Вне правил

      Паллайд выводил нас на новый уровень. Мы учились телепортировать предметы.       Представьте себе летающие по воздуху предметы, появляющиеся из ниоткуда и не падающие на пол. Хаос, не правда ли? Вот нечто подобное творилось у нас в кабинете.        Можно подумать, что это так легко: контролировать предметы и не давать им упасть. Забудьте об этом. Телекинез требует огромной концентрации. Тебе постоянно нужно разрабатывать траекторию, например, яблока, чтобы скрытно перемещать его в пространстве, заставлять исчезать и вновь появляться. Чуть отвлёкся — и яблоко со свистом падает на голову тебе или твоему соседу. И горе тому, чьим соседом окажется вспыльчивый демон.       Нет, телекинез в этом плане совсем не прост, в отличие от обычного перемещения вещей.       Моя голова болела уже после первой попытки телепортировать карандаш со своей парты на парты Эш. В черепушке сверкали искры от непривычного напряжения. Я не любил прилагать усилия для достижения чего-либо: сказывалась давно приобретённая лень. Но когда нам сказали, что после тренировки мы пойдём практиковаться к ангелам, я воодушевился. А вот это уже неплохо. — Дам пропускаем вперёд! — звучно скандировал Паллайд, ведя нас по мрачным коридорам, которые в его компании не казались мрачными. — Из каждого кабинета вылавливаем самого прилежного ангела и — вуаля!       В руке у каждого из нас появился крупный сочный помидор. Мы сразу поняли, что от нас требуется.       Отвлечь. Заболтать. Смутить. Забросать помидорами. Идеально. — Естественно, вызывать ангелов буду я, — сказал Паллайд как нечто очевидное. — Выходим по одному, остальные — прячутся и ждут. — Есть, сэр! — хором ответили мы, и злобный смешок прокатился по коридорам. — Нет, и всё-таки он бесподобен, — ахнула Ида, приложив руку к груди.       Белые стены встретили нас настороженно: они всё ещё хранили в памяти недавний беспорядок, разведённый нами же. Вместо былой тишины мы слышали шорох наших шагов, чьё-то покашливание и сиплое эхо, будто предупреждающее о появлении незваных гостей. Но никто не внимал сигналу: все ангелы усердно учились, старательно скрипя шариковыми ручками по тетрадным листам.       С торжественным видом выйдя вперёд, Паллайд остановился у одной из дверей и галантно постучал, тут же заглядывая внутрь. — День добрый! — воскликнул он. Послышалось приглушённое ворчание учителя. — Мне срочно нужен самый прилежный ангел! Кое-кто желает с ним поговорить.       Дверь закрылась. Паллайд изучающе осмотрел всех нас, как если бы из восьми любимых шоколадок выбирал одну. Пока в кабинете ангелов было тихо, он успел сделать свой выбор и сделал шаг вперёд. — Вы само обаяние! — Ида, поймавшая на себе цепкий взгляд Паллайда, залилась румянцем. — Вы пойдёте первой. Я уверен, что вы сразите любого ангела своим шармом. Вперёд, юная леди! А вы, — он обратился к нам, — быстренько за угол вместе со мной. Ну же!       Он похлопал Иду по плечу и легонько подтолкнул к открывшейся двери. В коридор вышла низенькая девушка в жёлтом платьице с оборками и больших круглых очках. Прирождённая жертва…       Я прислонился спиной к стене и принялся слушать, представляя перед собой картину происходящего. — Я не думала, что со мной хочет поговорить… Демон?.. — Ох, какое у тебя милое платье! — с неподдельным интересом воскликнула Ида. — Оно тебе очень идёт.       Повисла неловкая пауза. И только услышав робкое «Спасибо?», Ида продолжила свои лестные речи: — А где ты его купила? Я бы хотела такое же себе. Чёрное, конечно же. С красными оборками. Вау, оно правда очень красивое! — Зашуршало платье; Ида наверняка решила его потрогать. — И мягкое такое, класс!       Ангел молчала в смятении. Немудрено: не каждый день к тебе подходят демоны и восхищаются твоим нарядом. Я бы сразу заподозрил, что здесь что-то нечисто. Но — увы! — девушка оказалась на редкость наивной и принялась несмело рассказывать о том, где она покупает себе платья… А потом коридор прорезал её громкий вскрик — и Ида залилась мелодичным смехом.       Паллайд выскочил из своего укрытия, чем ещё больше испугал бедную девушку, у которой по волосам растекалась красная противная масса. — Ну-ну, чего ты, не расстраивайся, — ласково приговаривал он; я выглянул из-за угла и увидел, как он магией стирает расплющенный помидор с прелестной головки ангела. — Мы просто тренируемся. — Все вы — демоны — такие! — с негодованием выпалила девушка и, хлопнув дверью, скрылась в кабинете.       Мы дружно заулюлюкали ей вслед и принялись поздравлять Иду с её первым успехом. — Я ни капельки не сомневался в вас, юная леди, — приторно произнёс Паллайд и поклонился, — и вы оправдали мои ожидания.       Вот уж кто мастер завоёвывать девичьи сердца, подумал я.       Так же удачно сложилась ситуация и у Ирмы, которой достался крепкий высокий парень (представляю, как она растерялась поначалу), и у Эш, и я начал смотреть на эту тренировку как на плёвое дело. Есть харизма? Мыслишь креативно? Умеешь выворачиваться из любой трудной ситуации? Ты готов ко всему. И я с трепетом ждал своей очереди. Ждал своей очереди — и у меня были на неё конкретные планы.       Удача всегда мне улыбалась.       Я нравился Паллайду своим энтузиазмом и поэтому знал, что буду следующим после Обсидианы. После Обсидианы, которая крепко обиделась на меня из-за вчерашнего побега. Я старался избегать её взгляда, но каждый раз натыкался на эту обиду, эту злость, эту… жажду мести? Девушки вообще странные, а уж Сиди я не понимал тем более.       Наверное, надо было с ней поговорить? Но я не хотел. А что я вообще должен был ей сказать? Как бы то ни было, ничего бы не изменилось.       Дверь открылась. Я стоял, подперев стену спиной и думал, зачем я вообще ей понравился. Чем я её привлёк? Своей ленью? Грубостью? Пф. Тоже мне. — Ну здравствуй, красавчик. — Здравствуй.       Электрический ток прошиб меня с кончиков пальцев до самой макушки. Нет. Этого не может быть. Почему Обсидиана? Почему в этом кабинете? Почему не позднее? Почему не я?       Это моё.       Я оторвался от стены и пустым взглядом уставился в воздух передо мной, словно разглядев в нём невидимую точку. Что-то горько клокотало у самого горла, спускаясь к груди огненным потоком — как будто я был вулканом и готовился к извержению. А может, и в самом деле готовился. Было больно. — Оуаы оао иа?       Звуки сгустились в одном месте; я не мог слышать, что конкретно сказала Сиди, но вязкая боль медленно пролилась по моим венам так, что я понял: ничего хорошего это не предвещало. Помидор упадёт.       Если я его не остановлю. — Извини, я не понимаю тебя. — Знаешь, я думаю, не такой уж ты и отсталый в моде. — Стоять.       Я вышел на середину коридора, встал сгорбившись и сунул руки в карманы. Сиди недоуменно обернулась, и её глаза широко распахнулись, когда она увидела меня. Гнев — вот что сверкало в них. И я вполне понимал её чувства. Я тоже был зол.       Она не имела права выставлять Габриэля на смех. Она — нет. — Элайджа? — Габриэль вскинул брови. — Ага, ага. — Я шикнул на одноклассников, делающих мне отчаянные знаки, и недобро посмотрел на Сиди. — Заканчивай.       Яростно блеснув глазками, Обсидиана взглянула наверх — и помидор, висящий под потолком прямо над головой Габриэля, стремительно полетел вниз. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы изменить его направление и втемяшить в белоснежный потолок.       Хлюп.       Габриэль поднял голову и отступил в сторону, прежде чем капли упали на то место, где он стоял. — Элайджа… — прошипела Сиди, угрожающе сжимая тонкие кулачки. Но я не обратил на неё никакого внимания. — Уходи, — грубо брякнул я, — сейчас же.       Габриэль поспешно кивнул и шмыгнул за дверь.       Мы остались в полнейшей тишине. Только помидор шмякнулся на пол.       Напряжение во всём теле спало, и я как ни в чём не бывало прошёл на своё место. Всё в порядке. Кроме моих нервов. Мысль о том, что над Габриэлем мог глумиться кто-то, кроме меня… Бррр. Этому не бывать. — Объяснись! — возопила Сиди, приближаясь ко мне почти вплотную и метая молнии глазами. Я даже слышал их: «пщщу-пщщу!» и посмотрел на неё ничего не выражающим взглядом. — Тебе нельзя, — коротко и достаточно ясно отрезал я. — Можно! Я же демон! Мы все демоны! Почему Иде, Ирме и Эш можно швыряться помидорами в ангелов, а мне нельзя? Что за условия ты мне ставишь?! — зверствовала она, размахивая руками. — Такие, — уклончиво ответил я. А сам почувствовал, как опять во мне начинает бить нечто жгучее и болезненное. Стало страшно. Всего ничего. — Так, давайте не будем ссориться, пока нас не выгнали отсюда, — вмешался Паллайд, растаскивая нас в разные сторона. — Обсидиана, я всё понимаю, но мужики все такие странные, поверь мне. Не обращай на него внимания. Ты всё равно не поймёшь его логику.       Я был признателен ему за спасение. Пускай и частичное: Сиди смотрела на меня волком весь оставшийся день, а Север, кажется, что-то задумал… — Поставил какого-то ангела выше меня! — бесновалась Обсидиана, увлекаемая Паллайдом в глубь коридора. — Да кто он вообще такой?! — Тише, тише, дорогая… — Ну ты даёшь, — присвистнул Вольдемар. — Сиди права. Ты её глубоко оскорбил. Тебе не стоило вмешиваться в это дело. — Да плевать, — выплюнул я, распрямляя плечи. — Ага, дело совсем в другом! — влез Север, ехидно посмеиваясь. Видно, забыл недавние синяки. — Кто-то… — Он взял небольшую паузу, привлекая всеобщее внимание. — Кто-то ревнует!       Кровь вскипела в моих жилах, как кипяток. Кажется, от меня даже пар пошёл, настолько я взвился; сердце забилось в самой глотке, и я почувствовал себя бессильным. Не мог ударить. Не мог ничего сказать. Просто озлобленно смотрел на Севера через тёмные очки и жалел, что я не вулкан и не могу сжечь его. А хотелось бы. — Север, ты достал! — Вольдемар отвесил Северу сочный подзатыльник и толкнул его вперёд. — Не нарывайся. Тебе уже досталось один раз. Это не предел. Спокойнее, Эл, — обернулся он ко мне, — ты же знаешь, что он тебя провоцирует. Забей.       Я прохрипел ему в ответ что-то неразборчивое и не стал повторять.       Принимать участие в тренировке мне резко расхотелось.

***

      Габриэль разучивал «Сицилиану».       Я не имел ни малейшего представления о том, что это за произведение, что значит его название и какие чувства передавал композитор, но мне было тоскливо. С самых первых нот я погрузился в безрадостное состояние и погряз в нём по самые уши. Изнутри меня съедало тупое раздражение. День не задался. Пакостничать не хотелось. И я нашёл себе место только здесь. Под толстым облезшим клёном, изредка линяющим остатком листьев. Рядом с Габриэлем и его музыкой.       Да, я ревнив. Да, я привык всё своё держать при себе и никому не давать. Как мой скетчбук, в котором появилось уже достаточно рисунков, не предназначенных для чужих глаз, рук и суждений. Как мои очки… На которые покусились всего один раз. Но Габриэль? Он-то тут при чём?       Мелодия оборвалась — а вместе с ней и мои мысли, будто потеряв опору, посыпались на дно. — Всё в порядке? — обеспокоенно спросил Габриэль.       Я снял очки. Сейчас они мне мешали, мешали воспринимать слова; я чувствовал это подсознательно. — Из-за тебя я поругался с Сиди, — глухо проговорил я, нацепляя очки за рога.       Мы молчали. Я — прислонившись к стволу и глядя в чёрное небо, а Габриэль — сидя ровно и сочувственно посматривая на меня. — Это ведь та черноволосая девушка? — уточнил он, усаживаясь ближе и откладывая флейту в сторону. — Да.       Мы снова замолчали. Габриэль словно ждал чего-то, не смея принуждать меня к разговору, а я… Я тоже ждал. Не пойми чего. Когда звезда упадёт, чиркнув на черном полотне яркой голубоватой чёрточкой?       Грудь снова потяжелела, дышать стало труднее. Я не знал, что это, но уже ненавидел это чувство, обгладывающее меня весь день. Ревность? Серьёзно?       Небо прорезала белая тонкая полоса: звезда упала. Я глубоко вздохнул и посмотрел на Габриэля, который всё так же ожидающе смотрел прямо мне в глаза…       Не люблю, когда он так делает. Как будто бы насквозь видит.       Я вздохнул — и меня прорвало. Я рассказал всё: и про чувства Сиди, и про вчерашний её вопрос, и про то, что она предъявила мне после тренировки, рассказал о своих ощущениях после всего этого — и всё равно не почувствовал облегчения. Чего-то не хватало. Что-то я упустил. А к горлу опять подкатился ком, только уже не горячий, а холодный. Внутренний дьявол во мне злился на то, что я вывалил всё какому-то жалкому ангелу и ещё и ждал от него чего-то взамен — ну не презрения ли достоин такой недодемон?       А Габриэль вдруг медленно вздохнул и тоже посмотрел вверх; первые звёзды отразились в его голубых глазах, словно и были рождены для этого. — Элайджа… Скажи мне честно.       Я отчего-то сглотнул. — Ты хочешь со мной дружить?       Сердце бешено заколотилось. Я не понял значения этой фразы до конца — я увидел его в глазах, так по-доброму взглянувших на меня. Увидел — и вдруг понял, что да. Да, это было именно то, чего я хотел. И я кивнул; ответная мягкая улыбка пробила меня насквозь и изгнала бремя, засевшее во мне прочным булыжником. — Это против правил, — напомнил Габриэль, но по его тону я понял, что его это ни капельки не смущало. — Насрать.       Я протянул ему руку. Габриэль внимательно посмотрел на неё, затем на меня — и озарил поздний вечер своей лучезарной улыбкой. Его ладонь была холодной, гладкой, не такой большой — совершенно отличающейся от моей, крупной, шершавой и горячей. Я крепко, но осторожно, будто боясь ненароком сломать, сжал его руку — и короткие электрические разряды закололи кожу. — Получается, ты проиграл мне, — не без удовольствия заметил Габриэль, рассматривая красно-чёрные звёздочки, почти не видимые в темноте. — Чёрта с два, — беззлобно огрызнулся я, фыркнув в его сторону. Фыркнув с облегчением: я словно очистился от всей тяжести и грязи, скопившейся во мне за этот день...       Габриэль заиграл снова. И теперь, слушая это жалобное пение, я мало-помалу осознавал, что не такой уж и дурацкий его детский свитер. Не такой уж и идиотский его пиджак с единственным рукавом. Не такая уж и раздражающая его вечная улыбочка.       Да и сам он не так уж плох…