Дженни говорит

      В салоне было холодно. Это не должно было его удивить, ведь он не оставлял включённым двигатель — это было бы верхом неблагоразумия. Не только потому, что он не заводил двигатель заранее даже зимой, когда улицы заваливал ошалевший от близости Рождества снег, но и потому, что его старенькая машина не выдержала бы такой нагрузки. На самом деле ему сильно повезёт, если она дотянет до Сити: он выкупил её на собственные деньги в тот день, когда Элизабет Рихель постучала в дверь его съёмной квартиры, а это был не самый лучший день для покупки автомобиля. Впрочем, любой день в Мэпллэйре не подходил для покупки автомобиля. Хотя бы потому, что единственным местом для такого амбициозного и взрослого шага были «Винтажные машины Муна». Мун владел киоском с мороженым с видом на городской парк и стоянкой подержаных автомобилей, которую почему-то называл магазином. В киоске дела шли неплохо даже в холодную погоду, когда ветер с реки морозил пальцы и кидал в лицо клочья тумана. Машины же... машины Муна стоили отдельного разговора. Большинство стояло под открытым небом и ржавели, ожидая встречи с прессом и пенсии на свалке (которая принадлежала городской администрации, хотя Мун порывался приватизировать и её). Но несколько автомобилей всегда были начищены до блеска, и на их ветровых стёклах трепетали большие картонки с ценами. Края их мохрились, а надписи занимали собой почти всё пространство: цифры побольше была зачёркнуты чёрным маркером, оставляя за собой вереницу цифр поменьше, которые сменялись сбитыми ценами, не помещающимися в одну строку. Они пришли на стоянку вдвоём, вместе с Рихель, сжимавшей в руках свинью-копилку. Строго говоря, это была не свинья, а нечто, похожее на рыбу. Главное, что внутри этого нечта бряцали денежки. — Лиззи, — сказал он в очередной раз, но без особой надежды. — Я уверен, что мне не понадобятся твои деньги. Рихель поморщилась и покрепче сжала в руках свою чудовищную копилку. Он прекрасно помнил, что она не любила, когда её имя сокращали до чего-то столь легкомысленного как «Лиззи» или «Бетси», но ничего не мог с собой поделать. «Лиззи» ей очень шло. Однажды, когда она чуть не натравила на него всех своих домашних животных, он признался, что она напоминает ему Лиззи Бэннет. Он не был уверен, что этого было достаточно, но Рихель перестала метать в него уничтожающие взгляды. По крайней мере, из-за имени. — Странно, — отозвалась Элизабет, поправляя подол своего синего, идеально отглаженного платья. — Но мне показалось, что ты в чём-то уверен. Чем старше становилась Элизабет Рихель, дочь местного священника и обладательница самых выразительных бровей в Мэпллэйре, тем сильнее заострялся её язык. Он был почти уверен, что однажды этот язык станет оружием массового поражения. Пока же Рихель целилась только в знакомых. И только холостыми. Потому её и несложно было представить в столовой мистера Бинг Ли, дырявящей затылок человека, который её только что смертельно оскорбил (и который станет потом её мужем). Старик Мун подскочил к ним из-под обвешанного флажками навеса — так, словно сидел на раскалённой плите и, наконец, перестал терпеть. — Детки! Он улыбнулся так ослепительно, что где-то в Дерривуде умерли от зависти парочка восходящих звёзд. Мун ко всем обращался «детки», потому что сам был древним ещё тогда, когда в Мэпллэйре закладывали памятник основателю города. — Присматриваете машину? Он почти почувствовал, как с языка Элизабет срывается «Да нет, конечно, заскочили за скаковой лошадью. Подскажете, какая точно выиграет нам все забеги?», и не сдержал улыбки. Мун в ответ растянул собственную ещё шире — хотя секунду назад это казалось невозможным. — Для дамы? Элизабет приподняла одну бровь, и улыбка мистера Муна тут же потухла. — Значит, для джентльмена? — Мистер Мун, ну зачем вы так? Вы меня с десяти лет знаете... Торговые отношения всегда врезались в личные, как новенький «кадиллак» в подержаную «камаро» — совсем невредимым не уходил никто. Мистер Мун мог бы заметить, что с десятилетним было бы куда легче договориться, ведь он был куда тише и куда разумнее своего выросшего «я». Даже когда носился по стоянке в поисках настоящего автобота. — Мог бы и уважение проявить, Лавре, — Мун снова улыбнулся, на этот раз совсем хищнически, а потом скрыл зубы за пухлыми губами и трёхдневной щетиной. Фамилию он почти выплюнул: некоторые жители Мэпллэйра относились к истории основания города как к какому-то проклятию. Другим просто не нравились французы. Третьи голосовали за то, чтобы сохранить эту страну великой. Мистер Мун относился в двум из трёх категорий. — Мне нужна машина, — промямлил Лавре, засовывая руки в карманы джинсов и чувствуя на себе взгляд Рихель. В нём наверняка содержалась смертельная доза сарказма. — Никогда бы не подумал, — хмыкнул Мун и махнул рукой в сторону ряда сверкающих тачек. — Выбирай из этих. — Вообще-то... — Вообще-то мы надеялись, что у вас есть что-нибудь поприличнее, — выпалила Рихель, уперев копилку в бедро и чуть склонив голову. Иногда Лавре всерьёз думал, что она родилась без инстикта самосохранения. Или потеряла его в тот год, когда нашла на заднем дворе своего дома Билли. Странно, что до сих пор это играло ей только на руку: в школе она постоянно побеждала на выборах в студсовет, хотя никогда не старалась смягчить удар, объявляя о дополнительных занятиях или о том, что в столовой снова подают пудинг с вышедшим сроком годности. Улыбка мистера Муна не вернулась на сцену для финального поклона: вместо того, чтобы прогнать их обоих взашей, старик вдруг стянул с головы шляпу, провёл рукой по лбу и сдвинул брови. Словно бы задумался. Старик Мун никогда не задумывался. И уж точно никогда не задумывался так сильно, чтобы показать посетителям свою тщательно скрываемую лысину. — Куда собрались, детки? Серьёзный тон превращал привычное обращение почти в угрозу, и Лавре поёжился. Рихель же сразу ответила. — В Сити. Старик Мун замер. Перевёл взгляд с так и не вынувшего рук из карманов Лавре на будущую королеву школьного бала, словно бы проверяя их вменяемость. А потом хохотнул. Один раз, и это звучало куда хуже, чем если бы он тут же покатился со смеху и принялся стирать слёзы своим дешёвым пиджаком. Элизабет засунула копилку себе под мышку — та жалобно брякнула монетами — и упёрла свободную руку в бок. В сочетании с её синим платьем это выглядело почти угрожающе. — Какие-то проблемы? — Нет-нет, — поспешил заверить её Мун, махнув шляпой, которую так и не выпустил из рук. — Но раз такое дело, то стоит спросить и о вашем бюджете? — Да вы издеваетесь, — сказала Элизабет. — Четыреста двадцать долларов, — сказал Лавре одновременно с ней. Рихель метнула в него недовольный взгляд. Мун обернулся на навес и несколько секунд наблюдал за развевающимися на ветру разноцветными флажками. Словно проверял, не приснилось ли ему, что он решил продавать машины в самом непригодном для того городе. — В Сити... в смысле, в Синкин-сити? — Мун начал отмахиваться шляпой от мух. — В Сити в смысле в Сити, — ответила Элизабет. — Может, хотя бы в Гоблин-Сити? — с надеждой спросил Мун. — В Сити. В самый обычный Сити.Тот, что на севере. Для надёжности Элизабет тряхнула копилкой. Может, напоминала о том, что четырёхстами двадцатью баксами их бюджет не ограничивается. — Вот дьявол, — выдохнул Мун еле слышно. А потом водрузил шляпу на голову, снова сверкнул капиталистической улыбкой и отвёл руку в приглашающем жесте. — Тогда прошу за мной. Проданный Муном «крайслер» был цвета луизианских болот, походил на четырёхглазого аллигатора и обошёлся им в четыреста семьдесят два доллара семьдесят пять центов и уборку осколков копилки с проезжей части. После того, как Лавре обменял щётку на ключи, — с брелоком, «входящим в стоимость покупки» — а Рихель запрыгнула на переднее сиденье «крайслера», они сделали пробный круг по району. Потом победный — вокруг памятника основателю, библиотеки и парка. Библиотекарь Купер проводил их подозрительным взглядом и крикнул, что ждёт Рихель на собрании книжного клуба в пятницу. Та оглушительно проорала в ответ, что принесёт кексы и приведёт Билли. — Он ходит с тобой в книжный клуб? — удивился Лавре, стараясь не показывать виду, что ужасно боится врезаться в ближайший столб. — Он читает быстрее меня, — ответила Рихель таким тоном, что Лавре почувствовал, что уже должен был знать об этом удивительном факте и потому не считать его таким уж удивительным. — Господи, в этом городе никто не умеет слушать... Последнее она пробормотала куда-то себе в локоть, который положила на опущенное стекло. — Аккуратней там, — напомнил Лавре и включил поворотник. Но вместо него включились дворники. — Сам поберегись, — буркнула Элизабет, но через минуту убрала руку и закрыла окно. Они ехали в тишине до самой Золотой улицы: Лавре притормозил у дома священника чуть резче, чем следовало. Элизабет инстинктивно упёрлась руками в бардачок. Горе-водитель поводил закоченевшими пальцами по рулю, — как делали отъявленные автолюбители по телевизору, готовясь красочно укатить навстречу приключениям — и выглянул в окно. Лужайка у дома Рихелей отчаянно нуждалась в стрижке. — Вам бы лужайку покосить, — выпалил Лавре, и Элизабет вздохнула. — Эван завтра обещал зайти и заняться газоном. Доволен? — Более чем. Передавай ему привет. Он со мной даже не здоровается. — Неудивительно, — пробормотала Рихель. Он нахмурился. — И что это должно значить? Элизабет вздохнула ещё раз. — Ты ведь не глупый. Подумай. — Это ведь не потому, что я скоро умру? Ему показалось, что руль под его пальцами зашевелился. Но на самом деле, конечно, виноваты были потные пальцы. Разговоры про смерть он всё ещё не переваривал. И это при том, что жил в этом городе с самого детства! А любой житель Мэпллэйра рано или поздно заговорит с мертвецом. Или со Жнецом по имени Эван. Просто не сразу это поймёт. Третий вздох Элизабет походил на предвестие горного оползня. — Нет, Лавре. То есть, велика вероятность того, что я сама тебя придушу, но, к сожалению, ты мне ещё пригодишься. — Спасибо и на том. Между ними повисло молчание, и Лавре подумал, что стоило бы поблагодарить её за деньги из копилки. И за то, что не послушалась его. И заодно за то, что вообще взяла на себя столько ответственности, когда сам Лавре всё ещё пытался смириться с мыслью о долгой дороге и вероятными неприятностями. И стоило пошутить про мистера Дарси. Девчонки любят всё, что связано с мистером Дарси. Да и не только девчонки. Может, потому Лавре, который напоминал Дарси только отсутствием фильтра между ртом и мозгом, всё ещё возвращался в пустую квартирку с видом на порт. — Напомни, почему я всё ещё с тобой общаюсь? — Нас связывает общая психологическая травма, — тут же отозвался Лавре, который прикидывал, стоит ли взять с собой в дорогу пару книжек Остин, и почти не следил за разговором. Элизабет округлила глаза и чуть приоткрыла рот — растерянное выражение сделало её моложе лет на шесть. Лавре и сам почувствовал себя моложе, совсе как в те времена, когда разговаривал с Рихелями только по воскресеньям, на церковной службе. И то иногда. — Не смей их так называть. — Чёрт, Лиззи, да я же вовсе не это имел в виду... Больше всего на свете ему хотелось уехать из Мэпллэйра прямо сейчас, не собрав вещи и не продолжив разговора. Правду говорили о том, что со школьниками трудно. Лавре и сам был одним из них не так уж давно. Если не задумываться и не начинать считать. — Знаю, — Рихель стукнула зубами, а затем и дверцей машины. — Сколько тебе нужно дней, чтобы собраться? Он пожал плечами. — Сегодня. Элизабет прищурилась. — Я думала, у тебя работа? — Ты правда думаешь, что меня волнует работа? Рихель тряхнула тёмными кудрями, с которыми наверняка долго будет сражаться перед выпускным, и фыркнула. — Нет. Нет, конечно. Но нужно сообщить остальным. Так что... в среду? Лавре кивнул. Будним дням он доверял куда больше, чем выходным. Выходные были коварны. — Тогда до среды. Он не стал говорить о деньгах, об отключенных телефонах и о волнениях. Вместо этого он бросил ей в спину «Передавай привет Билли!» и укатил в сторону доков. Тогда в салоне было тепло. Может, потому что там работало два человеческих дыхания. Может, потому что Лавре чувствовал себя в безопасности. А, может, потому что мистер Мун показывал, что печка в рабочем состоянии. Сейчас в салоне было холодно, и потому он потянулся, чтобы включить обогрев. И тут ожило радио. Он подпрыгнул, ударился головой о низкий потолок и чуть не прикусил язык. — Бляяяять, — протянул он себе под нос. — ...сиять! — отозвалось радио. — Вы готовы сиять прямо сейчас! Не отказывайте себе в удовольствии, примите себя до конца! Оставьте дома свои заботы и приезжайте в отель «Лукаут» по... Он выкрутил кнопку приёмника влево, но ошибся, и вместо того, чтобы убавить звук, радио перескочило на другую радиостанцию, и машину тут же затопила музыка. Хриплый женский голос, словно записанный на плохой диктофон в подвале своей бабушки, пел о сливах, Кетцалькоатле и о том, что худшее ещё только впереди. Он съехал на обочину, дослушал песню до конца и вдруг понял, что дождь закончился, а в салоне заметно потеплело. И не стал менять радиостанцию.