Дженни говорит

Сейчас Дождя не было. И не могло быть, конечно, потому что в Сити не осталось почти ничего настоящего — только призраки, только концепты, только то, что нельзя поглотить или незачем поглощать. Церковь была отличным местом для гнездовья. Каким-никаким, а местом силы. Перекрёстком нескольких дорог, которые пересекали Сити с одного края до другого. И то площадкой, откуда позабывшая саму себя Ткачиха выкрадывала имена для своих дурацких историй. Она и сейчас была здесь — всего лишь оболочка, потерявшаяся и не знающая, что делать. Он не знал, зачем оставил её такой, почему не сжалился и не отпустил. Наверное, потому что был всё ещё слишком зол. Или потому, что теперь им двигало только чувство голода, которое невозможно было утолить. Он вытягивал нити отовсюду: из деревьев, из проплывающих мимо облаков, из-под земли, из прохожих, из птиц. Из всего, до чего мог дотянуться. Он тянул без разбора, не спрашивая разрешения, не думая о последствиях, не заботясь об историях. Он знал только, что внутри него ширилась и росла пустота, и пытался заполнить ей тем, к чему привык. Он тянул так много, что Сити принялся протестовать. Упёрся всеми своими фундаментами и упрямо склонил небоскрёбы. Пожаловался знакомому шоссе. Даже позвал Бригадиров, которые отозвались — они никогда не игнорировали зов земли, это было одним из их проклятий — и прибежали к границе города, хотя так и не смогли её пересечь. Но Бригадиры на то и Бригадиры: они часто действуют чужими руками. А нет рук лучше, чем руки обычного человека. Такого не заметят те, для кого он представляет опасность. И Ткач не обращал на него внимания, хотя он ступал по его паутине и оставлял на ней кровавые следы. — Что ты сделал? — прошептал Ткач голосом Итана, своим собственным голосом, обращаясь к городу, который давно стал частью него самого. Сити, конечно, не ответил. Города редко разговаривают с вами, даже если считают вас достойными разговора. Хотя иногда достаточно лишь затаить дыхание и прислушаться. Но Итан Окделл больше этого не умел. Он слушал только собственный голод. И он продолжал расти. Брайан сжал ножницы так сильно, что умудрился порезаться и ими. Он поднялся — единственное яркое пятно среди белизны могил, усеянных знакомыми именами — и прохрипел имя того, ради которого пытался убежать от себя, проехал шоссе, по которому путешествовали мертвецы, и попал в город, которого не существует. И Ткач отозвался — вытянул все свои восемь лап, серых, как забытые всеми ленты судеб, расправил человеческие плечи и наклонился так, чтобы его паучья часть не добавляла ему лишнего роста. — Имя мертвеца, — прошептал Итан, глядя в землю. Наверное, глядя в землю, потому что на нём всё ещё были тёмные очки, которые покрывали только две пары его глаз. — У меня были только воспоминания и имя, но и они — не мои, понимаешь? А теперь... Он обвёл всё вокруг парой человеческих рук и парой паучьих. — Теперь все истории будут моими. Не только этого города. Не только твоего города. А всех, до которых только доберутся мои тёмные ленты. Брайан проклял Мортимера. И Дороти. И Джей с Табитой — просто заодно, потому что они хотя бы не проводили дурацкую аналогию с Волшебником и Дороти. Он думал, что столкнётся с Ведьмой, но ожидал увидеть на её месте Дженни. Или Сару. Как ни назови — у Сити уже была своя паучиха. И она не носила тёмных очков. Что ж, Брайан, помнится, ты что-то там говорил про фильмы? Про поэтику? Встать лицом к лицу с монстром и увидеть в нём своего друга — разве не поэтично? Разве не кинематографично? Не драматично? Неплохой поворот для третьего акта, не правда ли? Может, твоя жизнь всё-таки не сериал. Может, это в самом деле фильм. Трагикомедия, которая никак не может определиться до самого конца, в какую из сторон ей лучше всего склониться. Чего же ещё не хватает в третьем акте... Ах да. Экшна. Ткач двигался немного дёрганно, словно не привык к количеству собственных конечностей. И к хелицерам. И к тому, что кто-то вообще может ему препятствовать. — Итан! Да послушай же... Ткач не слушал. Он качнулся вперёд и случайно поскользнулся на одном из отполированных до белизны камней. Только поэтому Брайан успел вытащить из кармана чёртовы ножницы и полоснуть почти не глядя, прежде, чем лапы Ткача начали тянуть все оставшиеся нити и из него самого. Его собственная лента, та самая, определяющая, или как ещё её назвать, уже была где-то здесь, вплетённая в чужую кожу, отданная на сохранение и привязанная к Мэпллэйру. Вряд ли Ткач будет слушать Брайана. Судя по всему, он даже себя не слушал. Но Брайан не переставал пытаться — пусть и всего его слова сталкивались с пустотой. Лавре метнулся в сторону церкви — мимо знакомой чёрной фуры с очередным странным знаком на боку. Только эта всё ещё была открыта, и он увидел, что внутри неё громоздятся похожие на клубки кинематографической плёнки ленты. Тёмные, словно бы выжженные. Сколько таких уже успело уехать? Что они сделают там, куда направляются? И какими вернутся обратно? Ткач бесшумно прополз по верху грузовика: Брайан успел увернуться только потому, что тот случайно царапнул лапой металлическое перекрытие. В ушах зазвенело. Ножницы сизифовым камнем давили на пальцы. Паучьи ноги стучали по каменной кладке где-то совсем близко. Брайан метнулся внутрь церкви и закатился за алтарь. Это было почти символично. Когда-то давным-давно он прятался в заброшенной мэпллэйровской церкви от безумного Доктора, словно сошедшего со страниц комиксов. Кем он был теперь при таком раскладе? Героем, который должен был победить чудовище? Злодеем, готовым предать друга? Случайным парнем из толпы, которого выбрали потому, что его слишком легко рисовать, и теперь никто не знает, что с ним делать? Нужно было отдать Ткачу должное — он не разменивался на злодейские речи и не выкрикивал периодически «Выходи! Я всё равно найду тебя!», выдавая своё местоположение. Он был тихим: только стук лап о доски и камни, только изредка подрагивающие хелицеры и тихие разочарованные рыки, когда за очередной перевёрнутой скамьёй ничего не находилось. «Почему он не может найти меня по моей нити?» — в панике подумал Брайан, поудобнее перехватывая ножницы и надеясь, что ему больше не придётся выставлять лезвия вперёд в надежде защититься. Это не меч. Это всего лишь ножницы. Они нужны, чтобы резать... Нужно было только найти нужную нить! Но чью? Самого Итана? И как отыскать их в это огромном гнезде, в этом лабиринте из чужих судеб, ненасытном городе, который грозится скоро сам превратится в Жернова, или в Часы, или в куда более безжалостное нечто? Брайан вдруг замер. Он никогда в жизни ещё не испытывал озарений, которые показывают в кино и описывают в книгах — похожих на удар в солнечное сплетение, когда ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ты весь превращаешься в понимание. В частичку Вселенной, которая вдруг перестаёт быть бессмысленной — на долю секунды, а, значит, навсегда. «Кэй — Бригадир, который питается сомнениями. Она — Бригадир. И ей нужен мост, чтобы прийти сюда. То, что соединяло бы Мэпллэйр с Сити. А ключ.... ключ я случайно оставил там, где она могла бы его найти. Случайно ли?» Призрак Сары — Дженни, да так ли это важно? — сказала ему, что поделилась с ним прошлым, чтобы он понял, что делать. Но на самом деле он не понимал. До этого самого момента. Свою нить отыскать было так же легко, как забытую в гостях куртку. Ты просто вспоминал, что делал в тот день, куда ходил, о чём говорил... и ноги сами несли тебя в нужную сторону. Голове даже не обязательно думать. Тело помнит куда лучше тебя. Она запуталась в ветвях одного из деревьев — едва видимая, почти сливающаяся с окружающим пейзажем. Разве не странно, что она так долго была вшита в чужую кожу? Почему никто ничего не сделала? Почему никто ничего не сказал? Конечно, потому, что Итану было легко доверять. Он знал, что все истории, которые он носит с собой, ему не принадлежат. И до сих пор знает — там, глубоко, под слоем паутины, которую нарастил на себе нынешний Ткач Сити. Вечно голодный, незнающий, когда остановиться. Брайан не стал слишком долго думать. Если бы он позволил себе задуматься, то не успел бы. Где-то внутри истории заканчивалось его время, и стрелки часов подбирались к половине девятого. Готов ли он был превратиться в призрака собственной истории? Уже куда меньше, чем до того, как выехал за пределы Мэпллэйра и с тех пор всегда опережал прошлого себя на пару мгновений. Хелицеры Ткача лязгнули совсем близко. Лавре даже показалось, что его обожгло горячим дыханием — но это, скорее всего, было фантомным ощущением. Когда лезвия ножниц коснулось его нити, Брайан не почувствовал ничего. Никакой умопомрачительной боли, никакого «словно у его марионетки обрезали верёвочки». Совсем ничего. Но когда он обернулся, то не увидел церкви. И Ткача с лицом Итана Окделла. Он увидел мост. И девушку со светлыми волосами, в ярком платье. — Здравствуй, Брайан, — сказала она сквозь улыбку и помахала зажатым в пальцах ключом, на котором всё ещё оставалась его засохшая кровь. — Спасибо за то, что открыл мне дорогу. Лавре не знал, куда смотреть: то ли на Кэйлин, которую не видел так давно, что, оказывается, совсем забыл о её еле заметных веснушках. Или их и не было тогда, словно бы в прошлой жизни? То ли на возвыщающиеся за ней огромные Жернова и Часы: первые — бесшумно перемалывающие в пыль ленты, вторые — пересыпающие внутри себя антрацитовые песчинки. — Что это за... — начал было он, а потом покачал головой. — Хотя знаешь что? И знать не хочу. Вот правда. Я совсем не за этим сюда... — Да, — улыбка Кэй потухла, и она подошла поближе. — Я так понимаю, ты нашёл Итана. — Что-то вроде того... — пробормотал Брайан. — Но помощь Бригадира бы тут не помешала. — Тогда, — Кэйлин встала рядом и протянула Лавре руку. — Показывай путь. И Брайан аккуратно обхватил ладонь Кэй своей. И стал Мостом. *** Ткач не любил Бригадиров. Он помнил, какими они были наглыми, какими громкими, какими заполняющими собой всё, куда бы ни пришли. Они видели устройство мира — такое, какое мир позволял им видеть — и думали, что понимают всё и потому вольны поучать остальных. Вольны делать, что хочется, брать всё, что лежит без присмотра и присваивать то, что им не принадлежало. Бригадиры тоже были вечно голодными. В этом Ткач мог их понять. Может, и с этой, появившейся вдруг из ниоткуда, можно было найти общий язык. Она стояла перед ним, такая крошечная по сравнению с пустотой, в центре которой они оказались. И такая огромная по сравнению со всем остальным — больше жизни, больше разлитого вокруг серого тумана, больше самого Итана. — Кэй, — выдавил он из своего несуществующего горла, которое ничего не чувствовало. Кэйлин не ответила — хотя откликалась и на это имя, которое когда-то забыла, но которое подарили ей заново. Бригадир с тысячью имён не будет раскидываться своим настоящим — ведь в нём его слабость. Она молча смотрела на то, что было Итаном — или, наоборот, никогда им не было, но какая, к чёрту, разница? — и под её взглядом ему становилось неуютно. Как она вообще сюда попала? Сити не пустил бы её сюда. Хотя бы потому, что город перестал существовать. Почти. Ещё чуть-чуть — и весь он станет частью Итана. Может, тогда он перестанет чувствовать себя пустым. И таким уставшим. — Как ты смеешь? — бросила когда-то мёртвый джинн Мэпллэйра. — Как смеешь ты прятаться за маской нашего друга и не слушать никого, кроме своего желудка? — Я... Ткач почему-то не находил слов. Они роились в его голове пчелиным роем, но не хотели сотрудничать. Словно он украл весь их мёд. Словно он вообще никогда не была их другом. — Я — тоже город. Я — его улочки, его призрачные колокольни, его комиссионный магазин, его библиотека. Я — его жители: хозяева лавочек, сбитые с толку полицейские, циничные дети. И я — его хтонь. Плотоядное шоссе и живые чернила, и Жнец, и призраки домашних животных. И, конечно, его Бригадир. Ткач хотел возразить — ведь он тоже был городом. Почти. Сити сопротивлялся, просто потому что не понимал, что так будет лучше для всех. Ведь если твоей истории нет, то нет и всего того, что причинило тебе боль. Это ведь так просто. — Мой город может быть маленьким на картах, но внутри меня он безгранично больше. И ты думаешь, что когда-нибудь сможешь стать таким же? Кэй говорила как киногерой — расправив плечи, подняв голову и выдвинув для острастки челюсть — просто потому, что не умела иначе. — Пусть я всё забыла, но все остальные... остальные помнят. Помнят за меня. Зря ты с нами связался. Ткач нахмурился. Он не собирался слушать какого-то там Бригадира. Пусть даже того, который указывал путь к Жерновам и Часам и давал Выбор. — С вами? — выпалил, наконец, Ткач сквозь хелицеры и рассмеялся. — Ваш городок ничего не значит и ничего не сделает. Я доберусь и до него. Уже добрался. И я больше никогда не буду чувствовать себя пустым... Ткач опустил руки и уставился на девушку, которая расправила платье и присела на одно из надгробий. — Что ты... что ты делаешь? — Ты ведь столько слушал чужих историй. Брайан заметил, что неплохо было бы заткнуться и послушать тебя самого. — Я помнил, что Бригадиры — не самый умный народец... Но ты, — Ткач заскрежетал хелицерами, а потом сделал выпад. Он задел пояс из склянок, который Кэйлин носила при себе, как напоминание о том, кем была прежде. В той жизни, от которой отказалась, когда стала Бригадиром. — Брайан! — крикнула она куда-то вдаль, руками вцепившись в одну из лап. Тот, конечно, не отозвался, потому что, пока Кэй отвлекала внимание Ткача, он помогал Дженни, изломанной и дезориентированной, отыскать её ленту. Только она могла вытащить Итана из того дурного кокона, в который он себя заключил. Ткач взревел, и Сити отозвался заводской сиреной — всё ещё неохотно, но уже смиряясь. Брайан чувствовал, как каждая проходящая минута ударяла по нему с новой силой. Обычный человек не создан для того, чтобы быть мостом и призраком одновременно. И при всём при этом ещё и помогать паучихе найти свой смысл. Кэйлин выхватила из вороха нитей, раскинутых под деревом, одну и обвила её вокруг всех восьми паучьих ног. Старый, как мир, трюк. Ткач грохнулся оземь — так, что зашаталось основание города. Где-то рядом с Брайаном подогнулись и колени Дженни. — Кэй! Это та самая! — подал голос Брайан. И ему не нужно было повторять дважды. Кэйлин мгновенно свернула нить в клубок и бросила её вниз, прямо в руки Дженни. И Дженни снова стала Ткачихой. А для Ткача поймать другого Ткача в паутину — почти как подставить кому-то подножку. Особенно если на его стороне — один из Бригадиров. *** Для того, чтобы находить себя — снова и снова — нужно уезжать. И нужно возвращаться. Для того, чтобы потерять себя, иногда нужно исполнить свою мечту. Мы получаем то, что нам нужно, вместо того, что мы хотим, или наоборот — получаем то, что мы хотим, но оно не решает наших проблем. И ничто не решает, кроме нас самих. Нашего выбора. Нашей истории. В городе, который почти пропал с лица земли, жили два Ткача. Один из них чуть не обезумел от голода, а вторая — чуть не потеряла себя. Без одного не существовало бы второго, и в этом суть паутины: её круги постоянно повторяются, и по ним всегда можно предсказать, куда свернёт история. Только направление, никаких «случится то же самое» или «случится то-то и то-то, вот вам гарантия процентов на шестьдесят». Ткачи не делятся своей паутиной. Они охраняют её так же ревностно, как иные драконы — сокровища или своих лучших подруг, которые так любят носить короны. Но Ткачиха Сити — исключение из правил. Кое-кто говорит, что она сумасшедшая, а кое-кто понимает, почему иначе она поступить и не могла. Дженни учится на своих ошибках. Однажды она уже забрала нити без спроса, просто потому, что все Ткачи имеют на это право — и чуть не лишилась своего города. Дженни учится слушать. Она прислушивается к Сити, который на самом деле не против того, чтобы люди изредка замечали банши среди комедиантов в клубе, или хвост селки, которая решила посмотреть на заброшенный парк аттракционов. Некоторым городам идёт на пользу немного странностей. Спросите хотя бы у Кэйлин, Бригадира из городка, где жители бьют тревогу, если с улиц пропадают призраки домашних животных, а Игнес Фатуи прекращают указывать туристам верные направления. Сити не против небольших встрясок — вроде вампирской мафии и парочки подменышей, или даже призраков кинофильмов — лишь бы их истории не заканчивались ничем. И Дженни за этим следит. В саду при церкви, где она плетёт свою паутину, всё организованно и взаимосвязано, пусть об этом и не скажешь с первого взгляда. Второй Ткач Сити — на самом деле вовсе не Ткач. И, в общем-то, мало относится к Сити. Конечно, он жил здесь почти семь лет — и здесь же родился. Но настоящий его дом лежит по ту сторону шоссе № 29, в городе, который напоминает по форме кленовый лист и сердце. Он совсем не похож на паука, хотя его лучшая подруга любит припоминать ему то время, когда он щеголял восемью ногам, четырьмя парами глаз и бездонным желудком. В отличие от Дженни, он не плетёт свою паутину — он носит её на себе, как Бригадиры — свою сущность, и это не нравится ни Ткачам, ни Бригадирам. Разве что только Кэй и Стае, которые отозвались на зов города. Они не против. Табита, Джей и Мортимер теперь — частые гости Сити. Они останавливаются в одном и том же «Вендис» на пересечении 42-ой и Северной Дороги Вэст-сайда, всегда заказывают фирменные блюда и навещают Дженни в её церкви. Табита всегда приносит ей новые истории, Джей — новые рецепты всяческих поделок, а Мортимер вечно бормочет о девятом кругу ада, а потом снова сбегает на юго-восток, в сторону Льюиса. Хотя, казалось бы, какой вервольфу прок от вампирского городка? Второй Ткач Сити скоро отправится домой — об этом вам расскажет любой из тех, кому он помог за последние семь лет. И ещё парочка тех, кому он помочь не успел. Скоро — это когда его тень доремонтирует машину, древний «крайслер нью-йоркер», который, говорят, выловили из канализации. Брайана Лавре называют тенью Ткача, конечно, только потому, что он без особых усилий следует за Итаном, куда бы тот ни отправился. Кое-кто говорит, что всё дело в том, что Брайан ужасно ориентируется в Сити и боится потеряться, а кое-кто — что Брайан боится потерять Итана. Такое, видимо, уже случалось. Более внимательные заметят, что Брайан никогда не показывается на людях после девяти утра — или раньше пяти вечера. Кое-кто даже скажет, что Брайана и вовсе не существует. Но вы можете встретить его в том же «Вендис» где-то между половиной шестого и половиной девятого в любой из будних дней. Он подрабатывает на кухне. За его французские тосты, говорят, можно и убить. В Сити в последнее время приезжает много странных личностей. В основном «Грейхаундом». В прошлый четверг по Гринвич Вилладж гуляла какая-то девица с конём. Без поводка и без повода: она разговаривала с ним так, словно он понимал Кафку лучшей неё самой. А неделю спустя в «Вендис» сидел библиотекарь и шикал на всех, кто говорил громче положенного уровня. Собственно, так все и поняли, что он именно библиотекарь, а не, скажем, лётчик-испытатель. Иногда к Итану среди бела дня подъезжает полицейская машина — но не затем, чтобы арестовать, хотя злые языки любят потрепаться и об этом. Просто офицер Эва Моралес любят пересекать границы. Особенно когда ругается со своей женой и не позволяет себе извиняться первой — хоть и очень хочет. Иногда исполнение желаний приводит к смерти чего-то важного. Но иногда и смерть — не конец, а просто хорошо замаскированное начало.