Ерунды полны карманы

      Меня зовут Алекс. И я, мать его, грёбаный космодесантник. На, мать его, грёбаном Южном Вьетнаме. Говорят, на Старой Земле когда-то, давным-давно была такая страна. Ничем особо не примечательная, кроме того, что когда-то там была война. Впрочем, война была не только там. Но тот, кто открыл эту богом забытую планету, почему-то назвал её именно так. Говорят, потому, что там встретились его родители. Может, и врут.       Вообще, на Старой Земле когда-то много воевали. Теперь она — Колыбель человечества, а люди воюют по всему космосу. Смешно, когда-то мы убивали друг друга, теперь — убиваем других.       Южный Вьетнам — паршивое место. Тут жарко, песок скрипит на зубах, практически нет воды, а в атмосфере низкий процент содержания кислорода. Поэтому мы воюем в масках. Видок у нас ещё тот.       Итак, меня зовут Алекс. Полное имя — Александра-Мария-Изабелла Котофф. И я — командир взвода. Старший лейтенант Космических Войск Федерации. У меня во взводе пятнадцать человек. Й-о-хо-хо и бутылка рома! Самое смешное, что нам действительно придётся занять Сундук Мертвеца. Откуда тут такое название — непонятно. Сундук Мертвеца и Южный Вьетнам и рядом не стояли. Ну, насколько я помню, хотя литература и история никогда не были моими любимыми предметами. Впрочем, кто я такая, чтобы обсуждать решения Каких-То Умных Людей, Дающих Классные Названия.       И если Южный Вьетнам — это просто жопа, то Сундук Мертвеца — это самое её очко. Плоская каменистая возвышенность посреди пустыни. На хрен бы она никому не сдалась, если бы не кимберлитовая трубка с высоким содержанием промышленных алмазов. Поэтому желающих заполучить себе Сундук Мертвеца великое множество. В том числе — вьетконговцы. Они пришли сюда первыми и поэтому решили, что Вьетнам — их. Федерация не согласилась и прислала свою армию. С тех пор мы и пытаемся выбить этих тварей, которых людьми язык не поворачивается назвать, из их нор.       По утрянке, когда температура воздуха ещё не достигла своего максимума и ветерок приятно холодил свободные от маски участки кожи, мы выдвинулись вперёд. Я — впереди, рядом со мной — сержанты-близняшки Кемма и Келла. Фантазия у их родителей так себе. Придумать что-то более оригинальное — это не про них. Я встречала близняшек, но Кем и Кел настолько схожи, что иногда оторопь берёт. Обе смуглые, гибкие, с тёмными живыми глазами и чёрными как смоль волосами.       Ну и Рэг тут, куда она от своей Кел? Вообще личные отношения в армии не приветствуются, но я смотрю на шашни Кел и Рэгги сквозь пальцы. Не так много у нас радостей тут, да и сколько мы проживём на этой планетке — неизвестно. Надо брать от жизни всё.       Кем и Кел похожи, но Рэгги всегда безошибочно отличает свою любовь, не путает её с сестрой. Рэгги — невысокая, с капризной нижней губой и таким же характером. Но Кел от неё без ума, от этой маленькой и хрупкой на вид чертовки. Впрочем, лично я не понимаю этих стремлений. Я — стопроцентная гетеро. Ко мне периодически подкатывали офицеры и бойцы из других взводов, но я отношений тут не завожу. Глупости всё это, не для войны, это точно.       За спиной у меня ровно дышит мой взвод. Мой. Я знаю всех своих девчонок. По именам. Характерам. Привычкам.       И Эмму, красотку, похожую на сказочную эльфийку, если бы не безобразный шрам через всё лицо. И Сашу, толковую девчонку, которая успела отучиться в университете целых три года. И Максу, грубоватую и острую на язык, но именно ей я без сомнений дам прикрывать свою задницу. И всех остальных своих бойцов.       — Эй! Рыжая Ведьма! — в ухе щёлкает передатчик и раздаётся насмешливый голос Максы. — Не пора привал?       Да, это про меня. Я рыжая и, наверное, ведьма. Ведь рыжие все ведьмы. Особенно если у них зелёные глаза. У меня так-то голубые, но когда я злюсь или влюблена, то глаза отливают зелёным бутылочным стеклом. Хотя Романа говорит — изумрудом. Она подкатывала ко мне, но быстро поняла, что я не по девчонкам, и успокоилась. Но комплименты говорить не забывает. И на каждом привале пытается подсунуть мне чего-нибудь сладенького. Сгущёнки или джема из своего пайка.       Но насчёт привала… Я смотрю на солнце, на дисплей наручного комма, прикидываю, сколько прошли, сколько осталось, и бурчу в ответ Максе:       — Перебьёшься, ленивая задница. Работайте, негры, солнце ещё высоко.       Кто такие негры, я толком не знаю, это слово ушло из обихода двести лет назад примерно. Вернее, знаю, что это очень оскорбительно. Во всяком случае, командир пятого взвода Дик страшно бесится, если его слышит.       Ещё примерно через час, когда проклятая звезда по имени Корбунт встаёт в зенит, я командую привал. Да и место тут наиболее пригодное для отдыха. Если на этом грёбаном Вьетнаме вообще есть такие. Я щёлкаю пультом, и над нами раскрывается небольшой силовой купол. Защита так себе, я вам скажу, от плазмы не спасёт, но зато можно дышать спокойно.       Мои девчонки падают на жёсткую почву, стаскивают маски, развязывают прорезиненные вещмешки и достают пайки и воду. Едят быстро, аккуратно и молча. Я ковыряю саморазогревающуюся консерву и вяло жую пресное мясо. Нервы обострены до предела. Я ещё толком не могу понять, в чём дело, но пятой точкой чую, что надвигается что-то очень неприятное. Такая задница, какой на Вьетнаме ещё не было. Это моя проклятая и в тоже время благословенная жопная интуиция, которая жутко мешает жить, но при этом не раз спасала мне эту самую жизнь. И мне, и моим девчонкам.       Свою плазму не увидишь, так говорят у нас. Я и не увидела. Только почувствовала, как нестерпимым жаром обожгло грудь и сильный удар опрокинул меня навзничь. Где-то рядом закричала Эмма. Я попыталась приподняться с жёстких камней, но непереносимая пульсирующая боль чёрной пеленой накрыла меня с головой.

***

      Прихожу в себя я от жажды и духоты. Пытаюсь облизнуть губы, но язык сухой и шершавый. И распухший. Мне даже кажется, что он просто не помещается во рту. Рядом шуршат мелкие камни. Кто-то приближается ко мне. Я пытаюсь открыть глаза, но веки словно приросли друг к другу.       Вот этот кто-то подходит вплотную и наклоняется ко мне. Я чувствую, как щёку обжигает чьё-то дыхание. Он явно давно не чистил зубы.       — Карим! Фу! — голос незнакомый, со странным свистящим акцентом.       Тут же тот, кто не чистил зубов, отскакивает в сторону и ворчит, глухо и недовольно.       Зато подходит кто-то другой, меня приподнимают и подносят ко рту что-то прохладное и пахнущее железом.       Я делаю несколько жадных глотков. Сразу становится легче. Даже удается чуть приоткрыть глаза. На меня смотрит незнакомая светловолосая девушка с небесно-голубыми глазами. Даже сквозь марево боли и тошноты я вижу, что она очень красива. Правильное, спокойное лицо, как у древней богини, про которых я читала в академии, ещё в той, довоенной жизни.       — Ты кто? — голос у меня сипит, и слова с трудом прорываются сквозь гортань.       Незнакомка несколько секунд смотрит на меня, потом легко поднимается и молча отходит в сторону. Я слежу за ней взглядом. Она довольно высокая для женщины, даже, пожалуй, выше меня. А я ни много ни мало пять футов десять дюймов. Выше меня во взводе только Макса с её шестью футами.       Одета незнакомка в светлый потасканный комбинезон и военные стоптанные берцы. Светлые волосы собраны в небольшой небрежный пучок на затылке.       Я с трудом поворачиваю голову и оглядываюсь. Валяюсь я в какой-то пещере, возле входа горит небольшой костёр. И, вытянувшись во всю длину, лежит котик. Ну, так в насмешку назвали этих трёхметровых ящериц с подобием шерсти на голове и треугольными острыми ушками досужие вояки.       Незнакомка возвращается, в руках у неё флакон с антибактериальным гелем и упаковка армейского бинта. Она легко приподнимает меня, я шиплю от боли и опускаю глаза.       Так… Значит, меня нехило зацепило плазмой. Рану не видно, она довольно профессионально перебинтована, но сквозь ткань просачивается кровь. Меня начинает тошнить, голова кружится, в глазах темнеет, и я опять проваливаюсь в тёмное зыбкое небытие.       Дальнейшее я помню смутно. Меня качает и трясёт. Кажется, меня куда-то несут, мне то жарко, то холодно. Периодически я прихожу в сознание и каждый раз, когда с трудом разлепляю веки, вижу над собой внимательные голубые глаза и белокурый локон, падающий на ровный классический лоб.       В следующий раз, когда я прихожу в себя, то не сразу могу понять, где я. Наверное, я наконец-то сдохла и попала в рай? Хотя я всегда считала, что моё место в аду. Да и что мне делать в стерильном и кастрированном раю? Нет уж. Только хардкор, только ад. Там все наши будут, там будет веселуха. Представив, как мы с Максой гоняем чертей, я булькнула горлом.       Приподнимаюсь на локтях и, оглядевшись, невесело усмехаюсь. Да, сильно меня приложило, если я наш полковой госпиталь за рай приняла. Бывала я тут, навещала пару раз своих девчонок, которых плазмомёты вьетконговцев уложили на больничные койки. Вот и моя очередь пришла. Грудь почти не болит, и зрение вернуло свою привычную чёткость.       На соседней койке вижу растрёпанную смоляную копну волос и негромко окликаю:       — Кел? Кем?       Голова поворачивается, и я вижу блестящие глаза и зарубцевавшийся ожог на правой щеке.        — Кел, мэм, — глаза на секунду заволакивает влажная пелена, Кел болезненно кривит губы, но быстро берёт себя в руки. — Я не знаю, где Кем. Её не нашли. И Эмму тоже. Меня и Рэгги подобрали наши санитарные войска. Представляете, мэм, меня спас енот. Помните этих летучих тварей?       Она грустно улыбается.       Ещё бы не помнить! Лохматая тушка не меньше шести стоунов весом на кожистых крыльях и с полосатым хвостом! Гадят куда ни попадя. В том числе и на головы бойцам.       — Это как? — я устраиваюсь поудобнее, подсовывая под спину подушку.       Странно, но чувствую я себя более чем удовлетворительно. Ну что ж. Искусственные лёгкие по медицинской страховке оказались вполне приемлемого качества.       — Привёл к нам с Рэгги какую-то девчонку. Она нас перевязала, дала воды и велела дожидаться подмогу.       Сердце у меня в груди пропускает удар. Неужели та самая блондинистая незнакомка?       — Ты её знаешь? — голос срывается, но Кел не обращает на это внимания.       — Нет, никогда раньше не видела.       Я вздыхаю и оглядываю палату:       — А где Рэгги?       — Она легко отделалась, её уже выписали, — Кел скупо улыбается, и голос её теплеет, — вот увидите, после обеда непременно прискачет сюда.       Следующие три дня я ем, сплю, испражняюсь и снова ем, сплю и… Ну, вы поняли. Несколько раз в день прибегает Рэгги рассказать последние новости, но я быстро устаю от её щебета и, сунув в уши беруши, снова сплю.       На четвёртые сутки меня выпускают. Но война для меня закончилась. Впереди — демобилизация, военная пенсия по ранению и голуби в парке на какой-нибудь зачуханной тихой планете на задворках Федерации. Моих денег хватит на квартиру только там. Земля, Марс и Альфа-центавра — не для военных пенсионеров. Моих сгоревших во имя Федерации лёгких не хватит, чтобы устроиться там. Я уж молчу про курортные Хризантему и Эфляндию. Хотя на последнюю мне дают льготную путёвку. Ну что же, как говорится, с Армии хоть шерсти клок!       Я улетаю, а Кел и Рэгги остаются, для них война продолжается. Теперь командир взвода — Саша. Она умная и смелая, она отомстит за Кем и Эмму. За Максу… Которую увезли на большую землю в криокамере, ей досталось гораздо больше моего. И за остальных тоже.       Рэгги сказала, что мне хотели устроить шумные проводы, но я смылась по-тихому, не прощаясь. Не хотелось видеть жалость в глазах своих девчонок.

***

      Я спускаюсь с трапа круизного лайнера и щурюсь от яркого солнца. Но оно тут не как на Вьетнаме. Непривычное для меня: хоть и жаркое, но какое-то ласковое. Я невольно улыбаюсь, закидываю на плечо вещмешок и делаю шаг к стоянке такси.       — Эй!       Я вздрагиваю; голос смутно знаком. Медленно оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на высокую стройную фигуру в белом брючном костюме. Золотистые волосы волной рассыпались по плечам, идеальные губы чуть подрагивают в полуулыбке.       Я сглатываю и непривычно писклявым голосом выдавливаю:       — Вы мне?       — Тебе, сестрёнка, тебе, — девчонка усмехается и делает приглашающий жест в сторону такого же белоснежного, как её штаны, флаера последней модели: — Поехали. Только тебя и ждём.       Я на миг замираю в недоумении и вдруг вижу в окошках дорогой игрушки две звериные морды. Уже знакомый мне котик Карим и енот. Видимо, тот самый, что спас Рэгги и Келу.       Я не двигаюсь с места, в упор разглядывая таинственную незнакомку:       — Ты кто?       — Я? — девчонка невозмутима, и это, честно говоря, немного бесит. — Я Серафима. Для своих — просто Сьерра. Ну, ты идёшь или как? Карим и Дживс сейчас разбомбят мне весь флаер.       Видимо, енота зовут Дживс. А девчонку — Сьерра. Хм… Ей подходит, но ситуация ясней не становится. Я упрямо хмурюсь и повторяю вопрос:       — Ты кто?       И вдруг Сьерра смеется, негромко, но заразительно:       — Полетели. Не тут же разговаривать, я потом всё расскажу. Пока могу сказать: я дочь богатых родителей, которую похитили во младенчестве.       И хитро подмигивает. Блин, врёт же! Или не врёт?       Впрочем, какая разница! Я делаю шаг к флаеру и вдруг слышу, как Сьерра негромко произносит:       — А у тебя глаза зелёные…