Поверженный

Леголас больше не был достоин покоев рядом с отцом. Его бросили вниз, в комнатушку на первом ярусе холлов Трандуила — туда проникал дневной свет, но ему это было безразлично. Проклятье сковывало его. Оно не могло убить окончательно лишь запрещало сопротивляться всему, что с ним делали, подавляя волю. Это было проклятье неудачи, обращенное вниз, проклятие замершей жизни. Каким жестокосердным и холодным показался теперь принцу его прекрасный Король! Он и не думал его простить, не стал даже оборачиваться на поверженного. Ушел. Протащились по камням полы его платья, последний раз обжег принца светлый сверкавшие злостью его глаза — и все. Все стихло. Боль точно заморозила все движения, и они давались Леголасу с болью. Он лежал, уткнувшись в пол лицом, не поднимая головы. Он не мог двигаться. Элрос имел больше влияния при дворце, и лишившись веры в наследника, Трандуил обратился к нему первым делом. — Аранену дурно, владыка. Он не может подняться. Мочится под себя. — Меня это не волнует. Прикажи распорядителю, чтобы приставил к нему слугу. Но он не стал этого делать или просить ходить за араненом кого-нибудь из младших слуг, а взял на себя труд сам ходить к нему, поить пару раз в день, притаскивать похлебки и ломоть хлеба. Но это дорого обходилось его принцу. — Снова не поднимаешься? От тебя пахнет, как от отхожего места. Дыра для стока нечистот вон в том углу. Туда ткнуть тебя твоим королевским носом? Леголас мычал, чувствуя, как Элрос наматывает его волосы на локоть и тащит его туда. Он брезгливо его раздел, окатил водой, обтер ветхим куском старой одежды. Кожа была светлой, только кое-где, куда пришлись удары, расплывались ссадины. похожие на цветы. Как ни странно, новая боль и попытка поставить его на колени придала Леголасу сил. Он дернулся и понял, что хоть и обессилел, но вовсе не обездвижен. Просто это было подобие летаргии, а резкая боль его пробудила. Он дернулся, но Элрос вывернул ему руки, связав их, и отбросил его к стене. — Если бы ты только был чуть сговорчивее, — с ненавистью прошипел он ему в лицо. Но Леголас не был. Он вывернулся. Отчаяние придавало сил. Элрос придавил его своим телом, которое, несмотря на стальную хватку, Леголас все-таки сбросил. Главный страж утер кровь с разбитой губы. — Погоди, ты еще пожалеешь. Он вернулся через четверть часа и принес чашу с мутным белым напитком. Первый глоток Леголас отхлебнул машинально, потом понял, что это призванный опоить его сонный напиток, замахнулся, но снова оказался повержен. Элрос острием кинжала разжал его стиснутые зубы и влил его. Его глаза при этом, что самое страшное, смотрели на принца чуть ли не с жалостью — а значит, он чувствовал себя почти абсолютно правым в том, что делает. Он называл своего аранена неразумным и уговаривал подчиниться. И вскоре слабость овладела его телом, и оно обмякло, повиснув на его руках. А Элрос, отчаявшись добиться расположения иным способом, решился добиться его хотя бы так. — Говорят, к этой низменной любви привыкаешь, и она сама как яд. Может, ты так привыкнешь чувствовать меня в себе и носить отметины и мое семя, что сам будешь желать этого? — нежно шептал он принцу на ухо. Принц помотал головой, насколько смог, показывая отвращение, но тот не видел ничего, уговаривал быть понежнее, обещал взамен этого, что устроит ему самое приятное заточение из всех — он что угодно бы пообещал, так хотел его. Тело не подчинялось, и Леголасу оставалось лежать безвольно, ощущая с великим отвращением то, как касается его другой страж. Он чувствовал его похоть. Когда-то ему хотелось сохранить себя чистым для будущей избранницы, а теперь его тело будет осквернено — от одного осознания этого выворачивало.Такой позор можно было смыть кровью или умереть. А липкие ласки не прекращались. Каждое касание чужой мужской руки казалось нереальным, неправильным, обжигающим и оставляющим за собой грязный след. Этот эльф стащил с него рубаху, снял штаны, наглаживал тело, любовался его естеством, сжимая легонько то член, то мошонку, комментируя его формы и размер. Это было отвратительно — но сердце принца сильно и громко билось. Элросу казалось, что бьется оно именно там, где он его касается. — Ты сегодня особенно чувственный. Посмотри, как отзывается твое тело на мою ласку. На глаза Леголасу наворачивались слёзы. — О, я не сделаю дурного. Ты сам отдаешься мне с желанием. Леголас отвернулся от него, но касаний было не избежать, и он ощущал, как Элрос пошире развел ему ноги и наглаживал и достоинство, и ложбинку за ним, все чаще обводя пальцами расслабленную дырочку. Он попытался сжать задний проход, но тело не особенно реагировало и не подчинялось — его можно было хоть ножом резать. Это была противоестественная, одурманивающая чувственность, не один сонный напиток, а темное зелье. У него перехватило дыхание, когда он увидел, что им овладевают. Саднящая боль была не сильной, и Элрос сношал его без перерыва, довольно растрахивая дырочку. — Счастье, что не пришлось тебя растягивать. Ты же девственник, королевский сынок? Хотелось не слышать этого похотливого шепота и уйти отсюда. покинуть это место, забыться. Леголас прикрыл глаза. Всё, что оставалось опальному принцу, это молча сжиматься и в ужасе представлять, что движет этим стражником. Теперь Леголасу казалось, что он и впрямь слишком долго был непростительно глупым. Легкомысленным. Невнимательным. Ни во что не ставил отца. Обожал биться с другими, воображая себя собственным отцом или другим королем из прежних эпох, любил стрелять из лука. И ему до безумия льстило уважение других воинов — не то, которое они оказывали ему по праву рождения, а то, которое он заработал своим опытом и умением разведать обстановку, выследить затесавшуюся в лес банду орков, догнать. Проводить дни, как Трандуил, в танцах, веселье и памяти о прошедших днях он не хотел. Его влекли иные места, он хотел вырваться — а теперь был привязан. Но это всё были только отвлеченные размышления, настоящее же его существование теперь замкнулось в этих четырех стенах, вся его жизнь зависела от Элроса, который мог вытворить с ним что угодно. Тот воображал, как Леголас привыкнет сам ему подставляться, но принц лежал полусонный, отрешенно смотря сквозь него, и его приходилось бить по щекам, чтобы не терял сознания. Элрос чувствовал особенно горячий прилив возбуждения, если смотрел в испуганные и затуманенные болью глаза, ловя ответный взгляд страха и ненависти. Он сам ощупал достоинство принца, презрительно откомментировал скромный размер, и продолжил грубо брать его. На первый раз крови было много: она текла по внутренней стороне его крепких бедер, размазалась по низу впалого живота, впиталась черным пятном в грязные тряпки, не которых он лежал. — Так ты девственница, девочка моя? Я думал, таким, как ты, пару найти несложно. А у тебя как будто совсем никого не было. Ах, я и забыл — ты ждал и хранил себя, пока папа не выберет достойную пару? Леголас скривился от острой режущей боли. Растянутая дырочка не сжималась, и Элрос довольно шептал, что скоро сможет брать его насухую: принц больше никогда не сможет отказать. Простата болела, напоминая о себе толчками боли даже в минуты, когда Элрос вышел из него. Отвратительная боль в отвратительном месте. Принц сам себя ненавидел. Скоро Элросу надоело терзать тело под ним и он оставил принца одного и выйдя из покоев был крайне удивлён. Если раньше они примыкали к чертогам Трандуила, то сейчас древняя магия отодвинула их к самому краю, почти у частокола на границе Чернолесья. Вокруг было запустение. Редкие кустарники имели тускло-пыльный вид, не было слышно. Над землянкой, откуда он выбрался, возвышалось старое полусухое дерево, все в старой паутине. Это было жилище, показывающее всем и каждому, что обитатель его проклят владыкой Лихолесья. Значит, скоро начнут вянуть травы, рядом с этим местом. Сохнуть деревья, птицы не совьют своих гнёзд. На всё это Элросу было, в общем, наплевать, но вот другие эльфы точно не подойдут сюда. Значит, он может развлекаться спокойно. Принц пролежал на ставшем вдруг очень холодным земляном полу три часа. Слёзы боли и унижения высохли и он, едва перебирая разбитыми ногами, пополз к окну. Цепляясь уцелевшей рукой он попытался подняться. Не тут-то было. Будто бы кнут опустился на него. И сразу на ягодицах появился глубокий рубец, а следом ещё один. Владыка ясно дал понять, что подниматься принцу не положено. Эльфы редко применяли карающую магию посоха владыки. Всё же лесной народ ценил покой и посох служил гарантией покоя здешних лесов. И звери, даже волки и медведи, не нападали на них, а сейчас, гнев и горе короля пробудили древнюю силу. И магия легла на Леголаса, чтобы мучить его. Терзать тело, подтачивать душу и сделать существование адом. Ему хотелось сбежать, но выбраться он не мог. Он не был даже уверен. не с одобрения ли отца овладевает им Элрос. Вся жизнь повернулась черной стороной. Леголас не пил уже шесть дней. Элрос, издеваясь, предлагал воду в обмен на то, что принц приласкает его ртом. Хорошо приласкает, но тот отказывался. Леголас терпел, когда за каждый отказ проклятье награждало его ранами как от плети на спине и ягодицах, терпел ожоги на запястьях, так что страж решил сделать всё сам. Он толкался в сухой рот, принц давился до слёз на глазах, до порывов рвоты, но всё равно сопротивлялся. Даже исхитрился прикусить стража. — Хорошо же, — голос Элроса принял оттенок угрозы. Он оторвал от рубашки принца кусок, взял кинжал и при помощи нехитрых манипуляций открыл ему рот. Леголас попытался сухим распухшим языком вытолкнуть тряпку, но не смог, а страж, убрав кинжал, положил свой несмотря на укус не опавший член на язык принца и зашептал. — Моя сладкая сучка, я мог бы быть добрым и нежным, но я отказов не терплю. И даже если ты захочешь мне отдаться, то ты получишь сполна. Трахать твою сухую дырку я не стану. Он напрягся и принц с ужасом почувствовал на языке вкус мочи. Задёргал головой, не обращая внимания на на новые раны, открывшиеся на ягодицах, но Элрос схватил его за волосы и ткнул лицом себе в пах, зажав нос другой рукой. Принц сопротивлялся, но в итоге начал глотать. А потом его рвало мочой, а страж смеялся. — Кажется я знаю, что буду делать с тобой. Нагнись и раздвинь ягодицы руками. Ну же, давай, покажи мне свою дырочку снова. Она стала пошире с прошлого раза? Принц не собирался, но скоро удары напомнили ему, кто тут главный. Магия подточила силы к сопротивлению и теперь ломала волю. Принц, в мокрых, вонючих тряпках, в холодных стенах сейчас стоял на четвереньках на полу, а сзади его сношал Элрос. Он полностью выходил из его растерзанного зада и сразу вколачивался обратно, размеренно приговаривая: — Тело, оно любит ласку, но я ласков не буду, — тут принц вскрикнул. Его простата была воспалена, всё болело, мошонка уже отекла. Элрос ощупывал её, говоря, что принц и сам давно готов и желает, чтоб его брали, хотя причиной отека была разбитая простата и то, что стражник сам прижимал ее носком сапога к земле, когда принц хотел вырваться от него. Ещё один резкий толчок вырвал крик, а потом случилось страшное, мочевой пузырь не выдержал, мутной прерывистой струёй моча потекла по изъязвлённым ногам, расплёскиваясь по полу. А когда он почти терял сознание, Элрос вернул его в мокрую кровать и помочился сверху. — Должен же я пометить суку? Или нет? Леголас замотал головой. Теперь он откровенно его боялся. Он не сломил его, но полностью воспитал, превратив в зависимое существо. Теперь, когда Элрос заходил, принц осторожно выбирался из вороха грязных тряпок и подползал к нему, положив руки на колени. —Ты чего-то хочешь? — Есть, господин. Пожалуйста. — Да? Ар-Трандуил говорил, что кормить таких, как ты, накладно,а он и так не слишком богат. Но я буду добрым. Если ты сам в ответ мне подаришь немного ласки. Ну, давай, милый. Я устал скакать к тебе. а до того день провел в карауле, глаз не сомкнув. Орки очень без тебя распоясались, знаешь ли. Он достал кусок хлеба. — На, ешь. Леголас помотал головой, предвидя, что едва уничтожит это угощение, ему непременно придется удовлетворять его, раскрывая пошире рот, и снова будет выворачивать наизнанку — а этого он не хотел. — Что не так? — Можно, я съем попозже? Оставьте. Пожалуйста. Элрос провел пальцем по тонким бескровным губам. Цвет им придавала кровь, вытекавшая из трещины в углу — от давней пощечины, и синяки, если он прикусывал их.