Это вам не Сумерки

Хансоль и сам не совсем понимает, когда все пошло через одно всем известное место. Возможно это началось прямо тогда, когда он поступил в эту старшую школу вслед за хенами, или уже тогда, когда чаще стал пересекаться с ними. Это было вроде как негласного правила, все и так прекрасно знали кто есть кто, просто все было как-то само собой разумеющимся. Они не контактировали и не разговаривали друг с другом, но вся школа все равно выглядела как поле боя, и все вокруг ощущали это незримое противостояние сторон. Изначально Вернон не обращал на всю эту ситуацию ровным счетом никакого внимания. Он знал обо всем этом с младенчества, ветхий завет им зачитывали еще бабушки в детстве, как сказку на ночь, а их с сестрой ростили вместе со старшими как одну стаю, не кровную, но все же семью. Все казалось обычным и беззаботным, пока в один год на юношу не свалилось разом все. Родители вместе с сестрой переехали в другой город ради обучения Софии в престижной школе, оставив Хансоля вместе с его стаей. Потом поступление в старшую школу, что тоже немало важно, в конце концов никто ведь не отменял подростковые загоны. И что самое страшное — смерть единственного альфы, дедушки Сунена. Это стало ударом для многих, во-первых, потому что в их стае не все были оборотнями с рождения, а во-вторых, поколению их родителей вообще не передалась сила, отчего все думали, что род оборотней на этой земле так и закончится. Но как бы то ни было странно, многие дети нового поколения родились с этой силой. Все, кроме Вону, которого притащил Мингю, смертельно раненного после нападения дикого медведя в лесу. Тогда-то дедушка Сунена и обратил Чона по просьбе Кима, что в слезах молил об исцелении кучерявого мальчишки. И вот осталась стая еще неопытных подростков, так еще и без альфы. Им бы молодость прожигать, рубиться в видео-игры целыми выходными, сбегать на свиданки ночами, играть в футбол, ходить на вечеринки и как-то учиться потихоньку, думая о будущем. Но им, еще таким юным, приходится брать ответственность на свои плечи за семью и скрывать главную тайну от тех, кто тоже когда-то решил посягнуть на эти земли. Сунен берет стаю на себя, передавая все те знания, коими когда-то делился с ним дед. Хансоль вообще-то знает, что Квону страшно, что тот ночами не спит из-за мучающих его кошмаров и ест плохо из-за груза ответственности, просто виду не подает, лишь улыбается всем как солнышко и хлопает по плечу подбадривающе. Но также Хансоль знает, насколько Квон силен, потому что рядом с ним Джихун. Младший часто видел, как старший с искрами в глазах смотрит на Ли, и держит за руку так, словно готов ему весь мир подарить, лишь только тот попросит. Чхве всегда это видел, но не понимал, как один человек в чужой жизни одним своим появлением может навести порядок и установить баланс. А потом и сам влюбился. То была девочка из его класса. Она была новенькой не только в школе, но и в городе, потому он и вызвался тогда показать ей все. Так и началась дружба, что потом перетекла в отношения с типичными конфетно-букетными ухаживаниями. Но Вернон продолжал смотреть и все не понимал, почему не слепнет от искр в глазах, почему не рассыпается каждый раз, когда ее целует, почему не хочет Эверест покорить или звезду с неба достать, лишь бы она улыбалась. И как-то все же спрашивает Сунена, почему тот так отчаянно любит Джихуна, на что в ответ слышит лишь что-то вроде: «Ну ты же любишь кислород? Потому что без него бы ты не смог дышать, верно? Джихун и есть мой кислород.» А на втором году старшей школы та девочка возвращается обратно на родину, в Техас, и Чхве почему-то не переживает даже: разошлись, как говорится, на добром слове и забыли. Ну, а в их классе появился очередной «новенький» по имени Бу Сынгван. Тогда Хансоль впервые почувствовал, что задыхается. Вместе с тем, в новом учебном году появился и Сынчоль, который оказался старым другом детства Хоши. И который, как оказалось, был врожденным альфой. С его приходом Сунен, наконец, стал спокойнее спать и лучше есть, а все остальные выдохнули, почувствовав силу и защиту. Все вновь встало на круги своя. Все, кроме одного… Вернон продолжал задыхаться. Поначалу все было не так уж и плохо, потому что они с Мингю уже привыкли к тому, что иногда класс приходилось делить с вампирами. Благо у тех были иные уклоны на предметы, от чего и пересекались они изредка. Но с появлением Бу все пошло наперекосяк. Мало того, что парень сам по себе много яда пускал в сторону оборотней: едкие смешки за спиной, раздраженные взгляды искоса, однажды он даже, передавая итоги контрольной, руки вытер об рубашку, после случайного контакта с руками Чхве. Вернон тогда был готов закатить глаза настолько, чтобы они больше не выкатывались, и не видели этого маленького белобрысого засранца. Но хуже стало, когда новенький определился с уклонными предметами. Тогда Хансоль начал терять хватку, потому что Сынгван был буквально везде. Буквально все их предметы, кроме занятий физкультуры, совпадали «от» и «до». Так еще и ко всему прочему блондин быстро влился в коллектив класса, от чего Чхве всегда слышал его нелепые шутки, громкий смех или шепот среди урока. Бу стал этакой дивой класса, мало того, что учился хорошо, так еще и ко всему обладал отличным чувством юмора и хорошим вкусом стиля. В общем не придерешься. Да Хансоль и не пытался, пока Сынгван не начал проявлять «острое внимание», то до ответа его докопается на уроке, то шутку отпустит на какую-то его мелкую оплошность, то начнет за спиной прозвищами глупыми называть. Так однажды терпению оборотня и наступает конец. — Йа, щеночек, опять неуд получил по контрошке, какая досада, там ведь делов то было — всего ничего, — с напущенным сожалением в голосе, но безразличным видом тянет Бу, отдавая Чхве его контрольный лист, потому что того попросил учитель, дабы он раздал результаты на перемене. Смех девчонок за спиной Сынгвана, что как прихвостни бегали за блондином и глотали все, что бы тот не сказал, режет уши Хансоля. Парень зубами скрипит от раздражения, но виду не подает, знает ведь, что те сейчас уйдут спокойно, а вечером на футбольный матч припрутся и будут визжать его имя во всю глотку. Двуличные дуры. — Слушай, может тебя надрессировать в истории, — продолжает Бу, с желчью бросая слова. — А, щеночек? И тут Вернон делает глубокий вдох, дабы успокоится, но вместо этого чувствует тот запах, которого избегал все это время. Запах, что заполняет все его легкие, словно дым, перекрывает кислород, заставляет разум помутится, а тормоза просто снести на нет. И Хансоль выжимает газ. Крышу сносит окончательно, когда Сынгван тянет его за плечо, дабы привлечь его внимание, но не понимает, какую ужасную ошибку совершает. Вернон в момент разворачивается, подхватывает парня за рубашку, которая моментально трещит по швам, и со всей силы припечатывает к стене. Одноклассницы, что все это время наблюдали со стороны, в один голос начинают верещать и мчатся в учительскую, оставляя парней один на один. А Чхве даже их воплей не слышит — по вискам отчетливо бьет пульс, а запах душит настолько, что парень чувствует, как когти и клыки рвутся наружу, все тело сводит от напряжения, что даже вены на шее и руках пульсируют ярко, а из нутра вырывается животный рык. Но только стоит парню поднять взгляд на вампира, как он сталкивается с золотистыми глазами, что смотрят дико, бешено и вызывающе, а на лице блондина улыбка в миг расцветает, но не человеческая, а искривлённая, словно оскал животного. И в этот момент вся агрессия кульбитом по телу проходится и в секунду начинает расходиться чем-то жгучим, чем-то по-новому душащим, что до этого было чуждо Хансолю, чем-то, что ломает, словно сдирает кожу и проходится ледяным языком по мясу. Но самым страшным становится не то, что оборотень чувствует это, а то, что ему это нравится. После той стычки оборотень обходит вампира за километр. Доходит до того, что если Бу на уроке садится рядом, то Чхве тут же либо просит пересесть поближе к доске, либо отпрашивается в медпункт, списывая все на плохое самочувствие. Мингю это, конечно же, из вида не упускает и только пользуется возможностью подшутить над младшим. — Слушай, тебя что и правда эта мышка напугала? — поднимает вдруг вопрос Ким, пока в столовую еще не завалились старшие. — Это же смех чистой воды, ты его видел вообще? Букашка маленькая, не более. — Да не пугает он меня, — хмурится Хансоль, разговор о вампире в миг отбивает весь аппетит, от чего парень со звоном отодвигает свой поднос. — Скорее раздражает сильно. Ты же знаешь, я не конфликтный сам по себе, но этот… Ох, он сводит меня с ума, что хочется язык его этот поганый в узел завязать! — Вау… — Мингю удивленно хлопает глазами на слова младшего, но больше ничего не добавляет. Впервые видит такое, чтобы Вернон настолько был агрессивно настроен против кого-то. Что-то видимо все же может в этой жизни подкосить этого беззаботного парнишку. После того случая Сынгван неожиданным образом исчез на неделю. И зудящий над ухом голос Бу перестает беспокоить Хансоля глупыми издевками. Все это становится настолько внезапным, что оборотень по-началу даже немного тушуется, ища подвох во всем этом. Только вот, как бы не радовало положение вещей Хансоля, даже у светлой полосы есть предел. Это был один из редких осенних теплых деньков, когда на тренировке, взмокшие до нитки парни, уже который час перекидывали мяч, тренируя подачу, хотя хотелось бы провести это время на пляже, пускай и уже у остывшего океана. Вернон тяжело выдыхает после очередного забега вокруг стадиона, встряхивает мокрой от пота челкой и приземляется на скамью, подхватывая бутылку с водой, попутно жадно выжимая из нее все, до последней капли. — Ты сегодня прямо сам не свой, выкладываешься на полную, — отмечает Мингю, что приземляется на скамью за ним следом. — Впервые такое вижу. — Просто скоро будут переизбирать основной состав, — откидывает голову парень вверх, подставляя лицо слепящему солнцу. — Не хочу остаться на скамье запасных. — И то верно, — соглашается Ким, похлопывая друга по плечу. — В этом году мы должны постараться ради старших. — Да ты пра… — Чхве замирает, так и не закончив предложение, его глаза расширяются, а кончик носа начинает немного подрагивать. Тот запах, он определенно не спутает его ни с чем другим. — Эй, чего это с ним? — спрашивает только что подошедший к ним Хоши, размахивая ладонью перед глазами Хансоля, что глядел перед собой, даже не моргая. — Перегрелся что ли? Мингю в ответ лишь пожимает плечами, но тут же шарахается, потому что Вернон резко подскакивает и начинает хаотично оборачиваться, глазами выискивая возможную причину того, что он чует. — Боги, чувак, да что с тобой?! — Ким испуганно хватается за сердце и страдальчески запрокидывает голову, от чего Квон начинает хохотать. Но младшего это уже явно не заботит. Парень отходит в сторону, глазами пробегаясь по трибунам, осматривает учащихся, что пришли пообедать здесь или просто понаблюдать за тренировкой, но все не то. Оборотень, ведомый лишь осязанием и инстинктами, выбегает на аллею перед школой, продолжая бегло изучать прохожих, и вместе с тем ощущая, как то, что спало внутри все это время, медленно начинает закипать. Вернон сжимает кулаки, ощущая, как неконтролируемая агрессия берет верх, пульс учащается, как во время самого бешеного матча в его жизни, а запах, что становится с каждым шагом лишь сильнее, душит с невероятной силой, словно заставляя упасть, подчиниться. Эти чувства, были сродни полнолунию. Они выжигали в нем все человеческое, оставляя лишь неконтролируемую агрессию и желание. В этот момент Хансоль останавливается прямо перед дверьми в школу и вскидывает голову наверх, к окнам выше, из которых на него непрерывно смотрела пара сияющих золотых глаз. Но блондин словно знал, что тот придет, ждал. Вампир лишь ухмыляется едва заметно, отмечая свою победу в этой неоднозначной игре и тут же исчезает в глубине класса, оставляя оборотня ни с чем. Только вот теперь Чхве ясно осознал, что это было за чувство зашкаливающего адреналина, что за желание поглощало все это время, ведомое этим душащим запахом. То было желание убийства. Время бежит, а вместе с тем и жизнь вокруг. Сынгван больше не достает Хансоля, не подсаживается ближе на занятиях, не одаряет глупыми прозвищами и вообще меняет почти все свои уклонные предметы. Даже более того, он словно игнорирует все его существование, как кажется окружающим. Но как же жаль, что им это все только кажется. Потому что Вернон нутром чувствует каждый раз этот прожигающий взгляд, что доводит до скрежета зубов. Он наблюдает. Неизменно продолжает наблюдать и давить этим едким и сводящим с ума запахом. Казалось бы, что за все это время можно было бы и смириться, забить, тем более, что встречались они теперь от силы раз на дню. Но это было практически невозможно. Потому что каждый раз как первый: прошибает до костей, кожа будто бы горит и зудит, словно как тогда, в первый раз, когда он был у него в руках, загнанный в угол, но улыбался так, словно поймал Вернона сам. Хансоль вздрагивает от внезапного громкого смеха. Его смеха. Оборачивается и видит, как светловолосый смеется не сдержанно, приобнимая своего друга за плечи и продолжая что-то безостановочно рассказывать, не переставая улыбаться. Ах, как бы сейчас хотелось стереть эту улыбку в порошок, думается Чхве, но парень лишь закусывает губу и отворачивается, тут же ощущая на себе тот самый выжигающий взгляд. А дальше только хуже, потому что в жизни их альфы появляется Джонхан, а следовательно, и в жизни их стаи тоже. И все бы ничего, ну бегают друг за другом как в сериале — великое дело, да только вот вампиры от чего-то за Юна готовы глотку перегрызть, а сам Хан, явно мало что знающий, оказывается чрезмерно любопытным, чтобы везде свой нос совать. А потом происходит первое убийство. А затем еще. И все в голове превращается в огромный клубок мыслей, который распутать дано не всем. Все друг друга начинают подозревать, благо Джонхан еще несет в себе звание здравомыслящего, пытаясь все разрулить и хоть как-то ослабить и без того накаленную обстановку. Только легче вот не становится, даже после предоставляемых ими «алиби». Новый вампир объявляется и им снова приходится пересекаться. И в этот раз Бу даже не удерживается и парирует на какой-то ответ от Хансоля, от чего хочется влезть на дерево и завыть. Только ведь старшие не поймут. Все события происходят настолько быстро, что Чхве уже совсем ничего не понимает, потому что голова кипит от вопросов, животные чувства каждый раз, как спящий доселе вулкан, подрываются, а еще история и география даются с трудом. Нонсенс. И вот, Вернон прямо на вечеринке у вампира, того самого, которого они еще сегодня днем подозревали в убийстве, а уже сейчас Сунен с ним выпивает и о чем-то мило беседует. Вероятно, это что-то, что ему сложно будет понять, хотя если и признаваться самому себе, то эта картина явно лучше, чем то, что было между их «народами» ранее. Хансоль на какое-то мгновение расслабляется в компании друзей, болтая о бесполезном и насущном, но понимая, что какая-то вязкая усталость тянет за ноги, быстро ретируется, запрокинув в себя шот, который набадяжил ему Сокмин, аргументируя тем что, не выпив, тот от них не уйдет. Парень не совсем понимал, какой смысл в алкоголе, если тот не берет, но вместе с тем попутно все равно подхватывает стаканчик с пивом и пробирается в зал к большому дивану, чтобы распластаться там ленивым тюленем. Душно. Здесь душно, как в парилке, куда хуже, чем на кухне, где остались Сынчоль и Джонхан. Возможно ему бы стоило найти комнату этажом выше, да вот только проснуться утром голым или с нарисованным членом на лбу перспективы веселой не несло. Парень зачесывает слегка взмокшие волосы назад и окончательно растекается по дивану. Думать о чем-то весомом получается с трудом, скорее, думать не хочется от слова «совсем», но если так и продолжится, то он так и уснет здесь, даже не считаясь с громкой музыкой и шумной толпой, что танцевала в центре. Медленно потягивая пиво, что все это время покоилось в его пластиковом стаканчике, Хансоль наблюдает за хаотично движущимися пьяными телами, что усиленно старались попадать в такт музыке, от чего даже становится смешно, потому что выходило у большинства это явно из рук вон плохо. Как в один момент тело прошибает дрожь и сон тут же отступает на второй план. Столкновение их взглядов является чем-то неизбежным, но тем не менее, все так же внезапным для оборотня. Разум заметно мутнеет, а в помещении становится до такой степени остервенело жарко, что даже в глотке мгновенно пересыхает. И вроде как надо встать и уйти, найти своих старших или выйти на улицу, чтобы проветрится, но Вернон не может даже пальцем пошевелить, он не может ровным счетом ничего. Ему хочется просто так и сидеть. Наблюдать. А Сынгвану будто это только и нужно, он бедрами бесстыдно в такт музыке покачивает, плавно и не спеша, с другими, то слишком тесно телами сближаясь, то отдаляясь заигрывая. Только вот не ясно, с кем на деле заигрывает, с парнем, что сзади его пьяно в себя вжимает, хаотично блуждая руками по телу блондина, или с Хансолем, на которого все это время неотрывно смотрит прожигающим взглядом из-под пушистых ресниц, губы пухлые кусая и языком их зализывая. Взгляд у Бу нечитаемый, словно в такт мигающим светодиодам что-то меняется и в этих черных омутах. Синий. Такой томный, глубокий и холодный, будоражащий, манящий, как и океан во время шторма. Красный. Кричащий и вызывающий, готовый в любой момент разорвать на куски и стереть в порошок, пепел, не оставляя и намека на когда-то раннее существование. Желтый. В этот момент Чхве готов поклясться всем, чем есть, он видит эти светящиеся золотой каймой глаза, что желают, он видит сводящее с ума вожделение, что покалыванием отдается в кончиках пальцев. Он его чувствует. Тело сводит от напряжения, и кажется, что от давления вот-вот сломается челюсть. Оборотень пальцами остервенело впивается в холодную кожаную обивку дивана, лишь бы не сорваться и не сбежать, не проиграть в эти «гляделки», не сейчас. Но какие тут игры, когда вампир продолжает смотреть так, словно вот-вот снимет скальп и холодными губами будет мясо терзать. Хансолю плохо, его тошнит от страха, злости и возбуждения, что его переполняют, он уже готов биться в агонии от того, как сильно хочется схватить это исчадие за глотку. Чхве, откровенно говоря, ведет: он задыхается от запаха, который чует, от движений парня, которые видит, он задыхается от всего Сынгвана. Только вот Бу, словно предвкушая расклад, тут же бросает короткий смешок, и, все так же покачиваясь в мучительном для брюнета танце, медленно исчезает в толпе. И если кислород для Хансоля — это его спасение, то прямо сейчас он готов задохнуться. Парень и сам не понимает зачем, но продолжает следовать за блондином, пробираясь через толпу. И пусть Сынгван ни разу не обернулся, Вернон всем своим нутром чует его надменную улыбку. Выбравшись из душного зала, Чхве уже было собирается нагнать Бу, чтобы наконец поговорить, разобраться во всем, потому что так, откровенно говоря, это продолжаться не может, но замечает, как тот исчезает за дверью уборной. Оборотень напрягается, медленно подходя ближе к двери, и недолго думая, ни на что особо не надеясь, дергает за ручку. Осознание пробирает в дрожь, когда он понимает, что дверь оказывается не заперта. — Стучаться не учили? — первое что слышит Хансоль, проскальзывая внутрь уборной. — А тебя двери закрывать? — в ответ парирует парень с параллельно зазвучавшим характерным щелчком на дверной ручке. — Что ж, 1:1, — Сынгван усмехается, споласкивает руки у раковины и зачесывает и без того взмокшие волосы пальцами, бросая взгляд на оборотня сквозь зеркало напротив. — Хватит шутки шутить, — оборотень начинает тяжелее дышать, сжимая ладони в кулаки, ощущая, как подступает очередная неконтролируемая волна злости. — А кто тут шутит? — все так же сквозь зеркало бросает ему вампир, резко становясь серьезнее в лице. — Да ты, видимо, только этим и занимаешься, — озлобленно бросает ему Чхве, в одну секунду оказываясь позади парня и разворачивая к себе. — Чего ты добиваешься этим?! — Этим чем? — наигранно непонимающе вскидывает бровь Бу, не скрывая своей улыбки. — Этим запахом! — уже несдержанно рычит Хансоль, ударяя ладонями о столешницу позади вампира, тем самым перекрывая тому любые пути к отступлению. — Прекрати это! — О, знаешь, — тянет Сынгван, после чего усмехается и, наконец, поднимает свой взгляд на брюнета, тыча своим пальцем в его грудь. — У меня к тебе абсолютно такие же претензии, малыш. — Чего?! — непонимающе смотрит на него Вернон, только хмурясь сильнее. — Понимаешь, дело в том, что… — парень ладонью ведет по шее оборотня, от чего тот вздрагивает, после чего притягивает его за затылок к себе и шепчет обжигающе на ухо: — Ты не единственный, кто чует его. У Хансоля ноги подкашиваются, поверить в то, что это все было не односторонней издевкой просто невозможно. Он глазами бегает вокруг в попытках осмысления услышанного, только вот шумное дыхание блондина у груди совершенно не дает сосредоточится. — То есть, ты хочешь сказать, что, — Чхве замирает, пытаясь подобрать слова, но тут его словно прошибает от осознания, парень резко поднимает глаза на вампира. Сынгван знал, чувствовал тоже, только вот в отличии от оборотня, умело пользовался. Бу, словно читая мысли, расплывается в улыбке. Той самой улыбке. Словно в угол сейчас загнан вовсе не он. И Хансоля это злит уже неконтролируемо, он подхватывает блондина за ворот рубашки и тут же впечатывает того затылком в огромное зеркало позади, от чего то отдает вибрацией, грозясь при следующем столкновении сойти со стены осколками. Оборотень начинает дышать учащенно и шумно, по-животному, что даже ноздри заметно вздымаются, и, уже не сдерживаясь, скалится и глухо рычит. А Сынгван смотрит, как тогда: восхищенно и по-сумасшедшему, губы закусывает и выдыхает в скулу оборотню так обжигающе горячо, но тут же начинает смеяться неестественно дико. — Ты больной ублюдок! — рычит несдержанно сквозь зубы Чхве и уже было замахивается для удара. — Ты тоже, — выжигает короткое на губах Бу, после чего вновь улыбается вызывающе и, хватаясь за шею брюнета, снова притягивает к себе и тут же грубо впивается в его губы.

Dizzy — MISSIO

Хансоль не понимает, почему отвечает на поцелуй, если тот вообще можно было назвать таковым, они словно воевали, оставшись единственными выжившими на поле битвы, и казалось, что именно от каждого из них зависит ее исход. Кусая губы друг друга, терзая те до крови и остервенело цепляясь языками, сминая одежду, из-за чрезмерно сильной хватки, все их движения по отношению к друг другу были направлены лишь на то, чтобы заставить «противника» сдаться, вынудить поднять «белый флаг». Оборотень в принципе уже не давал себе отчета в том, что творит сейчас, желание оттолкнуть и размазать по стенке этого маленького наглеца все еще оставалось, но вместе с тем он ощущал что-то новое, необузданно животное, куда более сильное чувство, чем прежде. Бу, словно ощущая, что Чхве отдаляется, тонет в мыслях, резко хватает того за волосы, но тут же начинает шипеть как змея, потому что чувствует впивающиеся в бока острые когти. Вернон задыхается, он и правда тонет, стремительно движется к точке невозврата, куда утягивает его Сынгван. Воздуха уже действительно не хватает, но вампир и вздоха не дает сделать, продолжая рвано терзать его рот грубыми поцелуями, оттягивая волосы и хаотично блуждая руками по плечам и шее, хватаясь за оборотня, словно боясь утонуть. Руки сами неосознанно спускаются ниже, ближе притягивая Сынгвана за бедра. Контроль своего животного нутра становится настолько невыносимо болезненным, что по вискам стреляет глухой болью, и мышцы выворачивает от тянущей боли. Только вот блондин словно нарочито смотрит так блудливо, руками ведет так горячо, что кажется граница между «человеком» и «зверем» внутри вот-вот исчезнет совсем. Держать себя, чтобы просто элементарно не травмировать парня когтями или клыками, выходит одним словом «никак», но того это не особо и заботит, судя по тому, как он выгибается и впервые глухо стонет, когда Хансоль клыками оттягивает и кусает бледную кожу на шее, оставляя первый след на теле вампира. И только когда Чхве ощущает, как Бу, медленно покачивая бедрами, начинает несдержанно тереться о его пах, то наконец отстраняется. — И что ты делаешь? — рвано выдыхает Чхве, пытаясь отдышаться и шумно хватает воздух губами. — А ты? — так же тяжело дыша, пытаясь сфокусироваться размазанным взглядом, отвечает вопросом на вопрос Бу, не сдерживая проскальзывающей ухмылки. — Ты же… ты же понимаешь, что это не нормально? — снова хмурится Вернон, убирая руки от парня, что уже буквально лежал под ним, после чего нервно проводит ладонями по лицу и тихо выстанывает в них от разрывающих его противоречий. Сынгван молчит целую мучительную минуту, сжигая взглядом, после чего раздраженно цокает языком, и хватая оборотня за футболку, резко притягивает того к себе. — А теперь послушай сюда, — грубо, уже рыча произносит парень, горячо опаляя губы Хансоля. — Мне абсолютно плевать, что правильно, а что нет… но я клянусь всеми богами, что нарушу договор, устрою тут резню и стану зачинщиком войны на этой территории, если ты прямо сейчас не трахнешь меня, Вернон Чхве Хансоль! — после чего тут же резко толкается бедрами в уже порядком выпирающую ширинку парня и глухо стонет в нетерпении. Чхве пару секунд в недоумении смотрит на Бу, растерянно хлопая глазами. Тот факт, что для Сынгвана все было вот так просто, без лишних размышлений, поражал Хансоля, потому что обычно именно он был тем, для кого все вокруг было предельно простым. Только вот когда же все успело так кардинально измениться? Когда в его жизни появился он. Осознание этого заставляет оборотня усмехнуться, и в этот момент, сталкиваясь с глазами вампира, что был полностью открыт перед ним, всегда был открыт, что-то внутри переворачивается. Вновь нависнув над блондином, Вернон целует того, но на этот раз более мягко. Правда длится это совсем недолго, потому что парень вновь чует тот будоражащий кровь запах, что исходил от вампира и не давал здраво мыслить. А у Сынгвана в этот момент не лице читались все его «хочу» и «можно», он как уж раненый мечется, цепляясь пальцами за все подряд, прижимаясь к груди Хансоля теснее. Программа дает последующий сбой, когда блондин одной рукой под футболку оборотня проскальзывает, ледяными ладонями пробегаясь по напряженному животу, а другой шустро расстегивает ширинку джинс и невесомо касается напряженного члена, что по-прежнему сдерживали одни лишь боксеры. И Вернон готов поклясться, что окончательно забывает, как дышать, глаза застилает пелена, а внутри все переворачивается вверх дном. Утробный рык эхом разносится по стенам ванной комнаты и он одним движением срывает с вампира рубашку, оголяя бледное тело. Кожа Сынгвана значительно контрастирует с загорелой кожей Вернона, впрочем, как и температура их тел. Хансолю кажется, что парень буквально обжигает его своими ледяными пальцами. Но одного лишь взгляда на такого распаленного под ним Бу хватает, чтобы сойти с ума, свихнуться, поехать крышей, потерять голову и с упоением утонуть в этих совершенно неправильных чувствах. Медленно ведя рукой по бледной, вздымающейся от тяжелого дыхания, груди вверх, оборотень не сдерживается и хватает парня за горло, не сильно надавливая. И ничто, абсолютно ничто, не сравнится с теми будоражащими кровь чувствами, когда Сынгван на сие действие, лишь подается ближе, выгибаясь и хрипло выстанывает имя Хансоля. — Пожалуйста… — сипит Бу, закусывая губу и пряча раскрасневшееся лицо в сгибе руки. Блондин дрожащими пальцами обхватывает запястье свободной руки Чхве, укладывая ее на свой пах и тут же настойчиво толкается в нее, уже скуля. — Я больше не могу. А брюнету дважды повторять и не нужно, он отпускает горло парня и тут же принимается расстёгивать ремень на его брюках, быстро стягивая те вместе с бельем. Скидывая последнюю одежду с вампира, Вернон на мгновение отстраняется и просто замирает в восхищении, наблюдая такого Сынгвана. Казалось, что его кожа переливается, словно являясь отражением луны в ночном пруду. Однажды оборотень уже сравнивал эти рокочущие чувства с теми, что он испытывал ранее при полнолунии. Но эти чувства сейчас в разы превышали все то, что он испытывал раньше, желание убить и разорвать тонуло под иным: под желанием поглотить всего Бу. Ресницы парня подрагивают в такт неуемному телу, что вздымалось и плавилось под руками Чхве, двигалось и подавалось вперед, словно взбудораженная штормом морская волна. А еще Вернон думал, что если вдруг отпустит Сынгвана хоть на минуту, то сгорит, сгорит изнутри до уголька, умрет как мотылёк, возжелавший горячие языки пламени. И даже сейчас, просто наблюдая за фарфоровым мальчишкой, просто касаясь его, целуя, все неизбежно ведет к одному, к его смерти. — Хансоль, ближе, — парень шумно выдыхает и притягивает Чхве за шею к себе, возвращая его сознание в реальность. — Я не чую тебя… И Вернон задыхаясь запахом вампира, вновь утягивает того в глубокий поцелуй, одной рукой придерживая за талию, а второй начиная мучительно медленно ласкать набухшую плоть, размазывая капли смазки по всей длине, от чего Бу вновь выгибается в пояснице и протяжно стонет в поцелуй. Все тело сводит от невероятной дрожи, от горящего чувства, что растекается внутри. Еще никто доселе не побуждал в оборотне столько распутного, столько грязного и порочного. Но если бы ему сказали раньше, что столько новых неясных чувств в нем поселит Сынгван, он бы ни за что не поверил. Да только вот прямо сейчас он, словно сам согласившись выпить яд, с упоением слушает сдавленные стоны вампира, ловит каждое ответное движение тела парня на его ласки, и с фейерверками перед глазами принимает каждый новый шрам, оставляемый блондином на его теле. — С-стой. Остановись, — хрипит Сынгван, ощущая, что уже на пределе, когда брюнет ускоряет темп рукой пытаясь довести его до финишной. — Я хочу почувствовать тебя внутри… пожалуйста, — уже окончательно раздавлено и жалобно просит Бу. Хансоль и сам того хочет, особенно учитывая то, что он старался не допускать касаний вампира по отношению к себе, и сейчас, ощущая ужасно давящую боль от стояка, что терся о неприятную ткань одежды, он готов проклинать остатки своего здравого смысла. — Тебе ведь будет больно, — выдыхает он в опухшие, раскрасневшиеся губы блондина, уже хаотично мажа поцелуями по скуле, виску, кусая мочку уха парня. — Ты знаешь сколько я этого ждал? — бросает какой-то неоднозначный смешок Сынгван. — Ты действительно думаешь, что я бы позволил такой мелочи испортить этот долгожданный момент? — То есть ты…? — Чхве вскидывает бровь и удивленно смотрит на парня. — Да, — Бу хватает того за челюсть и уже раздраженно бросает: — Поэтому будь добр, перестань работать языком и займись наконец делом. — Тебе так не нравится… — смеется Хансоль, опускаясь на колени и шире разводя ноги Сынгвана. — Как я работаю языком? — После чего совершенно внезапно для блондина, обхватывает его головку члена губами, параллельно лаская уздечку языком. — Блядство! — выбрасывает парень сквозь стон, вновь прогибаясь и тут же двигаясь навстречу. — Ох, нет, я ошибся… я так ошибся! Тем временем Вернон свободно проникает в Сынгвана двумя пальцами, мучительно медленно разводя ими в стороны, оценивая растянутость блондина. Ощущая, как парень уже и сам насаживается на его пальцы, тихо постанывая, хочется подразнить того еще немного, оттягивая финал как можно дольше, да вот только и самому сдерживаться сил уже просто не остается. — Ты такой медленный, — хнычет Бу, продолжая двигаться бедрами вперед, но понимая, что одних только пальцев ему уже недостаточно, он нарочито пускает когти в предплечья оборотня. — Вставь уже. — Я просто сдерживаюсь, — Чхве поднимается и вновь припадает к шее вампира, игнорируя любые попытки его задеть, оставляя один за другим яркие засосы на фарфоровой бледной коже. — Очень зря, — парень уже настойчиво цепляется пальцами за кромку чужого белья, спуская вниз этот единственный мешающийся элемент одежды. — Но тебя ведь это бесит, — смеется оборотень, перехватывая руки Сынгвана, что явно позволяли себе слишком много. — Очень, — уже агрессивно рычит Бу, после чего, неожиданно для Чхве ухмыляется и, возобновляя движения бедрами, размазывает выступившую смазку по члену парня. — Значит, — сквозь зубы цедит Вернон. — Я все делаю правильно. И с этими словами парень подхватывает блондина за бедра и резко насаживает того на свой член до упора, от чего Сынгван вскрикивает и, шипя сквозь зубы весь свой матерный словарный запас, вновь возобновляет попытки вцепится клыками в глотку или разодрать тому в мясо плечи. Но столкнувшись с глазами оборотня, он в миг забывает о боли, о том, почему хотел разорвать его буквально секунду назад, он забывает вообще все на свете, потому что наконец видит то, что всегда испытывал сам. Безумие и дикое животное желание. И все, что было до этого, сводится к нулю, потому что Хансоль начинает двигаться рвано и несдержанно, ребра сжимает чуть ли не до хруста, что ужасной болью отдается по всему телу, и в кожу вгрызается словно обезумевший голодный зверь. Теперь вампиру кажется, что это с него самого вот-вот снимут скальп и влезут в самые глубины души, потому что это все походит на какой-то дикий обряд жертвоприношения. Их тела сливаются во что-то ужасающе прекрасное, раздирая друг на друге хрупкую кожу, оголяя плоть, пытаясь победить в какой-то своей войне, пытаясь поглотить друг друга в этом безумии, соединяясь в агонии, что несла за собой пот, кровь и слезы. И Сынгвану это нравится настолько, что хочется больше. Все доходит до края, когда Вернон пускает когти под ребра блондина и, вдалбливаясь сильнее и глубже, впечатывает того в зеркало позади, что через несколько столкновений со спиной и затылком Сынгвана с звоном осыпается на столешницу, прямо под локти вампира, разбиваясь на мелкие кусочки, раня в кровь руки и спину, но все так же продолжая нести в себе тысячи отражений созидания новой вселенной. Вся эта физическая боль в совокупности с необузданным вожделением кажется для Бу высшей точкой эйфории и, вновь сталкиваясь с глазами Чхве, он принимает лишь одну святую истину, истину их связи. А Хансоль сходит с ума, понимая, что на пределе, на пике этой мании, помешательства и исступления, когда видит, как Сынгван припадает прямо на осколки, острыми когтями пуская тому кровь по предплечьям и мешая ее со своей, бешено глядит прямо в глаза со всем переполняющим его вожделением и безумием и, кажется, уже никогда не отпустит. Прямо здесь и сейчас они словно фениксы — сгорают. Только вот переродятся ли? Очередной бессмысленный вопрос. Потому что теперь мир для обоих делится лишь на «до» и «после». Потому что портреты друг друга выжигаются где-то под подкоркой сознания. Потому что как бы ни хотелось забыть, уже никогда не забудется. Потому что в слух не нужно никаких бессмысленных клятв, ибо эта связь настолько нерушима, насколько безумна. Языки и губы ноют от боли, так же, как и тела, но все притупляется, когда оба доходят до пика агонии, в попытках поглотить, подчинить или сожрать друг друга. Ощущая подступающий конец и слыша умоляющий скулеж Сынгвана, Вернон обхватывает его член и начинает надрачивать, стараясь попасть в темп, после чего блондин выгибается и уже с хриплым стоном кончает себе на живот, судорожно подрагивая под оборотнем от последних резких толчков. Чхве выходит из парня и, доводя себя рукой в пару движений, кончает следом, обессилевши опадая на вампира. Мокрые, грязные и сгоревшие в собственном безумии, они выжгли друг друга на каком-то метаморфическом уровне, не оставив после себя даже пепла. Но реальность все равно вытягивала их в свои руки, возвращая им физическую боль с трехкратной силой, ну и еще накидывая сверху осознание того, что они вдребезги разъебали ванную комнату Сокмина. — Блять, мне вообще-то больно, — скрипит зубами Бу, когда, наконец, ощущает тяжесть оборотня на своем теле. — Я вообще-то в буквальном смысле лежу на стекле, если ты не забыл. — Знаешь, что у нас общего? — усмехается Хансоль, вставая и помогая приподняться Сынгвану, за которым шлейфом осыпаются оставшиеся осколки зеркала. — На обоих заживает «как на собаке». Бу морщится, не то от оставшегося стекла, которое он аккуратно вытаскивал из своих локтей и ладоней, не то от сравнения с собакой. — А я-то думал, что мы оба долбанные мазохисты извращенцы, — ухмыляясь, обращает он свой взгляд на парня, что уже оперативно вытирал его раны смоченным водой полотенцем. — Ну и это тоже, — немного хмурится Чхве, вновь становясь серьезнее в лице. — Эй, тебя так волнует, что мы «ненормальные» и все это «неправильно»? — уже менее уверенно спрашивает вампир. — Да, это неправильно, — соглашается оборотень, поджимая губы. — Но видимо судьба решила сыграть с нами злую шутку или мстит за какие-то ошибки прошлой жизни, раз решила «запечатлить» нас. — Думаешь мы…? — слегка удивленно тянет Сынгван. — Думаю да, — улыбается Вернон. — А тебе разве так не кажется? — Другого объяснения этому пиздецу я и сам не могу придумать, — хохочет блондин, закидывая руки на плечи своего «запечатленного» и оставляя короткий поцелуй на ноющих губах. И все было бы просто до одури приторно и романтично, если бы в этот момент все не оборвалось оглушительным животным воплем. Взгляды обоих устремляются в сторону, откуда доносился ни то вой, ни то крик, а глаза тут же реагируют золотым сиянием на то самое: близкое и чуждое одновременно. На сверхъестественное.