Азбука Волейбола

О — это одиночество, которое всегда рядом с Ивайзуми, куда бы он ни пошёл. Иногда нависает мрачной тенью из-за плеча, иногда сковывает в надёжных объятиях, иногда рука об руку, иногда шаг в шаг, иногда лицом к лицу — ночью, в холодной постели, когда ни заснуть, ни проснуться. О — это ещё и Ойкава, который тоже таскается следом и маячит перед глазами и который тому одиночеству виной. Ивайзуми знает, что это неправильно, когда ты ненавидишь своего лучшего друга, когда тебя раздражает каждый его манерный жест, каждая фальшивая улыбка. Ещё более неправильно, когда ты своего лучшего друга любишь. До стиснутых кулаков, до кипящей от ярости крови, до пелены перед глазами… Любишь. Но в отличие от Ойкавы, одиночество ещё не подводило Ивайзуми. Оно очень верное, это его одиночество. Оно не отменит встречу из-за свидания с очередной пассией, не пропустит запланированную пробежку из-за лени, не кинет посреди торгового центра ради стайки восхищённых девчонок. Нет, одиночество — оно будто приклеено к Ивайзуми насмерть, давно уже вросло в кожу. Вот она — его единственная родственная душа. Вот с кем повязана судьба Ивайзуми, вот к чьему ледяному запястью ведёт его алая нить. Вот с кем он никогда, никогда не расстанется. Когда Ойкава с понурым видом жалуется Ивайзуми на очередное расставание, противно сёрбая клубничным коктейлем и хлюпая носом, одиночество сидит с ними третьим за столиком и ласково сжимает Ивайзуми горло. Когда Ойкава, пьяный и разбитый, звонит ему посреди ночи, одиночество ревниво царапает грудь. Оно как своенравная любовница с садистскими замашками. Оно вцепляется когтями в спину, не пуская Ивайзуми за порог. Но он всё равно уходит к Ойкаве, вытирать его сопли, ругать и поддерживать. Он уходит в надежде оставить одиночество в пустой комнате, но оно увязывается за ним. Когда Тоору спит на приставленном рядышком футоне — так близко, что Ивайзуми видит, как дрожат его ресницы во сне — одиночество обнимает Хаджиме со спины, нежно поглаживает по щеке, шепчет, морозом обжигая кожу: не смей, не трогай, не смотри даже, отвернись и спи, он не твой, а ты не его, ты мой, мой, мой, Ивайзуми, ты мой… Когда Ойкава в расстроенных чувствах сетует: «Был бы ты девушкой, Ива-чан!..», одиночество злобно, истерически смеётся. Когда Ойкава ввязывается в очередные, заранее провальные отношения, Ивайзуми думает, что, может, одиночество — это не так уж и плохо. Когда Ойкава улыбается ему, когда дурачится, когда появляется заспанный в дверях ванной в его футболке, когда вешается на него без задней мысли, когда восторженно показывает в девятый раз какое-то идиотское, явно фейковое видео об НЛО, когда пробивает блок, когда строит глазки на камеру, кривляясь и высовывая язык, когда засыпает в автобусе на его плече… Одиночество вспарывает грудь, голыми руками вырывает сердце, впивается в него острыми зубами, терзает, раздирает, прожёвывает и выплёвывает на землю. Ивайзуми рефлекторно тянется к груди, проверить, там ли, бьётся ли… И застывает, думая: неважно. Касается вместо этого тёплой груди Ойкавы, успокаивается от размеренного биения под ладонью, считает ровные удары и улыбается. Одиночество пугливо пятится: с большим пылким сердцем Ойкавы оно ничего поделать не в силах. Потому что у Ойкавы есть Ивайзуми, потому что Ойкава никогда, никогда не будет одинок.