в лучших традициях

Поезда проносятся мимо со свистом. Кейджи украдкой бросает взгляд на расписание. Он уезжал спозаранку, никого не предупредив, раз пять, но каждый раз, где бы он не остановился на ночлег, его неизменно ждал Бокуто. — На Лидс отходит в семь утра, — Бокуто топчется позади. — Или тебе в Манчестер? — Я ещё не решил. Кейджи решил. Он присуждает себе трёхдневный пост за враньё. Потом добавляет два часа покаянных молитв за мимолётную мысль о рельефе мышц плечевого пояса всё того же Бокуто и пялится на него в открытую. Вампиры не должны походить на спортсменов. — Хочешь попробовать? — тот протягивает свой молочный коктейль с улыбкой змея-искусителя. Но вместо того, чтобы презрительно вздёрнуть подбородок, Кейджи берёт стакан. Пробует. Только чтобы уличить в употреблении крови. Но в стакане действительно молочный коктейль. Розовый. Клубничный. Сладкий. Кейджи нравится. Он думает, что мог бы купить такой же, но пока оглядывается в поисках кофейни, вдруг теряет опору. — Прошу прощения, святой отец, — мужчина, толкнувший в спину, чуть наклоняет голову в знак извинения и быстрым шагом спешит к уже гудящему составу. — Я не святой отец, — шипит Кейджи вслед. В груди тесно, в глазах зарницы. Под веками разгорается пламя, если дать волю чувствам, оно перекинется на волосы, разбежится по венам к пальцам, вспучит сердце лавой, и тогда… Он проснётся. Снова. Руки касается рука. Бокуто заглядывает в лицо с наивным любопытством. — Ты носишь пасторскую рубашку, псалтырь и распятие, и злишься, что тебя принимают за священника? Кейджи оценивает вес распятия в ладони, за спиной смыкаются тени. — Это для самообороны. — От кого? — серьёзный тон Бокуто не вяжется со снисходительной линией его рта. Череп у него воистину каменный. — Вы не догадываетесь? — Кейджи отводит глаза, в отдельных трактатах вампирам приписывают чтение мыслей, и порой, как сейчас, с этим хочется согласиться. — Что за демоны прячутся за этим воротником, — Бокуто ластится шёпотом, жаром, тьмой. — Покажи мне… Его ладонь сжимается на бедре и медленно скользит вверх, замирая точно над шрамом, стянувшим обломки грудины в подобии костяного склепа. Кейджи отшатывается, хватается рукой за стену. Зарево пожара вспыхивает в воспоминании как наяву. — Мне кажется или вы меня вербуете? — слова даются с трудом, как и удержание тела в вертикальном положении. — Куда? — Бокуто таращит круглые глаза, невозмутимо высасывая остатки молочного коктейля через трубочку. Кейджи бросает взгляд на принт на его футболке: «We have free hugs and cookies». На другой стороне, если он не ошибается, будет «dark side». Бокуто неторопливо разворачивается, ловко отправляя опустевший стакан в урну, и Кейджи понимает, что не ошибается. — Терпеть не могу сладкое, — он первым двигается по тёмной узкой улочке, вроде как ведущей к их отелю, воскрешая в памяти девятый псалом. Дьявол в груди, разросшийся за полтора десятка лет на три ребра, мерзко хихикает в такт.