполинскими колоннами потолок тонул во тьме очень высоко, куда не добивали гудевшие двемерские настенные фонари. От реки доносился освежающий холод, а светящиеся причудливые грибы распространяли свой аромат, напоминающий плесневелый, но более терпкий и травянистый. Нисимар глубоко вздохнул и медленно выдохнул, словно мог смаковать воздух, свежий и влажный, как в Неиссякаемом источнике.       Его выкинуло в Нирн.       Мир, который он знал по книгам, статьям, упоминаниям в логах и рассказам Лаанет.       Механизм работы артефакта, туннелирующего пространство-время в пределах Нирна, теперь вызывал у Серимика ещё больше вопросов, поскольку Нисимар прошёл вдоль реки до самого верха и не встретился ни с девушкой, ни с беглым коллегой, а «обнаружение жизни» не засекло никого крупнее крыс окрест. Единственный путь уходил по ветхим деревянным мосткам ещё выше, навстречу пахшему канализацией сквозняку.       Мутные ручьи смывали и так еле заметные во мраке следы его спутников по телепортации, а в итоге и вовсе исчезли в доходившей до колен воде. Охранявшие затопленные коридоры пауки, натужно скрипя сочленениями и цокая лапками, выдавали себя задолго до появления из труб и, получив от чародея приготовленный заранее разряд молнии, выжигавший их цепи, застывали навсегда. Нисимар понял, что заблудился в этом вонючем, местами обвалившемся лабиринте, и остановился, дабы скорректировать задачу — искать не меров, а выход наружу. Очевидно, что никто из них троих не собирался навсегда поселиться в этом подземелье, значит, цель у всех одна.       Против сквозняка Нисимар поднялся на несколько уровней вверх, встретив по пути разломанных механических охранников разной степени ржавости и целостности, воды стало меньше, зато в смачной, чавкающей грязи он тонул по щиколотку на каждом шагу, двигаясь по цепочке постепенно затягивавшихся следов. Промокшая одежда выхолаживала тело и не облегчала передвижение, а запах канализации усиливался…       Серимик и так прошёл по освещённым туннелям, зажав полой мантии нос, а, выйдя из подземелья к мусорной куче, смердевшей разложением на всех существующих стадиях своего разнообразного содержимого, попросту не выдержал. Желудок его скручивали узлом спазмы, но избавляться ими уже стало попросту не от чего, и Серимик, скрючившись и пошатываясь, поспешил покинуть выгребную яму, пока настороженно наблюдавшие за чародеем огромные крысы не решили им отобедать.       Снаружи пахло озоном, и стоявшие в тёмной, сероватой земле лужи говорили о том, что недавно прошёл дождь. Сладкий, навязчивый, как аиосовское сообщение об ошибке, аромат источали крупные тёмно-бордовые лилии с длинными тычинками, возвышавшиеся над сорняками, заполонившими разломанный цветник, возле которого Серимик просто сполз по стеночке разрушенного дома, чтобы перевести дух и выпить зелье сопротивления болезням. Цветочное благоухание быстро изгнало из головы воспоминания о мусорной куче. «Рогатые лилии», — отметил Нисимар. — «Алхимически ценное растение». Регион их произрастания точно был в Морровинде, и две никс-гончие, попытавшиеся на свою беду употребить присевшего отдохнуть апостола, подтвердили его догадку.       К свалке примыкали развалины некогда хороших домов и одичавшие сады, за которыми виднелась ощерившаяся неровными зубами сохранившихся башен и стен крепость, увенчанная исполинским дворцом с тремя обкусанными куполами. Издалека Нисимар было решил, что город покинут, и раз так, то найти в нём двух беглецов чародею не составит труда, но чем ближе он подходил к стенам, тем отчётливей становился гомон и шум большой стройки, а к ароматам цветников, из которых тянулись к загороженному грибами свету ллораморы, стали примешиваться гарь и запах навоза.       Чуть ли не вплотную к крепости стояло несколько лагерей, от костров которых поднимались в небо нити дыма. Среди шатров бегали дети, а взрослые, переговариваясь, отдельными группками неторопливо шли к затянутой в строительные леса арке ворот, в которых не было створок. Для поиска всего двух конкретных душ «обнаружение жизни» применить оказалось невозможным.       Следовало спросить кого-нибудь из прохожих, не видели ли они Лаанет, которую сложно с кем-то перепутать из-за татуировок и явной примеси не-данмерской крови, или альтмера в белой мантии… то есть, уже точно не белой — сам Серимик угваздался по уши, выбираясь из подземелья. Он стоял на краю лагеря и искал глазами мера, с которым можно поговорить, не отвлекая его от важных дел, когда…       — Сэра, у тебя какие-то проблемы?       Нисимар едва не подпрыгнул и немедленно повернулся к окликнувшему его мужчине, одоспешенному и вооружённому булавой, в отличие от всех прочих. На наплечниках его остроконечными лепестками расцветал герб, не похожий ни на один из шести знакомых чародею.       — Да. Я ищу двух меров, — хрипло ответил Серимик.       — Зачем ты их ищешь, сэра?       И Нисимар предельно честно ему ответил, зачем, кого и почему он преследует.       Серимик понял, что живым, не оборудованным встроенными детекторами лжи стражникам он мог солгать, когда двое дозорных уже вели его через отстраивающийся город к дворцу, и с каждым шагом громадный трёхкупольный храм с проломленной местами крышей вырастал над прочим Морнхолдом, который к с первого взгляда и вживе чародей попросту не узнал. Впрочем, откровенно плачевное состояние столицы тоже сыграло в этом немалую роль.       Каменная пыль, прибитая было дождём, вновь поднималась на волнах резких алхимических запахов строительных смесей. Вернувшиеся после перерыва рабочие перекрикивались между собой, под навесами переговаривалось их начальство, обсуждая чертежи, поставки и траты, и от гербов рябило в глазах, словно на здешнюю стройку собрались все Дома и племена Морровинда.       Дворцу, куда Нисимара привели стражники, определённо досталось меньше, чем храму, либо его ремонт уже давно закончили, поскольку во дворе его расцветал, благоухая ароматами кустов нирта и тимса, ухоженный сад. Пока дозорные объяснялись со своими коллегами на входе в казарму, пока один из двойки стражников ходил к начальству, дабы выяснить, куда девать чародея, Серимик заворожённо разглядывал клумбу, запоминая горьковатый запах нирта, оттенявший пряные и сладкие обертоны рассаженных вокруг куста цветов. Нисимар, оглядевшись и убедившись, что загораживает от стражника своей не самой широкой спиной пахучее растение, притянул к себе и пощупал веточку с листьями, похожими на наконечники копий формой, но бывшими не плотнее старых одноразовых перфокарт, и пушившимися тычинками мелкими белыми цветочками, нежными, как шёлк…       — Сэра Серимик!       Нисимар сжал пальцы, и веточка осталась у него в правой руке, обдав ароматом смолы. Чародей обернулся к стражнику, спрятав за спиной отломанную веточку.       — Иди за мной, сэра, — стоявший в дверях третий стражник, не дожидаясь Нисимара, развернулся на каблуках и двинулся через небольшой, освещённый «светлячками» зал.       Серимик осознал, что успел принюхаться к собственному смраду, когда капитан Фавел, оказавшись с ним в одном кабинете, решительно распахнул оба окна и с очень сложным выражением на широконосом, тронутом оспинами лице предложил чародею присесть — мантия Нисимара осталась белой только на плечах, ниже отсвечивая всеми оттенками коричневого и серого и перекосившись из-за налипшей по подолу глины. Хотя бы с сапогов грязь почти вся отвалилась сама.       Нисимар не озаботился придумыванием удобоваримой лжи по пути сюда и не видел в ней смысла, решив прибегнуть к помощи стражи, потому объяснил свою ситуацию прямо и ясно, разминая механическими пальцами оторванную веточку нирта, в ответ благоухавшую успокаивающим древесным ароматом. Фавел неподдельно удивился тому, что чародей нигде не остановился и не имел при себе ничего, кроме портупеи с зельями и инструментами. Когда секретарь закончил писать, капитан ткнул в Нисимара жезлом, зачарованным на развеяние магии, убедился, что латунная рука вполне настоящая, и возжелал выслушать дальнейший рассказ.       О драке в лаборатории апостол предпочёл умолчать — это нарушение явно не касалось экзосфералов — коротко обрисовав проблему как «кражу уникальных инструментов», но на этом месте Фавел, внимательно, как психиатр на собеседовании, наблюдавший за Нисимаром, потребовал описания пропавших вещей, и если перстень вопросов у него не вызвал, то в кинжале, молоте и перчатке начитанный капитан распознал инструменты Кагренака и послал в храм за жрецом.       Серимик очень не хотел, чтобы Лаанет считали преступницей — он был уверен, что она, желая попасть домой, всего лишь воспользовалась удобным случаем — и говорил о ней исключительно как о свидетельнице. В отличие от сотрудника Фаланаамо, чью мотивацию Нисимар попросту не знал, столкнувшись с коллегой нос к носу непосредственно на месте преступления.       Когда капитан уже отправил кого-то из подчённых на поиски пропавших меров, явилась наконец заспанная «кена Индарис»: ещё раз кинув в Серимика «развеянием» и, убедившись, что апостол действительно заводной, она помрачнела, а, узнав истинную причину вызова, взвилась фурией в требовании сию же секунду передать дело ординаторам. Фавел воззвал к тому, что у Дома Индорил недостаточно людей и средств на поиски («Вы крышу двадцать лет починить не можете!»), и стража Морнхолда всего лишь оказывает помощь Храму, не влезая в религиозную сферу жизни данмеров.       К моменту, когда они договорились, у Нисимара уже болела и кружилась голова, поэтому он согласился на все поставленные жрицей условия, толком в них не вслушиваясь. В открытые окна пробивался с дымком будоражащий слюнные железы пряный с остринкой аромат жареного мяса и какой-то ещё солёный, немного прелый, но вкусный запах, и бренная плоть, наматывая желудок на позвоночник, напоминала Серимику, что от своего завтрака он избавился ещё четыре часа назад.       По счастью, Индарис привела Нисимара в жилые помещения при храме как раз в обед, и ему не пришлось выпрашивать еду, пусть и далеко не так дивно благоухавшую — основную компоненту составляли жареные гусеницы, на вкус оказавшиеся приятнее, чем на нюх. Видимо, что-то подозревавшая жрица за столом ещё раз напомнила, что кров на время поисков пропавших инструментов чародей получил при условии, что от него не услышат «любого богохульства», и в свою очередь Серимик окажет «посильную помощь» Храму. Нисимара религиозные темы мало привлекали, но пока его не заставляли возносить молитвы, он спокойно сосуществовал с верующими в одном социуме.       Правда, проверить свои способности к общению с истыми даэдропоклонниками чародей толком не сумел, поскольку последствия купания в ледяной реке и прогулки на ветру в промокшей одежде по колено в воде уже вечером заскребли по Нисимарову горлу и жаром разлились по телу. У зелья была двадцатипроцентная вероятность не сработать, и Серимик умудрился в неё попасть.       В густом простудном бульоне, заваренном на высокой температуре, которую дома он бы сбил до нормальной, чтобы продолжать работать, удушающем кашле и боли в глотке, Серимик потерял счёт времени. Иногда он выныривал, упираясь взглядом в укреплённый деревянными балками и отделанный глиной потолок без проводов и коробов, освещённый парившим под куполом «светлячком», слышал обрывки разговоров и чьи-то стоны, смутно улавливал запахи имбиря, нирта и спирта. После этого его вновь утягивало на горячее, тошнотворное дно зацикленной реки видений, в которых чародей лежал на полу парализованным, а кто-то наживую разрывал его по кусочкам, пока АИОС на заднем плане планомерно перечисляла все наносимые телу повреждения, потом запирал в древнем кард’руне с воющими призраками, и тот обрушивался в лаву. Самым страшным было единственное настоящее воспоминание в череде бреда — его собственные руки на шее уже потерявшей сознание Сависеи…       За три дня, что Нисимар проболел, капитан Фавел сумел найти Фаланаамо, но тот настаивал, что является подданным другого государства и всего лишь приехал исследовать двемерскую механику. Лаанет видели на стоянке караванщиков примерно в то время, как Серимик объяснялся с капитаном, и маг, у которого она увела место в обозе, крыл девушку исключительно непечатными словами, особенно обихаживая её недийскую родню. Для погони за два дня как ушедшим караваном у стражи Морнхолда не нашлось людей, к тому же, по словам Нисимара выходило, что Лаанет для расследования не очень-то и нужна.       А Серимик, придя в себя, оказался уже во власти не Храма, но Ллирина Садраса, заведовавшего нахил’руном, куда индорильцы спихнули заболевшего апостола. Нисимар вертел на языке словечко, обозначавшее независимую от Храма больницу, смутно чувстуя, что когда-то его слышал или читал, но источник ускользал из памяти, как вода сквозь пальцы. Время, чтобы вспомнить, у него определённо имелось, поскольку на его лечение ушло указанное в счёте количество лекарств и труда, которые чародей мог оплатить только соразмерной услугой. К тому же сам Ллирин горел желанием с ним пообщаться, как выдастся свободное время — непозволительная роскошь в строящемся городе, где постоянно кто-то калечится, травится и разносит подцепленную в пути заразу по палаточному лагерю.       Вечером четвёртого дня, закончив «посильно помогать» в алхимической лаборатории нахил’руна, Серимик вновь пришёл в казармы, но в этот раз не успел дойти до кабинета, поскольку капитан со стражником перехватил его на полпути и повёл вниз, к камерам.       — Если он с тобой не заговорит, я его точно ординаторам отдам, — покачал светлой головой Фавел. — А то стоят ребята, двери храмовые подпирают, скучают, наверное. Хоть развлекутся, еретика попытают, — хехекнул капитан.       — Почему еретика?       — Лапал без спросу священные артефакты? Лапал. Значит, еретик.       Серимик решил не уточнять, что в пылу, прямо сказать, драки тоже «лапал» инструменты.       В затхлом воздухе подземелья слышались нотки канализационного смрада, раздавались обертоны перегара, пота, давно не стиранной одежды и крови. В основном за решётками сидели забулдыги, клятвенно обещавшие больше не буянить, также имелись две полуголых девушки, при виде стражников прильнувшие к дверям с самыми очаровательными выражениями на измождённых лицах, и один мрачный орк, красноречиво отвернувшийся к стене.       На фоне этом смиренно сидевший на коленях темноволосый альтмер, хорошо одетый, пусть слегка помятый и с почти сошедшим синяком на правой скуле, выглядел воплощением невинности. При виде Нисимара Фаланаамо вздёрнул вверх брови:       — Жаль, что ты тоже здесь. Я не хотел никого вовлекать в свою миссию. Это может сломать её.       — Какую миссию? — если Лаанет Серимик мог понять, то мотивация коллеги сбежать в Нирн, прихватив с собой инструменты, в этом самом Нирне бесполезные, никак не хотела складываться в чёткую схему.       Фаланаамо гордо вздёрнул слишком широкий для альтмера нос и патетично возвестил:       — Я лишил заводных апостолов искуса лёгким путём взойти на Сонастроенный Престол, — в голубых глазах альтмера сверкнули искры религиозного экстаза. — Ибо нет среди нас достойных выдержать вес именованного колебания, и даже ставший движителем не обуздает силы движения, ибо желание его обусловлено наваждением лжетворной плоти. Не видящий истины за многочисленностями цепляется за Нирн-Предшествующий, тормозя наше движение к Нирну-Следующему. Аннуванна’Си. Ты должен понять.       Фавел с замешанным на бельмесости подозрением косился на Нисимара, а тому очень хотелось притвориться немым, дабы не разъяснять капитану каждое второе слово в речи Фаланаамо, весь смысл которой сводился к одной сентенции — «нет иного бога, кроме Сехта, и все мы шестерни в механизме его». Низведшие АЛЬМСИВИ до статуса святых данмеры могли понять её правильно, да и сам Серимик начинал раздражаться от резко возросшего уровня концентрации религии в своей жизни.       — Я понимаю тебя, — кивнул чародей. — Пусть будет так. Почему ты ещё не вернулся домой?       — Заданный мне алгоритм не подразумевает возращения к уже раз совершённым шагам, — смиренно прикрыл глаза Фаланаамо.       Нисимар некоторое время подбирал слова.       — Мой алгоритм подразумевает служение Заводному Городу, — медленно и спокойно проговорил он. — Без моего движения его механизм уже нарушен. Отдай мне перстень и продолжай свою миссию.       Фаланаамо посмотрел на него с сочувствием:       — Если ты сумел телепортироваться вслед за нами, это уже учтено в многочисленных расчётах движения к истине, и вскоре курс его будет скорректирован с учётом твоего отсутствия. Всё просчитано.       — При нём не было перстня, который ты описал, — кашлянув, отметил Фавел. — Но теперь я могу с чистой совестью поручить сэру Фаланаамо палачу. Завтра мы уже точно будем знать, где и что он спрятал, — хищно усмехнулся капитан.       Альтмер склонил голову:       — Всё было учтено. Благодарю вас.       — За что? — опять не вписался в траекторию апостольской мысли Фавел.       — За избавление от «лжетворной плоти», — пробормотал Нисимар, разглядывая порог камеры. — Он собирается умереть под пытками. Молча.       То ли Фаланаамо переоценил свои возможности и силу веры, то ли ординаторы, которым всё-таки сдал его капитан, точно знали, как вести допрос фанатика, но через четыре дня от Фавела же Нисимар узнал, что Ленту Лабиринта Барилзара альтмер, дабы не бороться с искушением вернуться, подкинул Лаанет в сумку ещё под Морнхолдом.       Два инструмента из трёх стражники перехватили в момент продажи мерам из Дома Телванни, а Разрубатель успел покинуть сферу влияния Фавела и его подчинённых, уехав в сторону Нарсиса. Туда же, куда ушла с караваном Лаанет.       Сотрудник Серимик точно знал направление своего движения.