Азбука Волейбола

Ф — это фиксация. Навязчивое состояние. Помешательство. Раздёртые в кровь пальцы и зацикленность на губах — покусанных, высушенных, имеющих привкус железа. Изгрызенные карандаши, пожёванные завязки курток, истерзанные коктельные трубочки. «Оральная фиксация», — закатывает глаза Тсукишима и улыбается надменно. Всезнайка. Танака глупо хихикает: оральная. Суга убирает ото рта палец, который задумчиво покусывал, и раздаёт обоим мозговправляющие подзатыльники: — Что, думаете, можете смеяться над своим семпаем безнаказанно? Дайчи качает головой, одним жестом отправляя первогодок в раздевалку, а сам подходит к Суге, берёт его руку в свою и с осуждением смотрит на окровавленный заусенец. — Я неосознанно, — Коуши строит виноватую рожицу, но Дайчи видит чертят в его глазах. Пальцы Сугавары уже шаловливо забираются под его майку, заставляя влажную после тренировки кожу покрыться мурашками. «Неосознанно» — это его любимая отговорка. Паршивец думает, что ему всё сойдёт с рук, если он скажет это волшебное слово. «О, я сгрыз завязку твоей куртки, Дайчи? Я неосознанно». Ну да, конечно, Дайчи ведь всё равно снова накинет её Суге на плечи, если тот замёрзнет. — Заметят. — Ну и пусть. — Коуши… Слова распадаются в горле Дайчи на горячее дыхание и нечленораздельные звуки, когда горячий язык Суги скользит по его шее к уху. «О, я возбудил тебя в грёбаном школьном спортзале? Я неосознанно». — Ты солёный. — А ты отвратительный, — выдыхает капитан. — Псих. Вдалеке, словно в другой галактике, словно в другом мире хлопает дверь, и Дайчи отшатывается, оправляет футболку и быстрым шагом направляется к раздевалке. Мягкий смех Суги позади дразнит его спину, словно перьями, и Дайчи действительно окрылён. «Я влюбил тебя в себя, въелся под кожу, проник в голову и свёл с ума? Я неосознанно». Если у кого-то из них и есть какая-то фиксация, то это у него. У Дайчи. Да, сосредоточенный на уроках Суга сгрызает каждый карандаш, который одалживает у Дайчи, но… Но это Дайчи потом хранит его, как особое сокровище, и никому больше не даёт. Это Дайчи не может сфокусироваться на математике, потому что взгляд то и дело примагничивает к влажному кончику карандаша, задумчиво скользящему между губ парня. Да, сок Суги невозможно пить, потому что он превращает трубочку в истерзанный бесформенный ужас, но… Но это Дайчи сжимает невинную коробочку в кулаке, забрызгивая рубашку прыснувшем молоком, потому что то, как Суга языком перекидывает трубочку из одного угла губ в другой, разгоняет его пульс до скоростей фатально-безнадёжных. Да, Суга постоянно кусает губы (и не только свои), но… Но это у Дайчи встаёт, как по команде, от такого зрелища. Это Дайчи чувствует себя одной из собак Павлова, только вместо звонка — игриво мелькающий меж губ язычок, а вместо голода — дикое, животное желание. И минет… Боги, этот минет… Оральная фиксация Суги не идёт ни в какое сравнение с фиксацией Дайчи на его губах, языке, на влажной теплоте его рта. Невинные привычки Коуши блекнут на фоне пульсирующей, горячей, откровенной зависимости Дайчи. От раздёртых в кровь пальцев, которые ласково касаются его щеки, пока Дайчи не перехватит, не поцелует каждый. От губ — покусанных, высушенных, имеющих привкус железа. От изгрызенных карандашей, пожёванных завязок куртки, истерзанных коктельных трубочек. От неосознанно, с которым Суга всегда тянется к нему. От крыльев за спиной, сотканных из его смеха. Размахом от горизонта до горизонта.