Affidare

С трудом разлепляя веки, Питер напоминает самому себе, что это не сон. Он оглядывается по сторонам настолько, насколько это возможно сделать не отрывая головы от подушки. Последний раз он нормально спал за день до того, как покинул квартиру Роуди. Он знает, что это опасно, но того требовали обстоятельства, и… ну… Поездка через всю страну доказала Питеру, насколько приятен был полноценный ночной сон в хорошей кровати. Полуночная пробежка до автобуса не была приятной. Сутки сна в другом автобусе не были приятными. Конечно, это не так плохо, как бодрствовать четыре дня подряд и думать, что видишь расчленённое тело своей девушки, и пытаться застрелить лучшего друга твоего бывшего наставника, но, опять-таки, многое в жизни будет лучше этого. Питер перекатывается на живот, утыкаясь лицом в подушку и слегка сдвигаясь вниз, зарываясь глубже под одеяло. Может, ему даже слишком тепло, но тут так уютно, и он не хочет подниматься. Он вспоминает сентябри, когда школа только начиналась, и он пытался урвать лишния пять-десять минут в постели при любой возможности. Тётя Мэй постоянно злилась. А дядя Бэн лишь смеялся… Питер хмурится. Он поворачивается на бок, подтягивает ноги выше, не совсем утыкаясь ими в грудь, но стараясь занимать меньше места. Он думает о том, как прошлым для него летом они с Недом засиживались допоздна настолько, насколько это возможно, пока один из них не сдавался и не шёл спать. Рассвет всегда был опасным временем: сигнал того, что они всё же переступили черту, и ведь ни у того, ни у другого не было плотных штор, не пропускающих свет. И тогда они оба были разбиты целый день лишь за тем, чтобы потом снова не спать до следующего рассвета. Зачем мы вообще это делали? думает Питер. Это было глупо. Но с тех пор он повзрослел. Конечно, толчком к этому послужила катастрофа, но теперь сон занимает важное место в его книге приоритетов. Больше никаких бессонных ночей, только в крайнем случае. Это чудесное утро. Однозначно одно из лучших за последнее время. И пусть комната изменилась, он знает, что это не сон. Он в доме в Калифорнии с кем-то, кого едва знает, и только что он выспался едва ли не лучше, чем за всю свою жизнь, и от этой мысли он чувствует себя на удивление уютно и спокойно. В комнате больше солнечных лучей. Стены светлее. Тут просторнее и менее мрачно, более свободно. Может, он не заслуживает чего-то такого хорошего – но ведь вот оно. Питер перекатывается на спину, раскидывает руки в стороны. Он делает глубокий вдох, выдыхает и садится на кровати, подтягивая ноги. Он проводит рукой по волосам, натыкается на пару спутанных прядей, которых не заметил вчера, и зевает. Он смотрит в одну сторону. Дверь до сих пор закрыта. Смотрит в другую. Лучи солнца пробиваются в комнату сквозь щель между занавесками. Он смотрит вниз; его сумка всё ещё на месте, и она выглядит нетронутой. Питер встаёт и идёт в сторону ванной, где мылся прошлой ночью. Он смотрит на своё отражение в зеркале и начинает утренние банные процедуры; под его глазами до сих пор видны синяки, и его волосы выглядят странно, но помимо этого он чувствует себя абсолютно свежим и бодрым. Он спускается вниз, бросает взгляд на часы на плите. Девять с небольшим. Это значит, что в Вашингтоне уже полдень. Он опоздал на свой сеанс с психологом больше, чем на сутки. И Питер вдруг обнаруживает, что ему всё равно. Сейчас ему хорошо. Наверное, даже лучше, чем если бы он остался там, на востоке. – Мистер Бэк? – зовёт Питер из кухни. Он подходит к холодильнику, касаясь правой рукой веб-шутера на левом запястье – короткие рукава футболки, в которой он спал, их теперь не скрывают – и наоборот, проверяя сохранность обоих. Они целые. Рабочие. И он суёт нос в холодильник, словно бы он снова в квартире Роуди, словно бы он начинает себя чувствовать как дома. Теперь, наверное, это и есть его дом. – Мистер Бэк? – раздаётся голос позади него. Питер оборачивается, рассеянно сжимая в руке пакет молока. – Не слишком ли официально? Но он всегда… Мистер Старк никогда не возражал… – О, – озадаченно произносит Питер. – А как тогда? – Простого «Бэк» будет достаточно, не думаешь? Коротко и ясно, – отвечает Бэк. – Бэк, – пробует Питер. – Но так я тебя называл до… когда ты пытался убить меня и моих друзей. – Это не так плохо, – говорит Бэк, заставляя Питера уставится на него. Бэк издаёт смешок. – Очевидно, что речь не о попытке убийства. И этого больше не повторится. Но напоминание о том, что я сделал, наверняка пойдёт на пользу нам обоим. Питер обдумывает эту мысль и не может найти аргументов против. Он знает, что как бы оптимистично он ни был настроен, он всё ещё на опасной территории. И хотя с одной стороны то, что Бэк признал свои грехи – он не отрицает их или изображает жертву, он знает, что был неправ, может, это означает, что в нём есть потенциал к добру – но это также заставляет его задуматься, что, может, это значит, что его возможно спровоцировать снова. Может, Бэк так его предостерегает. Может, это не всецело его вина… – Ты будешь что-то с этим делать? – спрашивает Бэк, выдёргивая Питера из его мыслей. Бэк кивает на пакет молока в его руке; Питер тоже переводит на него взгляд. – О, – говорит Питер, моргая. – Я хотел позавтракать, но не знаю, что… – Хлопья? – спрашивает Бэк. – Сколько тебе лет? – Он улыбается: его явно забавит вся ситуация, но в его голосе нет жестокости или злости. А ведь правда, как часто мистер Старк ему улыбался? Хотя может он просто был не из тех людей, которые в принципе часто улыбались. Или даже Роуди… – Шестнадцать, – рефлекторно отвечает Питер. – Тогда понятно. Богатый рацион по утрам не для подростков, верно? – Так проще, – начинает неловко защищаться Питер. – Я немного умею готовить, но просто пока не знаю, где что лежит и… – Расслабься, – со смешком прерывает его Бэк. – Я просто цепляюсь к тебе без причины. Хлопья так хлопья, я тоже люблю их по ленивым утрам. По итогу Бэк показывает ему, где лежит посуда, где найти столовые приборы, где что находится в буфете, пока сам достаёт всё всё необходимое. Питер делает шаг назад, запоминая новую информацию, немного обескураженный тем, как по-домашнему выглядит эта ситуация. Он пытается постоянно следить за тем чувством на периферии сознания – чтобы знать, если что-то пойдёт не так. Если рядом опасность. Если в него вот-вот выстрелят. Так сказать, держит руку на пульсе, и всё такое, постоянно наблюдает, готовый к чему угодно. Ничего не происходит. Питер шагает вперёд, как только всё, кажется, оказывается расставленным по местам. В его руке до сих пор пакет с молоком. Он передаёт его Бэку, насыпает столь желанные хлопья в миску – скромное количество, нормальное, его желудок не сжимается в узел, как когда он умирал с голоду прошлой ночью – забирает пакет обратно, заливает хлопья и ставит молоко в холодильник. Командная работа. На завтрак. Питер берёт свою миску с ложкой и прислоняется к кухонной тумбе, начиная есть. Нормальные, плотные блюда. Крыша над головой, стабильный доступ к еде, укрытие от всего мира, желающего его голову на серебряном блюдце, или залезть ему в мозг, или посадить в тюрьму, никакой опасности, никаких галлюцинаций, никаких личных провалов и никакой скуки. Что-то за ним приглядывает. Или кто-то. Он смотрит на Бэка, который сидит за стол, как нормальный человек, и спрашивает: – Все твои утра ленивые? – М? – спрашивает Бэк с ложкой во рту. Питер улыбается от этой картины. – Ты сказал, что любишь хлопья по ленивым утрам. Все твои утра ленивые? У тебя они когда-нибудь бывают насыщенными? – А, – говорил Бэк, опуская ложку обратно в миску. – У меня нет сейчас никаких срочных дел, так что я работаю в собственном темпе. Порой это значит ленивые утра, порой целые дни. Я знаю, что ты ещё достаточно молод, но должен спросить: у тебя такое было? Время всецело для себя, никаких обязательств, просто занимаешься тем, чем хочется? Питер обдумывает это. – Типа того? Возможно? Например, на каникулах… – Кроме этих, повисает недосказанным в воздухе. Бэк смотрит на него. Питера всё ещё напрягает то, что он не может понять, чем заняты в этот момент его мысли. Он не чувствует опасности с его стороны, но это всё ещё тревожит – по крайней мере, до того момента, как губы Бэка приподнимаются в улыбке, почти сожалеющей и смиренной. – Ты ведь знаешь, что пока ты здесь, оно у тебя будет, верно? – спрашивает Бэк, и Питер не может не чувствовать растерянность. – Но чем ты занимаешься? – спрашивает Питер. Он не знает, как Бэк организовал своё представление в Европе – лишь то, что у него были дроны, проекторы и что-то, чтобы управлять окружающей средой, чтобы до предела повысить температуру, или оружие, или что-то ещё за пределами воображения Питера... – Прямо сейчас? Просто развлекаюсь. Смотрю, что получается, что ещё я могу разработать. Не желаешь взглянуть на мастерскую? – У тебя есть мастерская? – Ага. Без изысков, конечно, но, сам знаешь, обстоятельства. Могу показать, если хочешь. Питер хочет. Очень сильно. Это дало бы ему какое-нибудь занятие, что-то, чего у него не было с тех пор, когда мог спокойно перемещаться на паутине, открыто и свободно. Он и так затворничает, но, по крайней мере, благодаря этому он хоть сможет поупражнять свой разум. Но есть одно но. И это большая причина для сомнений. – Я хочу посмотреть, – говорит Питер, – но перед этим мне нужно узнать… над чем ты там работаешь? Бэк пожимает плечами. – Обычные для меня вещи. Модификация дронов, ищу новые способы повышения производительности. То же касается проекторов. Пишу новые строчки кода, играюсь с моделями, смотрю, что ещё могу создать. Порой разбираю и собираю обратно. Как парк развлечений, тебе наверняка понравится. Парк развлечений. Научный парк развлечений. Питер так хочет туда, но Бэк, кажется, не чувствует его беспокойства, пытающегося просверлить дыру в его затылке. – Наверняка, да, – начинает Питер, – но место, где ты создаёшь иллюзии… вещи, которых нет в реальности… и я… Он чувствует себя таким крошечным. Все его внутренние монологи о том, как он легко сможет взять верх или сбежать, если придётся, уже не кажутся такими выполнимыми. Бэк понимает о чём речь. Он отводит взгляд в сторону и на мгновение прикусывает губу. – Понимаю, – говорит он. – Это моя вина. – Звучит отлично, правда, – тут же пытается успокаивать Питер. – Звучит как именно то, что мне понравится, ты прав. Но я не знаю, смогу ли я. Не знаю… – И, боже, погодите, что, если это всё не по-настоящему? Что, если сейчас они даже не в доме? Он смотрит на тарелку в своих руках; она действительно ощущается настоящей. Он закидывает в рот ложку своих размягших хлопьев; это точно настоящее. Невозможно подделать подобное. Он так думает. – Эй. Ты всё ещё здесь? Питер вскидывает голову, глядя на него немного безумным взглядом. Бэк до сих пор сидит за столом; он выглядит так, словно бы хочет подняться и подойти к Питеру, но также понимает, что это не лучшая идея, что любое движение с его стороны может его довести окончательно. – Не знаю, – наконец отвечает он. Бэк вдыхает сквозь сжатые зубы, морщится. – Всё настолько плохо, да? – Я пришёл сюда. Сам. По собственной воле, – произносит Питер. Он откладывает миску в сторону. Он больше не голоден. Завтрак кажется таким обыденным. – Намёк ясен, – говорит Бэк. Он всё ещё не сделал ни одного движения, чтобы подняться. Питер благодарен ему за это; он и правда не знает, чего от себя ожидать. – Послушай. Ты явился сюда за моей помощью, верно? Питер вяло кивает, словно бы он не всецело находится здесь. – Так позволь мне помочь, – говорит Бэк. – Не обязательно прямо сейчас. Я не собираюсь тебя принуждать. Лишь когда ты дашь мне знать, что готов, и только тогда. Сейчас я разве что могу дать слово и я знаю, что моё слово для тебя теперь мало чего стоит, но, может, однажды это изменится. А пока… Просто дай мне знать. Слова звучат хорошо, думает Питер. И хорошо, что Бэк берёт на себя ответственность. Хорошо, что он не заставляет Питера что-то делать. И очень, очень хорошо, что дверь остаётся открытой. У него не получается соотнести всё это с пустым Нью-Йорком, падением с вершины здания, с кладбищем, с зомби. Может, однажды. Потому что Бэк прав на этот счёт: вот суть всей его затеи, разве не так? Чтобы он помог? – Спасибо, – наконец отвечает он. Бэк кивает в ответ. – Хочешь пойти прилечь? И внезапно Питер чувствует, как его накрывает усталость. Его руки расслабляются; ноги тоже хотят, но он им не позволяет, не пока он дойдёт до кровати. Он достаточно выспался прошлой ночью, но, кажется, теперь его разуму нужна перезагрузка. – Думаю, да. Бэк печально улыбается в ответ. – Это один из плюсов собственного расписания: спи, когда захочешь. Вперёд. Я не буду мешать. Питер кивает и после ещё одного «спасибо» отправляется в свою новую комнату. Он кладёт руку на каждый из двух веб-шутеров, проверяя, на месте ли они. Его сумка тоже никуда не пропадает. Он падает на кровать и отключается. Питер просыпается, может, через час, на дворе всё ещё утро, он всё ещё уставший, но преисполненный нужды. Ничего срочного, на самом деле. До сих пор ничего не предупреждает об опасности. Но он прислушивается и не слышит никакого движения в доме. Питер садится на корточки около окна, высовываясь ровно настолько, чтобы лишь его глаза находились над линией подоконника, изучая взглядом отдельно стоящий гараж с исходящим оттуда слабым шумом, если он напряжёт слух. И в подобном месте – без изысков, как и сказал Бэк – почти наверняка может находиться мастерская. Это значит, что в доме никого нет. Лишь он один. И ему следует, как минимум, использовать шанс осмотреться. Питер вываливает содержимое сумки на пол, игнорируя глухой стук, с которым его маска – внутри до сих пор выключенный телефон – падает на ковёр. Он копается среди вещей, останавливается на простой чёрной футболке и почти подобранным по стилю ей чёрных штанах. Всё чёрное. Для тайных миссий. Спасибо, Роуди, на секунду мелькает в его голове, успевая оставить за собой мимолётный укол вины, прежде чем он выкидывает эту мысль из головы. Уже ничего не поделаешь. Кроме как сделать так, чтобы оно того стоило. Он снова проверяет веб-шутеры. Они, наверное, наполовину полные – пока должно хватить, решает он. Может, если он сможет набраться смелости, чтобы пойти в мастерскую… Питер выходит из комнаты и идёт туда, где, по его мнению, должен спать Бэк. И не находит ничего интересного. Это просто обычная комната. Питер действительно проверяет: он суёт свой нос в каждый угол, за и под любые предметы мебели, во все возможные места, где можно что-то спрятать. Сама комната больше, чем его, но это всё, что в ней есть особенного. Ничего под матрасом, ничего в глубине шкафа, ничего в прилегающей к комнате ванной, ничего. Он даже запрыгивает на потолок для лучшего угла обзора, стучит по нему в нескольких местах в поиске пустот, и там нет абсолютно ничего. Озадаченный, он спрыгивает на пол и обходит оставшиеся комнаты второго этажа. Ничего. Он спускается вниз, и, всё ещё не слыша ни звука, обходит кухню, гостиную, маленькую область, где стоят стиральная машина и сушилка. Очень легко заглядывать под всё, что угодно, когда он с лёгкостью может поднять каждый предмет в доме и… абсолютно ничего. Это действительно просто обычный дом. Питер бросает взгляд на часы и обнаруживает, что уже больше четырёх. Семь вечера в Вашингтоне; Роуди примерно в это время возвращается домой (но, может, теперь это не так, ведь ему есть, кого искать; и Питер думает, раз Бэк может принять ответственность за то, что сделал с Питером, Питер может принять ответственность за то, чего его действия могли стоить Роуди, и Сэму, и любому, кто сейчас рискует ради него.) Он чувствует себя бодрым, удовлетворённым и успокоившимся после своей проверки – и, может, немного голодным: на столешнице лежит тарелка с яблоками, и он берёт оттуда одно из них. Питер бросает взгляд в направлении гаража, хоть и не может видеть сквозь стены. Он смотрит на стеклянные двери, ведущие на задний двор, и задумчиво жуёт. Рано или поздно ему придётся решиться на это, он знает. И сейчас, по крайней мере, он чувствует себя хорошо, уверенно… Он съедает яблоко, выбрасывает огрызок, моет руки и выходит на задний двор. В последний раз будучи на улице он был в своём костюме и огромной толстовке, только что спал на камнях и был эмоционально разбит. Сейчас он чистый и, пусть до сих пор немного на нервах, снова в хорошем настроении. Он оглядывается по сторонам, замечая защиту от чужих глаз, которую дают забор и деревья, и относительную тишину от нахождения на окраине города. Совсем не так, как в Нью-Йорке, подсказывает его разум. Он хмурится, чувствуя траву под ногами, когда делает шаг с веранды, вспоминает, что единственная обувь, которая у него есть, это ботинки от его костюма, и возвращается в дом за ними за неимением другого варианта. Потому что хождение босиком на улице до сих пор оставляет за собой ощущение тошноты – но в мастерской? Обычные меры безопасности. Главные ворота гаража закрыты – конечно, они же выходят наружу – но вот боковая дверь нет. Питер неуверенно стучит по косяку, заходя внутрь и прижимаясь к проходу: часть его уверенности испаряется от мысли, чтобы окончательно войти внутрь. Бэк поднимает на него взгляд с дальнего конца мастерской – и это действительно мастерская, да, это гараж, под ногами голый цементный пол, но помещение чистое и организованное с несколькими старательно обставленными рабочими станциями, на каждой из которых свой проект – и, честное слово, широко улыбается ему. Питер выдавливает из себя неловкую улыбку в ответ. – Хэй, – говорит он. – Хэй, – отвечает Бэк с большим энтузиазмом в голосе, откладывает в сторону то, над чем только что работал, и выпрямляется. – Ты пришёл! – Я пришёл, – кивает Питер, его голос звучит слабее, чем ему бы того хотелось, но достаточно громко, чтобы Бэк его услышал. Он немного оглядывается по сторонам – ничего особо не похоже на иллюзию. – Тут безопасно? – Да, – отвечает Бэк, вытирая руки и подходя к Питеру. – Всё то, чем кажется. Хочешь осмотреться или… Питер делает шаг вперёд, не навстречу Бэку, но по крайней мере подходя к ближайшей рабочей станции. Он проводит рукой по поверхности стола, убеждаясь в ёё материальности. Он не трогает ничего на ней – не хочет что-нибудь случайно задеть, и к тому же, это не его дело – но по крайней мере она сама настоящее. Бэк останавливается и наблюдает за ним. Питер поворачивается к нему, его собственная улыбка становится шире. – Ты был прав, – говорит он. – Тут классно. Если отбросить небольшие набеги на технологии мистера Старка, это лучшее из всех подобных мест, в которых он бывал в жизни. Он привык втихаря делать материал для паутины в шуфлядке школьного кабинета по химии – здесь же куча компьютеров, ещё больше проводов, и механизмы, и инструменты, так много инструментов, и Питер думает, что мистер Старк наверняка бы счёл это место скудным, но для него самого это настоящий рай. Настолько, что он всё-таки проходит глубже в помещение, осторожно перешагивая через защищённые перекрытиями провода, касаясь поверхностей каждого из столов. Он останавливается и его улыбка меркнет, лишь когда он подходит к столу, за которым только что работал Бэк. На нём лежит полуразобранный дрон. Питер оборачивается на Бэка. Тот пожимает плечами. – Он выключен, как ты понимаешь, – говорит Бэк. Он отошёл в сторону во время импровизированной экскурсии Питера, и теперь идёт навстречу к нему, поняв, внимание Питера наконец на нём. – Как и всё в этом помещении. – Да, – говорит Питер. Ничто не кажется лишним. Питер знает, что не может сказать наверняка – в этом и суть иллюзий – но тогда, на мосту, у него вроде всё же получилось. В крайнем случае, он не пострадает, физически. – Хочешь покопаться в нём? – спрашивает Бэк, указывая на разобранный дрон перед ними. Питер может видеть опутывающие его внутренности провода и лабиринты микросхем, в которых заложена сила уничтожить его, безвредно лежащие перед ним. – Может, это поможет. Я знаю, что он может тебе навредить, но когда он в таком состоянии, он точно ничего не сделает. Питер ещё раз обращается за консультацией к своему чутью. Оно молчит. Он встряхивает запястьями, присутствие веб-шутеров неизменно приносит спокойствие. Даже с половиной заряда. И тогда. – Да, – он поднимает дрон на уровень глаз, заглядывает внутрь корпуса. Ворочает в своих руках. И переводит взгляд на Бэка. – Что ты с ним делал? – Он перестал работать после того, как что-то не рассчитал и задел кусок скалы. Так что я починил его, соединил и заменил все повреждённые детали, но теперь просто балуюсь с ним, пока он лежит тут в разобранном виде. Можешь считать его своим, если хочешь. Загляни внутрь. Скажи, что думаешь. Питер снова опускает глаза на дрон, не зная даже, с чего начать и как вообще разобраться в его внутренностях. Он осматривает всю рабочую станцию, цепляется взглядом за лежащую поблизости отвёртку, которой Бэк пользовался до его прихода. Он снова переворачивает дрон, глядя на то, что, наверное, можно назвать «лицом», если бы оно у него было. Снова поворачивается к Бэку. – Я даже не знаю, с чего начать. – Нет? – с любопытством спрашивает Бэк. – Не хотел бы научиться? Питер вспоминает их прошлые разговоры. Восхваление мистера Старка, как один из костюмов, подаренных им ему, был сконструирован именно с использованием робототехники. Как он сам сделал новый костюм, где этого совсем нет, его интуиция подсказала ему всё необходимое, чтобы можно было двигаться так, как ему удобно. Своё импульсивное предложение Роуди, мол, дайте ему четыре года в любом высшем учебном заведении, и он сможет это освоить, Роуди, который говорил ему сфокусировать на самом себе… – Может однажды, – пожимает плечами Питер. Он кладёт дрон на прежнее место. Он никогда бы не обдумывал подобное, если бы мистер Старк не вошёл в его жизнь. – Если вдруг появится возможность. Если я вообще смогу. – Можешь, пока ты здесь. Всё, что захочешь, – говорит Бэк. Теперь вокруг тише, но Бэк поднимает на него полный искреннего любопытства взгляд, прямо как когда они были вместе в Праге и… перед тем, как он убедил его передать очки… он спросил Питера, чего тот действительно хотел. Это странно, думает Питер, сравнивать эти два момента, но если у него и есть скрытые мотивы, он не может их отыскать. – Что тебе действительно интересно? – Что мне интересно? – повторяет Питер. – Да. Ну, что является твоей страстью? – спрашивает Бэк. Он усмехается в ответ на взгляд Питера. – Я видел, как ты ходил по мастерской. Тут нет ничего особенного, но ты выглядел так, словно готов поселиться тут. Всегда легко понять, когда человек находится в сфере, которая ему действительно нравится. Так что, во что бы ты хотел углубиться? Никаких ограничений, никаких запретов, расписаний, обязательств или ещё чего. Чем ты хочешь заниматься? В какой-то момент он склонил голову, смущённый, что Бэк, кажется, раскалывает его так, как он сам не мог себе представить. Но это хорошее смущение – как когда кто-то, кто является для тебя примером, обращает на тебя внимание и… он уже проходил через подобное. И, в особенности, именно с Бэком. Но если это случится снова… Оно станет реальным, верно? – Думаю, химией, – отвечает Питер, глядя на него из-под упавшей на глаза чёлки. Ему понадобится стрижка в ближайшем будущем. Это даже может оказаться неосуществимым в его теперешнем положении. Что-то загорается во взгляде Бэка в ответ на его слова. – Химия это здорово, – говорит он. – Никогда не увлекался ей, на самом деле, но если тебе что-то нужно, я могу помочь это достать. Питер моргает и хмурится, осматривая гараж-превращённый-в-мастерскую. – О, да, – говорит он, его занимает уже новая мысль. – Так раз ты не можешь выходить на улицу, откуда у тебя всё это? Ему нужно взять себя в руки – напомнить себе, что он даже не близок к тому, чтобы быть вне опасности. Если есть причина сомневаться хоть в чём-то, он должен ей воспользоваться. Бэк, кажется, ничего не имеет против. – Я уже говорил тебе, я не работаю один, – отвечает он. – Почти невозможно сделать что-то в том масштабе, в котором это сделал я, в одиночку. Если мне что-то нужно, я прошу кого-нибудь из них, и они это достают и привозят сюда. Так куда проще залечь на дно. У тебя тоже были люди, которые тебе с этим помогали, не так ли? Питер безучастно кивает. – Наверное, – говорит он. – То есть, любые реагенты или материалы, которые мне могут понадобиться… – Питер переворачивает запястья, глядя на веб-шутеры на них. У него не закончится паутина. Чёрт возьми, да он даже сможет свободно экспериментировать с ней, сделать прочнее… – Только попроси, – кивает Бэк. Он прослеживает взгляд Питера. – Так, могу я спросить, что это за штуки? Питер поднимает голову, отбрасывая свои мечты, сны наяву о том, как это место может стать ещё лучше, чем, как он думал, вообще возможно, что всё может быть хорошо, что то, что случилось, случилось не без причины. Бэк снова смеётся с его выражения лица. – Ты сегодня целый день на них смотрел. В чём дело? – О, – говорит Питер, чувствуя, как начинают краснеть щёки. Может, ему всё же следует быть поосторожнее с ними. Или… Может, больше у него не получится, ведь теперь Бэк знает, что с ними что-то не так, но, по крайней мере, когда он будет просить список материалов, он может вбросить туда несколько лишних пунктов для отвлечения внимания. Или много пунктов. Есть некоторые вещи, которые он должен держать при себе, и это однозначно одна из них. – Это мои… У меня нет паутины, знаешь? Но у пауков она есть. Так что я собрал их, и мне нужно делать для них паутину, вот и… – и он пожимает плечами. – Я это помню, – говорит Бэк. – Просто ни разу не видел их в открытую. На тебе всегда были перчатки. – Он склоняет голову, прищуриваясь. – Позволишь? – Нет, – говорит Питер с тем количеством уверенности в голосе, которого не чувствовал с… с тех пор, как он составил план признаться ЭмДжей в своих чувствах. А может даже с большим. Это приятное чувство; он знает, что по крайней мере сохранил чувство значимости. Держит дистанцию. Он задумывается: а разрешил бы он посмотреть мистеру Старку; думает: хорошо, что у него не было шанса узнать. Он удивлённо моргает от этой мысли, словно бы она пришла из ниоткуда, когда Бэк уступает и просто произносит: – Справедливо. Ты всё ещё хочешь осмотреться тут? И Питер улыбается в ответ на это, потому что он действительно начинает обустраиваться тут… Подробно осмотреть всю мастерскую, ту, которой тоже, видимо, сможет пользоваться? Да. Да, он хочет. – Уже поздно, – говорит Бэк, вытягивая сомкнутые в замок руки над головой, и едва подавляет зевок. Питер смотрит на него из-под сидящих на носу бинокулярных очков, рука с зажатым в ней пинцетом зависает над платой. Он был эталоном концентрации минуту назад. – Разве? – спрашивает он. Он не знает, сколько прошло времени – лишь то, что он тут как минимум несколько часов. Солнце в какой-то момент село, и он полностью погрузился в работу над тем, что смог найти в мастерской, вливаясь в тихую рабочую атмосферу вместе с Бэком после того, как тот показал ему пару вещей, с которыми он раньше не был знаком. (Также приятным сюрпризом стало то, что у Бэка было достаточно материалов из тех, что нужны ему для создания паутины – но ему всё равно придётся оставаться в состоянии неопределённости, ожидая, пока он сможет сделать нормальный заказ. Но по крайней мере у него появится шанс попросить больше ненужных ему вещей, чтобы оставить процесс в тайне настолько, насколько это возможно.) – Да, – произносит Бэк. – Уже за полночь. – Хах, – выдыхает Питер, переводя взгляд обратно на плату. Он не чувствует усталости, но его донимает любопытство. – Какое сегодня число? – Одиннадцатое. Питер замирает. Он тихо откладывает деталь, которую держал пинцетом, на плату, не на то место, где она должна быть – просто освобождает руки, пока не сделал что-нибудь глупое. Убирает пинцет. Передвигает очки на лоб и невидяще смотрит на стол перед собой. – Одиннадцатое? Уже? – тихо спрашивает Питер. – Да. А что? Он на секунду бросает взгляд на Квентина; тот работал над другим проектом, расположенным ближе к выходу. Их взгляды встречаются, и Питер быстро опускает глаза, дальше от чужого вопрошающего взгляда. – Вчера был мой день рождения, – произносит он. Может, бормочет. Холод наполняет его тело, его предыдущий энтузиазм – он мог бы работать всю ночь, правда мог – испарилось от одного только слова. Наверное, думает он, в этом нет ничего особенного. Просто день рождения. Но на прошлый к нему в гости пришёл Нед, они провели весь день вместе, тётя Мэй приготовила обед и удивила его очень похожим на паука тортом, который сама украшала, и на нём был… О боже, из-за того, что Роуди точно с кем-то поговорил, как минимум с Хэппи, а тот говорил с Мэй, и, может, Нед или ЭмДжей спрашивали, и никто из них не знает, где он, и он в порядке, у него всё хорошо, он счастлив, но они с Бэком единственные люди, которые знают, и он только что позволил целому дню пролететь мимо, а он даже не осознал… – Чёрт, – говорит Бэк. Питер фокусируется на собственных движениях, снимает с головы очки и кладёт на стол. – Сколько тебе сейчас? Семнадцать, верно? – Семнадцать, – подтверждает Питер. Никаких эмоций. Просто очередная цифра. – Последний учебный год? Питер отстранённо кивает, одинокое короткое движение головы. – Важный год, – говорит Бэк. Он встаёт, подходит к Питеру, подтягивает ещё один стул, садясь рядом с ним. – Ты как, в порядке? – Думаю, да, – говорит он. Мыслить и действовать не так тяжело, когда шок циркулирует по венам. Сейчас это лишь слабый холодок. Его остаток всё ещё здесь, кажется, словно он находится в вакууме, но, по крайней мере, здравый смысл всё ещё при нём. – Просто всё по-другому. – Ты ещё молод, – говорит Бэк. Питер поднимает на него взгляд. Он выглядит спокойно, почти задумчиво. – Дни рождения имеют меньше значения, когда ты становишься старше, но технически это твой последний год перед тем, как ты станешь взрослым… Я понимаю. Питер видит возможность, и потому как он хочет хотя бы на секунду перестать чувствовать этот холод, когда его прошлые дни рождения начинают пробираться сквозь слои воспоминаний, он её использует. – Каким ты был, когда был ребёнком? У него не было шанса спросить об этом мистера Старка. Он решает, что Роуди наверняка рассказал ему достаточно – больше, чем кто-либо сможет узнать – но всё же, это было бы здорово услышать. Найти систему отсчёта. Потому что если это действительно так, если он может почувствовать, как взрослая жизнь дышит ему в затылок помимо всего прочего, что с ним происходит… Бэк смотрит на него так, словно бы видит причину его вопроса, но отвечает в любом случае. – Наверное, не сильно отличался от себя сейчас, – говорит он. – Немного спокойнее. Однозначно больший ботан. Я знаю, что не так хорошо с тобой знаком, но, возможно, я был больше похожим на тебя, чем ты бы можешь представить. Физика нравилась мне куда больше химии. Я был в команде робототехники в старшей школе; не соорудил ничего особенного – в отличие от тебя – но это подготовило почву для меня в университете. С этим мне повезло: не все знают, чем хотят заниматься в будущем, но, думаю, я знал, и, ну, я был достаточно близок. Он чуть склоняет голову, глядя на Питера. – А какие у тебя планы? Ты уже знаешь? Какая-то часть Питера понимает, что делает Бэк – переводит разговор с себя обратно на Питера – но это логично. Вряд ли Бэк будет рассказывать историю, за историей, за историей о себе; Роуди смог поделиться с ними несколькими личными моментами, но даже в них было много обобщения. Так работают ответы на подобные вопросы: описания, не истории из жизни. Он также замечает, что Бэк использует настоящее время, и это его успокаивает. Знает ли он уже. Потому что, в конце концов, он сможет пойти в университет. Бэк не отказывается от своего слова: он сказал, что поможет Питеру, и частью этого является возможность вернуться к нормальной жизни. Выпуститься из школы. Двигаться вперёд. Это лишь начало процесса. – Не особо, – говорит Питер. – Я был сильно занят всеми этими супергеройскими делами. Типа, у меня всё ещё хорошие оценки. В Нью-Йорке полно отличных школ, так что всегда думал, что смогу попасть в одну из них, и в какой-то момент выпущусь оттуда, проведу новое исследование, или изобрету что-нибудь инновационное, или… Но это кажется слишком далёким будущим. – Не таким далёким, – произносит Бэк. – Но я понимаю. Естественные науки – неплохое начало, посмотри, что тебе нравится, прежде чем посвятить себя чему-либо. – Думаешь, у меня получится? – спрашивает Питер. – Даже после всего… Одно дело – говорить о чём-то абстрактном, думает он. В будущем, спустя какое-то количество лет, он сделает X, Y, и Z. Совсем другое – осознавать, что он шестнадцатилетний… семнадцатилетний подросток, которому всё ещё нужно предпринять необходимые шаги, чтобы этого добиться. Только теперь это не один-два шага, это целый грот, который необходимо пересечь. – Да, – отвечает Бэк, глядя ему прямо в глаза. Питер смотрит в ответ, затем трёт свои глаза рукой, у него непроизвольно вырывается короткий всхлип. – Сейчас это гораздо сложнее. Это было тяжело даже до раскрытия личности Человека-Паука, но теперь… Как мне вообще снова показываться людям? – Мы что-нибудь придумаем, доверься мне, – говорит Бэк. Затем он поднимается, пододвигает стул так, чтобы сидеть рядом с Питером, а не напротив него, и наклоняется вперёд, копируя его позу. Он опустил голову, но сейчас ему хватает одного короткого движения, взгляда в сторону, чтобы смотреть ему в глаза, только теперь ему гораздо теплее, с этой новой близостью. – Я в похожей ситуации, что и ты: я теперь должен быть мёртв. Не могу выйти на улицу, пока мы не придумаем новую историю. А я никогда не был в этом силён – потому я работаю с кем-то, кто хорош в подобных вещах. Питер моргает. – Вся история с элементалами? Это не твоя идея? Погибшая семья и всё, что ты сказал при первой встрече… – Не моя идея, нет. Тяжело провернуть что-то подобное одному. Поэтому я работал с командой; именно поэтому я могу делать то, что делаю в данный момент. Мой коллега придумывает, что мы можем сделать дальше. Я могу попросить его вписать и тебя в его схему. – Это было бы… Это было бы замечательно, – произносит Питер. Он выпрямляется; Бэк повторяет его движение. – Ты и правда это сделаешь? – Это часть того, чтобы помочь тебе, верно? Не только психологически, но и с тем, что находиться вне твоего мозга. Питер кивает. Он чувствует… не то чтобы прилив сил, но по крайней мере усталость понемногу начинает отступать. Как и холод. Словно бы он всё ещё не может сказать, что готовит для него будущее, но он знает, что будущее есть. То, в котором он может снова увидеться с тётей. Потому что, боже, вчера был его день рождения, и она провела весь день в беспокойстве за него… После того, как она провела столько времени в беспокойстве за других людей, и поступать так по отношению к ней нечестно… – Эй, – говорит Бэк. Питер внезапно осознаёт, что у него на плече лежит ладонь, слегка потряхивая, возвраща его в реальность. – Ты уверен, что в порядке? – Просто думал о своей тёте, – отвечает Питер. Бэк убирает руку, и часть его хочет, чтобы он этого не делал. – Это не о том, что мне сейчас семнадцать, или что я настолько увяз в своих вопросах, что забыл о своём дне рождения. Она делала для меня всё, и я знаю, почему не могу с ней связаться, знаю, что сейчас это ради её же блага, но год назад она праздновала вместе со мной, а теперь она даже не знает, жив ли я. Он рвано вдыхает. – Могу я кое-что спросить? – Спрашивай, – отвечает Бэк. – Я знаю, многое, что ты сказал при первой встрече, было выдумкой, но обручальное кольцо… погибшая семья… что-нибудь из этого было правдой? Ты терял кого-нибудь? Бэк вздыхает. Он смотрит прямо перед собой, в сторону от Питера, и опускает голову, глядя на гладкую поверхность стола. – Нет. Это было просто частью истории. – Где твоя семья сейчас? Бэк пожимает плечами. – Без понятия. Порой ты просто прекращаешь общение с людьми, Питер. Это часть взросления. Питер прикусывает губу. – А это обязательно? Так со всеми происходит? – Он бы хотел выудить из памяти положительный пример, но не может ничего вспомнить… Из всех Мстителей, с которыми он разговаривал, кто до сих пор поддерживает отношения с родителями? Кажется, он видел что-то о Соколином глазе, но не уверен, что это считается; это группа детей, которые ещё не повзрослели. И даже собственный учитель рассказывал ему о том, как его покинула жена. Другая альтернатива – та, которая слишком хорошо ему известна – это что люди просто… умирают. – Не со всеми, – говорит Бэк. – Но всё же это что-то, что имеет место быть. Беспокоишься, что это произойдёт с тобой? – Возможно, – произносит Питер. Его дыхание становится менее ровным, и он зарывается рукой в волосы, так, что они встают торчком, а не спадают на лоб. – Просто у меня осталось не так много людей, и я знаю, что даже если ты мне поможешь, я всё равно не справлюсь. Но… И тогда он отталкивается от стола, ножки стула скрипят по полу, и он встаёт и начинает ходить по помещению. Бэк не поднимается следом, но когда Питер случайно бросает на него взгляд, то видит, что Бэк всё ещё наблюдает за ним. – Я помню мой день рождения пару лет назад, когда мне исполнилось пятнадцать. За пару месяцев до этого умер мой дядя. Был убит. И это было отчасти моей виной; я позволил человеку, который сделал это, уйти. У меня тогда уже были способности. Я мог его остановить. Но не сделал этого. Я так погряз в своих проблемах, что позволил преступнику уйти безнаказанным, и он убил моего дядю. Он снова бросает короткий взгляд на Бэка, разворачивается на пятках, начиная новый круг по мастерской. – Но дело не только в этом… Я так и остался зацикленным на себе. Попытался найти парня, который сделал это, ведь полиция так и не справилась. И нашёл. И я… я сильный, верно? Но тогда ещё не знал, насколько. Или может, я, типа, избирательно забыл… Но я дотащил его до больницы. Потом. И я вспомнил, что моему дяде бы это не понравилось. Так что я больше не делал ничего подобного. И когда я в следующий раз увидел преступника, я остановил его, не позволил ему ранить кого-либо и не позволил ему самому пострадать. Питер на секунду останавливается, прикрывает глаза. – Так что когда заканчивались уроки, у меня внезапно появлялась куча свободного времени. И я занялся тем, что посчитал правильным: патрулировал город. Каждый день. Я игнорировал всех в моей жизни, я сфокусировался на том, чтобы, ну, останавливать мелких воров, помогать людям выбираться из аварий и я просто… Я делал добро, – говорит Питер. – Но потом наступил мой день рождения, в конце лета, ты теперь знаешь число, и моя тётя подошла ко мне прежде, чем я смог уйти на целый день. И я попытался просто пройти мимо, потому что она мешала мне делать мою работу, верно? Она не позволила мне. Она заставила меня остаться и поговорить с ней, и она плакала. И Питер чувствует, как у него самого начинают понемногу проступать слёзы от воспоминаний, ничего серьёзного, но его голос надламывается, а в уголках глаз теперь больше влаги, чем было раньше. – И она хотела узнать, что она сделала не так, и как ей всё исправить. Потому что я снова настолько зациклился на себе, что месяцами не обращал на неё внимания. И я не осознал, что когда погиб мой дядя, она тоже потеряла кого-то, и теперь я был её единственной семьёй – даже не по крови, но всё же семьёй – и я её тоже бросил. Питер морщится. – Так что я прекратил. После того разговора я прекратил. Мы провели вместе целый день. И мы провели вместе мой шестнадцатый день рождения. И я начал чаще общаться с ней в целом, потому что не мог сделать с ней это снова. И посмотри, где я теперь. Он прекращает движение и поворачивается в сторону Бэка, который так и не отошёл от стола Питера. Ощущение такое, словно он протёр дыру в полу от бесконечного хождения. Ну или что ему следовало бы это сделать. Или что он мог бы, прямо сейчас. По крайней мере на этот раз он сумел сдержать слёзы, пусть его глаза и немного влажные, воспалённые от переутомления и чувства вины, потому что у него действительно был хороший день – или как минимум последние часов восемь, и он отлично провёл время, у него никогда не было полностью оборудованной мастерской, в которой можно было делать, что угодно, и теперь он знает, что это что-то, чем бы он мог заниматься до конца жизни – и вот оно разрушено, потому что он опять скатывается назад. – Питер, – начинает Бэк, но он лишь качает головой, и тот замолкает. – Знаешь, что самое худшее? Не то, что я сделал это снова. Нет, то, что это было так просто. Я вернулся к этой привычке без задней мысли, и я знаю, что буду продолжать столько, сколько смогу, потому что это так просто. Но я не могу не быть здесь – даже если я проигнорирую всё остальное, если я вернусь к ней, я… Мой разум… Я не знаю, что со мной не так, но я опасен для окружающих, ты можешь быть единственным человеком, с которым я могу быть рядом, и она не узнает, и из-за меня погиб мой дядя, и я оставил её одну, и дни рождения это полная хрень, Квентин, это полная хрень и я не хочу, чтобы мне было семнадцать, я хочу вернуться в то время, когда всё это... Он замолкает, как только чувствует твёрдую хватку чужих рук на своих плечах. Питер поднимает голову, возвращаясь в реальность, смотрит прямо в лицо Бэка. Оно всё такое же нечитаемое, но ему кажется, что он может рассмотреть на нём сочувствие. Или, может, он просто устал. Уже поздно. Может, они оба устали. – Питер, – произносит Бэк, его голос звучит так мягко, каким он его только слышал, – ты теряешь контроль. Питер в смущении отводит взгляд. – У тебя нервный срыв, который тебе не нужен. Дела выглядят скверно. Я понимаю. Нет никакого мгновенного решения, да, но также нет нужды делать всё ещё хуже. А Питер сейчас делает это? Он уверен, что всё, о чём он говорит, это правда. И даже если Бэк может ему помочь вернуть жизнь в прежнюю колею, но он всё ещё рушит любые отношения, какие у него есть, в геометрической прогрессии, становясь всё более и более одиноким с каждым проходящим днём рождения, пока однажды все не будут мертвы или не покинут его. Но Бэк пообещал, что всегда будет рядом. Что он единственный, кто, наверное, сможет быть рядом с Питером в этой ситуации. Это был Бэк, верно? Или его собственный разум? Он поднимает взгляд на Бэка, тот всё ещё удерживает его за плечи. Это точно было похоже на Бэка. И он обещал. И у него действительно был хороший день совсем недавно, и он провёл столько времени с ним… – Уже поздно, – говорит Бэк. – Может, утром тебе станет легче. И Питер лишь бессмысленно кивает, потому что это звучит правильно, и он уверен, что Бэк знает, о чём говорит. Из них двоих у него больше жизненного опыта, в конце концов. Мысль мелькает в голове у Питера, настолько быстро, что он едва успевает её ухватить: Бэк оказался нормальным, ведь так? Он раза в два старше Питера? Больше? И у него нет семьи, но у него всё хорошо, верно? Может, у него тоже получится. Они возвращаются в дом, Питер на шаг отстаёт от Бэка. Он бросает взгляд на ночное небо. Оно немного закрыто облаками, но воздух свеж, и, кажется, он может услышать отсюда океан. Он скучает по Нью-Йорку, скучает по дому, и эта местность не благоприятна для его любимого способа передвижения, но здесь хорошо. Это хорошее место. Бэк останавливается в гостиной. Питер проходит мимо, направляясь к лестнице, прежде чем замечает это. Он поворачивается и видит его напряжённое выражение лица. – Что-то случилось? – спрашивает Питер. Может, ему стоит беспокоиться. Или, может, у него получится помочь. Он наверняка почувствует себя лучше, если он может чем-то помочь. Бэк поднимает на него взгляд. – Просто пришло кое-что в голову, – тихо произносит он. Питер успел подняться на пару ступеней; теперь он спускается обратно, чтобы быть ближе, лучше его слышать. – Да? – Я не уверен, что мне стоит говорит тебе теперь об этом. Я могу ошибаться. От этих слов что-то внутри Питера замирает, но теперь его любопытство на пике. Он пытается стереть с лица любые эмоции, не казаться взволнованным. Он теперь почти взрослый. По закону. Больше нет времени изображать из себя ребёнка. – О чём? Бэк выглядит так, словно бы он всё ещё размышляет над тем, заканчивать ему мысль или нет, так что Питер подталкивает его. – Скажи мне. Обещаю, что чем бы это ни было, я справлюсь. Ему, кажется, удаётся убедить Бэка. – Это лишь предположение. Оно может ничего не значить. Прошу, не переживай насчёт этого. – Хорошо. Так что? – теперь Питеру действительно надо знать. – Тебе семнадцать, верно? Так что ты в том возрасте, когда у людей может начать проявляться шизофрения. На секунду разум Питера отключается. Затем у него вырывается короткое: – О. – Это лишь предположение, – повторяет Бэк. – Никто не ставит тебе диагноз сейчас. У тебя наверняка её нет. – Да, – кивает Питер. – Наверняка. И да, час назад Бэк был прав. Уже поздно. Время, когда он должен ложиться спать, уже прошло. И эйфория от работы в мастерской уже износилась. И сон важен. Питер это знает. Его отсутствие ведёт к галлюцинациям. И паранойе. Он прошёл через всё это. Он знает. Ведь причиной всего может быть Бэк. Мистерио. Всё. Даже те моменты, когда Бэка не было с ним, были лишь действия Питера, решения Питера, мысли Питера, разум Питера – оно всё взяло начало в чём-то, что сделал Бэк. Он это знает. И всё же, у него уходит много времени на то, чтобы уснуть.