***
— Ваше Величество! Воскликнул Шао Фэн, склоняясь в максимально уважительном поклоне перед императором, все же стоило вести себя вежливо, если он хотел, чтобы правитель объявил розыск по всей стране. Тогон кивнул, поднимаясь из-за своего стола, а затем, спустившись вниз по ступенькам, подошел к первому министру, обеспокоенно его спрашивая: — Как Хао Юн? Шао Фэн состроил самое удрученное лицо, беспокойство императора ему было на руку, и тревожно ответил: — Её Величество напугана этим побегом. Она сегодня уже отказалась от еды. — Так зачем же вы ей сказали? Не знала бы ничего, спокойно бы в себя приходила! Рот зачем открыли? Зло произнес император, отходя и начиная мерить шагами комнату. Он, будучи человеком довольно мягким и жалостливым, действительно беспокоился о маленькой королеве-сироте, что приходилась ему, хоть и дальней, но все же родственницей. Тогон просто чувствовал, что его покровительство Хао Юн, потерявшей старшего брата, необходимо, и был только за то, чтобы дать ей эту защиту. О том, что и без него королеву есть, кому защищать, мужчина не думал. Шао Фэн вежливо ответил, опуская голову в знак раскаяния: — Ваше Величество, простите, но моей вины в том нет, мы говорили за дверью, и я и предположить не мог, что Её Величество проснется. — А надо было! Бедная, она же так испугалась, еще бы, насильник на свободе, понятно, почему Хао Юн не ест! Воскликнул Тогон, всплеснув руками, и уже хотел что-то добавить, вероятно, про человеческую глупость и ужасное горе королевы, как Шао Фэн, всю встречу ждавший тех самых слов, не вклинился, немного невежливо перебивая правителя: — Я как раз по этому поводу. Император замер, а потом медленно повернулся, складывая руки на груди. — Ты о чем? Спросил он с нетерпением, нервно облизнув губы. Шао Фэн понизил голос: — Ваше Величество, я бы хотел попросить вас о милости, это для моей королевы, для ее спокойствия и безопасности. — Продолжай. — Вы не могли бы отправить отряды искать Тан Киши, я думаю, он не мог уехать далеко, и было бы очень хорошо, если бы Ваше Величество объявил розыск. Мягко произнес Шао Фэн, на что Тогон фыркнул, отмахиваясь: — Так я это уже сделал, приказ уже отдан. Не ты первый просишь. Это супруга, моя Нян. Голос императора потеплел, а лицо стало довольным. — Приходила, сама говорила, как важно розыск организовать. — Приходила? Переспросил Шао Фэн, хмурясь. Подобное заявление его немного удивило и смутило, он крайне мало слышал о супруге Ки и в основном это была похвальба Баяна, какую хорошую и умную девушку он принял в семью и отдал в императорский дворец от клана. На этом информация о Ки, которая, по мнению первого министра, внимание не заслуживала, потому что видных действий за ней, как ему казалось, не было, заканчивалась. — Да, она у меня умница. Бедная, сама так напугалась за Хао Юн, очень хотела ей помочь, вот и пришла. Без задней мысли похвалился Тогон, не замечая, как Шао Фэн нахмурился еще сильнее. Ему довольно слабо верилось, что императорская супруга действовала чисто из сочувствия и понимания, проживший на свете и отслуживший во дворце не один десяток лет, он прекрасно понимал, что чужому человеку (а Хао Юн Ки была чужой) не помогают просто так. У Ки были какие-то свои основания, министр это чувствовал, чутье вопило, что здесь что-то не так, и что ему явно не хватает информации. — Ваша супруга очень добра, умна и милосердна, как раз под стать такому правителю, как вы. Задумчиво произнес Шао Фэн для проформы, а затем, не видя больше причин оставаться и наблюдать, как Тогон улыбается до ушей, сказал: — Благодарю за милость и за аудиенцию, Ваше Величество. Прошу просить, могу ли я идти? Первый министр не любил формальные разрешения, подобное претило ему, человеку, который почти на равных говорил с собственной королевой и уходил из ее покоев, когда ему вздумается, не ожидая, когда его отпустят с невидимого поводка как маленькую собачку. Хао Нинг не терпела этикета, Шао Фэн к подобному привык и был доволен жизнью. Кажется, теперь придется привыкать обратно. — Да, иди, конечно. Передай Хао Юн от меня, чтобы поправлялась.***
Первый министр спокойно шел по коридорам дворца, погруженный в свои мысли и не замечающий проскальзывавших мимо него слуг, что исчезали, лишь быстро склоняясь в формальном поклоне. Он думал о произошедшем, об этой супруге Ки, к которой так благоволил император, и о которой отзывался столько ласково. Нужна была информация, много информации, а лучше всего — личная встреча, чтобы оценить, насколько эта женщина умна и может быть опасна. Жаль, что ему нельзя было с ней встречаться, нужно было как минимум личное приглашение от самой, как называл ее император, Нян, а этого приглашения как раз-таки не было. «Значит, придется расспрашивать Баяна», — вздохнул Шао Фэн, заворачивая за угол и нос к носу сталкиваясь с Эль-Тэмуром, который пару мгновений назад разговаривал со смущенным чем-то Талахаем, но замолчал. Все замерли, первый министр и великий канцлер смотрели друг на друга прищурившись, воздух разом потяжелел, казалось, повисшую тишину можно было потрогать руками. Талахай поджал губы, немного боязливо посмотрев на отца, он очень не хотел, чтобы тот был в дурном настроении, потому что за отсутствием Тан Киши, регент срывался теперь на нем. — Господин канцлер! Протянул Шао Фэн издевательски, расплываясь в неестественной вежливо-ехидной улыбке, он не видел никаких причин говорить уважительно после произошедшего, но все же видимые приличия был намерен соблюдать. — Шао Фэн. Столь же елейным тоном ответил Эль-Тэмур, кивая сыну, чтобы тот уходил. Талахай с радостью зашагал подальше от места события, быстро склоняясь напоследок в поклоне отцу. — Не думал я вас здесь увидеть. Продолжил Эль-Тэмур, смотря на собеседника сверху вниз и заставляя как всегда спокойного Шао Фэна вздернуть подбородок. — С чего же? Эль-Тэмур протянул с издевкой, будто объясняя очередному идиоту-чиновнику основной смысл закона. — Ну как же, вы так плакались на собрании о состоянии своей королевы, что я ожидал, что вы и носа из ее комнаты теперь не покажете, будете сидеть и сторожить, подобно цепному псу. А вы тут, так далеко от ее покоев, я удивлен. — Если рассуждать по вашей логике, господин канцлер, то и вы не должны сейчас быть здесь. Вы же так беспокоились о своем насильнике-сыне, почему же не поехали с Тан Киши туда, куда отправили его, чтобы переждать бурю и спрятаться? Отплатил той же монетой Шао Фэн, сохраняя на лице самое спокойное и беззаботное выражение и с упоением наблюдая, как багровеет лицо канцлера от ярости. — Не несите чушь. В чем вы меня обвиняете, в том, что я помогаю преступнику, осужденному императором? Прошипел он, на что Шао Фэн лишь фыркнул: — Нет, я лишь говорю, что вы помогаете своему сыну, что вы вытащили его из темницы, воспользовавшись своим положением, а затем спрятали. Эль-Тэмур поджал губы, смотря на собеседника с ненавистью, ему нечего было возразить, оправдываться мужчина считал глупым, ведь Шао Фэн не относился к числу людей, которые могли бы поверить, что Тан Киши сбежал без его помощи. Первый министр продолжил уже без издевки, а, скорее, с пониманием и мягкостью, он говорил спокойно, размеренно и плавно: — Я более, чем понимаю вас и ваши чувства, как отца. Вы делаете ради сына все, что возможно, и это, наверное, даже заслуживает уважения. Но и вы меня поймите. Шао Фэн замолчал, его глаза сверкнули и он произнес: — Я ведь тоже сделаю все ради своей королевы. — Она вам не кровь, не думаю, что ваше чувство сильнее моего. Возразил Эль-Тэмур, чуть усмехаясь, а потом его будто током ударило, он пару мгновений оторопело смотрел на министра, даже потеряв лицо. Этот человек так защищает Хао Юн, он был в такой ярости после нападения Тан Киши... Неужели! «Этого не может быть!» — мысленно прошептал канцлер, прекрасно понимая, что эта деталь многое объяснит, если встанет на место. — Или я чего-то не знаю? Едко спросил канцлер, в следующую секунду чувствуя непривычный страх, что сковал тело. Несильный, да, больше похожий на странное наваждение, но когда в последний раз он вообще боялся кого-то? На Эль-Тэмура смотрели, не мигая, черные мертвые глаза, глаза, в который ничего не было, только ледяная ярость и явная угроза. Шао Фэну явно не понравилось, что до него дошло. — Она мне королева, этого достаточно. Отчеканил он, холодно глядя на собеседника. «Таких совпадений не бывает», — думал Эль-Тэмур, в глубине души надеясь, что ошибается, потому что, если стоящий перед ним человек действительно отец Хао Юн, — то Тан Киши умрет даже в случае ее помилования. Но он понимал, что не мог ошибиться, потому что с расслабленного лица на него смотрели глаза королевы. Да, немного другие, да, наполненные холодной яростью, опытом лет и мудростью, но это были её глаза. — И последнее, господин канцлер. Произнес Шао Фэн, чуть усмехаясь, видя на лице собеседника понимание и некое опасение. Мужчина приблизился, понижая голос, а затем продолжил: — Для вас предпочтительнее, если Тан Киши найдут люди императора, а не солдаты, которых пошлю я или наместник Баян, ведь так вам хоть будет, что хоронить. И да, даже если моя королева будет просить помилования, ваш сын умрет. Ничего личного, но я никому не позволю причинять вред моему маленькому лисенку.***
Танашири мерила шагами покои, заламывая руки, у неё не получалось успокоиться с самого утра, да и вчера девушку уложили спать с помощью снотворного, потому что императрица металась в постели половину ночи и никак не могла уснуть. Все валилось из рук, она несколько раз до крови уколола пальцы, пытаясь отвлечься вышиванием, за завтраком разбила тарелку и накричала на прислугу за то, что та слишком сильно натянула прядь волос по время расчесывания. Императрицу никто не мог обнадежить и успокоить, с каждым часом девушка чувствовала, что ей становится все хуже и хуже, тучи над головой постепенно сгущались, и даже новость о том, что Тан Киши пропал, не вызвала облегчения, ведь Танашири прекрасно понимала: если за поиски взялся сам император, беглеца будут преследовать до края земли, пока не догонят. За дверью раздались шаги, девушка вздрогнула, с надеждой поднимая голову. Весь сегодняшний день она ждала служанку от Хао Юн, казалось, только это могло как-то облегчить её страдания, даже просто приглашение на встречу без намека на то, что королева согласится, было бы подарком небес, было бы знаком, что девушка готова выслушать её, что не испытывает ненависти к сестре своего мучителя. Но служанка не приходила, никого не было, и Танашири не срывалась в слезы лишь потому, что понимала, плакать сейчас — слишком большая роскошь, да и некому было ее пожалеть и обнять: у отца с братом и так забот хватает, а реветь при служанках и придворных дамах, когда от тебя только этого и ждут, — не самое мудрое решение. Дверь скрипнула, и в комнату буквально влетел растрёпанный Талахай, который казался меньше без своих привычных доспехов. Сердце Танашири пропустило удар, она замерла, а в следующее мгновение со всхлипом бросилась к брату, заходясь в сдерживаемых до этого рыданиях. Императрице было страшно, и она прекрасно чувствовала, что генерал тоже очень боится, но старается этого не показывать. Талахай сжал зубы, пытаясь не зареветь, как сестра, и уткнулся носом в её макушку, замирая без движения. — Скажи, что у тебя хорошие новости, пожалуйста! Просипела Танашири сквозь слезы, сжимая пальцами тонкий шелк ханьфу. Она сама не знала, что хочет услышать, и о чем просит, ведь у Хао Юн брат точно быть не мог, а без её вмешательства ничего бы не изменилось. Ответом девушке послужила тишина, хороших новостей не было, только плохие, что за прошедший час еще три наместника предложили своих людей для поиска Тан Киши. — Талахай! Скажи мне что-нибудь! Не молчи! Зарыдала Танашири еще сильнее, чувствуя, как внутри что-то обрывается и сердце с ужасным грохотом падает вниз. В глазах резко потемнело, уже привычно, за последние два дня она дважды теряла сознание и трижды была просто близка к обмороку, и девушка не упала лишь потому, что еще обнимала дернувшегося от неожиданности брата. — Танашири! Вскрикнул он, тут же подхватывая совсем легкую сестру на руки и бережно укладывая на постель, склоняясь над девичьим лицом. Танашири смотрела на него из-под опущенных ресниц, она пребывала в сознании, но перед глазами плясали мушки, а голова пульсировала от боли, поэтому императрица не могла встать. — Я позову лекаря, полежи немного. Прошептал Талахай с явным облегчением, и уже хотел встать, как был пойман хрупкой ладонью. — Не надо, нельзя, чтобы кто-то еще узнал, что мне плохо, они же только этого и ждут. — Тогда я позову отца! Он-то знать должен. — Нет, ему сейчас не до меня. Не отвлекай его. Мужчина судорожно сжал маленькую ручку, тут же прижимая ее к губам и отчаянно целуя. Состояние сестры и ее упрямство волновали его безумно. — Тогда что я могу сделать? Что угодно, Танашири, милая, что угодно? Может, принести тебе чего? Воды, сладостей, что тебя успокоит? Горячо прошептал генерал, видя, как пухлые губы грустно изгибаются. — Не нужно ничего, просто побудь со мной, может, так страх отступит. — О Будда, бедная моя! Воскликнул мужчина, свободной рукой гладя сестру, прикрывшую глаза от такого простого жеста заботы, по волосам, скованным дорогими украшениями. — Не бойся, все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Императрица закрыла глаза, чувствуя, как их жгут противные слезы. Она не верила ему.***
От горячей воды поднимался ласковый пар, в купальне слышалось тяжелое дыхание сидящей в чане с водой королевы, что, сжавшись в комочек, уткнулась носом в колени, глотая слезы стыда и тихой душевной боли. Она думала, что мысли придут в порядок, когда она окажется в родной стихии, что она сможет подумать и принять правильное решение, потому-то и попросила Тал Тала, что сейчас, наверное, молчаливо ждал за дверью, сопроводить ее «смыть с себя грязь и усталость». Не помогло, на душе было все так же паршиво, как раньше. Как она только могла в него влюбиться? Когда началась эта болезнь, и почему она ее не заметила? Ответ Хао Юн знала только на первый вопрос, он как раз-таки был довольно простой, потому что генерал был человеком умным, красивым, сильным, и, что более важно, ей благоволящим. Тал Тал позволил находиться рядом, пригрел, а она посмела потянуть к нему свои грязные руки. Девушка закусила губу, чтобы не застонать в голос, чувство вины, что уже давно смешалось с кровью, отравляло её, заставляя задыхаться. Кто она такая, чтобы влюбляться в господина, чтобы своими низкими чувствами рушить его светлый образ? Тот факт, что Хао Юн королева по крови, её особо не успокаивал, ведь она не по статусу считала себя ниже, а по уму, жизненному опыту, внешним данным… Внешним данным. Девушка опустилась в воду по кончик носа, чувствуя, как жидкость становится чуть солоноватой от покатившихся с новой силой слез. Даже если это все не было бы мерзким предательством, посмотрел бы он на неё, худую и нескладную, когда вокруг столько красивых женщин? Ответ напрашивался сам собой. Нет, она определенно недостаточно хороша, чтобы он полюбил её, как женщину, чтобы сделал своей, что бы это ни значило. «Но он же когда-то ласкал меня, и был не так уж и против», — с надеждой подумала Хао Юн, тут же отгоняя от себя глупую мысль, как наваждение, не давая сладкому теплу разлиться по телу и останавливая руку, которая потянулась к затвердевшему соску, чтобы сжать так, как делал генерал на корабле. «Он, наверное, играл, это же была игра или…» Мысль прервалась, девушку будто пронзило раскаленной стрелой, от боли она резко ушла под воду полностью, с криком, довольно слабо слышным на поверхности, выдыхая из себя большое количество пузырей до тех пор, пока к боли моральной не прибавилась боль физическая, а легкие не сжало обручем. «Или он представлял на моем месте другую женщину». Хао Юн всхлипнула, утыкаясь лицом в ладони, это было еще хуже, теперь к боли прибавилась жгучая ревность. — Хао Юн, все хорошо? От любимого голоса девушка вздрогнула, тут же поднимая заплаканное лицо на закрытую дверь и чувствуя разочарование в самой себе. Она, кажется, думала, что он зайдет, какая глупость, генерал не падет до того, чтобы увидеть её голой даже с благими намерениями, он слишком чист для этого. — Да, все хорошо! Голос прозвучал надломлено, она почти почувствовала то фырканье, которым мужчина одарил ее глупую ложь. — Я… я сейчас выйду! Быстро прокричала она, не видя больше никакого смысла задерживаться в купальне, которая совсем не помогла ей, и выскочила из ванны, накидывая шелковый халат на мокрое, не обтертое полотенцем тело, и непослушными пальцами завязывая пояс. Стоит ли говорить, что ткань тут же прилипла к телу, будто ее и не было? Так или иначе, девушка этой досадной детали не заметила, и, напоследок шмыгнув носом, вылетела из купальни, буквально врезаясь в удивленного такой прытью генерала. Тал Тал нахмурился, уже хотел было отчитать Хао Юн за халат, потому что зрелище ему предстало крайне соблазнительное, и видеть такое другим не стоило, но замер, поняв, что девушка со стыдом прячет красные глаза. «Плакала. Опять», — припечатал он уже устало, опуская веки всего на мгновение, а затем резко притягивая несопротивляющуюся Хао Юн к себе, как делал всегда, чтобы успокоить. Вот только мужчина забыл, что они не в королевских покоях, а в коридоре, в коридоре, по которому ходят господа и слуги. Ни Тал Тал, ни Хао Юн не заметили, как из-за поворота на них с интересом смотрели две служанки. Они наконец-то попались.