Дженни говорит

Тогда Она посмотрела на часы. 5.27. Спать ей оставалось всего три минуты, и не было никакого смысла в том, чтобы продолжать валяться в кровати. Она демонстративно повернулась на другой бок и сомкнула веки. Прошла секунда. В комнате — или прямо в её голове, в такую рань толком не разберёшь — заиграли Iron Maiden. Было что-то забавное в том, чтобы начинать каждый день с песни о неминуемом конце света, в который так свято верили всего каких-то тридцать с лишним лет назад. Любое утро может стать последним! Любите своих родных! Занимайтесь полезными делами! И не забудьте купить парочку электронных генераторов для своего бомбоубежища — всего 99.99, если позвоните прямо сейчас! Музыка смолкла до того, как она даже подумала о том, чтобы потянуться к будильнику и треснуть по нему рукой. Странно. Хотя... Разве не ещё более странно то, что она никогда бы не поставила на звонок будильника песню о конце света, нагоняющую тоску и никак не способствующую тому, чтобы вскочить с постели и ринуться в атаку на рабочий день со свежими силами? Сквозь старые жалюзи в комнату пробивались лучи рыжего солнца. Из-за них спинка кровати казалась ржавой. Она сощурила глаза и села. Справа от неё спал мужчина. Всё в нём было ей незнакомо: от тёмных взъерошенных волос и покрытой татуировками кожи до имени. Она ещё никогда не напивалась до такой степени, чтобы не помнить, с кем возвращалась домой. Она вообще никогда не напивалась, если не считать тот раз, когда они отмечали день рождения лучшей подруги. Маленький испанский ресторанчик ютился в подвале и снаружи выглядел совсем непрезентабельно, но вино там подавали отменное. Она бы ни за что не зашла туда, если бы не подруга, — и осталась бы без самых лучших креветок на пару в своей жизни. Интересно, кем надо быть, чтобы просыпаться под историю угасания мира в ядерном огне? Фаталистом? Автором комиксов? Неистовым поклонником Iron Maiden? Незнакомец явно не собирался просыпаться. Может, стоило разбудить его? Где она вообще находится, у себя или у него? Она огляделась. Светло-сизые обои. Репродукция “Мастерского замаха сказочного дровосека” над тумбочкой. Свёрнутая в гармошку ковровая дорожка у двери. Её квартира. Та самая, в которой постоянно протекает кран на кухне, и уже который год не могут сделать ремонт. Определённо, незнакомца стоило разбудить. Она протянула руку к чужому плечу — на ощупь его кожа казалась змеиной, словно нарисованная чернилами чешуя ещё и меняла текстуру. Хороший мастер. Только к такому и стоило идти, если она вдруг однажды захочет наколоть татушку. Мужчина даже не пошевелился. А она заметила, что спала одетой — в чёрном топе, джинсах и повязанной на поясе клетчатой рубашке. Сколько же она всё-таки выпила? Ей вдруг захотелось посмотреться в зеркало: то ли чтобы убедиться, что всё на месте, то ли чтобы обрести якорь. Она чувствовала себя неестественно лёгкой, словно спала на облаке, а не на нестиранных с прошлой недели простынях. Незнакомца она приведёт в чувство чуть попозже. Может, он объяснит ей странный выбор мелодии для будильника. Наверняка всё было гораздо менее иронично. Дверь в ванную оказалась раскрытой настеж. Рядом с корзиной для белья валялись мужские брюки и пара рубашек. Она аккуратно перешагнула через них, мысленно поставив галочку рядом с “Не забыть отдать фаталисту”, и повернулась к зеркалу над раковиной, на автомате поворачивая кран. Привычный шум воды не огласил ванную. В зеркале отражались только занавески для душа, задняя стенка, облицованная кафелем, и вешалка для полотенцев. Она махнула рукой перед своим лицом — скорее, по наитию. Так частенько делали в кино. Театральный жест, но даже такой должен был отразиться в зеркальной поверхности. Ничего. Она подпрыгнула — не придумала ничего лучше. Опустила глаза, вновь подняла их. Отвернулась. Снова повернулась. Решила умыться. Коснулась крана. Вода осталась в трубах. Она почувствовала, как душа уходит в пятки, постепенно, словно ещё не до конца понимая, стоит ли. Кран, должно быть, сломался. Но трубы даже не урчали. Могут ли сломаться зеркала? Кто-нибудь слышал о таком? Заявлял о подобном на радио? Писал в газетную колонку? Звонил в полицию, истерично крича о государственных заговорах? Она сжала пальцы в кулак и со всей силы ударила им по зеркальной поверхности. От того места, где её костяшки коснулись стекла, не поползла паутина трещин. Но страшнее всего было другое — удара она тоже не почувствовала. Она услышала шаги в коридоре и повернулась как раз в тот момент, когда в дверях показался незнакомец. Абсолютно голый, за исключением тряпичного браслета на правой руке. Такие делали для друзей в летних лагерях, на вечную память. Ей даже не пришлось кричать. Потому что мужчина закричал первым. *** Сэмюэль Серро видел все фильмы с Дженни Белли: большинство в день премьеры, многие по несколько раз, а самые первые — на стареньком VHS-плеере, собиравшем пыль в подвале его дома. Карьера Дженни была яркой, как звезда на осеннем небосклоне: несколько подростковых комедий, потом парочка попкорновых боевиков и, наконец, всё то, что она выбирала сама, без помощи прежних агентов с бездонной жаждой. Любимым фильмом Сэма был шпионский триллер, в котором героиня Дженни, русская эмигрантка, пытается растворить своё прошлое в никогда не засыпающем городе. Ему особенно нравился твист в конце, за который кино отчаянно ругали: очень уж чужеродным он смотрелся в общей канве сюжета. Героиню, конечно, преследовало прошлое, то в виде агентов ЦРУ, то в виде загадочных записок, она долго шла по цепочке из подсказок, чтобы, наконец, освободиться, встретила парня — куда ж без этого? — а потом тайна раскрылась. Сэмюэль обожал в этой сцене всё: как Дженни чуть приоткрывает губы, как дёргается уголок её рта, как трепещут ресницы, как сгущаются фоновые цвета — с тускло-жёлтого в сумеречно-синий — и как её напарник, седеющий разведённый детектив, смотрит на неё со щемящей нежностью и знанием. Кажется, в номинациях Академии этот фильм пролетел по всем фронтам, но Сэм отдал бы ему все награды разом. Этот миг осознания был потрясающим, что бы там ни говорили критики. Сэм понимал Дженни в тот момент, как никто другой. Он сам однажды очутился в похожей ситуации. У него, конечно, не было загадочного прошлого. Не было агентов ЦРУ, копавшихся в его шкафах, не было записок, оставленных за дверными косяками. Детектива в помощниках тоже не было — Сэм догадался о своём положении сам, когда попытался узнать, что это полиция делает в его неприкасаемом подвале. Сэмюэль Серро был мёртв. Он не был уверен, что стало причиной его смерти: он не видел своего тела, ничего такого драматичного судьба ему не преподнесла, но видел свою могилу. Издалека. С такого расстояния, которое позволило бы ему беспрепятственно прочитать имя, фамилию, дату рождения и... всё остальное тоже. Удостовериться. А потом уйти и никогда туда не возвращаться. Дженни Белли наверняка не подозревала, каково это: узнать, что ты мёртв. Но Сэмюэль теперь мог оценить её игру. Дженни не была мёртвой, но у неё получилось стать ей на несколько секунд. Запланированная клиническая смерть во время актёрской игры, чётко выверенная и рассчитанная. Не восхититься было невозможно. Теперь Сэм не мог посмотреть тот или иной фильм, как только ему это в голову взбредёт. У него больше не было подвала, не было VHS-плеера и не всегда хватало материальности, чтобы всем этим пользоваться. С другой стороны, большинство своих любимых лент он помнил почти наизусть, а в разоряющихся кинотеатрах по ту сторону Парка иногда крутили ретроспективы фильмов Дженни Белли. Поклонников у ныне почти забытой звезды было довольно много. А с мёртвых, к счастью, никто не взымал платы за билет. За пару лет своего безвыходного положения Сэм даже завёл пару полезных знакомых. Оказалось, на улицах Сити довольно много мертвецов — в обоих смыслах, конечно. У многих живых была такая жизнь, что они напоминали мёртвых больше самого мистера Серро. С некоторых пор жизнь Сэмюэля походила на жизнь полноценного, дышащего члена общества процентов на двадцать девять. Ему нравилось так думать, потому что у его квартиры был такой же номер. Той самой квартиры, в которой снимали несколько сцен его любимого фильма с Белли. Той самой квартиры, в которой сегодня утром он нос к носу столкнулся с самой Дженни. Она выглядела так, словно увидела привидение. В каком-то смысле так и случилось. Позже Сэмюэль подумал, что выражение её лица было похоже на то, что мелькнуло в той оскароносной сцене. Сэм не успел толком ничего предпринять: только вскрикнул от неожиданности. Дженни — надо же, та самая Дженни Белли! — стояла в его ванной. В ванной, в которой в фильме они с детективом нашли саксофон и ещё одну записку, накорябанную мелом на чёрном футляре. Она не стала кричать — проскочила мимо замершего Сэма в коридор, а оттуда к двери, распахнула её... и растворилась в воздухе, как дым от костра. *** Сэм сидел на кухне. Итан не удосужился даже постучаться: прошёл внутрь так, словно это был его собственный дом. В каком-то смысле эта квартира вообще никому не принадлежала. Платил за неё, конечно, Серро — деньги он зарабатывал через одного общего знакомого — но в целом она была для него не столько площадкой для жилья, сколько исступлённым фанатским приобретением. Мало кто знал, что квартира эта использовалась для съёмок, хотя раньше она входила в состав туристического маршрута для истинных киноманов, наряду с квартирами парочки супергероев, парковым южным фонтаном и несколькими аллеями, в которых экранные персонажи умирали, убивали или обретали вдруг смысл жизни. Туристов-киноманов было не так много, как на то надеялись организаторы, и вскоре аттракцион переработали и стали запускать только летом. Квартира, в которой героиня Дженни узнала, что умерла, исчезла с радаров охотников за наживой. За неё даже лишней платы не брали: домовладелец то ли не придавал этому особого значения, то ли не видел ни одной картины после 1960-го года. Как бы то ни было, Сэмюэль поднял голову как раз в тот момент, когда Итан снял очки. Сколько бы раз он это не проделывал в присутствии Серро, тот никогда не был готов к абсолютно пустым белкам, которые скрывали тёмные стёкла. По всем физическим законам Окделл должен был быть слеп, но что-то тут, в Сити, похоже, плевало на физику с самого высокого небоскрёба на восточном побережье. Мёртвые тоже не должны были разгуливать по даунтауну, занимать места в кинотеатрах и уж тем более зарабатывать на жизнь после смерти бумажные деньги. — Что за срочность? — Итан прошёл к плите, которой почти не пользовались, — призракам, тем более призракам фанатов, нужна пища другого рода — и поставил разогреваться чайник. Потянулся было к верхней полке, но пальцы натолкнулись лишь на пустоту. — Правый шкафчик, — Сэм махнул рукой и в очередной раз подумал, как глупо прозвучит, если он вдруг скажет, что ему примерещилась Дженни Белли. Но ведь дело было в том, что призракам не должны мерещиться вещи. Разве что, свет в конце туннеля. — Какого чёрта вы делаете в моей кухне? Сэм повернулся на голос, Итан же замер на месте — сила привычки, тёмные очки всё ещё лежали на столешнице. У двери, облокотившись на холодильник, стояла Дженни Белли. Выглядела она точно так же, как и два часа назад, когда Сэмюэль столкнулся с ней в ванной: заспанный вид, чуть взъерошенные волосы с явно вчерашней укладкой, помятая майка, джинсы с заворотами и болтающиеся на уровне щиколоток рукава клетчатой рубашки, повязанной на поясе. Только на лице теперь был не испуг, а злость. — Дженни? — изо рта Серро вырвалось наполовину слово, а наполовину сдавленный радостный вопль. Его фанатская часть, похоже, возобладала над всеми остальными. — А вот и срочность, — пробормотал Окделл, одной рукой выуживая из шкафчика банку кофе, а второй водружая на переносицу очки. — Я — Саша, — отчеканила девушка, выпрямляясь. — И я жду ответов. Парни переглянулись, что было заметно даже с наличием у Окделла тёмных очков. Оба видели картину Белли про мёртвую русскую эмигрантку несколько раз. Оба знали, что героиню Белли там звали Сашей. Сэмюэля Серро не покидало чувство дежа вю. Дженни Белли была всё той же Дженни Белли, знакомой ему по десятку фильмов. Только вот настоящей Дженни сейчас было около сорока, и она обреталась, скорее всего, в одной из дорогущих лечебниц для поехавших звёзд. А этой Дженни на вид было едва ли больше двадцати трёх. И вела она себя совсем не как миссис Белли. Она считала себя Александрой Черновой, недавно уволенной с госслужбы, что она и отмечала вчера вечером с размахом в одном из клубов города. Клуб этот, к слову, был выдуманным — так же, как должность Черновой на госслужбе и как сама Саша. Автор сценария, кажется, хотел назвать её Наташей. Потом Татьяной. Но с последней у местных были не самые лучшие ассоциации, и в конце концов студийные боссы настояли на “мягком варианте”. Ведь “Сашенька” звучало очаровательно, пусть никто из актёров и не мог толком выговорить это правильно. (За исключением, разве что, Дэвида Данна, исполнителя роли детектива, и это было неплохим штрихом к его образу.) С детективом Саша уже столкнулась в этом самом клубе. По сюжету фильма с этого и началась их странная дружба: с разговора в полном сигаретного дыма коридоре, куда Александра забежала в поисках туалета, а детектив оказался там по долгу службы. Случайные встречи были самыми действенными, пусть и самыми невероятными. Особенно на большом экране. Сэм никогда не думал, что ему доведётся увидеть свою любимую сцену с любимой актрисой вживую. Хотя “в живую” было не совсем верным термином, коли по-настоящему живым тут был только Окделл (в чём Серро, надо признать, иногда сомневался). Дженни — Саша — чуть приоткрыла рот. С её губ вот-вот грозило сорваться пресловутое “Вы меня разыгрываете!”, а потом Итан, решивший, похоже, взять на себя роль престарелого разведённого напарника — благо, он действительно походил на частного детектива, ему только федоры не хватало — привёл парочку аргументов. Подыграл сюжету, который толком не успел развернуться — ведь знал его достаточно хорошо. Дженни задумалась. Ей вспомнилось выражение о том, что, отбросив все самые очевидные решения, остаёшься наедине с самым невероятным, и оно частенько оказывается верным. Кое-что действительно не сходилось. И ещё это утреннее происшествие с зеркалом… Девушка, ни слова не говоря, медленно прошла к висевшему над раковиной крошечному зеркальцу. Она уже не помнила, зачем оставила его в кухне. Может, чтобы краситься даже во время скоростной готовки, когда в очередной раз опаздывала на утренний брифинг. Серебристая поверхность отразила часть кухни. Она провела пальцами прямо над зеркальцем. Ничего. Чуть повернула зеркало: и в него попал так и не снявший тёмные очки детектив. Повернула ещё чуть-чуть… Засвистел чайник. — Ты! — Саша подошла к незнакомцу, с которым проснулась в одной постели, и поднесла зеркало к его лицу. Зеркало с готовностью показало стену, кусок шторы и спинку стула, на которую опирался руками смуглый парень с татуировкой. Отражения самого парня не существовало в природе. — Привет, — выдавил Сэмюэль, проглатывая рвущееся следом “Я твой большой поклонник”. — Рад сообщить, что ты не одинока. С призраками всегда стоило держать ухо востро. Обычные законы на них не действовали. Строго говоря, на довольно заметную часть Сити не действовали обычные законы, и пора было уже что-то с этим делать. Ведь чему Итана и научил Мэпллэйр, в котором он жил до семнадцати лет, так это тому, что поговорка о “Забудьте всё, чему вас учили в школе” работала в жизни повсеместно. И не только для учебных заведений или работы. Знал ли Окделл, что когда-нибудь встретится с призраком персонажа? Вряд ли. А если бы ему кто и подкинул бы такую идейку, он бы вспомнила в первую очередь Питера Пена (который, конечно, походил бы на братьев Барри), или героя комиксов, которыми зачитывался. Но призрак кинофильма? Да ещё и того, по отношению к которому он испытывал лёгкое чувство разочарования (не то чтобы он когда-нибудь признается в этом Серро)? Неудивительно, впрочем, что они поладили. Призраки не обязаны тут же находить друг в друге родственную душу: тут всё работает так же, как с самыми обычными людьми. Но у Сэма было преимущество: в каком-то смысле он знал о Саше больше её самой. И потому Окделл спокойно пил кофе, который в этой квартире водился исключительно для него, и осторожно прислушивался к разговору мертвецов. — И всё-таки, почему Iron Maiden? — Дело не в группе. Дело в песне. Одиннадцать минут чистейшего постапокалипсиса. Покруче любого фильма. Дженни — Саша, похоже, придётся называть её именно так (не то чтобы это было сильно сложно) — усмехнулась. — И только-то? Сэмюэль пожал плечами, от чего потревоженный питон переместился поближе к пояснице. Призрачные татуировки могли вытворять, что вздумается, если на них не смотрели посторонние. Да и некоторые чернильные на живых людях — тоже. — Я думала, любимую песню никогда не ставят на будильник. Чтобы не надоела. — Прелесть загробной жизни в том, что эффект новизны никогда не пропадает. Сама убедишься… Девушка сдвинула брови и опустила взгляд. Для неё это всё ещё было слишком непривычным. — ...наверное, — одними губами закончил Сэм. Неуклюжую тишину разорвали первые аккорды песни о конце света — на этот раз от Дэвида Боуи. Сэм кинул взгляд на экран и закатил глаза. — Опаздываю на работу, — пробормотал он себе под нос, а потом повысил голос. — Итан, будь добр, составь Александре компанию, пока я сгоняю в Вилладж? В дверном проёме кухни одобрительно махнула рука. Похоже, Окделл не собирался отрываться от своего кофе даже для простого “Конечно”. — Подожди... — Саша последовала за Сэмом, припустившим по коридору к входной двери. — Но ты ведь... Как же... Работа? Выражение её лица было знакомо Сэмюэлю до боли — точно так же она корчила недоверчивые мины, когда выслушивала очередные теории детектива из фильма о самой себе. — Призракам тоже можно найти занятие по душе. Поверь. Дженни с непередаваемым выражением наблюдала за тем, как над чернильным питоном, тихонько шипящим, появляется чёрная рубашка и пиджак. Словно кто-то нарисовал их небрежными мазками прямо поверх Сэма, а они решили материализоваться, во избежание всяческих неудобств. А может быть потому, что очень хотели побыть настоящей одеждой. — Скоро вернусь, это не должно занять много времени. И не позволяй Окделлу выпить больше трёх чашек кофе. Дверь квартиры номер двадцать девять захлопнулась. Саша наморщила нос: ей показалось, что Сэм пройдёт сквозь дерево, а не дёрнет за ручку, как все нормальные люди. За её спиной кто-то деликатно кашлянул. Ах да. — Хочешь кофе? Александра хотела. Очень сильно. Но теперь уже не была уверена, что когда-то сможет его выпить. Что угодно выпить. И почему тогда у неё похмелье? Оно фантомное или навеки привязавшееся? — Слишком громко думаешь, — человек, похожий на детектива и потому вызывающий у Саши смутное чувство доверия, вышел из кухни и теперь прихлёбывал кофе в темноте коридора. — А ты экстрасенс? Или что-то вроде того? — Я просто люблю вопросы. И у тебя их уже целая куча. Можешь начать от них избавляться. — А у тебя есть ответы? — Может быть, — неопределённо процедил мужчина и повторил. — Будешь кофе? Так опытным путём они выяснили ответ на её первый вопрос. Саша действительно могла пить кофе. С превеликим удовольствием. *** Работа была непыльной. То есть фактически пыли было предостаточно: она лежала на шторах и чёрных технических поверхностях, как снег на первое ноября. Но Сэму она не причиняла никаких неудобств. Это была одна из причин, по которой его наняли, пусть и не самая главная: у нескольких предыдущих соискателей обнаружилась аллергия на пыль, ещё один утверждал, что бассейн на потолке давит ему на мозги, а предпоследний — тот, что был до Серро — сбежал, когда на соседней улице с гастролями появился цыганский цирк. Нынешнее положение Сэмюэля было бы идеальной строчкой в резюме для целого ряда работ, но здесь, в маленьком театре на Гринвич авеню, он не привлекал внимания и управлялся с техникой, которая в любом другом месте была бы для него совершенно неосязаемой. Всё дело было, конечно, в месте. В Вилладж, говорили, и в прежние времена наткнуться на фэйри было так же легко, как подхватить смертельную болезнь, а теперь деятели искусства там существовали бок о бок с клуриконами, владеющими барами со специальной скидкой для студентов-архитекторов, банши, которые выступали как комедианты на открытых микрофонах, и выходцами из других астральных планов, которые лишились своих прекрасных щупальцев, получили взамен чёртовы пальцы и теперь пытались изобразить красоту своей родины, ограниченные тремя измерениями. Старожилы скажут, что этот город всегда был таким: одной ногой в мифическом котле, а второй — на земле твёрдых убеждений, с которой не сошёл бы и через миллион лет. Но это неправда. Сити был когда-то бурлящим предубеждениями котлом, низким и полупустым — в самом начале, когда его выменяли на какие-то безделушки у местных, а потом становился всё выше и выше, тянулся к небесам, и всё вокруг него теряло свою мистическую природу. Всему находилось объяснение: приливам и отливам, смене времён года, светилам в небе и драгоценным камням в земле, болезням и тому факту, что на несправедливости можно было заработать гораздо больше, чем на честности. Боги сменяли друг друга, вытесняя менее расторопных с соседних улиц, и городской пантеон разрастался с такой же поразительной скоростью, с которой росли границы Сити. И однажды город понял, что предела нет. В Вилладж действительно можно было когда-то подцепить смертельную болезнь, и, возможно, даже столкнуться с лепреконом на улице, но, расскажи кому об этом, тебе вряд ли кто поверит. Даже сам лепрекон. О странностях всё ещё говорили шёпотом, потому что психбольницы всегда держали свои двери открытыми, и всегда были люди, готовые проявить гражданскую сознательность и запереть опасные элементы подальше от здоровых (словно безумие было заразным). Но всё же говорили. И банши заключали сделки с оперными певицами, которые, доверившись слухам, неделями ловили их по питейным заведениям Вилладж. И порталы в иные земли открывали свои пасти для особо настойчивых туристов. И мертвецы могли получить оплачиваемую работу. Строго говоря, в любительском театре Уильяма Глорфинделя Монтгомери мало кто знал, что Сэмюэль Серро мёртв. Об этом, конечно, знала его нанимательница, которую звали Титанией и которая абсолютно точно не могла быть той самой Титанией. И ещё Бэт, которая частенько курила под сценой. Состав труппы менялся почти каждый сезон, но большинство постоянных лиц знали о Серро лишь то, что он хорошо делал свою работу и смеялся только над теми шутками, которые действительно казались ему смешными. Но так уж вышло, что почти любая шутка казалась ему таковой. Театр Уильма Монтгомери (или, как называли его завсегдатаи, «Билливёрс») представлял собой чёрный куб, остов здания, из которого вычистили все внутренности — лестницы, пролёты, шумных жильцов и их нехитрый скарб, — и оставили истекать темнотой на улицы Сити. Он открылся лет десять назад, когда группа выпускников местного колледжа замуровала окна, оставив только панорамные на крыше, разукрасила стены и сотворила из бетонного трупа площадку для творчества. Уильямом Монтгомери звали одного из учителей, который передал им не только знания о литературном искусстве, но и владение недвижимостью. Ранее театр называли “Домом с привидениями”, и позднее это название перенял один из спектаклей. Но мертвец среди работников сцены был не самой примечательной деталью театра. Даже в десятку не входил, если верить Бэт. А она за свою жизнь успела повидать многое: взлёты и падения тысячи карьер, огни Дерривуда и количество долларов, которые выдают ломбарды за позолоченный Оскар. Самым примечательным в «Биллвёрсе» были представления. В зависимости от сезона и новых идей, пришедших в голову любого работника Дома, сцена могла быть передвижной, квадратной или круглой, стоять в центре зала, расти и распадаться на платформы по мере повествования, а также полностью отсутствовать. Театр всё ещё называли «любительским», потому что актёры действительно могли прийти сюда с улицы и их, в большинстве своём, приняли бы в постановку, пусть даже на роль безмолвного дерева или говорящего два слова ревизора, зарезанного за честность. Но костяк труппы составляли актёры, чей свет погас когда-то давным-давно (или недавно, из-за ряда неприятных случайностей или неосторожно сказанных слов), и они не знали, что делать с оставшимися от него углями. Бэт Кроуфорд была звездой фантастических фильмов, в которых неизменно носила неудобные и непрактичные доспехи, махала мечами из папье маше — а после успешного “Космического Подземелья” и дюралевыми — и произносила все фразы либо надрывно и пафосно, либо гулко и саркастично. На закате своей карьеры она внезапно сыграла в картине об эскапизме, в которой изображала мать девочки, провалившейся в волшебную страну — то ли в самом деле, то ли метафорично. Последнее оставляли на откуп зрителям. Бэт получила тогда Оскар за лучшую женскую второстепенную роль, приняла участие в съёмках ещё пары фильмов, а потом разочаровалась во всём и сбежала с цирком, который в конечном итоге и привёл её в Сити. Джоан Дэйвис была всем, чем Бэт Кроуфорд не хотела быть. Она играла в романтических фильмах, говорила с придыханием, носила белые платья и шляпки и никогда не смеялась по-настоящему. Свой Оскар она получила за второстепенную женскую роль в экранизации одной актуальной романтически-социальной драмы. Джоан сыграла жену директора безжалостной корпорации, к концу повествования осознавшей, что счастье — не в деньгах, а в помощи другим. Забавно, что сама Дэйвис повторила эту судьбу почти до мелочей: будучи замужем за крупнейшим держателем акций «Пино-колы» и обязанной повсюду рекламировать их продукцию, она в конечном итоге разочаровалась в браке и сбежала на север. Муж даже не стал её искать. А Джоан до сих пор получала деньги за рекламу. Сэмюэль отвечал за спецэффекты. Он вовремя сдёргивал чёрные полотна с потолочного бассейна, который неизменно поражал воображение зрителей, подавал реквизит, открывал потайные двери и делал то, что у любого призрака при должном опыте получалось почти без усилий: находился в нескольких местах одновременно. В ту смену он так замечтался, что Бэт пришлось оторваться от созерцания монолога Джоан и выдохнуть в его сторону сигаретный дым. Привлечь внимание призрака и так было сложно, а уж с Сэмом в таком состоянии… Он поспешно врезался в лист жести, и под сценой загрохотал гром. — Какие заботы могут быть у мёртвого? — Бэт облокотилась на декорацию забора из мюзикла «Оклахома» и втянула новую порцию никотина. Длинный мундштук в её пальцах смотрелся почти как учительская указка. Или палочка злой волшебницы. — Вы мне скажите, — отозвался Сэм откуда-то сверху и открыл клапаны для дождя. Вода на сцену лилась настоящая, просачивалась сквозь доски и собиралась в цистерны внизу. Это была любимая часть спектакля Бэт: Джоан промокала до нитки, захлёбываясь словами. Кроуфорд готова была смотреть на это хоть каждый день. Но выглядела вся сцена, надо сказать, довольно эффектно. Бэт выдохнула ещё дыма, и он извернулся драконьими кольцами. Ещё пара лет в Вилладж, и она сможет пускать полноценных драконов, как какой-нибудь средиземский волшебник с кучей свободного времени. — Ха-ха, — она чуть не зашлась в кашле, но смогла вовремя остановиться и откинула с лица пряди медно-каштановых волос, на которых уже начал оседать иней старости. — Я уже пережила тебя, мальчик. А это чего-то, да стоит. Бэт не собиралась вкладывать в свои слова столько грусти, но в последнее время ей плохо удавалось сдерживать эмоции. Для её ремесла — дело довольно выгодное. В «Доме с привидениями» она играла призрака, настолько поглощённого гневом, болью и скорбью, что она чинила неприятности множеству поколений живших в нём семей. Но Сэм, конечно, ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил — благослови Господь его душу. Иногда Бэт задумывалась, считать ли мертвецов этими самыми душами, или она всё ещё скрыта внутри, или ей вовсе не стоит забивать этим голову и лучше думать о собственной душе и о собственных мертвецах. Последних в её жизни было немало. В какой-то степени она сама тоже была мертвецом. Так что и Сэм был капельку прав. — Так что у тебя стряслось? — Бэт выкинула сигарету прямо на сцену, под дождь. Добавим реализма. — Арендную плату повысили? Сэмюэль обречённо проводил взглядом окурок. Вытатуированный на его плечах питон переполз поближе к кисти правой руки, словно хотел спрыгнуть и достать мусор сам. Бэт никак не могла привыкнуть к этой змее. Было в ней что-то куда более ужасное, чем знание о том, что жизнь после смерти существует. Какая-никакая. — В моей квартире поселился призрак. Бэт отсчитала несколько секунд. Зная чувство юмора Серро, долго он серьёзную мину держать не сможет, выпалит «Я! Я — тот призрак!» и сам же засмеётся. Но Сэмюэль не смеялся. Бэт пожалела, что не выжала из сигареты оставшиеся соки, а пачка осталась в гримёрной. Все, конечно, слышали, о том, что привидения могут терроризировать чужую жилплощадь. Да они в театре Монтгомери поставили об этом спектакль! А уж сколько на этои прыгала индустрия фильмов ужасов и упоминать не стоит. Но чтобы и сами призраки не были от этого защищены? Бэт на всякий случай уточнила: — Ты ведь шутишь? — О, нет, — Сэм в мгновение ока смотался наверх и «выключил дождь». — Если бы я шутил, вы бы это поняли. Он заулыбался — белые зубы сверкнули в полумраке — и Бэт подумала, что да, его шутки сложно пропустить. — И... каково это? Джоан закончила изливать душу под разверзшимися небесами. А это значило, что Кроуфорд скоро сама двинется на сцену. Она скинула тёмное пальто, под которым прятала забрызганное фосфорной краской свадебное платье, накинула на волосы фату и положила мундштук рядом с фарфоровой фигуркой птицы из третьего акта. — Лучшее, что случалось со мной в жизни, — улыбка Сэма стала ещё шире, а Бэт прошагала на сцену, подавив желание оглянуться, чтобы удостовериться: Серро ей не померещился. С другой стороны, если он ей и мерещился, то делал это с завидным постоянством уже несколько недель. Да и не ей одной. Многопрофильная коллективная галлюцинация. Мертвец, который рад призраку в собственной квартире. Бэт качнула головой. На неё пролился свет прожектора, и она маньячно обнажила клыки. Начиналась её вторая любимая часть спектакля. *** Разговаривать с привидениями было трудно. Большинство из них были видеозаписями своей прошлой жизни, хватающимися за знакомые фразы и знакомые жесты, и потому частенько отвечающими невпопад. Таких Итан подолгу изучал: чтобы выяснить, что держит маленького мальчика, разъезжающего на трёхколёсном велосипеде каждое утро в четыре часа по Восемнадцатой улице, ему пришлось взять паром до острова Чести, чего он почти никогда не делал. Призрак исчез, когда в одной из заводей острова Окделл нашёл проржавевший велосипед. Не без посторонней помощи — когда он потерял один сапог, его нашла стая болотных огоньков, Игнес Фатуи, тоже в прошлом потерявшихся детей, и поиски пошли быстрее. Были и такие, как Сэмюэль Серро, почти не заметившие собственной смерти и продолжавшие существовать в силу привычки. Они познакомились в кинотеатре, и не стоило слишком сильно удивляться, что Александра Чернова, призрак кинофильма, сидела сейчас напротив и пыталась поднести кружку с надписью «Сохраняйте спокойствие и выпейте чаю» ко рту. — Это оскорбительно, — сказала Саша, прихлёбывая кофе. Со всем, что было в квартире, она потихоньку начинала взаимодействовать вполне уверенно. Ведь это был её дом. Технически. По праву призрачного присутствия. — Скорее, забавно, — возразил Итан. — Всего и дел, что погреметь посудой, написать что-нибудь на зеркале помадой. Может, песенку спеть… — Помаду оттирать — сплошное мучение, — вздохнула Саша, а потом вытерла руки о джинсы. — И кто-то ведётся? Почему Сэм тогда так не работает? Она произнесла «Сэм», растягивая «э», словно пробуя имя на вкус. Итан был прав: любителей пощекотать себе нервы в Сити было немало. Окделл знал квартиру, на которой периодически появлялась табличка “40”, и туда иногда заглядывал мистер Сэлем, чтобы с невозмутимым видом починять примус и хлестать водку. Говорящие коты, в конце концов, всегда были в моде. Это были самые лёгкие деньги для тех призраков, которым они вообще зачем-то были нужны. Лёгкие и опасные. Так Итан и ответил. Не то чтобы Серро был трусом — чего вообще бояться после смерти, — но кому охота связываться со случайными экзорцистами? В большом городе их было гораздо больше, чем следовало, но техника каждого в конце концов сводилась к одному: уничтожению. Так было быстрее. Так было эффективнее. Итан до сих пор помнил тот вечер, когда столкнулся с охотником, который знал, что делает, но не разбирался в причинах и следствиях. Призрачные собаки исчезли в огне, а экзорцисту уже никто не смог помочь. Ведь псы принадлежали Дикой Охоте. Если Сити и стоял одной ногой в мифологическом котле, то варева в том котле было на самом донышке, и оно только слегка касалось стопы города. Эдакая ахиллесова пята Сити, которую все привыкли игнорировать по ряду разных, иногда очень даже важных причин. Разговаривать с привидениями было трудно, но Саша была призраком персонажа, и Итан знал о ней больше, чем следовало. Сэмюэль, конечно, знал ещё больше, но с этим они разберутся потом, когда в театре Уильяма Глорфинделя Монтгомери отыграют сегодняшний “Дом с привидениями”. Иронично, что показывали сегодня именно его. Но тамошнее представление наверняка будет гораздо более занимательным, чем реальная жизнь в доме №18 по Ист-сайду. Разговорить Сашу было гораздо легче, чем с этим справлялись в фильме, и это было по-своему удивительно. Она почти ничего не помнила из своего вчерашнего вечера, зато прекрасно описывала детали того, что показывали на экране в её фильме. Значило ли это, что по прошествии времени все призраки оставались лишь с размытыми воспоминаниями, как и живые, которые цеплялись за ложные знаки и частенько выдумывали себе беззаботные летние дни детства. Ведь у каждого должны быть такие, правда? Но чем дольше Саша говорила, тем менее заметным становился её акцент, и тем увереннее она управлялась с кружкой. Кофе не проливался на пол, и о том, куда он девается, стоило подумать как-нибудь в другой раз. Хотя у Итана было объяснение: оно лежало где-то вместе с его зрением, которое должно было пропасть, непрямым путём к Сити и Мэпллэйром. — Оу, — на середине фразы о том, как её бесит местный заменитель сахара, Саша вдруг осеклась и подняла на Итана испуганные глаза. — Окделл, ты не мог бы... Что именно хотела от него призрак кинофильма, Итан так и не узнал. Она растворилась в воздухе мгновенно, словно её вырезали из кадра. Кружка упала на пол и лишилась ручки. Итан вздохнул, поправил очки и выбросил осколки. Александра Чернова провела в квартире номер двадцать девять ровно три часа и три минуты. Именно столько длился любимый фильм Сэмюэля Серро.