Аминь

      Он рвётся помочь — иначе начинает тревожиться, чувствует, что должен что-то сделать, — но альфы не допускают его даже до самой простой работы. Стив разрешает ему заправлять кровать, хотя однорукий Солдат возится с этим в три раза дольше необходимого, Брок даёт вытирать посуду и складывать её в шкаф. В остальное время они напоминают Солдату, что его главная обязанность сейчас — отдых и восстановление.       Солдату уже кажется, что он отдохнул на десять лет вперёд — настолько такое времяпрепровождение для него непривычно. Его тяготит безделье, поэтому с помощью Стива он достаёт из кладовки все книги, а Брок выдаёт ему эспандер и учит отжиматься на одной руке. У Солдата не получается, однако он возвращается к отжиманиям каждый час, прочитав главу или две. С эспандером он ладит лучше — на единственную руку приходится нагрузка, полагающаяся двум, и хват у него неплохой.       В таком режиме он проводит примерно полдня, курсируя с кухни на второй этаж, время от времени предлагая альфам помощь на случай, если они передумали, но раз за разом они отправляют его бездельничать дальше. Солдат слушается.       Ближе к вечеру Брок предлагает потренироваться снова и несколько часов пытается примирить Солдата с его телом. Получается отвратительно, но они не отчаиваются. Солдату нравится смотреть на Брока, и он ловит ответные заинтересованные взгляды. Они дышат чаще, оказываясь близко друг к другу, стараются касаться больше, задерживать ладони на чужой вспотевшей коже. Солдат замирает, когда Брок оказывается слишком близко. Рамлоу замечает это. Уголки его губ чуть опускаются вниз, но альфа отступает, старается не нервировать, держится близко, на пределе личного пространства, чутко отслеживая реакции Солдата. Брок заново приучает его к себе.       А примерно в шестом часу раздаётся резкий, пронзительный дребезжащий звук. Солдат, с полминуты до этого держащийся на одной ноге, вздрагивает и хватается за Брока, чтобы не упасть. Он оглядывается, судорожно пытается вспомнить, но не узнаёт этого звука.       — Это телефон, детка, — отвечает Брок на его встревоженный взгляд. — Стив возьмёт трубку. Хочешь пойти посмотреть?       Солдат отвечает не сразу. Он осматривается в мрачном и пыльном склепе внутри своей головы и вспоминает, когда у них — и почти во всём остальном королевстве — появился телефон, маленькая серая коробочка с циферблатом и трубкой, которую принёс Стив и поставил на комод в гостиной.       — Телефоны придумали люди, — негромко говорит Солдат. — Кто-то звонит нам?       — Интересно, кто, — задумчиво отзывается Брок.       Они заканчивают тренировку растяжкой, Брок направляет Солдата, ругается на него сквозь зубы, когда тот, по его мнению, слишком усердствует. Солдат то и дело косится в сторону гостиной, откуда доносится приглушённый голос Стива. Когда слышится тихий щелчок — Роджерс кладёт трубку — Солдат отдыхает, сидя в кресле. Брок курит рядом, прислонившись плечом к свободному от вьюнка кусочку колонны. Время от времени они переглядываются: Брок — для того, чтобы удостовериться, что Солдат в порядке, Солдат — просто любуясь. В жёлтых глазах Рамлоу мерцает рыжий огонёк сигареты, отбрасывая тень на его скулы. На смуглом лице остаются только глаза — демонически светящиеся, завораживающие. Если демоны семьи выглядят так, как Брок, почему их принято бояться?..       Солдат вздрагивает, когда скрипит половица и на пороге появляется Стив.       — Звонил доктор Эрскин, — говорит Стив. Он вертит в руках перьевую ручку. — Помнишь его, Бак?       Оба альфы терпеливо ждут ответа. Тишина гнетёт, Солдат старается думать быстрее, но всё, что удаётся вспомнить — высокий мужчина с добрыми глазами, в очках. Солдат уверен, что Эрскин — врач, или был им когда-то. «Хорошее — великим, плохое — ужасным». Что бы это значило? Он знает, что Эрскин сделал что-то важное в их со Стивом жизни, но не помнит, что именно. Когда он поднимает глаза, натыкается на тревожное ожидание во взгляде Роджерса и говорит едва слышно, понимая, что сейчас разочарует его:       — Он носил очки. Он сделал что-то для нас… для тебя. Больше для тебя.       Однако разочарованием от Стива даже не пахнет. Он улыбается — как всегда, светло и ярко, и кивает:       — Да, верно. Отлично. Я рад, что ты помнишь. Авраам Эрскин спас мне жизнь — я в этом уверен, хотя он отрицает. Он врач, Баки, и теперь он хочет помочь тебе.       — Чем? — настороженно спрашивает Солдат. Он совсем не уверен, что ему нужна чья-то помощь, кроме его альф.       — Детка, — Брок касается его руки, гладит едва остывшую кожу кончиками пальцев. — Ты семь лет жил в скотских условиях. О тебе не заботились или заботились в высшей степени хреново. У тебя могут быть травмы, о которых никто из нас ничего не знает. Мы, все трое — всего лишь военные, бывшие или настоящие. Мы не врачи, а тебе нужна была медицинская помощь сразу, как только мы со Стивом тебя вытащили. Сейчас она тоже тебе нужна. Эрскин — классный мужик, поверь мне. Он хочет быть уверенным, что ты здоров, и только.       — Он когда-то служил фельдшером в армии, — вставляет Стив, всё ещё обеспокоенно глядя на Солдата. — Он понимает, как чувствуют себя те, с кем на войне случились разные нехорошие вещи. Если ты не против — только не торопись с решением, подумай спокойно — доктор Эрскин зайдёт завтра. Он правда хороший человек, Бак, и не сделает тебе ничего плохого.       Солдат колеблется. Он определённо не хочет, чтобы в их дом приходили чужие — неважно, насколько они друзья. Он просто не хочет постороннего присутствия на территории, которую уже считает своей. Ему претит мысль о том, что кто-то другой, кроме его альф, будет проявлять к нему интерес, хуже того — будет касаться его, однако кое-какие слова их обоих он находит справедливыми. Например, он знает, что ему не обойтись без посторонней помощи — неважно чьей, и, вероятно, он не скончается от того, что кто-то посторонний, но близкий Стиву, попытается помочь ему. Скорее всего, ничего не получится, но хуже уже не будет. Также он считает, что Брок прав в том, что у него могут быть травмы, о которых он не просто не знает — он мог о них забыть. Солдат не слишком высокого мнения о своей памяти и попробовать подпустить к себе доктора Эрскина стоит, ради того чтобы он смог наконец вернуть изнутри сержанта Барнса — того, на чей палец Стив когда-то надел обручальное кольцо.       И ещё: Солдат знает, что он нездоров. Это почти никак не связано с его телом, но здоровые… оборотни не ведут себя так, как он. Они ничего не знают о красных снах, не путают своего… мужа с мертвецом, не замирают поминутно в ожидании привычного пинка или пощёчины, их не преследуют похороненные под чужим именем солдаты, у них по меньшей мере две руки и, возможно, не более одного отвратительного толстого шрама. Солдат состоит из всего этого, и не то что бы он был этим доволен.       Однако ему нужно время, чтобы произнести это вслух.       — Когда он хочет прийти? — спрашивает Солдат, и напряжение немного отпускает, когда Брок с благодарностью прижимается губами к его плечу, а Стив расслабляет спину и улыбается — снова.       — Завтра после обеда, — отвечает Роджерс.       — Хорошо, — кивает Солдат. — Я скажу, что решил, до завтра.       Воспоминания об Эрскине, очевидно, запрятаны глубоко. Солдат надолго зависает в ванной, так что обеспокоенный Стив стучит в дверь, и долго не может уснуть, безуспешно повторяя про себя то немногое, что ему известно. Авраам Эрскин — врач. Он чем-то помог Стиву. Они были знакомы раньше.       На какое-то время жар от двух альф убаюкивает его, но через три или четыре часа Солдат просыпается, и, несмотря на уютное сопение Брока и Стива, заснуть больше не может. Он лежит на спине некоторое время, прислушиваясь к себе, ожидая, не вспомнит ли чего, глядя на колышущиеся ветви черёмухи за окном, и плавно соскальзывает в неприятное пограничное состояние между сном и явью. Солдат слышит короткий рычаще-хрюкающий звук, который издаёт спящий на животе Брок, урчание в животе Стива и множество разных мелких звуков, наполняющих большой дом, но вместе с тем, не осознавая, что наполовину спит, он слышит размеренную поступь — сперва внизу, в гостиной, а затем вверх по лестнице. Солдат чувствует, как тугая спираль страха закручивается у него внутри, как спина и ладонь покрывается липким потом. До него доносится собственное испуганное мычание, и уверенный шаг — уже у самой двери.       Лунного света достаточно, чтобы разглядеть его. Хозяин выглядит точно так же, как в последний день Солдата в семье. Он кажется меньше в доме, построенном высокими для высоких, но от этого внушаемый им ужас не исчезает. Солдат вновь слышит собственный жалкий вскрик, но не может оторвать от Хозяина взгляда, не может пошевелить и пальцем, хотя бы принять виноватую позу. Он знал, что это случится, знал, что Хозяин найдёт его, чтобы наказать.       Человек ухмыляется. Голубоватый лунный свет странно оттеняет его светлую кожу, как-то потусторонне отражается в бесстрастных голубых глазах, и, если бы не слегка сгорбленные плечи и поредевшие волосы, он был бы чудовищно похож на Стива. Хозяин смотрит на него с отвращением, тянется за спину, и — Солдат кричит и трясётся от страха — снимает с пояса короткий топор со следами крови и налипшими на лезвие седыми волосами.       — Бак! Баки, проснись!       Он вскакивает, скуля и о чём-то неразборчиво умоляя, вырывается из чьей-то крепкой хватки, кажется, даже пытается драться, но держат его крепко. Кто-то зажимает ладонью его рот и нос, Солдат мотает головой, но неожиданно ловит знакомый запах — и встречается с жёлтыми глазами Брока, в которых отражается его бледное перепуганное лицо.       — Детка, — негромко зовёт его альфа, не отнимая ладони. — Баки, эй. Всё в порядке. Ты дома. С нами. Здесь никого нет. Всё в порядке.       Солдат несколько раз кивает, хотя ещё не вполне верит в это. Стив, обнимающий его сзади, медленно разжимает объятия, давая Солдату высвободить руку.       Его всего трясёт. Солдат чувствует, как по спине скатываются капельки пота. Он шмыгает носом, облизывает пересохшие солёные губы, снова хочет вырваться, сам не понимая, зачем, не может оторвать взгляда от двери — она действительно приоткрыта! — скулит снова, а ещё, кажется, его мочевой пузырь вот-вот даст слабину…       Но тут Брок обнимает ладонями его лицо и целует. Жадно, мокро, толкается языком в рот, коротко и болезненно прихватывает зубами нижнюю губу. Солдат цепенеет, ошеломлённый ощущениями, начисто забывает не только Хозяина, но, кажется, и собственное имя. Зародившийся было крик умирает внутри с изумлённым вздохом, Солдат мгновение смотрит на опущенные ресницы Брока, вспоминает, что тоже должен закрыть глаза, нерешительно тянется навстречу — но тут Рамлоу отстраняется, и Солдат делает судорожный вдох. Взгляд альфы прикован к его рту, и Солдат неосознанно облизывает словно саднящие губы. Глаза Брока наливаются угрожающей краснотой, он одёргивает себя, встряхивается, мотает головой.       — Ну, что, полегчало? — хрипло спрашивает альфа.       Солдат кивает, с удивлением замечая, что ему действительно стало лучше. Стив, будто боясь, что его оттолкнут, касается губами его шеи, прямо в том месте, где когда-то оставил метку, и Солдат дёргается от внезапно острого удовольствия.       — Что произошло, Баки? — тихо спрашивает Роджерс. — Что тебе приснилось?       Ответить он не успевает — снизу доносится вежливый стук в дверь.       Солдат крупно вздрагивает и крепко вцепляется в Стива, затравленно глядя на приоткрытую дверь. Он думает, что Хозяин может стучать так же — ненавязчиво и деликатно, а когда кто-нибудь из них откроет, он достанет топор, с которого так и не смыли волосы Магды, и проломит чей-то череп. А потом, избавившись от помех, он наденет на Солдата ошейник и заберёт его с собой.       — Я посмотрю, кто там, — мрачно произносит Брок, поднимаясь, но Солдат в ужасе хватает его за руку.       — Не ходи! — шепчет он, умоляюще глядя на альфу. — Прошу тебя, не открывай ему! Он был здесь, он пришёл за мной, это…       — Детка, — Брок хмурится, чувствительно сжав его запястье. — Послушай меня. Это не может быть Пирс. Он охраняется лучшими стражами из возможных, в подземной тюрьме, далеко отсюда. Я знаю, что тебе трудно в это поверить, но Пирс — обычный человек. Даже если представить, что он мог сбежать из тюрьмы, он ни за что не добрался бы сюда.       — Баки, ты помнишь, как выглядят сфинксы? — спрашивает Стив, пока Солдат в отчаянии наблюдает, как Брок накидывает халат и скрывается за дверью спальни.       Солдат не в состоянии соображать, но в этот раз память отзывается чёткими образами каменных изваяний крылатых существ с человеческими лицами и львиными туловищами. Он рассказывает это Стиву, не отрывая взгляда от двери, и тот кивает.       — В той тюрьме, куда поместили Александра Пирса и двух его оставшихся сыновей, их свыше двухсот. Две сотни каменных магических существ, Бак, охраняют этого человека. Даже будь он колдуном — справиться с таким количеством сфинксов попросту невозможно. Он может верить в кого угодно, в любого бога, но сфинксы беспристрастны. Это означает, что они одинаково строги к любым заключённым, Баки. Если бы кто-то попытался бежать, сфинксы убили бы его в ту же минуту. Такое у них распоряжение, такая работа.       Это звучит убедительно. Сержант когда-то, вроде бы, тоже был кем-то вроде сфинкса. Солдат не шевелится и почти не дышит, прислушиваясь к звукам, доносящимся с первого этажа, но слова Стива немного успокаивают его. Называть Хозяина по имени странно. Солдат обращался к нему «мистер Пирс», но про себя всегда звал Хозяином. Он думает о каменных сфинксах, расхаживающих по территории тюрьмы, представляет одного или двух у дверей камеры, куда отправили Хозяина, и почти прекращает дрожать.       Снизу доносятся голоса — Брока и чей-то чужой, почти по-детски высокий. Солдат принюхивается, но ловит только странный, неприятный, ни на что не похожий запах.       — Пахнет серой, — говорит Стив. — Кто-то прислал чёрта. Пойдём, послушаем, что он скажет.       Роджерс заворачивает его в свой халат и берёт за руку. Когда они спускаются вниз, в прихожей горит свет. Солдат отчётливо различает маленькую тёмную фигурку в проёме открытой двери. У фигурки длинный тонкий хвост с кисточкой на хвосте и короткие рожки. Солдат таращится на это во все глаза. Когда чёрт поворачивается к нему, он вспоминает — такие существа разносят вести, на словах или в письме, вспоминает, что почти у каждого солдата в их отряде был свой чёрт — доставлять патроны, передавать сообщения, разыскивать бомбы. Всё это резко контрастирует с теми качествами, какими чертей наделяла семья, превращая их во что-то тёмное, нехорошее, потустороннее. Само название их рода считалось ругательным словом.       — Доброй ночи, — произносит чёрт высоким голоском. Он вежливо кланяется им обоим. — Ещё раз прошу прощения за беспокойство в такой час, но майор Рамлоу просил предупредить, когда это случится.       — Случится что? — Стив хмурится. Солдат чувствует его беспокойство и жмётся ближе. — Брок?       — Вспомни говно, — хмыкает альфа, но в глазах его нет веселья. — Пирса казнили пятнадцать минут назад.       Солдат чувствует, как мир вокруг него начинает вращаться. Последнее, что он видит — сжатые губы Брока, виновато поджатый хвост с кисточкой, а затем перед глазами темнеет. Он смутно ощущает, как его подхватывает Стив, слышит чьи-то обеспокоенные голоса, и уплывает всё дальше.       Он очень ярко вспоминает тело Старшего, лежащее на траве, как брошенная тряпичная кукла, чувствует привкус его крови на языке, не может оторвать глаз от влажного бурого пятна на светлой рубашке. Внезапно взгляд Солдата соскальзывает в сторону, и он видит лицо мёртвого — обескровленное, белое и удивлённое донельзя, с распахнутыми застывшими глазами и приоткрытым ртом. Будто Старший ни за что не верил, что может умереть, тем более — от волчьей руки.       А потом он вдруг видит горящую церковь. До него долетает жар, Солдат чувствует запах горелых волос. С содроганием он наблюдает, как пламя рвётся ввысь, словно насмехаясь над богом — вот, дескать, посмотри, чего стоит твой дом, вся твоя сила, вот что бывает с богами, которым служат овцы. Пламя ревёт и громко хрустит деревянным куполом, воет и стонет от удовольствия. Солдат замечает, как горят космеи, как схватываются огнём и словно испаряются от жара их нежные лепестки, хочет закричать от горя — и вдруг приходит в себя.       Он лежит на диване, головой на коленях у Брока. Стив осторожно обтирает его лицо прохладным влажным полотенцем. Солдат тянется встать, но Рамлоу опускает горячую ладонь ему на грудь:       — Лежать. Куда собрался?       — Отдыхай, Бак, — говорит Стив, не отрывая от него светлых от тревоги глаз. — Я принесу тебе воды.       — Что случилось? — хрипло спрашивает Солдат, когда Роджерс уходит. — Я тоже умер?       — Дурак, — хмурится Брок. — Ты потерял сознание ненадолго. Мы здорово пересрались. Не делай так больше, детка.       — Он умер? — Солдат смотрит на альфу с надеждой, сам не зная, что хочет услышать. — Хозяин… мистер Пирс… он правда умер? Навсегда? Там, в тюрьме? Его сфинксы убили?       — Да, он умер, — кивает Брок, поглаживая его по щеке. Он прикрывает глаза, будто хочет что-то скрыть от Солдата, а когда смотрит на него вновь, в них ещё плещутся злые алые отблески. — Люди обычно умирают насовсем, тем более такие твари, как Пирс. Его казнили, повесили, если быть точным. Палачи, а не сфинксы.       Солдат отрешённо кивает, принимает у Стива стакан с холодной водой и залпом осушает весь. В животе громко урчит.       Он не знает, что чувствует. Смерть такого человека просто не укладывается у него в голове. Солдат привык, что всегда есть Главный — тот, кого любит и боится семья, и ему тоже нужно любить и бояться. Сперва был Старый Хозяин, но он умер, и его место занял другой. Это был самый логичный и естественный порядок вещей в мире Солдата. Он, разумеется, знал, что и этот человек когда-нибудь умрёт. Его похоронят у церкви, неподалёку от Магды и её мужа, а его место займёт Старший.       Солдат чувствует, как на глазах выступают слёзы. Он прячется за волосами, старается незаметно утереть глаза рукавом халата — Брок злится, когда дело касается прошлого Солдата, семьи, а он не хочет, чтобы Брок злился. Однако альфы всё равно замечают. Стив вздыхает, смотрит на Рамлоу странным долгим взглядом. Они помогают ему сесть и обнимают, как всегда, вместе, заключая в их общий запах, в тепло, в слаженное биение их сердец.       Солдат судорожно цепляется за рубашку Стива, всхлипывает и тихонько воет. Он ненавидит себя за то, что рад смерти Хозяина, за то, что доставляет столько проблем своим альфам. Он вспоминает окровавленный топор и уверенный тяжёлый шаг на лестнице, холодные голубые глаза, в которых теплилась жизнь только тогда, когда было, за что отходить Солдата кнутом до мяса, вспоминает свой сарайчик, и горящую церковь, и дрожит сильнее.       Хозяин умер. Человек, которого он, Солдат, считал почти богом, умер, внезапно и жутко, как Магда, оставил Солдата. Мистер Пирс никогда не придёт за ним.       На короткий миг он чувствует себя покинутым, как в тот злосчастный день, когда телега семьи сломалась в пути и Солдат просидел на цепи до глубокой ночи, но только на миг. Солдат крепче сжимает рубашку Стива в кулаке, жмурится, всем собой ощущая общее на троих тепло. Он никогда больше не будет один, а ещё — никогда не будет в опасности. Тот, на ком всё держалось, стальной нерушимый стержень его прошлой жизни разрушен. Мистер Пирс умер, Старший умер, двое других сыновей в тюрьме, которую охраняют две сотни каменных сфинксов. Они останутся только в красных снах.       Где-то внутри Солдата некая важная его часть разрушена навсегда. Он пока не знает, хорошо это или плохо.       Они возвращаются в постель, но Солдат не может заснуть. Он некоторое время слушает тиканье часов в гостиной, а затем решительно выбирается из кровати.       В кладовке зажигается свет, едва только он переступает порог. Солдат открывает ящик, выуживает оттуда рубашку — ту самую, без верхних пуговиц и с пятном на локте. Он подносит её к лицу, вдыхая вино, пот, тонкий аромат парфюма, запах сигаретного дыма, вспоминает свой пьяный смех, сдвоенное жадное рычание, опрокинутую бутылку дорогого красного вина и поцелуи — с тем же пьянящим вкусом, вспоминает кольцо, плотно обхватившее левый безымянный палец. А ещё — клятвы.       «Моё «да» на самом деле означает, что я буду любить вас сегодня и каждый день до конца моих дней…» «Вы показали мне, что такое любовь». «Знаю, не всегда всё будет легко, но наши чувства всегда того стоили». «Я буду поддерживать тебя, относиться к тебе с доверием… и уважением…» «В горе и радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности…» «Я построю с вами дом… вместе мы создадим семью и, чёрт, когда-нибудь всё же состаримся. Вместе». «Сегодня, перед лицом всех собравшихся, я отдаю себя вам двоим. С каждым днём я влюбляюсь в вас всё больше…» «Я обрёл в вас любовников, друзей, напарников, мою тихую гавань…»       Солдат шепчет их себе под нос, стоя на коленях перед ящиком с одеждой, прижимая значительную часть сержанта Барнса к своему гулко бьющемуся сердцу. Каждый день. До конца моих дней. Что бы ни случилось, он никогда больше не останется один в темноте, голодный, испуганный и забытый. Они поклялись в этом и скрепили клятвы кровью — решились, потому что все трое знали, что это навсегда. До последней черты.       Солдат не без труда надевает рубашку и возвращается в кровать. Глядя, как под щекой Стива расцветает влажное пятно, он думает, что очень хочет новую руку — чтобы вновь носить обручальное кольцо.