Странные

Свит не знает, как так получилось, что он помешался на северном. Причем не на каком-нибудь нейтральном, а на самом что ни на есть «оппозиционном». Он Арчи Эндрюса с первого взгляда возненавидел, с той самой ночи, когда тот впервые появился в Саутсайде и нарисовал на чьем-то гараже красный круг. Свит тогда кипел от негодования, ему до скрежета зубовного хотелось проучить чужака, посмевшего оставить свой знак на их территории. Достал нож, не долго думая: он не собирался убивать его, только напугать, заставить просить о пощаде. Возможно, они со змеями даже не стали бы его трогать, пнули бы пару раз, забрали бумажник и разрешили уползти обратно в Нортсайд. Но в глазах чужака не было страха, и вместо бумажника он достал из кармана пистолет. И уползать пришлось уже им: никто не хотел умирать той ночью. Но Свит Пи, конечно, не мог просто так это оставить. Найти рыжего оказалось несложно — он не прятался. Ждал. Только вот не его. Свит Пи с бандой пришёл, а у Эндрюса своя оказалась под боком, и если это не закон подлости, то что тогда он? Свит Пи ведь за страхом его пришел, а не за жизнью. Рыжий снизу вверх в упор смотрит, в его карих глазах горят гнев и решимость — они почти как отражение его собственных. И Свит Пи не может уйти. Они друг напротив друга, стенка на стенку. Льет дождь и темнота — холодная, влажная, липкая — только бледным светом фар разгоняется. Без оружия, только слепая ярость, но есть ли разница в такую темень? Свит Пи чувствует привкус крови во рту, у него скула горит и ноют ребра, но ему плевать, он рыжую свою проблему валит на землю и пинает, со всей страстностью на которую способен, так, как следовало в Саутсайде ещё сделать, не размениваясь на вступительные разговоры. Ему кажется, что это — самое правильное, что может происходить, он уверен, что прав. Нортсайдский у его ног валяется, сжимаясь от боли, жалкий, как мокрый щенок. Свит Пи хочется его за волосы дернуть и в глаза посмотреть, что он там чувствует сейчас, такой ли уверенный без пушки своей. Он бы хоть всю ночь так мог, на самом деле, только вот у Арчи девушка есть, и она держит пистолет в руке — выстрел в воздух такой оглушающе громкий, что почти больно, больно опять уползать. Свит Пи знает, что вернётся снова. Когда школу в Саутсайде закрывают и он попадает в старшую школу Нортсайда — ту самую, где учится Эндрюс — это, на первый взгляд, первое удачное стечение обстоятельств в их замкнутой как ебучий красный круг ситуации. Свит Пи думает, что теперь до рыжего добраться будет ещё легче. Но, черт, как же он ошибается. Потому что «добраться» не получается, а смотреть приходится, и каждый раз, когда Свит видит Эндрюса в школьном коридоре, его накрывает алой, как магма, яростью, и нутро неприятно жжет. Свит до нервической дрожи хочет поставить его на колени, хочет сжать пальцы на горле и душить до тех пор, пока его до мерзости красивое лицо не посинеет. Хочет заставить просить, заставить бояться. Но Арчи оказывается другом Джонса, и это тоже проблема. Потому что его, вроде как, нельзя трогать. Но Свит Пи никогда нельзя было остановить запретом. Он наконец вылавливает Эндрюса, когда тот в раздевалке задерживается — преграждает дорогу и не даёт пройти, в глаза смотрит с ухмылкой, как бы спрашивая: «давай поспорим, кто первым потеряет контроль?». Арчи отворачивается и утомленным голосом говорит, что ему не нужны проблемы. Но Свит Пи чувствует, ещё немного, и его маска приличного мальчика треснет, обнажая хаос и гнев. Арчи уходит, но Свит обещает себе: он делает это в последний раз. И он в кои то веки оказывается прав. Ему и недели ждать не приходится, стоит только слегка задеть Веронику плечом, проходя мимо. У Арчи глаза загораются яростью в одно мгновение, Свит видит: он уже не слышит успокаивающих слов своей девушки. Ученики инстинктивно расступаются, чтобы не попасть под горячую руку, и Свит Пи кидается навстречу Эндрюсу, уловив движение. Они сталкиваются как волны, и воздух из лёгких выбивает всплеском. Свит слышит дробный удаляющийся стук каблуков Вероники фоном и понимает, что их время ограничено. Но это только подстегивает. Они с грохотом стукаются о шкафчики и, не удержавшись, падают на пол. Свит Пи почти больно от желания победить, но Арчи, похоже, тоже. Свит Пи до его горла дотягивается и не отпускает уже, несмотря на то, что не может закрыться от ударов. Арчи его пальцы разжать не может, сердится. Ему не хватает воздуха, и он уже не бьёт, только сжимает запястья до боли. Синяки точно останутся, но Свит Пи не чувствует почти, ничего не чувствует кроме азарта и ярости, стука сердца оглушающе громкого — своего и чужого. Их друг от друга отрывают внезапно — болезненно и резко, как пластырь от незажившей раны. Арчи кашляет, за горло хватаясь, и Свит в него глазами вгрызается как голодный пес. Он не хочет смотреть на Джонса и нотации слушать не хочет тоже, потому что все правильно сделал: иначе было нельзя — Свит чувствует. Они с Эндрюсом глазами встречаются, и змей видит в его расширенных зрачках свирепость и азарт — они почти как отражение его собственных. Джонс за плечо хватает и ведёт к остальным змеям, он рассержен и явно хочет много сказать, но понимает, видимо, что эффекта не будет. Спрашивает коротко: «зачем?» Свит смотрит хмуро и только сейчас начинает ощущать последствия: разбитые губы и будущий фингал под глазом, один сплошной синяк под футболкой. Ему, впрочем, не привыкать. Только вот к директору теперь идти, а это последнее, что ему надо. Но игра стоила свеч. Он отводит глаза и равнодушно пожимает плечами. — Просто. Джонс вздыхает и сжимает пальцами переносицу. — Теперь у мистера Уэзерби есть ещё один аргумент против нас. Змеев и без того считали опасными. Что ты доказать пытался?! — голос Джагхеда звенит металлическими нотами, и это немного отрезвляет. Свит Пи поворачивается и смотрит в упор. — Что они такие же, как мы. Не хорошие и не правильные. Особенно твой дружок. Ты знаешь, что он по ночам с пушкой расхаживает? — Свит Пи… — Они нас отбросами общества считают! Обвиняют во всех грехах. Думают, что им все можно. Но я докажу, что они ошибаются. Джагхед кладёт руку ему на плечо и смотрит уже скорее грустно, чем рассержено. — Насилием ничего не решить. Свит Пи улыбается разбитыми губами и уходит. Он не собирается воевать против всех. Ему достаточно одного северного. …Их оставляют наедине в кабинете биологии с целой кучей психологических тестов, и это, вроде как, для профилактики: они должны научиться мирно сосуществовать. Свит считает, что это оскорбительно, но вылететь из школы у него нет желания, как и у Арчи, поэтому им приходится выполнять условия директора. Свит обводит варианты, особо не вчитываясь, и посматривает на Эндрюса. У Арчи синяки на ошейник похожи и выделяются ярко-ярко — минусы бледной кожи. Змею это душу греет почему-то — будто получил, что хотел. Нелепо до смешного — как он вообще дошел до этого? У Свит Пи перед глазами круги красные пляшут, он сосредоточиться не может: взгляд приклеился к тонким пальцам в рыжих волосах и не хочет отлипать. Он грифель ломает о лист, представляя, как сжал бы их до хруста, как поймал бы губами болезненный стон. Он, кажется, отравлен, и дело, бесспорно, в воздухе этом северном, не пригодном для змеев Саутсайда. А Эндрюс взгляд перехватывает, и Свит видит, что у него глазах буря собирается — они почти как отражение его собственных. У них помешательство одно на двоих, и доказывать тут, кажется, нечего.