Азбука Волейбола

Ж — это жвачка. Жвачка, манной спустившаяся с небес и прямо к Кенме на затылок. Ну, почти. Липкий комок обосновался чуть ниже, ближе к шейным позвонкам, на которые Куроо временами засматривался исключительно в стратегических целях: как на места, ещё не покорённые им. Но Куроо — колонизатор с завидным энтузиазмом, он уверен, что всё ещё впереди. Так вот, жвачка, благословите боги эту жвачку! Благословите те сорбиты, мальтиты, загустители и стабилизаторы, ароматизаторы, манниты, эмульгаторы, красители и подсластители, которые слились воедино, прошли через огонь, воду, медные трубы завода, чтобы очутиться на полке магазина, проследовать в чей-то рот, смешаться слюной и каким-то, мать его, чудом, закончить свой жизненный путь в волосах Кенмы. Как это случилось, Козуме до сих пор не понимал. Он, вроде бы, вернулся с тренировки и лёг спать, а наутро всё уже было слишком плохо и запутано (в прямом смысле). Жвачка испачкала подушку и слепила все волосы в зоне досягаемости, а зона эта была — ни много, ни мало — половиной его волос. Первым инстинктом было позвонить Куроо — он всегда решал его проблемы, будь то социальная неловкость, заваленный тест или температура 39,3. Куроо приходил, помогал, сверкал улыбочкой и незримым нимбом, и скрывался в ночи, как настоящий герой. Ладно, всё было не совсем так… Куроо стебался, помогал и оставался на ночёвку. Кенма в глубине души был уверен: вся целебная сила заключалась в его поцелуях — нежных, но при том властных. Головокружительных. Но в то утро в Кенму взыграло упрямство, гордость и… А, к чёрту. Обида в нём взыграла. Потому что вчера Куроо весь день насмехался над тем, какой он несамостоятельный. «Слепой ты мой котёночек». Ага, как же. Впрочем, Кенма быстро понял: реально слепой. Потому что только слепой мог отрезать вместо нескольких прядей сразу здоровый клок, а потом, психанув и пытаясь всё исправить, откромсав ещё больше. Через пять минут активных военных действий в ванной — истинного бессердечного геноцида по отношению к волосам — Кенма понял, что… Зря. Зря он родился криворуким. [в школу не приду], — написал он Куроо и завалился носом в подушку. В нос ударил мятный запах, и Кенма вспомнил: ах да. Жвачка. Чёрт её дери. Он всё ещё не почистил наволочку. [Что случилось?] — ответ пришёл так быстро, что в стандартном рингтоне уведомлений слышались тревожные нотки беспокойства Куроо. [всё], — лаконично отозвался Кенма. Его волосы ему нравились. Ну правда — нравились. За ними можно было прятаться, с ними можно было играться, да и Куроо иногда так приятно пропускал длинные пряди сквозь пальцы и сжимал в кулак во время особо страстных поцелуев… Страдания заполонили собой пахнущее ментолом пространство и время, о котором Кенма совсем позабыл. А потому приход Куроо (взлом с проникновением) стал для него искренним сюрпризом. — Что случ-о-о-о-господи, — выдал Тецуро, замирая посреди комнаты. Брови комично поползли вверх, челюсть вниз. Кенма закатил глаза и хотел было спрятаться за волосами, но… Ага. Угу. Не тут-то было. — Уйди, — пробормотал Кенма, накрываясь одеялом с головой. — Нет-нет-нет, стой, мне нравится! Мне очень нравится! — попытался Куроо, но было уже поздно: семя обиды было заброшено в сердце Кенмы, и теперь стремительно прорастало ядовитой, колючей лозой. — Врёшь, — послышалось глухое из-под одеяла. Кому вообще могло нравится такое? Куроо, что, извращенец с фетишем на криворукость? — Не вру. Ну Кенма. Давай я докажу, давай я тебя поцелую и всё докажу. Кенма-а-а, — протянул Тецуро, наваливаясь на одеяло сверху и пытаясь докопаться если не до сути, то хотя бы до Кенмы. — Мне нравится. Правда. Тебе идёт. Просто подравнять надо. — Ну, ровняй, — буркнул Кенма, вдруг высовываясь из укрытия и смотря на друга с вызовом. Пряди разной длины и степени сохранности торчали в разные стороны. Куроо подавил смех и со всей тщедушностью уточнил: — Я? — Ты. — Я не умею ведь, давай лучше в парикмахерскую пойдём и… — Ну и вали тогда, — Кенма снова зарылся в одеяло, подарив Куроо передышку. Вдох и выдох. Не ржать, Тецуро, не ржать. — Ладно-ладно, сейчас всё будет. Мастер на все руки Куроо пострижёт тебя по последней моде, только вылазь, киса, и озари своим светлым ликом сумрак этого дня. Пафосная белиберда подействовала безотказно: Кенма высунулся исключительно для того, чтобы закатить глаза и смерить Куроо недовольным прищуром. — Неси ножницы, — скомандовал капитан самым капитанским тоном, и Кенма понуро поплёлся в ванную, чтобы вскоре вложить в ладонь Куроо инструмент экзекуции с видом обречённого на вечные муки грешника. — Так, посмотрим… — Куроо, корча умную рожу, принялся разгребать бардак на его голове, и Кенма, усевшись в позе лотоса на кровати, поплыл: пальцы в волосах ощущались мурашками на шее и жаркой нугой в животе. — Ну, мне всё ясно. — Что ясно? Куроо склонился над ним, оказавшись вдруг слишком близко, одарил улыбкой коварного искусителя и прошептал томно, тягуче: — Ты меня хочешь. — А вот и нет, — выдавил Кенма, прикладывая всю силу воли, чтобы не краснеть, не отводить взгляд и не глотать воздух так жадно. Старания успехом не увенчались. — А вот и да, — как ни в чём не бывало, Куроо отстранился и, самоуверенно улыбаясь, чикнул ножницами. Последняя длинная прядь пролетела мимо носа Кенмы. Куроо побледнел, недоверчиво посмотрел на ножницы и сглотнул. — Ой. В общем, они пошли в парикмахерскую.

***

— Хватит пялиться на меня. — Но ты такой… — Стрёмный? — Непривычный. Но красивый. Очень. Кенма отвернулся — это был новый способ избавляться от взглядов Куроо, раз волосы теперь не могли послужить ему защитой. Куроо пялился уже полчаса, и Кенма диагностировал ему крайнюю степень отупения и умственной неполноценности: Тецуро умудрился даже на лестнице споткнуться и чуть нос себе не расшибить, потому что взгляда не мог оторвать от Кенмы. Это смущало и бесило в равной степени. Как и его привычка говорить всё так прямо. Кенма вот до сих пор всё ходил вокруг да около и не знал, как сказать ему Те Самые Три Слова. — Твоё лицо теперь лучше видно. И шея. И то местечко возле уха, где… — Заткнись. — О, и то, как ты краснеешь, теперь тоже куда заметнее! — Заткнись. — Слушай, а ты же в курсе, что жвачку можно растворить ацетоном и… — Заткнись. Куроо усмехнулся и сунул в рот мятную пластинку. Кажется, он полюбил жвачку.