Вне правил

      Не знаю зачем, но я спускался в ангельский корпус не раз, и мне везло оставаться незамеченным. После первой вылазки я ждал, что всю группу демонов соберут в большом зале и будут читать нотации, и невольно сжимал плечи каждый раз, когда мимо меня проходил директор… Но тот ангел, наверное, ничего не рассказал, ну или директор не придал этому особого значения. Тогда и я подумал, а что в этом такого? И расслабился.       Свет подпитывал меня. Он был сочным и лёгким, похожим на горячий чай. Я перестал задаваться вопросами «почему?» и сказал себе «надо». Я мог обходиться и без этого, но какая-то шальная мысль каждый раз ненавязчиво затрагивала меня — и вот я снова оказывался там, в связующем коридоре. Один раз даже умудрился подняться вверх по лестнице и насладиться отражающейся от белых стен тишиной. Тягучая, как вязкий мёд, она окутывала меня, и я не мог шевельнуться, зачарованный ею.       Могильная тишина демонов угнетала. Ангельское безмолвие словно расправляло дополнительные крылья за твоей спиной.       Да, я и правда был очень странным демоном. Хотя и сейчас такой же, чего уж таить.       Так прошло несколько месяцев. Учителя не могли нарадоваться на меня, да оно и понятно: нещадно прогуливая уроки, я учился так же хорошо, как какой-то Алоис из старшей группы. Понятия не имею, кто это, но все были от него в восторге, поэтому этим, вероятно, можно было гордиться. И я гордился. Мог позволить себе более развязное поведение, чем раньше: конспектировал нужный мне материал с закинутыми на парту ногами, как очень любил сидеть, задавал отвлекающие вопросы и ленился.       Ох уж эта лень! — захочешь ты, к примеру, сесть за книгу, и ты готов это сделать, но стоит лишь подсознанию вякнуть слово «лень» или поставить активную деятельность на паузу, как ты тотчас же становишься вялым и немотивированным. Слово «потом» становится ужасной цветастой наклейкой, которую ты неосознанно лепишь на всё подряд, потому что лень — именно та вредная вещь, которая входит в привычку. Стоит тебе проделать этот фокус раз десять — и ты окончательно застрял в этой глубокой яме. Зато способа выкарабкаться из неё я всё ещё не отыскал…       Несмотря на то, что я бегал к корпусу ангелов почти каждую неделю, самих ангелов я смог увидеть вблизи только к концу учебного года. Нет, конечно, мы пересекались на улице, но преподаватели резонно держали нас подальше друг от друга по непонятной причине. Я не был уверен в том, что фракции сильно враждовали, ведь тогда учебные корпуса не расположили бы так близко друг к другу. Ещё и без сигнализации. А потом ещё и устроили совместные показательные испытания.       В тот день я проснулся слишком рано, потому что почувствовал восход солнца. Лениво вползая на грязное серое небо, этот красный диск должен был вызывать трепет, но я же не чувствовал ничего, кроме холодной тоски. Дурацкое солнце вовсе мне не нравилось. Оно было слишком мрачным, в то время как его настоящая цель — дарить тепло и свет. И почему остальные так восхищались им?..       Одна часть меня хотела подняться с кровати и повторить материал перед испытанием, а вторая не желала выбираться из тёплой постели. «Потом», — зевнул я и перевернулся на другой бок. Торопиться было некуда. Вот она, лень…       Показательные испытания проходили в конце каждого года и каждый раз имели новую форму. В первый год это была теоретическая готовность, способность принимать решение в данной ситуации, во второй — умение внушить собственную мысль, в третий — конкурирование с будущим соперником, а в четвёртый… По окончании четвёртого, последнего года обучения мы переходили в мир людей и показывали навыки, приобретённые в ходе длительной практики. Вместе с соперником. Всего меня нещадно ломило, когда я представлял себя на месте одного из Хранителей, опытного, знающего, практичного. О, как я жаждал этого… Но на то время я только заканчивал первый класс.       Тогда, нежась в тёплой постели в пять часов утра, я и не думал, что что-то может пойти не так. И — проспал.       Пулей вылетая из своей комнаты, кое-как успевший одеться, но не справившийся с гнездом на голове, я твёрдо решил послать лень (как иронично) к чёрту. Однако у неё были на меня свои планы.       Я не успел к началу и был страшно зол. Зол из-за того, что мои пепельные волосы, которые я каждое утро старательно укладывал в объёмную причёску, сейчас торчали во все стороны. Зол из-за того, что мог потерять авторитет и выставить себя в плохом свете. Ну и, в конце концов, зол на самого себя и чёртову лень, решившую поставить меня в такое положение. И мне искренне жаль ангела, на которого я рыкнул при входе. Надеюсь, он меня простил.       Традиционным местом для испытаний выбирали концертный зал в одном из обособленных корпусов Академии. Правда, концертным залом он не был уже несколько десятков лет. Никаких тебе музыкальных инструментов, колонок, микрофонов и прожекторов, а просто сцена и зрительный зал. Ряды стульев разделили на две равные части, оставив между ними довольно широкий проход: по нему могли пройти трое и даже не коснуться плечами. Чтобы даже ненароком не нарушить правило.       На сцене, полубоком к комиссии и участникам, за кафедрой уже стоял какой-то демон и, глядя на слайд, изображающий задумавшегося ребёнка, быстро-быстро тараторил. Я сразу отыскал свою группу (громко лопающуюся жвачку Сиди было слышно у самых дверей) и поспешил пройти на свободное место. Кажется, пронесло… — Ты где был? — раздражённо зашептала Обсидиана, чавкая резинкой прямо у моего лица. — Проспал, — буркнул я, отпихивая её плечом. Нечего лезть ко мне, когда я в дурном настроении. Услышал тихое хихиканье со стороны девчонок и принял на свой счёт: наверняка мои волосы выглядят ужасно смешно. Кровь вскипела в моих жилах, но я стиснул зубы и промолчал. Это всего лишь не самое хорошее начало дня.       Север смерил меня насмешливым взглядом: я почувствовал этот лёгкий укол и не обернулся, чтобы не спровоцировать. Этот парень, хоть и мелкий и миловидный, такое отгрохать может, что останется только ошарашенно хлопать глазами в ответ на его ехидно-злобную улыбочку. Не будь у него рогов и крыльев, и не подумал бы, что он демон: большие голубые глаза, русые короткие волосы, вечно отутюженная и свежая одежда, как с иголочки, да ещё и круглые очки впридачу. Ну словно с комикса ванильного сошёл. Неудивительно, что с него вся девчачья половина группы тащилась.       Пока я грузил себя мыслями о неудачном утре, демон успел уйти со сцены и его сменил ангел. Фракции всегда сдавали зачёт поочерёдно, чтобы сравнить успехи обучающихся, а члены комиссии, сидящие у самой сцены, не упускали возможности завалить вопросами ученика противоположной фракции, дабы выявить какие-нибудь недостатки. Даже если их и не было.       Ну и принципы.       Но не это волновало меня.       Девушка-ангел, стоящая на сцене, светилась. Не совсем в буквальном смысле: у неё были длинные, спадающие на плечи и спину золотистые волосы, полупрозрачные трепещущие за спиной голубые крылья и такого же цвета нимб, сверкающий, будто бы он был неоновым. И она улыбалась. Всем без исключения. Кажется, даже её платье не было таким белоснежным, как её улыбка, и на одно мгновение я подумал, что если она посмотрит в мою сторону, я ослепну.       Я облокотился на спинку стула, стоящего передо мной, и вытянул шею. Мы сидели на пятом и шестом рядах, и я мог прекрасно видеть, как спокойно и уверенно она стояла, положив руки на кафедру, и плавно и неторопливо отвечала на вопросы комиссии.       Я бы, наверное, не смог так непринуждённо держаться перед заполненным залом.       Даже наш директор не решился задать каверзный вопрос. То ли она отвечала безупречно, то ли он сам был в какой-то степени заворожён её выступлением… А потом как-то совсем неожиданно вызвали меня. Настолько неожиданно, что мои ладони резко вспотели. Я даже не успел настроиться.       Чёртова лень.       Я прошёл мимо садящегося ангела, и моей единственной мыслью за всё время зачёта было «Только бы никто не стал смеяться над моей дерьмовой причёской», потому что причёска моя действительно была хуже, чем моё моральное состояние. Даже когда мне в лоб прилетел первый вопрос и я почувствовал, что мои губы сохнут, а рога начинают давить на мозги. — Надо хорошо изучить подопечного, прежде чем начать работу с ним, потому что его психология индивидуальна и нешаблонна. Иначе мы не сможем понять, куда давить, чтобы направить его на нужный путь. — Нет, резко вываливать порочные мысли на подопечного нельзя, потому что он может… испугаться самого себя и обособиться от общества. — Да, перевоплощение в смертного имеет место, но… Оно требует больших способностей… манипуляций… умения убеждать ненавязчиво… Лучше не рисковать.       Я растерял половину своего энтузиазма только в самом конце и облегчённо вздохнул, когда директор кивнул мне, давая понять, что я всё сдал и нужды волноваться нет. Однако руки мои продолжали ходуном ходить, и я боялся, как бы кафедра от этого не тряслась. Я аккуратно снял их и только собрался спуститься со сцены, как услышал покашливание со стороны кафедры.       Наверное, будь я даже восемнадцатилетним парнем, как сейчас, я бы так же застыл и похолодел. Не люблю неожиданных вопросов. Особенно если они направлены на то, чтобы завалить тебя. — А если Хранителю-демону попадётся преступник, который считает совершение доброго поступка неприемлемым для себя и для которого кража — это благое дело, то как стоит ему поступить?       Женщина-ангел в летах, одетая в строгий костюм и блещущая на меня колким взглядом из-под толстых очков, побарабанила пальцами по светлому столу и не выказала никакой заинтересованности в получении ответа. «Ангел с дурными помыслами, — подумал я, надеясь, что не бледнею, — и такое бывает». — Ну… — Пришлось сказать хоть что-то, чтобы не затягивать паузу. Пальцы вцепились в край кафедры — и, кажется, та уже билась в конвульсиях, но я этого не замечал. — Можно посмотреть на это с двух сторон. — С каких же? — нетерпеливо спросила женщина. А я её уже невзлюбил. — Со стороны человеческой психологии… Если Хранитель действует только в соответствии с позицией своего подопечного, то ему следует внушать ему мысли, которые сам человек считает порочными. А если… Если судить со стороны морали, то… — Я потерялся и поднял глаза к потолку, будто надеялся увидеть там заботливо оставленную кем-то шпаргалку. — То преступления будут считаться нарушением закона, то есть, плохим поступком. И нужно будет внушать человеку именно мысль о совершении преступления.       Я выдохнул. Вроде всё сказал. Тяжесть в груди медленно рассеялась. — И как же тогда поступить, если есть два совершенно противоположных решения?       Она совершенно точно решила меня завалить. Я разозлился, но неосознанно: просто лоб стал горячим, а крылья за спиной нервно задёргались. — Это уже дело Хранителя. Я не могу поставить себя на его место, потому что ещё неопытен и ни разу не проходил практику. — Голос мой окреп, а руки перестали трястись. — Он поступает так, как велит ему совесть. К тому же, если человек слишком часто совершает одно и то же действие, то Хранители уже не смогут на него повлиять. Если подросток привык списывать во время контрольной, он не перестанет делать это только потому, что ему в голову пришла мысль о том, что это плохо. Если для преступника своровать часы — обычное дело, он не прислушается к внутреннему голосу, призывающего к совести. Хранители лишь подталкивают подопечного к выбору. Нет смысла внушать мысли, которые не подействуют.       Я замолчал. И вновь услышал тишину, чем-то похожую на ангельскую, но пронизанную напряжением со всех сторон. И моё раздражение электрическими разрядами трещало вокруг меня. Я смотрел на ангела, смотрел на директора, вроде чувства мои затихали… И смолкли, когда я увидел кивок.       Прошёл.       Катитесь все к чёрту, а я на сегодня уже слишком устал. — Габриэль.       Должно быть, я слишком вымотался из-за усердной работы мозга, потому что когда я спустился, перед глазами поплыли чёрные пятна, и, неуклюже вышагивая вслепую, я натолкнулся на ангела, подходящего к сцене. Инстинктивно выставив левую руку перед собой, я упёрся в его плечо, отчего-то неприкрытое рукавом, чтобы не потерять равновесие — и прозрел. Увидел перед собой удивлённо-испуганный взгляд голубых глаз и тут же отдёрнул руку, пока по залу не прокатился ошеломлённый вздох.       Ангел молчаливо поднялся на сцену, а я пристыженно плюхнулся на своё место, потирая ладонь. Я думал, если нарушу правило, рука будет адски болеть или жжечься или что-то вроде этого — но ничего. Лишь россыпь белых звёздочек на ладони. Ерунда какая-то. Но лучше надеть перчатку, чтобы не светить… — Ты чего это правила нарушаешь? — лукаво спросил Север, кривя губы в усмешке. — Неужто хочешь, чтобы тебя исключили ещё на первом году? — Голова закружилась, — бросил я, не желая поддерживать разговор.