***
Fools rush in where angels fear to tread And so I come to you, my love My heart above my head Though I see the danger there If there's a chance for me Then I don't care Fools rush in where wise men never go But wise men never fall in love So how are they to know When we met I felt my life begin So open up your heart And let this fool rush in — Bow Wow Wow «Fools Rush In» —***
Когда они вместе пришли на работу, никто, казалось, не удивился. Или не подал виду. Толе было феерически насрать. Они вместе приняли душ, по очереди отдрочили друг другу, на ходу позавтракали и поехали в больницу. В машине Толя включил БИ-2 и орал песни, ни капли не стесняясь и не чувствуя себя виноватым. Когда Дятлов начал подпевать «Серебру», настроение Толи, и без того довольно счастливое, стало таким, что впору ссикаться от радости. В лифте они столкнулись с Пикаловым и Щербиной. Оба были относительно свежие и совсем не бодрые. Пикалов держал в руке сразу два стакана с кофе, пока Щербина кого-то разносил по телефону: — Послушайте, мне, как бы это грубо не звучало, всё равно на ваши тендеры, вы меня понимаете? — Щербина крякнул, большим пальцем вдавив кнопку нужного этажа так сильно, что обратно её выколупывал Ситников. Начальство, хули. — Мне нужны новые аппараты УЗИ. И мне плевать, откуда вы их возьмёте, взяли же вы откуда-то деньги на ремонт танатологического отделения, — он покосился на Пикалова. Тот послал ему воздушный поцелуй. Дятлов закатил глаза. Если бы он не рассказал Ситникову во время свидания, что Володя и Борис лучшие друзья, тот бы решил, что те непременно трахаются. Может даже в морге. Почему-то было противнее думать о том, что Щербина и Пикалов спят, чем что они делают это в морге. «У вас сдвинуты координаты восприятия реальности», — раз за разом говорил ему его психотерапевт, и, возможно, она была права. Знала бы, насколько, нахуй бы отказалась от него. Между тем, Борис продолжал, по заветам Саши Васильева, гнуть свою линию: — Аппараты нужны позарез, товарищ Чарков. Мне что, всех пациентов сразу к Пикалову отвозить, раз нет УЗИ аппаратов, — вышеупомянутый толкнул Щербину в бок. — Хочешь ремонт у меня проверить что ли, дебил? — Щербина отмахнулся от него, и, во избежание, спрятался за Дятлова. Тому хватило только дёрнуть бровью, чтобы запал Пикалова, как и все петушьи бои в целом, сошли на нет. — Ладно, говнюк, я тебе сейчас из офиса позвоню. Трубки он мне бросать вздумал, крыса министерская! — Щербина со злостью сжал в руке телефон. Похлопал Дятлова по плечу, — Спасибо, Толя. Проси что хочешь. — Хочу новую операционную. Чтоб студентов водить. — Проси что хочешь, кроме этого. — А другое мне уже дали, спасибо. — Да? — Пикалов заинтересовано посмотрел на Ситникова. Тот решил, что уже достаточно прогнулся под одним определённым коллегой, поэтому кивнул: — И дали и взяли. — Интересно девки пляшут, — протянул Щербина, забирая у Пикалова один стакан. Дятлов улыбнулся: — Не знаю какие девки и где плясали, а мы вот да. — Может, мне в кофе что-то добавили? Галлюцинации какие-то пошли, — Пикалов демонстративно открыл крышку и заглянул внутрь, — Толя Дятлов и танцует. — Ещё и даёт, — сказал Ситников, обнимая Дятлова за талию. — И берёт, ага, — согласился Дятлов. Пикалов и Щербина молча чокнулись. Лифт пикнул и остановился на нужном этаже.***
Они, как бравые мушкетёры, как раз шли мимо стойки медсестёр, когда Оксана, прикрыв рукой трубку телефона, крикнула: — Толя! — обернулись, конечно, оба. Пикалов гадко заржал, Щербине заржать не позволял статус, но ухмыльнуться в стакан с кофе ему не мог запретить никто. Дятлов, видимо напрягаясь, вспомнил, что никто не зовёт его тут Толей. Он уже хотел пройти в свой кабинет, но Толя, поймав его за рукав, потянул его к Оксане. Та, в трубку протараторив, — Валя, я тебе перезвоню ещё… — улыбнулась, и ласково протянула Ситникову пару историй болезни, — Толя, привет! Посмотришь? Это пациенты новенького — Паши — ты же его уже видел? У него закончилась смена, но он попросил тебя зайти к ним, проверить. — Паша отличный хирург, не вижу в этом смысла, если честно, — Толя пролистал папки. С Пашей они вместе работали в тот день, парень только начал проходить интернатуру и, вообще-то, бы закреплён за Брюхановым, но доверился именно Толе, что не могло не радовать его. Паша был всегда грустный, будто его что-то беспокоило, и Толя, ни разу не отец, но не лишённый отцовских инстинктов, был этому рад. — Но я посмотрю, мне не сложно. — И, раз вы тоже тут, — Оксана не смеялась, но глаза её выдавали с потрохами, — Анатолий Степанович, там Киршенбаум… — Ни слова больше, — Дятлов выглядел так, будто у него резко заболела голова. — Скажи ему, что я умер. — Я бы да, но он вон за углом стоит. Ждёт вас и раскаивается. — Господи, за что, — Дятлов, застонав, пошёл в сторону Киршенбаума. Толя, жаждя пояснений, посмотрел на Оксану. Та захихикала и пояснила: — Игорь пишет докторскую. Взял Дятлова в оборот и мучает его вопросами. — Консультант из Анатолия Степановича никакой, — покачал головой Ситников. Оксана лучезарно улыбнулась: — Ну, вам виднее, — и скрылась в недрах сестринской. Ситников смотрел ей вслед, хлопая глазами.***
День проходил легко. Толя обошёл пациентов, своих и Пашиных, познакомился с теми, с кем ещё не успел. Больница была огромная, но всех знать, будучи на хорошем счету у медсестёр, ему было и не нужно. После полудня стало веселее: привезли, хорошо, что целиком, мотоциклиста. На этой почве удалось пообщаться с начальником службы скорой помощи — Андреем Глуховым. Тот крыл хуями так же ловко, как делал своё дело. На мотоциклиста, который был в сознании, хотя был в шоке, орал без стеснения: — Мудаки вы все, понятно?! Правила бы выучили! Ездят как падлы, а нам собирай их… Ладно б здоровые были, но нет, каждый то пьёт, то курит, то с полным перечнем ЗППП. Всё, увозите его, Толик, — он помахал широкой ладонью Ситникову, — потом в курилке встретимся, лады? — Лады! — весело отозвался Ситников, печатая Оксане, чтобы готовили операционную. Он понял, что голоден около трёх часов. Толя сидел в сестринской, слушал свежие новости из терапевтического отделения спешл фром Валя вис лов. Дятлов не отвечал на телефон, тащиться к нему, не зная, где он, Ситников не хотел. Оксана, как и любая медсестра обладая обширными телепатическими навыками, сказала, что, наверно, после встречи с Киршенбаумом, Дятлов откисает у себя в кабинете. Но добавочного нет — Дятлов ненавидел, когда ему звонили, для срочных дел есть пейджер. Не успел Ситников поразится даром Оксаны, как она ошарашила его новостью о том, что, вообще-то, Ситникову тоже положен кабинет. Мол, у всех есть, даже у Брюханова, а чем Ситников хуже? Ситников, пообещав обдумать, слинял в курилку. Там он минут двадцать болтал с Глуховым. Глухов орал матом на Щадова — тщедушного терапевта, очень хорошего, но слишком протокольного — обещая ему все кары небесные и экскурсию по городу на машине Скорой помощи, конечно, вынужденную. Ситников Щадова знал не слишком близко, но, чисто по-человечески, не завидовал ему. Почему-то на ум пришёл Дятлов и что ему, скорее всего, Миша Щадов нравится — оба правильные и уставные, и тут, ему вспомнилось кое-что ещё. «1266». Ситников хлопнул себя в лоб. У него есть номер Дятлова. Тот сам ему его дал, ещё в первую встречу. Ситников, загасил сигарету, и, прервав монолог Глухого, помчался обратно к Оксане. — Ксюх, дай позвонить? — он буквально выхватил трубку из рук Оксаны, и, перетащив телефон к себе, громко сказал, — Валя! Ксюха тебе перезвонит! — Старательно не обращая внимания на ошарашенное лицо Оксаны, набрал вожделенные четыре цифры. Гудки были не долгими. Вскоре он услышал явно злой голос Дятлова: — Алло?! — Хуем по лбу не дало? — Оксана упала на стол в приступе смеха. Ситников и сам улыбался от уха до уха. Судя по тому, как зашумела трубка, Дятлову тоже было смешно: — Не, по лбу как-то не получилось. Только в жопу. И вчера. — Семь минут, — сказал Ситников, сверяясь с часами. На том конце провода не поняли: — Что — семь минут? — Семь минут мне отсюда до твоего кабинета. — Благоговея, жду, — Дятлов бросил трубку, а Ситников, поцеловав воздух напротив Оксаны, пошёл быстрым, но красивым шагом к Дятлову в кабинет. Тот ждал, хотя, наверно, не благоговел. У Ситникова не было возможности рассмотреть как следует: едва он зашёл в дверь, едва Дятлов её закрыл, как оба набросились друг на друга. Ситников не помнил себя, не помнил, коротило ли его от кого-то так же сильно, не помнил, где он, он знал, любил и чувствовал только Дятлова, его ответное желание, ловил губами рвущиеся стоны, вдыхал его запах и вообще не мог никак остановиться. Дятлов был мягким, был голодным, будто не они трахались всего несколько часов назад, будто не они целовались на подземной парковке, укрывшись от камер. Ситников рванул со своих плеч халат вместе с рубашкой, подсадил Дятлова за его охуенную жопу и, посадив на стол, заваленный бумагами, рванул с того брюки. Член Дятлова лёг в рот как родной, знакомый до последних нот вкус обжёг нёбо и Ситников застонал, преисполненный чувствами. Дятлов, судорожно зажимая себе рот рукой, тоже стонал и путающимися пальцами расстёгивал на себе рубашку. Ситников, не имеющий никаких сил выпустить его член изо рта, даже под угрозой смерти, поднял взгляд вверх, чтобы увидеть, как Дятлов остервенело ласкает свои соски. Ситников обречённо застонал. И расстегнул свои штаны, выпуская наружу стоящий с первого «алло» Дятлова член. Когда он вошёл в него — жаркого, жадного, ждущего — мир треснул. Мир треснул, и Ситникову было так феерический похуй, что он бы испугался, если бы его волновало что-то кроме Дятлова в тот момент. В любой момент. Он задыхался. От нежности, от желания. Быстрые и точные движения сменились плавными и тягучими, потому что грубо — это не с Дятловым. А если не с ним, то вообще ни с кем. Он целовал его шею, крепко оглаживал его бёдра и так сильно любил его в тот момент, что едва не плакал. Дятлов, оглаживая его плечи и лихо подмахивая, прохрипел: — Сначала секс, потом слёзы. — Прости, детка, просто… — Ситников не мог подобрать слов. В голове всё спуталось. Поэтому, когда Дятлов, поцеловав его, сказал: — Я знаю. Я тоже. — Он был так ему благодарен, что послушался и задал жару. Потом он вылизал Дятлова, претворив в жизнь народную идиому «блестит, как у кота за яйцами». Дятлов млел и пытался отдышаться. Потом они, наплевав на правило не курить в помещениях (Ситников не знал наверняка, но, скорее всего, правило «не трахаться в кабинетах» они уже нарушили, так что, вроде бы как, похуй) они смолили в окно. Потом долго целовались. Потом оделись и попытались привести себя в порядок. — Ты хотел только потрахаться или ещё чего? — Пожрать бы ещё, — мечтательно протянул Ситников. Дятлов ударил его в плечо кулаком, но потом Ситников перехватил его руку и поцеловал костяшки. — Животное, бля. Ладно, пошли, только в это время Пикалов и Щербина едят, так что готовься, если что, уходить огородами. — Русские и геи не сдаются, вообще-то, — с излишним пафосом провозгласил Ситников, делая настолько серьёзное лицо, насколько это вообще возможно. Дятлов уставился на него. Через секунду оба ржали как кони. Уже на выходе из кабинета Дятлов взял его за руку и тихо сказал: — Слушай. Я хочу, чтобы ты знал: я понимаю. Не как врач, а как человек, у которого тоже проблем с крышой выше этой самой крыши. И мне всё равно. В смысле, мне не наплевать, но я не убегу от тебя только потому, что ты можешь мне двинуть во сне или разрыдаться, когда твой член упирается мне в простату. У меня сейчас вроде как ремиссия, но она пройдёт, и я тебе такие пируэты выдам — закачаешься. И, если ты не боишься, я не буду бояться тоже, — пока он говорил, Ситников дважды чуть не заплакал и трижды чуть не зарыдал. В голове крутились мысли вроде «я его не достоин», «я отвратительный», «он уйдет и будет прав», но он, спасибо долгой работы психотерапевта, затолкал их глубже. Он разберётся с ними позже. Или они вместе. Или не разберутся. Или не они. Но позже, не сейчас. Поэтому он, вытерев ладонью мокрые глаза, благодарно и почти целомудренно поцеловал Дятлова. — Я не боюсь. Спасибо. — Дятлов кивнул. Поправил на нём халат. И они вышли из кабинета.***
За стол они подсели к Пикалову, Щербине и Хомюк, которую Ситников ещё ни разу не видел, но уже опасался. Она была заведующей отделения неврологии, а до этого долгое время работала во Франции. «Спивалась и практиковала», — коротко ответил Дятлов на вопрос о своей лучше подруге. Ульяна была женщиной красивой, очень воспитанной, но чувствовалось, что пиздюлей она может прописать знатных. Ситников её опасался и думал, что не зря, хотя пока Ульяна не дала никаких поводов для беспокойств. Но это пока. Они присоединились в разгар истеричного брюзжания слюной Щербины на тему всё тех же УЗИ аппаратов: — Нет, вы представляете? Он сказал мне, что не хватает финансирования! То есть, на УЗИ аппараты — шиш, а на содержание Брюханова — это, блять, пожалуйста?! — Брюханов дешевле новых УЗИ аппаратов, — мягко заметила Ульяна. Она, вроде бы, разговаривала с Борисом, но при этом нет-нет, да поглядывала на Ситникова. Тот старался не смущаться. Помогли военная выправка и рука Дятлова у него на бедре. — Витяша — три рубля и ваша, — произнёс Пикалов, наяривая борщ. Щербина согласно покивал: — Но аппараты нужны, а Брюханов — нет. — Надеюсь, ты этого не говорил Чаркову, — сказал Дятлов, нарезая мясо. — Нет, конечно, я ж не дурак. Я сказал, что если в следующий раз у кого-то из дружков Чаркова найдут на УЗИ не печень, а почки, то пусть не обижается. — Не дурак, это ты, конечно, погорячился. Чарков, между прочим, важный член Минздрава, — покачала головой Ульяна, отпивая чай. Откуда-то сбоку раздалось довольное: — Кто-то сказал «член»? — Толя обернулся. К ним, летящей походкой шёл венеролог, или, как его ласково называли медсёстры, да и он сам — пиздятник — Коля Тараканов. Тот, как и всегда, выглядел на все сто, был красив, свеж и вполне счастлив. Он быстро чмокнул Ульяну в щёку и сел рядом с Дятловым, — А ещё я услышал, что вы обсираете Брюханова. Думаю, дай подсяду, расскажу, какая Фомин гнида. — Что — опять? — неверяще ахнул Борис. Тараканов кивнул: — Снова, Боря, снова. — Ну, как говорится, один раз не… — начал Пикалов. — Ну-ка! — разом сказали Ситников, Дятлов и Тараканов. Пикалов, сдаваясь, поднял обе руки. Щербина и Ульяна засмеялись. — Ладно бы пидарас, а то пидор. Заебался с ним. — Ты вроде не ебёшься на работе, — заметил Пикалов. Тараканов поморщился: — С тобой. Потому что ты не соглашаешься. — Я уже с женой, вроде как, согласился. — Зря ты, Вов, вон, Дятлов согласился, смотри — аж светится. — Что? Ты больше не девочка, Толя? — резко обернулся к Дятлову Тараканов. Дятлов, не моргнув глазом, сказал: — Это сплетни и поклёп. — Да видели мы вам поклёп, — протянул Щербина. — Не-а, не видели. Мы дверь закрыли, — не думая отреагировал Ситников. Пару секунд все молчали, а потом раздался дружный, всеобъемлющий хохот.***
После обеда Ситникову прибавилось работы: привезли несколько человек после аварии. Он работал, ощущая внутри то чувство, когда ты знаешь — да, сейчас тяжко, но потом будет лучше. Есть кому обеспечить это самое лучше. Не смотря на это, о Дятлове он почти не думал — было не до того. Уже вечером, идя в душ после обхода, он поймал на пейджер ёмкое: «Семь минут», и, улыбаясь как дебил, он ускорился. Кроме него и Дятлова, как и тогда, никого не было. Толя, быстро стянув с себя одежду, быстро зашёл в полюбившуюся кабинку к полюбившемуся мужчине. Он прижался к спине Дятлова, целуя в основание шеи, где волосы умилительно вились. — Ну привет, шикарный незнакомец. Здравствуй, охуенная задница, — он сжал руками ягодицы Дятлова, вырывая из того полу-стон полу-смешок. Дятлов обернулся, и целуя его, обнял в ответ. Потом сказал: — День был говно. И я хочу реванш. — Это как-то связано с тем, что твой член буравит во мне дырку? — Нужная мне дырка у тебя уже имеется, — прохрипел Дятлов, впечатывая его собой в стену. Ситников бы многое мог сказать о том, насколько безопасно трахаться в душе. Но было так хорошо держаться ногами за Дятлова, пока он размашисто и целенаправленно выбивал их него душу и смазанные поцелуями стонами, что он решил воздержаться хотя бы от этого. Потому что ни от чего другого он не мог и не хотел воздерживаться. Он хотел только подмахивать, ловя ритм Дятлова, шипеть, когда тот забывался и слишком сильно, но уж больно горячо кусал его шею. Как бы это парадоксально не звучало, но Ситников чувствовал себя в безопасности именно так: скользя спиной по мокрой кафельной стене, держась одной рукой за перегородку душевой, а другой за плечи Дятлова, чувствуя, как его член безостановочно долбится в его простату, слушая, как тот шепчет что-то абсолютно аморальное и бесконечно возбуждающее ему в шею. — Сильне. Наддай, бля, — простонал он, и Дятлов, взрыкнув, наддал. Так хорошо, что Ситников кончил, как циркач, без рук, в послеоргазменной неге ощущая, как кончает следом Дятлов. Они пытались отдышаться, вцепившись друг в друга как два репея, дурея от жара друг друга и душного пара из-за слишком горячей воды. — Хорошо. Охуенно, — довольно сказал он, когда Дятлов наконец поставил его на ноги. Ноги слушались, но как-то хуёво. Дятлов прижал его к себе, обнимая. — Ага, — думать не хотелось. Это было чревато. Хотелось болтать о ерунде и быть дома. Быть дома — это только утром, а болтать о ерунде после насыщенного рабочего дня — это вообще как? Поэтому Ситников, отлипнув от Дятлова, потянулся к мочалке и принялся рассказывать свежие новости от медсестёр: — Слышал новость? Щербина так достал Чаркова, что тот обещал прислать нового вирусолога. — Ну, земля пухом. И Чаркову, и вирусологу, — ухмыльнулся Дятлов, выливая на ладони шампунь, — Фамилию не запомнил? — Легасов? — с сомнением отозвался Ситников, намыливая себя. Дятлов, методично намыливающий волосы, вдруг остановился. — А. Ну, тогда земля пухом Щербине. Хороший был друг и главврач, — упоминание о друге дало возможность Ситникову высказать свои опасения: — Ульяне я не понравился. — Ей никто не нравится. Это её работа. Ты нравишься мне, это главное, — целоваться, когда в глаза и рот попадает пена — та ещё экзотика, но Ситникову было как-то фиолетово. — Значит, я могу претендовать на спальное место на твоём диване в кабинете? — Можешь. Он раскладывается, — Дятлов ловко подтянул к себе сразу оба полотенца, — Дверь закроем. А звукоизоляция там очень хорошая, раз никто не слышал, как я орал на Киршенбаума и с твоим членом в жопе. — Ты такой романтик. — Ага. На хуй повесишь бантик?***
Утром, сдав всё, что можно было сдать, они вместе подходили к лифтам, когда прекрасное утро (Ситников, проявив чудеса изобретательности, нашёл у медсестёр какую-то ленту и таки повесил Дятлову бантик на член) испортил Брюханов. Он, вальяжно подойдя к ним, протянул: — Дятлов! Ты чего такой грустный? Хуй сосал невкусный? — Да нет, почему? Очень вкусный, — ни на минуту не задумавшись ответил Дятлов, хватая Ситникова под локоть. Толя не был уверен, но, кажется, стоявшая за стойкой медсестёр Света согнулась пополам от смеха