***
Талахай нетерпеливо ходил по беседке, заламывая время от времени руки и пытаясь справиться с накрывавшим его страхом. Он боялся не справиться, боялся, что подведет отца, и тот его накажет, боялся, что гнев в последствии перекинется и на Тан Киши, которому и так доставалось много и постоянно. Страха было много, и его нельзя было развеять, ведь генералу нужно было сделать практически невозможное: влюбить в себя ту, которую он видел только пару раз. Это вообще возможно? Мужчина сглотнул, потирая шею, а потом сделал глоток из стоящего на столике кувшина с водой. Его принесли по приказу Танашири, как и все, что было в беседке: пирожные, карамель, чашечки. Талахай безумно был благодарен младшей сестренке, что не только взяла на себя всю заботу о предстоящей встрече, казалось, она сама стояла над служанками, когда те готовили, и пробовала сладкое, но также битый час вчера объясняла ему, что можно делать, а что нельзя. Казалось, императрица нервничала столько же, сколько и он, не желая злить отца, и потому делала все от себя зависящее, чтобы свидание прошло гладко. «Талахай, не спрашивай ее о брате, не говори о матери, не задавай глупых вопросов, — наставляла его сестра с самым обеспокоенным лицом. — И даже не думай прикасаться или подходить близко без позволения, соблюдай все приличия, какие только есть, относись к ней, как к королеве, а не как к простой девушке!». Талахай вздохнул, бросая хмурый взгляд на лежащие на скамье розы. Тоже заслуга Танашири. Для мужчины оставалось загадкой, где она их взяла, потому что трогать растения во дворце и делать из них букеты было запрещено, а цветочных лавок в городе генерал не видел (ну, или будем честны, просто не обращал внимания). Это было неприятно, неприятно сидеть так и ждать девушку, рядом с которой придётся изображать влюбленного юнца. Хотя, наверное, хорошо, что он пришел пораньше и сейчас ждет, так хоть есть время собраться с мыслями и решить, что говорить королеве. Опыта у Талахая в подобном не было совершенно, но благо и здесь его выручила сестра, которая вчера заставила генерала буквально под диктовку записывать выражения о любви, женской красоте и прочих глупостях, которые сама прочитала в каком-то романе. От вспоминания заученных фраз генерала отвлекли легкие шаги, что уловило его чуткое ухо. К беседка шла разодетая Хао Юн. Сердце ухнуло вниз, Талахай тяжело задышал, вскакивая с места и бросаясь к букету, чтобы взять его в руки, чуть не сломав стебли от резкого взмаха. Мужчина смотрел, как «объект его любви» приближается к беседке, все больше и больше деталей в замечая в облике девушки, которые пропустил из-за отсутствия у них не то, чтобы личных свиданий, а просто встреч. Хао Юн была миловидна. Да, генерал не мог не признать, что девушка была далеко не уродлива, но что-то в ее облике его смущало. Ах да, почти детские черты лица и крайне худое телосложение. Королева была настоящим ребенком, а он этому ребёнку должен будет петь серенады и признаваться в любви. Какая мерзость, теперь понятно, почему отец сначала поручил это дело Тан Киши, он-то не делал таких различий и часто не смотрел на возраст, выбирая очередную жертву или девушку на ночь. Но Талахай-то смотрел. — Ваше Величество! Он выдохнул это, почти задыхаясь, стремительно краснея, а затем бледнея. Слова вылетели из головы, когда генерал встретился с твердым взглядом черных глаз и понял, что услышит, потому что не понять было невозможно. Хао Юн пришла ему отказать, она пришла сразу сказать, что ничего не выйдет, и уйти, оставив его ни с чем. От осознания того, что сделает с ним отец, у Талахая потемнело перед глазами, а руки мелко затряслись, ему было гораздо труднее скрывать свои эмоции, чем той же Танашири. — Господин Талахай. Тихо, совсем немного смущенно сказала Хао Юн, пытаясь быть решительной и твердой. Она шла сюда с четкой установкой, что не может допустить повторения случая с Юэ Тао, а потому должна как можно скорее затоптать живые ростки любви в мужской душе. От осознания того, что ей опять придется причинить кому-то столь сильную боль, разбив сердце, внутри все сжалось. Они замолчали, стоя на расстоянии трех шагов, а Талахай все еще сжимал в руках пришедшийся не к месту букет. — А, это вам. Наконец опомнившись, произнес он, протягивая цветы и пытаясь сделать шаг вперёд, чтобы вручить их бледной девушке, но замер, повинуясь поднятой хрупкой ладони. Его не пустили, Хао Юн не позволила подойти, а он не посмел. — Не стоило. Королева постаралась сделать голос холодным и безэмоциональным, но он вышел лишь очень грустным. Вся эта ситуация была грустной. Мужчина сглотнул, понуро опуская цветы на столик рядом со сладостями, а потом постарался немного исправить ситуацию, собрав в себе всю силу и мужество: — Ваше Величество, я рад, что вы нашли время, чтобы прийти сюда. Это… Генерал замялся, а потом выдал, пытаясь казаться не напуганным, а смущенным и чуть в себе неуверенным: — Это очень важно для меня. Присаживайтесь. — Нет, я постою. Воздух, натянутый напряжением, будто звенел от каждого вздоха и слова, больно ударяя по нервам собеседников. Талахай испуганно посмотрел на королеву, руки его затряслись, хоть Хао Юн еще не успела сказать "нет". Нужно было что-то делать, но что именно — мужчина не знал. — Господин, я не могу притворяться и делать вид…. Начала девушка быстро и с запалом, желая поскорее расставить все точки над «i» и уйти, но генерал, поняв, что произойдет дальше, не смог устоять на месте. Он оказался рядом в считанные секунды, сжимая тонкую кисть и прижимая ее к своей груди, не скрытой холодным доспехом. Ему столько раз говорили о том, что к королеве нельзя подходить, но он все равно в самый трудным момент умудрился забыть. Хао Юн посмотрела на генерала с испугом, отпрянула, но отойти и оторвать от шелка ладонь не смогла, чувствуя, что под ней бешено бьется сердце. Откуда же ей было знать, что оно скачет вовсе не от любви, а от страха наказания? — Ваше Величество, моя королева! Хао Юн, прошу, не говорите мне тех жестоких слов, какие хотите сказать. Не разбивайте сердце, только познавшее огонь любви! — Господин… Попыталась перебить мужчину Хао Юн, но шанса заговорить ей не дали. — Я будто был слеп до того, как встретил вас, мир наконец обрел краски, перестал быть серым и скучным. Талахай, запинаясь, пытался пересказать все, что вчера диктовала ему Танашири. Казалось, что мужчина, жутко волнуясь, сдает экзамен у строгого наставника. Экзамен, от которого зависит вся его жизнь, такой сумбурной и взволнованной была страстная речь. — Пустите. Как можно более твердо приказала девушка, но генерал лишь сильнее сжал пальцы. Что он себе позволяет, а если кто увидит? — Ваши волосы, ваши губы, я молил небеса о шансе прикоснуться к ним и буду молить вас до тех пор, пока вы не позволите, я буду… — Отпустите! Выкрикнула королева, прерывая наконец поток слов. Генерал посмотрел на нее оторопело, пару секунд пытаясь понять, что только что произошло, так сильно он был взволнован, а потом, осознав, что прижимает девичью ладонь к груди, резко выпустил её, отскакивая от Хао Юн, тяжело дыша. Королева смотрела на него с испугом и неким недовольством. — Простите. Когда через несколько секунд Талахай, оправившись от шока, заговорил, в голосе слышалась настоящая обреченность. Он сам все испортил. — Я не знаю, что на меня нашло, я не должен был прикасаться к вам. Он извинялся абсолютно искренне, в глубине души еще надеясь исправить положение, хоть и понимая, что шансов почти нет. От поникшего вида мужчины Хао Юн вдруг стало дурно, сердце сжала невыносимая боль. Девушка на мгновение представила, как кто-то (почему-то перед глазами явственно встал образ Тал Тала) отверг ее чувства так же, как она хотела отвергнуть чувства Талахая. От открывшейся разуму картины воздуха стало не хватать. Королева была безумно напугана, не до конца понимала, что собирается делать, но точно знала, что сделать то, что планировала изначально, не сможет. Ей не хватит сил отказать. — Мне, наверное, стоит уйти, прошу простить, что отнял ваше время. Тем временем тихо произнес Талахай, склонив на прощание голову. Он уже смирился и с тем, что сделает с ним отец из-за провала, и с тем, каким жалким предстал перед девушкой. Нет, ну, а что? Упрямством мужчина не отличался, да и не был уверен, что не сделает ещё хуже своей настойчивостью, что не испортит отношения окончательно. Он уже хотел уйти, как Хао Юн, собравшись с мыслями, воскликнула: — Господин, не уходите! — а потом, будто устыдившись своего порыва, прибавила тихо и смущенно, — пожалуйста. Генерал удивленно раскрыл глаза, взирая на тяжело дышащую королеву, которая не могла подобрать слова, чтобы продолжить. — Вы правда меня любите? Наконец почти шепотом спросила Хао Юн, отводя взгляд и краснея. Ей в упор не нравилось то, что сейчас происходило в беседке. Талахай судорожно закивал. — Да, да! Конечно! Так же должен отвечать тот, кто почти сходит с ума от любви? Девушка потупилась, комкая ткань юбки. — Но вы же понимаете, что я вас не люблю? На глаза отчего-то навернулись слезы, наверное, от нервов и всего ужаса ситуации. Талахай не сразу нашелся, что ответить, а потому Хао Юн добавила: — Совсем нисколько, ни капельки, господин. Мы же… Она замялась, а потом, понизив голос еще сильнее, почти выдохнула, кажется, пытаясь достучаться до собеседника: — Мы же виделись всего-то пару раз. — Я это понимаю. Твердо ответил Талахай, пришедший в себя окончательно и понявший, что все не так уж и плохо. Конечно, тот факт, что девушка дает ему шанс лишь из жалости, больно бил по самолюбию, но это было лучше, чем откровенный отказ. — И что же вы намерены делать? Грустно, немного потеряно спросила королева, не смотря в глаза. Талахай ответа на вопрос не знал, не объяснили, а потому просто ответил первое, что пришло в голову: — Добиваться вашего расположения. — А если не получится? То, что с ним сделают, если ничего не получится, Талахай знал, но раскрывать это Хао Юн явно не стоило. — Тогда я постараюсь стать вам хотя бы преданным другом. — Другом? С некой надеждой переспросила королева, подняв глаза. Иметь нового друга ей хотелось гораздо больше, чем влюбленного в нее мужчину. — Другом. Для начала, нельзя любить человека и не быть ему другом. Подтвердил мужчина. — Хорошо, пусть будет так. Согласилась Хао Юн, почти на сто процентов уверенная в том, что на дружбе все и закончится. Взгляд упал на лежащие на столике цветы. — Красивые розы. Талахай просиял, гордо вздернув подбородок. Получилось, у него получилось! — Пройдемся, Ваше Величество? Или вы хотите испить чаю?***
В дворцовой аптеке было тихо, слышалось лишь мерное дыхание двух мужчин, один из которых, весьма пожилой, склонился над лежащими на подносе сушеными травами. Маленькие глаза, похожие на черных жучков, были прищурены, лекарь время от времени поглаживал седую куцую бородку, цокая время от времени. — Вы вообще ее сушили или просто дали завянуть? Прокряхтел Дядюшка Чу с недовольством, медленно разгибаясь, чтобы не потревожить спину. Молоденький парень, наверное, один из учеников придворного лекаря императора, помотал головой, насупившись. — Господин, что вы такое говорите, я ее вчера весь день сушил! — Всего день? Недовольно почти вскричал престарелый лекарь, затем вновь понижая голос до обычного. — Ну да, господин. Смущенно, неуверенно ответил ученик, глаза его забегали и он, понизив голос почти до шепота, будто делал что-то незаконное, спросил: — А сколько нужно? — А тебе твой мастер не сказал? Иронично хмыкнул Дядюшка Чу, а потом, вздохнув горестно и печально, спросил с жалостью: — Скинул на тебя работу и ушел? Взгляд старика потеплел, теперь он смотрел на юношу, как смотрит любящий отец на нерадивого сына. Парень неуверенно кивнул, опуская взгляд, ему было безумно стыдно перед, как он понимал, почтенным господином. Господин Чу цокнул, а потом медленно сказал, коснувшись морщинистыми пальцами подвялых травок: — Сейчас, конечно, потерянных полезных свойств уже не вернуть, но, если положить на подогретый поднос на пару часов, то станет немного лучше. Но в идеале нужно сон-траву сушить на солнце два дня, убирая на ночь. — А, если…. Парень замялся, а потом спросил совсем шепотом: — Если кто-то выпил чай с вялыми листьями, то ничего же не будет? Ничего же? Это же несильно влияет, да? — А кто-то их выпил? От встречного вопроса мальчик побледнел, а потом быстро-быстро закивал, сгорая от стыда и поедая себя изнутри страхом провала и того, что сделает с ним придворный лекарь. — Да, да, один господин сегодня заходил, взял листья, чтобы заваривать. Ну, генерал один, почтенный-почтенный, такой, ну, с длинными рыжими волосами. После этих слов Дядюшка Чу нахмурился. — С рыжими? Переспросил он. Старик не мог вспомнить, чтобы видел хотя бы одного генерала с таким цветом волос, кроме уже знакомого ему Тал Тала. «Зачем этому юноше понадобилось снотворное?» Мальчик покивал, надеясь, что услышит отрицательный ответ, а затем подтвердил: — Да, с таким рыжим хвостом. Ничего же не будет, да? — Ничего. Да. Задумчиво подтвердил господин Чу, поглаживая седую бородку. Происходящее, а именно действия генерала, казались ему вполне логичными, но крайне глупыми и недостойными такого умного человека, каким ему показался мужчина. — Эм, господин. Вам насыпать сон-травы? Окликнул лекаря юноша, поняв, что посетитель пребывает в прострации. Старичок вскинул голову, нахмурившись, отчего его лицо еще больше стало похоже на сморщившуюся на солнце яблочную кожуру, а потом отмахнулся. — Нет, не надо, я возьму из своих запасов.***
Мерный стук отвлек Тал Тала о чтения, он поднял голову, нахмурился, не совсем понимая, кто мог прийти к нему и не просто вломиться без предупреждения, как это делали Шао Фэн с Баяном, а вежливо ждать разрешения войти. «Солдат какой-то или служанка», — решил мужчина через пару секунд, и сухо произнес: — Войдите. Дверь тихо скрипнула и в покои медленно вошел маленький старичок, что мельком осмотрел сидящего на стуле, а затем прошаркал дальше, останавливаясь в нескольких шагах от письменного стола. Поклоном себя Дядюшка Чу обременять не стал по понятным причинам, а вот Тал Тал, поняв, кто именно к нему пожаловал, резко поднялся, склоняя голову. Перед таким человеком можно было и поклониться хотя бы из уважения к прожитым годам, уму и заслугам. — Господин Чу. — Генерал. Мягко ответил лекарь совсем тихо. Сейчас старик задумчиво всматривался в лицо собеседника, будто искал в нем ответ на интересующий его вопрос. — Что вас привело ко мне? Мужчина промолчал, не торопясь отвечать на заданный вопрос, а потом ответил уклончиво. — Любопытство, надеюсь, вы простите его старику. Лекарь чуть улыбнулся, наверное, от собственной, как он был уверен, шутки, а потом серьёзно, медленно пояснил, обводя взглядом комнату: — Я был сегодня в придворной аптеке, узнал, что вы взяли некачественное снотворное, вот решил зайти, чтобы дать нормальное и то, от которого вы действительно спокойно заснете. Тал Тал нахмурился, ему казалось крайне странным, что старик пришёл сам, а не передал травы слуге, он предчувствовал, что все не так просто, но все же встал и подошел к мужчине, произнося крайне вежливо: — Я не думал, что в придворной аптеке могут быть некачественные травы, и очень благодарен господину, что он потратил свое время и силы, чтобы прийти ко мне. Максимально официально, никаких лишних слов. Через секунду Дядюшка Чу извлек из-за пазухи небольшой бумажный сверток, явно наполненный чем-то, а оттого пузатый. Тал Тал мысленно кивнул, уже рассчитывая вновь остаться один, и уже протянул руку, чтобы забрать сон-траву, но не смог — сухая ладонь чуть отъехала в сторону, заставляя стратега замереть. Лекарь смотрел очень хитро. — Могу ли я узнать, что такого снится господину, что он решил принимать лекарство? Тал Тал смутился, он совсем не подумал, что будет отвечать в случае возникновения подобного вопроса, что-что, а ясновидящим мужчина не был и делал упор на то, что слуги не решатся задавать таких вопросов, да и он, если уж найдется кто-то столь отважный, сможет промолчать, бросив на наглеца коронный взгляд, полный холода и спокойствия. Ну, нет, посчитал-то генерал верно, ни аптекарь, ни служанка, которая должна была готовить чай, вопросов не задали, но вот Дядюшка Чу-то слугой не был, да и взгляды на него не действовали. Потому сейчас мужчина пытался быстро придумать логичный ответ. — Не об одной ли юной деве? Генерал запнулся в собственных мыслях и на пару мгновений потерял самообладание: лицо слегка вытянулось, а рот приоткрылся. Он не мог поверить, что его так просто прочитали без особых трудностей, что кто-то смог такое проделать. В груди поднялась волна раздражения, которая тут же улеглась, стоило мужчине встретиться с мягким взглядом черных, чуть прищуренных глаз. — Эх, дети. Вздохнул старец, вкладывая в еще протянутую руку сверток и слабо похлопывая Тал Тала по плечу своей морщинистой ладонью. — Понятно, Ее Величество, она еще совсем-совсем невинна, чтобы сделать первый шаг, но вы…. Дядюшка Чу вздохнул, в этот раз уже с осуждением. — Но вы-то человек взрослый, умный, как мне казалось. Вам бы, юноша, брать королеву в охапку и тащить к себе, а вы тут травки пьете. Тьфу! — Господи Чу… Попытался возразить Тал Тал, недовольный, что его отчитывают, как ребенка, но ему не дали: — Я уже шестьдесят четыре года господин Чу, молодой человек! Вместо того, чтобы тут со мной пререкаться, навестили бы Ее Величество, она же тоже спит очень плохо, я ж ей за травами ходил изначально! Навестили бы, обняли, поцеловали в макушку, ну, или что там сейчас молодёжь делает, признались бы во всем! А то сидите в своих покоях и думаете, что вам счастье на голову само свалится! — Но разве я могу сказать что-то Хао Юн? Она считает меня своим другом, признание убьет наши отношения. Произнес Тал Тал, будто оправдываясь. Ну, а на самом деле, он действительно страстно желал попросить у умного человека, что знал Хао Юн буквально с рождения, совета, потому что понимал, что сам ведет себя не лучшим образом. — Какая глупость, как до такого можно было додуматься? Фыркнул нахмурившийся лекарь. — Не убьет это ничего, неужели сами не понимаете? Любит королева вас, любит, сами что ли не видите?! Генерал оторопел, решив, что ослышался. Это было невозможно, но старик смотрел на него так уверенно и немного зло, что все казалось похожим на правду. Ну или мужчине просто хотелось верить, и он цеплялся за слова Дядюшки Чу, как утопающий цепляется за соломинку. Повисла тишина. Тал Тал смотрел на тяжело дышащего мужчину и пытался найти верное решение. Ему хотелось поверить, очень! Хотелось, чтобы все это оказалось реальностью, чтобы Хао Юн действительно… Слово «любила» генерал не смог произнести даже в мыслях, столь сильной была боль, пронзившая сердце. Мужчина отвернулся. Это было ложью, он знал это, ложью, в которую ему просто хотелось верить, хотелось иметь надежду. — Для Хао Юн я лишь старший брат и друг, все её чувства ко мне — лишь чувства младшей сестры, вы ошибаетесь. Как же тяжело дались ему эти слова, с каким же трудом мужчина сохранил голос бесстрастным и спокойным, когда внутри все разрывалось. Тал Тал не хотел больше продолжать разговор, желал, чтобы лекарь ушел, и, кажется, вселенная услышала его, потому что, только Дядюшка Чу захотел возразить, в покои буквально влетел Баян, открыв дверь сильным пинком. — Тал Тал! Старичок тут же захлопнул рот, уставившись своими бусинками-глазами на неожиданного гостя, а потом, поджав губы, молча кивнул и вышел, решив, что спорить дальше при наместнике не стоит. Баян тяжело дышал, будто от долгого бега, а в глазах застыло такое выражение удивления и злобы на весь белый свет, что Тал Талу даже стало интересно, что такого случилось. — Ты здесь, паршивец, читаешь? Там твою женщину уводят, а ты читаешь! Генерал нахмурился, не совсем понимая, что именно такого произошло, ведь дядю он таким видел не так уж и часто, да и, если бы новость была не особо важной, наместник бы побежал обсуждать к лучшему другу, а не к племяннику. Что там такого с Хао Юн? — Что произошло? Как можно более спокойно спросил стратег, сгорая от нетерпения и странного чувства напряжения. Что такого приключилось? — Что произошло? Что произошло? Ты еще спрашиваешь?! Почему-то взвился Баян, гораздо более эмоциональный, чем племянник, у которого, как выяснилось, «уводили женщину». — Там служанки уже во всю обсуждают, как твоя Хао Юн с этим Талахаем гуляет, а он у меня еще спрашивает: «Что произошло»?! Тал Тал замер, даже прекратил дышать, медленно поворачивая голову и всматриваясь в сверкающие глаза дяди. В душе поднималась ярость, с каждой секундой все больше и больше пожирая генерала, заполняя его своим черным соком. — Что? Гуляет? Тихо спросил мужчина, и от этого тона Баян подавился новыми словами. По спине наместника побежали мурашки, впервые он видел племянника таким… Злым. — То есть — она с ним гуляет? Сердце бешено колотится в груди, генерал чувствует, как в висках стучит кровь. Он в ярости, в самой настоящей ярости, и эта ярость утягивает его на дно, не давая мыслить здраво. Он наносит удар за ударом и никак не может остановиться, хоть тело соперника начинает остывать. Лицо всё в крови, но Тал Тал, обезумев от ярости, не замечает этого, продолжая бить по исполосованному мечом трупу. Он хочет, чтобы сопернику было так же больно, как было больно ему. — Прекрасно. Шипит мужчина, вызывая у дяди испуг. Тот пытается его окликнуть, но мужчина этого не замечает: — Эм, Тал Тал... Тал Тал душит соперника, тот выкатывает глаза, пытается царапаться, но ничего не может поделать, никак не может вырваться. Талахай умирает долго, его смерть слишком жестокая, но мучитель не обращает на это никакого внимания. Генерал наслаждается. Мужчина тяжело дышит, перед глазами встают образы кровавой расправы над тем, кто посмел покуситься на его женщину, кто посмел развлекать Хао Юн вместо него, а Тал Тал лишь холодно улыбается, вызывая у дяди желание повернуть время вспять и вырвать себе язык. Мужчина прижимает хрупкое тело к стене, больно вдавливая стальным доспехом и целуя со всей жадностью, какую только имеет, чувствуя на губах привкус соли. Хао Юн бьётся пойманной птичкой, вырывается, пытается отстраниться, но не может, Тал Тал сильнее. Руки задирают юбки, с трудом добираясь до нежной кожи. — Тебе понравилось с ним гулять, да? Шипит мужчина в самое ухо, разрывая поцелуй. Хао Юн так напугана, что даже не может закричать. Тал Тал резко хватает девушку за лицо, сжимая щеки, и кричит: — Отвечай мне, понравилось? Понравилось мучать меня, да?! Взгляд мечется, умоляет, Хао Юн мелко дрожит, плачет, но Тал Тал не видит этого. — Вижу, что да. Выплевывает генерал, будто желая отравить девушку свои ядом, а затем приторно тянет: — Ну, ничего, милая, мне тоже понравится. В следующее мгновение с силой Тал Тал почти вгрызается в пухлые губы, раздирая их до крови, и мучая когда-то горячо любимую девушку, а потом почти рычит: — Моя! Генерала будто бьет током от открывшейся сознанию картины, и это приводит его в чувство. Тал Тал почти отскакивает от дяди, что до этого тряс его за плечо. Мужчина тяжело дышит, пытаясь привести мысли в порядок. «Нельзя, нельзя, Хао Юн этого не заслужила!», — Тал Талу становится страшно от самого себя, от то, что он представляет, и безумно страшно за любимую, которая может пострадать, просто попав под горячую руку, он еще раз удостоверяется, что ему нельзя находиться рядом с ней. — Тал Тал, ты в порядке? Тихо спрашивает наместник, на что генерал поводит плечом. — Да, все хорошо, просто задумался. Хао Юн не виновата, она ничего не сделала. Тал Тал ее не тронет, мужчина не может долго злиться на свой маленький солнечный лучик, да что уж там, он не может на неё злиться вообще. Поэтому умрет только Талахай. На губах появляется кровожадная улыбка. Лучше бы Баян не заикался о сплетнях.