***
— А у тебя милый соперник, ангел. Тьма рассеивалась. Звуки пульсировали вокруг меня со всех сторон, как будто говорил не один, а сразу несколько. Неприятный голос. Скрипящий. В сознании всплыло лицо: узкоглазое, с аккуратным носом и полными губами, широкими бровями и чёрными волосами — такое же нагло-хамоватое, как и у Севера во время его гадких проделок. Я знал, кому это лицо принадлежало, и чувствовал к нему уважение, смешанное с отвращением. Странное сочетание — но Томас был знатоком своего дела, хоть и часто показушничал. — Милый? — раздался тихий голос Габриэля. — Может быть… — Будь он не милым — не спал бы так безмятежно у тебя на коленях. Демоны этим не промышляют. — Демоны безобидны только когда спят, — капризным голоском произнесла Виолетта. Я не открывал глаз. Пускай думают, что я сплю. И Том, и Виолетта были Хранителями младшей сестры Эммы, Оливии, и работали с ней уже год. Им шёл двадцатый год, но я не чувствовал их старшинства. Скорее наоборот: они напоминали вечно скандалящих детей. — Вовсе нет! — воскликнул Том. — Знаешь, я соседствую с Дангом, и он жутко храпит. Надо бы тебе послушать. — Не бывают демоны милыми! — фыркнула Виолетта. — Этот — тем более. Он обращался со мной как с куклой какой-то. А я не кукла! Демон да и только. И чего ты с ним возишься? Габриэль молчал, продолжая неторопливо перебирать мои волосы. Интересно, что у него в голове? Думает ли он над тем, что мы дружим? Считает ли это серьёзным нарушением? Он ведь не может открыто сказать об этом — большой риск. Что тогда? Я ждал. Ждал и с закрытыми глазами видел направленные на него взгляды — а он не смотрел на них, потому что я чувствовал, как его взгляд скользит по моему лбу. — Я… Не чувствую дискомфорт. Честно… Нам нет нужды не любить друг друга, как все остальные. Сказал, будто смакуя слова кончиком языка, прежде чем произнести их. Я затаил дыхание. — «Не любить», значит, — зацепился Том. — Антоним… Очевиден? — Я не имел ничего такого в виду, — спокойно заметил Габриэль. Его пальцы ослабли и остановились. — Просто он не такой плохой. И я… — Не боись, я вас не сдам. Хотя… Как ужасно получилось бы! — Да что ты несёшь! — пискнула Виолетта. — Ангелы никогда не пойдут против морали. Правда, Габриэль? Я почувствовал, как он кивнул — медленно, будто неуверенно. Моя душа тихо возликовала. — Тогда не возись с ним. Он этого не заслуживает. Я стоял на лестнице и протягивал руку Габриэлю, а он глядел на меня неотрывно и спускался. Боязливо. Но смотрел и — шёл. Его крылья трепетали, но он не оглядывался на свет и не смотрел на тьму, клубящуюся у нижних ступеней. Существовала ли она для него? Эта тьма не должна погубить его чистоту. Я — не должен. Кощунство. Грех. Даже если я демон. — У него светлое имя. В первый раз я не испытал к нему ненависти. Оно было светлым — может, поэтому я знал, что не запачкаю своими чёрными руками голубые крылья.II-6. Вспышка. Правила.
16 ноября 2019 г. в 12:09
Примечания:
ПОМОГИТЕ.
Утро — самая дерьмовая вещь, которую только можно было придумать. В восемь часов (непозволительно рано!) мои глаза отказывались открываться, голова не поворачивалась, а тело как будто приросло к кровати. Если бы на мне лежало одеяло, оно придавливало бы меня тяжеленным металлическим пластом, но и это не меняло дела. Только моя ленивая неподвижность и невозможность подняться на ноги спасли Габриэля от неминуемой смерти. Спасали. Все те минуты, что я лежал и думал, сплю я или нет. Шорох на кухне и шум воды заверяли меня, что это реальность… Которую мне хотелось послать куда подальше. В месте с Габриэлем, которого чёрт дёрнул встать в восемь утра летом. Когда все нормальные Хранители и люди спят.
Ненавижу.
Я лежал с закрытыми глазами, лежал как мумия, сложив руки на груди и надеясь заснуть обратно. Что Габриэль уйдёт без меня. Или не уйдёт. Но не будет меня трогать. Иначе мои закипающие кулаки не сдержатся.
Лёгкие шаги мягко прошлёпали с кухни в комнату и замерли у моей кровати. Я ненавидел белые тапочки, которые носил Габриэль, ненавидел его обречённо-виноватую улыбку, с которой он смотрел на меня, ненавидел его тёплый взгляд — ненавидел, ненавидел, ненавидел.
— Элайджа… — Он практически шептал, как будто бы это могло приуменьшить мою раздражительность. — Ты уже полчаса так лежишь. Нам скоро идти.
— В жопу иди, — рыкнул я, не открывая глаз. — Никто не назначал временные рамки. Хочется работать — валяй. Я. Сплю.
Габриэль помялся у моей постели с минуту, а потом я услышал шорох одежды и тихий щелчок замка. Ушёл. Я недовольно поворочался в кровати, смяв всё одеяло, простыню, да и подушку впридачу, и сел. Чтоб ему провалиться.
Я демон неконфликтный, но если меня разбудить, я буду готов уничтожить весь мир. И рвущуюся обёртку на йогурте. И слишком горячий кофе. И холодную и горячую воду из-под крана. И жёсткое полотенце. И с трудом надевающуюся рубашку. И это солнце, которое заколебало так радостно светить в окно. Назло тебе я надену солнечные очки — и ты поблекнешь в моих глазах. Нечего выпендриваться, если выспалось.
Я только собирался нажать на кнопку, чтобы переместиться, как взгляд мой зацепился за китайскую печеньку на письменном столе. Хрупкая и тоненькая, она светлела в лучах солнца, и ради интереса я аккуратно подцепил её пальцами. Почти тут же она треснула, и я доломал её; быстро запихивая крошащееся тесто в рот, я развернул мелкую бумажечку и пробежался по ней глазами.
«Сегодня самый подходящий день для того, чтобы отдохнуть».
Возбуждённо запихнув предсказание в нагрудный карман, я свёл брови к переносице и перенёсся в квартиру к Эмме. Даже печенька с предсказаниями говорит о том, что спать надо в такое время!
Меня окружила темнота. Шторы были занавешены, и стояла такая тишина, что меня резко окунуло в сонливость. Вяло передвигая ногами, я прошёл в гостиную — по мурчанию Деймоса я знал, что Габриэль именно там, — и рухнул на диван рядом с ангелом, тут же закрывая глаза и подтягивая колени к груди.
— О… Я думал, ты не встанешь, — тихо проговорил Габриэль.
— А что мне ещё было делать? Оставить тебя с ней наедине и позволить завладеть её сознанием? А впрочем… — Я зевнул. — Впрочем, она сама спит. Ты ненормальный.
Габриэль недовольно засопел и погладил Деймоса между ушек, ласково почёсывая мягкую шёрстку.
— И ещё. — Я полез в нагрудный карман за предсказанием; мне на колени упала вчерашняя записка Габриэля. — Цитирую: «Сегодня самый подходящий день для того, чтобы отдохнуть». Понимаешь? — Я поднял на ангела глаза, пылающие недовольным огнём, смягчённым тёмными стёклами очков.
Ангел покорно молчал.
— Ты приносишь мне печеньку, которая говорит, что мне надо поспать, и что делаешь? Правильно — будишь! Габриэль!
— Но я же не знал, — принялся оправдываться Габриэль.
Где-то я это уже слышал. Скомкав бумажку в кулаке, я пихнул её обратно, а потом туда же аккуратно положил записку. После глубокого вздоха хотел было разразиться очередной гневной тирадой, однако для большего эффекта сорвал очки с лица и посмотрел ему в глаза…
Мне не стоило этого делать. Я говорил себе это снова и снова, но каждый раз попадался на тот же самый крючок, неизменно забывая про собственные предупреждения. Нельзя. Нельзя смотреть Габриэлю в глаза.
Голубые, полные грусти и сожаления, как плачущее небо. Как он мог смотреть так, я не знаю, но моё лицо скривилось сразу от нескольких эмоций и едва не порвалось, как и всё тело. Я терпеть не мог этот взгляд, но и пленялся им одновременно, и из-за этого полнейшего хаоса не понимал, как должен реагировать. Меня перекосило: я едва не взвыл, как будто эти голубые глаза меня пытали, выворачивали изнутри, пронзали горячими лазерами.
— Ну хорошо! Хорошо, — вскричал я обезоруженно; Габриэль шуганулся в сторону, и Деймос спрыгнул с его колен. — И не надо так на меня смотреть.
В лице Габриэля что-то внезапно изменилось. Оно будто потускнело, как и блеск в глазах.
— Извини, если что-то сделал не так.
Габриэль опустил глаза в пол. Из моей груди вырвался было вздох облегчения, но что-то помешало ему это сделать. Что-то застрявшее у меня в горле. Гадкое и твёрдое. Это что… Вина? Вина? За что? И я? Я-то за что должен чувствовать вину? За то, что высказал то, что думал? Но Габриэль понуро сидел на диване, сложив руки на коленях, а внутри меня бесновалось жгучее нечто, обещающее сожрать все мои внутренности, если я что-нибудь не сделаю.
Я резко поднялся с дивана, спугнув Деймоса, и подошёл к балкону, заложив руки за спину. Солнце, это жестокое яркое чудовище, уже вовсю светило, а Габриэль бледным отражением сидел в стекле и словно чего-то ждал. Я — тоже. Чего-то. И ненасытный монстр жрал мои внутренние органы, пока я бездействовал и смотрел на то, как Габриэль сидит и тоже бездействует. Я не матершинник, но в тот момент мне резко захотелось выкрикнуть вслух все маты, которые я только слышал.
Потому что я не знал, что делать. И прошло не меньше пяти минут, прежде чем я заговорил.
— Габриэль.
Ангел медленно поднял голову. Я не обернулся.
— Ты не устал?
— От чего?
— От меня.
— Нет, конечно. — И секунды не прошло, как он ответил, встрепенувшись. — С чего ты взял?
— Ты сам говорил, какой я. Грубый. Жестокий. Что там ещё. Невежливый. Постоянно хамлю. Вмазать тоже могу. Закипаю. Как ты терпишь меня вообще?
— Я не терплю тебя, — возразил Габриэль, — ты же мой друг. Такой, какой ты есть. И… Ты ведь… демон, — осторожно добавил он. — характер у тебя не может быть ангельским. Ты не в первый раз устраиваешь подобное, но я всё ещё здесь.
Я хмыкнул. Невесело, но удовлетворённо. В груди всё ещё клокотало, и я прислонился лбом к отрезвляюще холодному стеклу. Я ненавидел себя за эту неопределённость, с каждым разом всё возрастающую, но не мог ничего с ней поделать: она скреблась о рёбра и не давала нормально дышать. Как и сейчас. Почти всегда, когда я срывался, я чувствовал нечто подобное, однако оно проходило сразу, а тут…
Я не мог повернуться к Габриэлю лицом. Тело не хотело. Очки остались на диване — я не мог позволить себе взглянуть ему в глаза после той ерунды, что выпалил сгоряча, и стоял с напряжённой спиной и приподнятыми плечами. Крылья нервно подрагивали, и в отражении я видел, что Габриэль смотрит на меня неотрывно — и предпочёл бы не смотреть, да глаза не слушались. Вот он поднимается, плавно подходит и уже стоит за моей спиной, которая от этого становится ещё напряжённее.
Сядь. Не подходи ко мне. Не сейчас.
— Расслабься, Элайджа. — Тёплые — я чувствовал это через ткань — руки легли на мои плечи и медленно погладили. — Я понимаю. Снова оплошал… Лучше было тебе остаться в постели.
Я промолчал, а крылья мои задрожали.
— Давай ты сейчас ляжешь, немного успокоишься, а потом, когда наберёшься сил, будем работать. Хорошо? — Он сдержанно развернул меня к себе лицом и заглянул в глаза. А я почувствовал, что устал. От утра, от которого прошло меньше часа, от своей бурлящей эмоциональности и от чрезмерного спокойствия Габриэля. От всего этого — смертельно.
Колени Габриэля были твёрдыми, но удобными. Я был бы признателен, если б мне сказали, как я на них оказался. Но режущая боль в рёбрах утихала, а я и впрямь расслаблялся. Нервировали только чужие пальцы, время от времени вторгавшиеся в мои волосы, но мне уже не хотелось ничего говорить. Совсем ничего.
Пора бы перестать быть таким вспыльчивым — но как? Как, если каждое раннее утро я просыпаюсь с желанием приносить зло всему миру? Как, если я просто готов взорваться из-за неподобающе сказанной фразы или несвоевременного действия? Как — если я и правда демон, и правда грубый, жестокий, агрессивный демон, которого не исправить? Даже в те дни, когда я спокоен и вполне безобиден, во мне таится врождённое дьявольское существо, способное выпрыгнуть на первого встречного в любой подходящий момент.
Я не знал… Может, Габриэль зря со мной возится и дарит эти добродушные взгляды и светлые улыбки. Неужели он считает, что я, грязный и тёмный чёрт, достоин их? Он — ангел с чистыми помыслами и душой, а что я?..
— Всё хорошо? — шёпотом спросил Габриэль, шурша карманами. — Ты хмуришься.
По моему лбу провели прикрытой перчаткой ладонью, и я в самом деле почувствовал, как напряжён мой лоб. Я помотал головой: горло опять свело спазмом. Габриэль погладил меня по волосам и подул на лицо. Я поморщился.
— Не думай о плохом, слышишь? — Его рука в перчатке была такой же тёплой, как и без неё, но совсем не живой. Если бы он снял её… Стало бы мне легче? — Я не уйду никуда.
Больно и приятно. И темно.