Дженни говорит

Шоссе №29

Сейчас       Города не едят людей без видимой на то причины. В этом он был уверен так же твёрдо, как и в том, что солнце в любой момент может моргнуть, а мёртвые — вернуться, потому что невежливо нарушать обещания. Не то чтобы он так часто говорил с мёртвыми. Не то чтобы вернуться было легче, чем нарушить обещание. Но города не едят людей. А если едят, то это не потому, что им прописали человеческую диету. Городу должен понравиться твой вкус. Город должен быть уверен, что у него не будет несварения желудка, и где-то в районе Пятой авеню не прорвёт канализацию. Город должен быть уверен, что не станет спорить с тобой о концовке величайшего сериала всех времён и народов и не будет краснеть за твои музыкальные пристрастия: вдруг ты неиронично слушаешь «Nickelback»? Он не знал ничего о городе, в который направлялся. Ведь популярные телешоу и многобюджетные картины не считаются: их снимают в каких-то мелких городках, где можно безнаказанно и дёшево перекрывать улицы, а потом приписать в титрах, что на самом деле этот Тот Самый Великий Мегаполис — ведь не будут же инопланетяне разрушать какой-то крошечный, никому не нужный городок без актёрских профсоюзов? Новости не считаются тоже: города в них выглядят прилизанными и выхолощенными, как дети, которыми хвастаются матери. Смотрите, какой замечательный у нас город! Он может встать на стул и спеть песенку! А может не вставать и процитировать Уоттса! Что-то там про реку и про труп врага, проплывшего мимо... кажется. Так ведь, милый? Пригладь все свои скверы, совсем растрепались. Не ковыряйся в канализационных люках. И, умоляю тебя, не рассказывай дядям и тётя о том, что ты коллекционируешь стены с граффити и рекламные билборды... это не то, чем можно гордиться. Но свой новенький стадион обязательно покажи, пока крыша не обвалилась, и газон не вспучился. Он выехал пораньше, чтобы до темноты успеть добраться до многообещающей надписи «Мотель на краю мира» на карте рядом с жирной точкой, обозначавшей самый крупный город на пути в Сити. Он не планировал знакомиться с другими точками на шоссе под радостным номером 29 — в конце концов, не каждому городу понравится, если его будут сравнивать с каким-то более свежим или, не дай-то боги, более ярким воспоминанием. Вдруг Сити обидится на то, что огни его центра никогда не сравнятся с огнями моста одного из городков поменьше, тем самым, который прирос к водопаду и его электростанции? Вдруг Сити захочет поразить новоприбывшего своей широкой, новёхонькой набережной и старыми, надёжными мостами, но потерпит неудачу, потому что в нескольких городах чуть в стороне от 29-ого шоссе были ещё более древние мосты и ещё более новые мостовые? Вдруг Сити захочет поменяться, но откажется, когда поймёт, что он провёл целых полчаса в даунтауне городка, отчаянно желающего быть похожим на Сити? И это было несложно понять, хотя у него не было надоедливых племянников, которые старались скопировать его стиль и манеру речи. Он сам был таким надоедливым племянником: его дядья держали парикмахерскую и несколько бакалейных лавок, и они вздохнули с облегчением, когда он наконец перестал носить ботинки с острыми носами и лачить волосы так сильно, что на ощупь они были совсем как леденец. Дорога до города походила на сон: он не помнил, как выехал, помнил только мелькнувшую мимо табличку с надписью «Мэпллэйр, население 1159», потемневшую от времени, и мост через реку, который шумел и трясся под колёсами машины. И чем дольше он ехал по этой дороге, тем больше не понимал, что происходит. Во сне мы не задаёмся такими неважными вопросами как «Откуда на обочине взялся скелет динозавра?» или «Почему за последние 10 миль все мотели носят одинаковые названия и различаются только цветом?». Во снах нас волнует только «куда» и «быстрее», а не «почему» и «в этом обязан быть какой-то смысл». Он ехал по дороге из асфальта до тех пор, пока у знака «Парковка воздушных шаров запрещена» асфальт не превратился в жёлтые кирпичи. Машину немного пошатывало, и пришлось сбавить скорость, но в остальном поездка вышла даже приятной. По правую сторону тянулись маковые поля, далеко на горизонте виднелись тонущие в дымке зелёные башни, и казалось, что там, в конце пути, всё разрешится само собой. Он притормозил у «Вендис», когда игнорировать бурчащий живот стало совсем сложно, и занял место у окна: с мягких красных диванчиков оттуда было прекрасно видно дорогу и проезжающие мимо тачки. Пока он ждал, когда к его столу подбежит кто-нибудь из персонала, мимо пронеслось несколько фур со странными заводскими знаками на боку: на одном из них плясал в чёрных каплях палочный человек, на другом паучиха откусывала кому-то пальцы. — Добрый день, сэр! Чем могу помочь? — раздалось откуда-то сверху, и он махнул рукой в сторону дороги. — Не знаете, что это за фирма такая? Он повернулся: взгляд его скользнул по тёмным косичкам, переднику и бейджику. «Дороти». Он посмотрел вниз, ожидая увидеть красные башмачки или серебряные туфли, но на девушке были чёрные плоские балетки. С такой работой — верх благоразумия. — Я почему-то думал, что в «Вендис» всех официанток зовут Венди, — вдруг выпалил он, не дожидаясь ответа. Дороти рассмеялась. — И что все они должны быть рыжими? Он подумал, что это глупо. А ещё о том, что рыжая девушка с косичками на вывеске над входом недовольно скривилась бы, услышав подобное. Уж она-то бы не стала насильно красить волосы подчинённым. Да и имена менять тоже. — Эй, Фрэнк! На крик Дороти обернулся мужчина, обслуживающий столик в углу. Ну да, конечно. Конечно. — Ты бы покрасился в рыжий ради этой работы? Она обвела руками всё окружение — столики, увешанные дешёвыми рамками стены, цветное меню и жухлые растения в кадках — и уткнула в бока кулачки. Казалось, её совершенно не смущало то, что она мешает коллеге работать. — Ради этой работы я бы даже косички не заплёл, — ответил длинноволосый, низенький Фрэнк, продолжая записывать что-то в блокнот. Вряд ли это был чей-то заказ: люди за столиком, отец, мать и сын, притихли и слушали. Наверняка обдумывали, стали ли бы сами краситься в рыжий ради места в «Вендис». Дороти снова сосредоточила своё внимание на клиенте и пожала плечами, слегка улыбаясь. Что она хотела этим сказать? «Извините, что тут нет ни одной Венди?» «Мне очень жаль, что вы идиот?» «Как думаете, через сколько миль вы заедете за радугу?» — Дороти, — извиняюще проговорил он и уткнулся в меню. Всё в нём было до крайности ему незнакомо. Он думал, что в «Вендис» продают бургеры. И, может, картошку фри. — Что за «Черепаший суп»? То есть... В самом деле, черепаший суп? Он не добавил удивлённое «В «Вендис»?», но не потому, что эта дорога была похожа на сон, а потому, что и так выставил себя круглым дураком. Мало ли что происходит в фастфудных сетях вне его родного маленького городка. Впрочем, если хорошенько подумать, он не мог вспомнить, чтобы в Мэпллэйре был хоть один «Макдональдс». Или «Бургер Кинг». Или хотя бы «Тако Белл». — Это рыбная похлёбка. С тем, что есть на кухне, — терпеливо объяснила Дороти, держа наготове карандаш и блокнот. Интересно, что у неё там записано? Что заказывали предыдущие посетители? Были ли они вообще, или смена Дороти только началась? — А что посоветуете вы сами? Это был самый безопасный вариант. — Лучше всего дома. Дороти улыбнулась, и в этой улыбке было что-то нехорошее: что-то похожее на таинственные знаки на фурах и на то чувство, с которым просыпаешься посреди ночи и долго взглядываешься в темноту. Он вспомнил, что дома, в Мэпллэйре, в разговорах часто всплывала темнота. Но там у темноты почти всегда было имя и её можно было пригласить на чашку чая — и остаться в живых. И даже с нетерпением ждать следующей встречи. Он сам встречался с такой — правда, недолго, и ещё до того, как она сменила пару прелестных ножек на плоский шлейф тени в подворотнях. — Простите? В смысле, домашнее? — он снова уткнулся в меню и попытался найти там что-нибудь вроде «бабушкиного домашнего пирога». — Я сказала «фирменное». Лучше всего фирменное. Улыбка Дороти превратилась в настоящую, от которой теплело на сердце и хотелось оставить ей все чаевые на свете. И, может, ещё кое-что сверх того. Можно ли оставлять рядом с чеком свои добрые пожелания? Благословения? Кусок ленты своей судьбы, который ты оставлял на чёрный день? — Тогда ваше фирменное... и стакан колы. Дороти кивнула, щёлкнула каблучками и унеслась в сторону кухни. Рыжая двухмерная Венди укоризненно смотрела на него с обложки меню. «Вот что значит — редко выходить из дома», — говорил её взгляд. — «Вот что значит — только думать об этом и чесать языком. А как пришло время делать, так ты и сел в лужу. Поздравляю.» Может, Дороти и права. Может, лучше всего дома. Там не нужно поглядывать в зеркало заднего вида, постоянно вытирать о сиденье вспотевшие ладони и беспокоиться о том, что дорога до Сити может занять всю твою жизнь. Но этого не произойдёт. Глупо даже предполагать такое. Подумаешь, жёлтые кирпичи. В Мэпллэйре тоже есть такая дорога — прямо между Пятой авеню и Золотой улицей, — и ведёт она, конечно, в Изумрудный проулок. Уж этим-то коренного мэпллэйровца не запугать. Он знал, на что идёт. Ладно, не знал, но догадывался. В конце концов, города не едят людей без видимой на то причины. Но люди — люди запросто могут сожрать пару-тройку человек. И даже этого не заметить. И если... — Ваш заказ! Дороти появилась у его столика с усыпанным зеленью подносом так быстро, что он подпрыгнул на месте, ударился коленом о ножку стола и зашипел. — Ох, простите, — официантка закинула поднос на стол и обеспокоенно нахмурила брови. — Я не хотела вас пугать. Фирменное блюдо. Кола за счёт заведения. Наверное, его искажённое от боли лицо умудрилось выразить ещё и удивление, потому что Дороти добавила: — Ладно, за мой счёт. Это всего лишь кола. Наслаждайтесь! Фирменным блюдом «Вендис» на трассе из жёлтого кирпича оказались выкрашенные зелёным куски мяса, каким-то чудом похожие на изумруды. Он мог бы и не удивляться. В конце концов, если за следующим поворотом он увидит статую белого кролика и мигающие карты, указывающие съезд в казино, то будет готов к любопытственным книксенам и слезливым советам. На вкус мясо было как чужие мечты. Кола на вкус была как кола. Салфетка, кусочек которой он случайно откусил, подцепив мясо с тарелки — то ли Дороти забыла о столовых приборах, то ли здесь так было принято, он не жаждал узнать, — таяла на языке, как невысказанные слова. У него было время оценить интерьер: за окном посерело, и он удивился, когда из туч посыпались капли воды, а не, скажем, конфеты. Дорогу скрыла за собой пелена дождя, и пришлось пялиться на расположенные в шахматном порядке кадки с цветами, на светящуюся доску за стойкой, на портреты неизвестных знаменитостей на стенах и на остальных посетителей. Их было немного: семья, которую обслуживал Фрэнк, и которая, по всей видимости, заказала что-то под названием «Ураган Генри»; пара девчонок у стойки, обсуждающих какие-то свои всенепременно важные дела, и усталая дальнобойщица, почти спавшая на облюбованном ей столе. Дороти, казалось, только и ждала, когда последний кусочек мяса на пару с последним глотком колы вперемешку с подтаявшим льдом унесутся в нутро водителя, и возникла рядом так быстро, что он чуть не выплюнул всё обратно. — Что-то ещё? Он покачал головой, сделал могучий глоток и улыбнулся. — Всё прекрасно, спасибо. — Обычно такие, как вы, берут ещё чашку кофе и долго сидят в углу, пялясь на проезжающие машины. Вы словно глоток свежего воздуха, который я не заказывала. Он нахмурился и подумал, что теперь, когда она упомянула кофе и ему в самом деле захотелось чашечку, заказывать её будет крайне невежливо. И потому он пожал плечами и пробормотал: — Меня ждёт дорога. — Ах, эта дорога всегда кого-то ждёт. Будьте с ней осторожны! — Я надеялся, что она выведет меня к трассе до Сити? То есть... Ямочки на щеках Дорота вдруг исчезли и она чуть наклонилась вперёд, словно собиралась доверить ему какой-то ужасный секрет. — Она только того и ждёт, эта дорога. Хочет усыпить бдительность. Наверняка, она в сговоре с вашим городом. Она старается заключать сделки даже с самыми крошечными населёнными пунктами. — Простите? — Город не подпустит вас близко, если вы ему не понравитесь. — И как же... как же понравиться городу? — Я простая официантка, что я могу знать, — Дороти выпрямилась, словно и не говорила ничего подозрительного и тревожного, поводила открытыми плечами, и он прищурился. Они всегда были такими открытыми? Ему показалось, что на её плечах не хватает веснушек. Проклятая рыжая Венди с вывески, не иначе. — Доброго вам пути, — официантка помахала ему рукой и отправилась за стойку. Он выбросил на стол несколько завалявшихся в кармане банкнот и мелочь: одна монетка закатилась под диван. Он вышел из «Вендис» прямиком в дождь, который не был уверен, стоило ли ему вообще проливаться. Дороти всё ещё махала ему вслед. Фрэнк исчез за диванчиком — наверное, доставал монету. От жёлтых кирпичей шёл пар, словно под дождём они мечтали расплавиться, —машина не столько ехала по дороге, сколько плыла в поддельном тумане, как потерявшаяся на озере лодочка.