Остров счастливой жизни

— Мой господин. Баян поднял голову от отчетов, в которые, скрепя сердце, вникал уже несколько часов после позднего ужина, встречаясь с мягким взглядом стоящей в дверях девушки. — А, Гун Лин, проходи. Сдержанно произнес он, приглашающе указав рукой на излюбленное девушкой кресло чуть в отдалении от себя. Это был третий раз, когда служанка приходила в его покои на этой неделе, и генерал, наученный нелучшим опытом, полученным из двух прошлых визитов, даже не стал вставать и откладывать работу, как делал раньше. Легкие шаги, а затем шорох ткани и звук натягивающейся обивки кресла, Баян, не один год проведший в походе, прекрасно знал, что она на него смотрит, очерчивает лицо своими карими глазами, будто пытаясь запомнить каждую деталь. — Вы заняты? Я вам помешала? Осторожно спросила девушка. Наместник поднял глаза, а затем, ободряюще улыбнувшись, покачал головой. — Нет, сиди, все в порядке, просто с отчетами надо разобраться. — Это все хлопоты о свадьбе Ее Величества? И снова тот аккуратный тон. Баян покачал головой: что-что, а говорить Гун Лин умела просто отлично, мастерски подбирая интонацию, будто не один год училась этому. — Тогда позвольте мне помочь вам. Попросила девушка, а затем, дождавшись заинтересованного кивка, крадущейся походкой подошла к столу, остановилась напротив генерала и, перевесившись над бумагами, развернула их к себе и замерла, вникая в документы. Баян сглотнул: говорить Гун Лин умела, а вести себя, не вызывая у него желания, — нет, ведь каждый раз, когда она приходила, делала что-то такое, от чего мужчине приходилось сжимать зубы и призывать всю свою выдержку, чтобы не сорваться и на нарушить данное себе же обещание. В первый приход она, поглощённая данной им книгой, села так близко, что почти залезла на него, во второй раз потянулась снять с ханьфу ворсинку и носом почти уткнулась в голую шею, а сейчас так и вообще позволила так близко наблюдать обтянутую шелком грудь. Нет, девушка, вероятно  делала все это непреднамеренно, случайно, но все же Баян был мужчиной, к тому же мужчиной, который не привык себя сдерживать в желаниях. Наместник отличался от холодного Тал Тала, который мог бы терпеть такое и год, и два, и пять, если в племяннике кровь была холодной и неподвижной, как и подобает стратегу, он же жил эмоциями, и Гун Лин его на эти эмоции выводила все чаще. Неужели она не понимала, что нельзя быть такой наивной и так прижиматься к взрослому мужчине? Неужели Гун Лин была настолько невинна и непорочна? «Успокойся. Отведи взгляд от её груди и прекрати воображать невесть что. Девочка, совсем дите еще!» Баян сглотнул, поднял взгляд чуть выше, встречаясь с задумчивыми карими глазами. Она заметила, куда он смотрел. От осознания этого, мужчина почувствовал себя просто последним козлом и совратителем и из последних сил попытался натянуть на лицо выражение невозмутимости, будто смотрел исключительно на бумаги. Гун Лин моргнула и нахмурилась, отступая от стола. Ей откровенно не нравилось происходящее, а именно то, что все ее попытки и намеки отскакивали от мужчины, как вода от промасленной тряпки. Девушка уже и так, и так изгибалась перед ним, делала крайне неприличные вещи и прижималась так близко, как никогда ни к кому не прижималась, но наместник будто не замечал этого, и это пугало и смущало одновременно. Служанка не понимала, что с ней не так, почему он еще не делает ее своей, ведь, как говорили старые дамы, мужчинам этот процесс очень и очень нравился. — Господин, я что-то не так делаю? Я какая-то не такая? Печально спросила девушка, решив наконец прояснить мучащий её вопрос, на что Баян только растерянно похлопал глазами, не очень догоняя происходящее. — Ты о чем? Спросил мужчина. Гун Лин поджала губы. — Об этом. Я перед вами всю неделю вьюсь, уже не знаю, как еще намекнуть, что готова разделить с вами ложе, но вы будто не замечаете, а сейчас и вовсе делаете вид, что я вам неинтересна. Что-то не так? Приплыли. Баян замер, медленно прикрыл глаза, мысленно матеря происходящее всеми известными ему речевыми оборотами. Наместник скрипнул зубами, предчувствуя неприятный разговор. Он определенно недооценил её. — Вообще непорочным девушкам такое знать не положено. Проворчал он крайне недовольно, а затем резко встал, не желая смотреть на собеседницу снизу вверх, отчего Гун Лин чуть испуганно вздрогнула, подумав, что ее сейчас будут ругать за излишнюю осведомленность. — Простите, если разозлила вас этим. Я не хотела, думала, что мужчинам такое нравится, вот и разузнала все. Генерал посмотрел на нее крайне раздраженно, как на солдата, мешающего ему думать, но затем смягчился. Девочка же ни в чем не была виновата, она лишь хотела порадовать его, со всей юной пылкостью отдаваясь своей цели. — Кто ж сказал, что я злюсь на тебя? Сам же дурак: недооценил. Припечатал мужчина, нервно потирая руки и выходя из-за стола. — Гун Лин. Начал он уверенно, а затем неловко замолчал, так и не придумав, что говорить. Гун Лин радостно улыбнулась, ей доставляло огромное удовольствие, когда наместник называл ее по имени. — Я не буду с тобой спать. Наконец категорично заявил Баян, так и не найдя нужные слова. Девушка несколько секунд растерянно хлопала глазами, до нее будто с трудом доходило происходящее, а затем понуро опустила голову. — Проблема во мне? Я недостаточно красива для вас? В сердце что-то неприятно кольнуло и мужчина почувствовал то, что чувствовал достаточно: жалость. Он сглотнул, а затем мягко, неумело взял Гун Лин за подбородок, заставляя посмотреть в глаза. — Глупая. Ослепла что ли, отражения своего не видишь? Ворчливо спросил Баян. Происходящее было для него ново, генерал не общался с женщинами вот так просто и не знал, как именно успокаивать. Сейчас он безумно жалел, что недостаточно уделял времени своей юной племяннице, может, если бы хоть иногда говорил с ней на интересующие ее темы, не чувствовал бы себя сейчас так, будто ходит по тонкому льду. — Это просто неправильно, потому и не могу я. Пояснил он после затяжного молчания, потирая шею. — Неправильно? Переспросила девушка, будто пробуя слово на вкус, а затем нахмурилась. Ее лицо все еще держал Баян, и исправлять этот факт Гун Лин не собиралась, наслаждаясь теплом чуть мозолистых пальцев. — С чего бы? — Сама что ли не понимаешь? Прикрикнул мужчина раздраженно и отстранился, вырывая из служанки вздох разочарования. — Твоя невинность — твой шанс уйти к другому если захочешь, возможность выбора. Разделишь ложе с мужчиной, и все! Все! Больше не сможешь выбирать! — Так я и не хочу. Я с вами хочу быть. Обиженно произнесла девушка, смотря куда-то в сторону. Темные глаза задумчиво блестели. — А потом вдруг захочешь! А все уже, нельзя! Так что нет, я не уступлю, спать с тобой не стану, последним козлом надо быть, чтобы право выбора отнять! Повисла тишина. Баян пытался отдышаться от гневной тирады, а Гун Лин молчала, внимательно на него посматривая. — То есть вы не хотите делать меня своей, потому что я невинна, правильно? Протянула она, отступая на шаг. Баян горячо кивнул, уверенный в своей правоте. — А если я не буду невинна, вы измените решение? Если я разберусь с этим сама, вы не будете злиться на себя? Наместник посмотрел на нее чуть ли не с ужасом, в ответ встречая лишь твердую уверенность. — Ты чего удумала? — Я говорила, что готова на все, и докажу это. Я сама лишу себя невинности, господин. — Нет! — Дядя? Двое замолкли, разом обернувшись к двери, Гун Лин испуганно сделала шаг от наместника, склоняясь в поклоне перед женихом своей госпожи. Тал Тал стоял в дверях, с легким подозрительным прищуром осматривая обстановку. Баян кашлянул, он еще смотрел на девушку, будто не веря, что она сделает то, что грозится. — Господин, я помешал? Осторожно спросил стратег, ему не особо нравилось, что он застал служанку Хао Юн и своего дядю наедине и явно оторвал от разговора, но еще больше ему не нравилось, что происходило нечто, о чем он не знал. — Нет, Тал Тал, проходи. Ответил Баян, медленно отводя взгляд от девушки, а затем бросил ей: — Гун Лин, мы не договорили. Даже не думай делать глупости. Мужчина пытался казаться бесстрастным, хоть внутри его трясло от эмоций: перед племянником нельзя было показывать своего волнения, ведь Тал Тал не должен был знать об их романе. Стратег нахмурился, подмечая состояние старшего. У него были предположения, что тут могло происходить, но мужчина старательно отметал их от себя. Неуважительно думать в таком ключе о родном дяде, к тому же не имея доказательств. Пока нужно лишь наблюдать. — Да, господин. Покладисто согласилась Гун Лин, но Баян прекрасно слышал в ее голосе былую уверенность. Внутри все сжалось, ему нужно было как можно скорее заканчивать с Тал Талом и идти к ней, чтобы не дать совершить огромную ошибку, вина от которой будет лежать исключительно на нем. Девушка склонилась в поклоне, быстро выходя из комнаты. Она направлялась к себе. — Я пришел обсудить подготовку к свадьбе, дядя.

***

В комнате было столь тихо, что Гун Лин сидевшая неподвижно подобно каменному изваянию, слышала свое собственное сердцебиение, такое спокойное, в отличие от самой девушки. Былая уверенность исчезла, стоило служанке зайти в комнату и прикрыть за собой двери, а любой взгляд на длинную тонкую свечу, пока горящую и освещающую комнату тусклым светом, заставлял все внутри сжаться. Она не была готова к этому, не думала, что ее первый раз пройдет не с любимым мужчиной, а с бездушным холодным предметом. Гун Лин опустила голову, до боли сжимая руки, и старательно отгоняя от себя мысль о том, что она вообще-то не очень-то и хотела, чтобы все происходило именно сейчас. Нет, она желала стать женщиной господина, делить с ним ложе, но когда-нибудь потом, когда они узнали бы друг друга получше, и на данный момент девушке с головой хватило бы легкомысленных разговоров, бесед, объятия и нескольких невинных поцелуев. Но разве генералу бы хватило этого? Разве он, человек взрослый, опытный и военный, заинтересовался бы этим всерьез? Гун Лин не питала иллюзий: она не обладала достаточным уровнем знаний и опыта, чтобы поддержать разговор, посредственно танцевала и просто отвратительно пела — были сотни других женщин, которые обходили ее во всем. Девушка могла дать наместнику лишь свою невинность, женское тепло и полную любви ласку, надеясь, что это его порадует и задержит от того, чтобы оставить её, променять на кого-то более красивого или страстного, того, кто может дать ему больше нее. Служанка всхлипнула, тут же вытирая выступившие от нерадостных мыслей слезы. Ничего, все будет в порядке, ей не нужно плакать. Надо собраться и выполнить то, что хотела, у нее не так много времени. Гун Лин сглотнула, а затем, резко, не давая себе передумать, встала и направилась к деревянному шкафу, нервно доставая оттуда небольшую бутылочку с маслом репейника, купленного совсем недавно на рынке, изначально предполагалось втирать его в волосы, но выбирать особо не приходилось. Ноги стали ватными, служанка пошатнулась, но упрямо подошла к столу, на котором  стояла свеча. Не веря, что действительно делает это, она с характерным звуком вытащила крышку, не решаясь налить на руки. От запаха замутило, Гун Лин отвернулась, вжимая подбородок в плечо, и закусила губу. Может, не стоит этого делать? Может, соврать господину? От таких мыслей девушке стало только хуже. За дверью послышались быстрые тяжелые шаги, девушка, напуганная громким звуком, обернулась. В ней теплилась надежда, что это пришли за ней, в глубине души Гун Лин очень хотела, чтобы ее остановили, и ее молитвы были услышаны, ведь через несколько секунд в комнату, почти  выбив дверь, влетел растрепанный Баян. — Гун Лин, не дури! Прям с порога заявил он, хлопая дверью. Мужчина практически сбежал от недоумевающего племянника, наместник очень боялся опоздать. В пару шагов приблизившись к столу, Баян развернул ошарашенную, но очень счастливую служанку к себе, а затем повторил еще раз почти по слогам, сжимая ее за плечи: — Не дури! Генерал сглотнул, нервный взгляд несколько секунд блуждал по бледному лицу, не отвлекаясь на происходящее вокруг, мужчина будто хотел как-то удостовериться, что Гун Лин еще ничего с собой не сделала. Наконец Баян вздохнул с облегчением и выпустил девушку из захвата. — Успел, хорошо. Прошептал он, отводя взгляд в сторону и натыкаясь на смирно стоящую свечу. Мужчина кашлянул, посмотрел на смущенную служанку с осуждением, а затем отставил предмет в сторону так далеко, как мог дотянуться. — Совсем глупая что ли? Что вытворяешь? Спросил он чуть хрипло, а затем откашлялся. — Сама себе — уж последнее дело. Сама-то что ли не понимаешь? Гун Лин прикусила губу. С одной стороны девушка чувствовала неприятную горечь, а с другой стороны ликовала, желая прижаться к своему спасителю. — Понимаю, но что мне остается? Ведь иначе вы не сможете меня своей сделать. Баян фыркнул, отворачиваясь. — И в кого ты такая упертая? Пробурчал он. Девушка прикусила губу, подавляя улыбку, она чувствовала, что мужчина почти решился, ведь что еще ему оставалось? Позволить ей все сделать самой этой чертовой свечой? — Мой господин. Протянула девушка, решив действовать. Она не до конца понимала, что именно будет делать, но была настроена добиться своего. Баян поднял глаза, замирая: Гун Лин смотрела так нежно и ласково, что у него отнялся язык, наместник не мог пошевелиться и лишь ловил каждое слово. Умом мужчина понимал, что все его планы рушатся, что нужно отмереть, мягко поставить служанку на место и идти, пока ничего не произошло, но тело совершенно не хотело повиноваться. — Прошу вас. Этот полный страсти вздох напоминал стон любовников, Баян почувствовал, как сердце начинает стучать быстрее, грохотом отдаваясь в ушах, а Гун Лин, зажмурившись,  поддалась вперед, целуя его. Пару секунд ничего не происходило: оба стояли как истуканы, а затем девушка осторожно коснулась горячего неба языком, будто пробуя на вкус новые ощущения. Она никогда не делала такого, тот поцелуй, которым служанка не так давно наградила наместника был простым касанием напуганных губ, а потому сейчас Гун Лин очень боялась сделать что-то не так, но, понимая, что инициативу придется проявлять самой, действовала быстро, не давая шанса им обоим задуматься. Баян метался меж двух огней: ответить или оттолкнуть, к первому призывало тело, ко второму — разум, и мужчина никак не мог выбрать, а выбирать нужно было и в кратчайшие сроки, ведь девушка, осмелев, уже тянулась к завязкам ханьфу, наощупь пытаясь найти тонкие полоски ткани. Наверное, стоило оттолкнуть, ведь он себе чуть ли не клялся, что и пальцем ее не тронет, но почему этого совершенно не хотелось делать. «Если я ее оттолкну, каков шанс, что она не завершит задуманное? Потом же еще придет ко мне, скажет, что все сделала, чем я тогда прикрываться буду? Опять ее невинностью, которой уже не будет?» Размышлял Баян. Мыслительный процесс шел довольно медленно, так как выбор делался сложный, что откровенно напрягало, потому что Гун Лин, поняв, что наместник не сопротивляется и не отталкивает ее, разорвала поцелуй и, с трудом разбиравшись с туго затянутыми поясами, скинула с него верхний слой одежды, оставив в нижней шелковой рубахе и штанах. Такими темпами, когда он наконец решится ее оттолкнуть, будет уже голым. «Да и сам же я хочу этого, не могу не чувствовать, как внутри все горит. Она красивая, да и не ребенок, может, не стоит рубить с плеча? Все же сама говорит, как сильно желает, а с последствиями можно и потом разобраться. Кто не рискует, тот не выигрывает, в конце-то концов. Разберемся как-нибудь, не брошу же я ее после одной ночи, в самом деле, найдем выход, если понадобится». Девушка испуганно замерла, не понимая, что делать дальше. Остальные вещи снимать? А генерал ее за такое не удушит? Все же верхняя одежда — одно, а штаны — совершенно другое. Гун Лин сглотнула, потянувшись к поясу, но ее маленькую ладонь перехватила большая и загорелая. Баян принял решение. — Не торопись. Тихий голос, командный тон, служанка поднимает голову и замирает, глаза горят усмешкой и сверкают искрами желания: он согласен. Сердце делает кульбит, Гун Лин не может сделать вдох, все плывет перед глазами, кажется, что она вот-вот потеряет сознание от нахлынувших чувств, но этого не происходит. Баян медленно отводит ее руку в сторону, не прерывая зрительного контакта, он будто проверяет, точно ли девушка хочет этого, и говорит: ты в любой момент можешь прекратить, а затем подается вперед, целуя любовницу, властно исследуя рот и больно сжимая нежные губы своими. Он пытается быть нежным, по крайней мере, точно хочет этого, но не может, привычки воина дают о себе знать, и Баян очень четко показывает, кто сейчас ведет, лишь милостиво давая Гун Лин робко отвечать. Жесткая борода неприятно раздражает мягкую кожу, но девушка, кажется, этого не замечает, со всеми доступными ей чувствами прижимаясь к своему господину и позволяя гладить ее, изучая каждый изгиб юного тела. Поцелуй прерывается на мгновение. Баян заглядывает в карие глаза и чуть улыбается, будто извиняясь за свое поведение. «Я тебя не напугал?» Вопрос вслух не произносится, но оба его слышат. Девушка мотает головой и улыбается в ответ, жадно глотая воздух чуть опухшими губами. Они продолжают, в этот раз Баян напирает не так сильно, позволяя Гун Лин делать неуверенные шаги и самой что-то предпринимать. Наместник сдерживает себя, держит в узде, и вскоре ему это надоедает, а потому все возвращается на круги своя. У служанки кружится голова, внутри разливается неведомое ранее чувство, между ног становится горячо и жарко. Сильные руки шарят по всему телу, и от каждого прикосновения в голове взрываются фейерверки. Как же хорошо, что он все же остановил ее от той затеи со свечой. Они вновь прерываются, Баян резко подхватывает девушку на руки, властно сжимая бедра. Сейчас он, отдавшись страсти, просто безумно жалеет, что нежная кожа скрыта шелковой тканью. Несколько шагов, и Гун Лин бросают на застеленную кровать, а затем мужчина прижимается сверху, вновь закрывая рот поцелуем, отвлекая от ненужных сейчас мыслей. Служанка ерзает на постели, а потом, устав лежать почти безучастной, лезет руками под шелковую рубашку, оглаживая сильную грудь и ненароком царапая твердый сосок, от чего Баян хрипло выдыхает ей рот и кусает нижнюю губу, будто наказывая. Ладонь находит вырез простого платья, и через секунду слышится треск разорванной ткани: одежда расходится по шву и становится бесполезными тряпками, которые мужчина, к своему сожалению, не может убрать полностью, так как все еще держится один рукав, да и нити, крепящие юбку оказались прочнее, чем предполагалось. Можно, конечно, заставить Гун Лин встать и снять все окончательно, но разве хочется тратить на это время? Ничего, грудь открыта, живот тоже, а юбку и задрать можно. Девушка лежит смирно, хоть щеки горят огнем, и очень хочется прикрыться. Сама же хотела, нужно отвечать за свои желания. Баян опускается ниже, убирает в сторону серебряное кольцо, висящее на огрубевшей веревочке, целуя уже набухшую грудь, а затем немилосердно оттягивая сосок зубами, заставляя Гун Лин вскрикнуть и вцепиться ему в волосы. Генерал не трогает шею, ключицы и руки, то, что не прикрывает одежда служанки, но остальные части тела он не оставляет без внимания, довольно сильно сжимая и оттягивая кожу, забывая о том, что лежащая под ним девушка к такому не привыкла. Мужчина играет с грудью, мешая поцелуи с легкими щипками, а затем спускается ниже к животу, заставляя Гун Лин выгнуться и воскликнуть: — Ах, Будда! Что же вы… Затем дыхание сбивается, что именно она хотела сказать, никто и никогда не узнает. Баян самодовольно улыбается: что ж уже поделать, приятно, когда твои навыки оценивают по достоинству. В последний раз поцеловав живот, мужчина отстраняется, заставляя Гун выпустить его волосы из пальцев, а затем, не желая медлить, спускает штаны, обнажая стоящий колом член, при виде которого служанка будто просыпается от сладкого сна, с ужасом глядя на представшее ей зрелище, не в силах отвести взгляд. Слишком большой. Это единственное, что может четко понять девушка, заливаясь краской до самых ушей. То, что у генерала между ног, такое же длинное как та проклятая свеча и почти в два раза толще. Будда. Гун Лин сглатывает. И это будут в нее засовывать, ужас какой! Ее же пополам разорвет! Девушка поднимается на локтях, смотря на приближающегося генерала и испытывая просто студящий кровь ужас. Она готовила себя к тому, что мужчины и женщины не только лицом отличаются, но все же спокойно смотреть на, видимо, одно из главных отличий, без страха трудно. Баян приближается, вновь опускаясь на постель и целуя чуть дрожащие от испуга губы, гораздо мягче, успокаивающе, не так, как до этого. Поцелуй почти невинен, простое касание, похожее на их первый поцелуй, и именно это Гун Лин и утверждает в ее уверенности идти до конца. Он не сделает ей больно намеренно, не станет мучить. — Ты уверена? Вопрос, заданный таким тихим, мягким тоном, кажется девушке ненастоящим, ведь слов сейчас она ожидает меньше всего. Но это не иллюзия, Баян смотрит на нее серьезно и терпеливо, давая последний шанс одуматься, однако только боги знают, как тяжело ему дается это терпение, ведь сейчас, когда тело уже горит и требует продолжения, совсем не хочется тратить время. Гун Лин сглатывает и быстро кивает. Генерал отстраняется, приближается к юбке и умело задирает подол, окидывая голодным взглядом чуть раздвинутые ноги. Девушка краснеет, становясь по цвету схожей с вареным раком, первым делом хочет плотнее сжать бедра, но усилием воли остаётся лежать неподвижно, даже шире раздвигая их, вызывая у Баяна одобряющую ухмылку. Мужчина кладет руку на внутреннюю сторону бедра, поглаживая кожу большим пальцем, а затем перемещается дальше, к нежным складкам, вычерчивает на них только ему знакомый рисунок, не заходя внутрь и издевательски не касаясь особо чувствительной точки. — Господин! Наместник делает вид, что не слышит полного сладостной муки вздоха. Пальцы совсем скоро становятся влажными, и он убирает их, решаясь приступить к последней части их безумия. Баян касается своего члена, медленно размазывая выступившую от возбуждения смазку по головке. Он издевается над ними обоими, из опыта прекрасно зная, что чем дольше ждешь, тем ярче будет наслаждение, но вскоре пытка становится невыносимой, и мужчина, подстроившись, резким рваным толчком входит внутрь, сразу же начиная двигаться. Баян впервые имеет дело с девственницей, потому не думает о том, что нужно давать время привыкнуть, ведь каждой его любовнице хватало и меньшей прелюдии, чтобы не чувствовать  боли. Но Гун Лин не хватает. Девушка на какой-то момент забывает, как дышать, губы сжимаются в тоненькую полоску, подавляя рвущийся наружу вскрик. Нельзя сказать, что боль сильна, нет, она просто неожиданна, вот и все, служанка сжимает пальцы, будто в судороге, и жмурит глаза, в уголках которым скапливаются соленые слезы. «Нужно потерпеть, нужно просто потерпеть», — думает Гун Лин, считая удары сердца. Мужчина движется достаточно быстро, погруженный в свои мысли, он не видит, в каком состоянии находится девушка и подразумевает, что ей все нравится. Вот только не дает покоя тишина. Слишком тихо: ни стонов, ни выкриков его имени. Баян хмурится, опускает глаза и замирает, прекращая всякое движение. — Лин? Выдыхает он одними губами, не желая тратить воздух, а потому и используя только имя, отметая фамилию. Наместник хочет отстраниться, выйти и разобраться с состоянием партнерши, хоть тело уже так близко к долгожданной разрядке, но Гун Лин не дает ему этого сделать, испуганно сжимая рукав рубахи. — Все хорошо… продолжайте. Все в порядке. Девушка определенно не в порядке, она бледная, как полотно, а потому понятно, отчего Баян не верит. — Больно? Скажи, когда пройдет. Не слушая ложь, просит он, ловя полный благодарности взгляд Гун Лин. На несколько секунд повисает тишина, служанка внимательно следит за своими ощущениями, и когда боль становится лишь легким дискомфортом, кивает мужчине, после чего тот медленно начинает двигаться, внимательно следя за реакцией. В этот раз все хорошо, подготовленное тело отзывается на ласки жаром, девушка прикрывает глаза, чувствуя, как стенки обхватывают горячий член любимого мужчины, от наслаждения она стонет, руки сами собой тянутся к голове Баяна, натягивая короткие волосы. Через какое-то время темп становится невыносимым, толчки быстрыми и рваными, будто они бегут от кого-то, Гун Лин откидывается назад, не имя сил на что-то большее, чем выкрикивать имя своего господина, сводя его с ума своим срывающимся голосом. Сейчас никто не думает о том, что их услышат, видимо, надеются, что стены толстые. С них обоих ручьями льется пот, и платье и рубашка чуть ли не насквозь мокрые, но никого это не смущает, лишь раззадоривает. В какой-то момент служанка вскрикивает особенно сильно и с громким стоном окончательно обмякает, а Баян через несколько заключительных толчков выходит из жаркого лона, заливая спермой ткань юбки, и опускается сверху, тяжело дыша. Говорить и двигаться сейчас хочется меньше всего, лежать вместе и слушать неровное дыхание друг друга так спокойно, что Гун Лин даже начинает засыпать, разморенная теплом и лаской, но наместник в самый неожиданный момент встает с неё и, подняв с пола наспех сброшенные штаны, начинает их натягивать. — Вы не останетесь? Печально спрашивает девушка, наблюдая за одевающимся генералом. Она так устала, что даже не в силах запахнуть разорванное платье, чтобы прикрыться. Баян усмехается: — Останусь. Произносит он и, окончательно завязав пояс, возвращается в постель, прижимая к себе тут же начинающую блаженно улыбаться Гун Лин. — Утром до рассвета уйду, сейчас сил нет. Грубые пальцы находят серебряное кольцо, откинутое в сторону, и мягко проводят по ободку. Первый его ей подарок, первый знак внимания. — Может, нам стоит накрыться? — Не надо, и так не замерзнем.