Вне правил

      Правильно говорят, что не нужно возлагать на что-либо больших надежд. Я ждал первого рабочего дня с нетерпением, а он оказался ничуть не лучше остальных. Я разочаровался: работать нам не пришлось, потому что Эмма прокрастинировала весь день, а я не позволял Габриэлю заставить её заняться полезным делом. Я и не подал виду, что слышал разговор, но теперь тоньше ощущал тепло Габриэля, пока Том и Виолетта сражались за власть над своей подопечной. Оливия оказалась настоящим чертёнком. И мне стало жаль спокойную Эмму.       Как я уже сказал, это был самый настоящий ураган. Теперь же к этому урагану добавились гром и молния. Голосок у этой девочки был что надо: звонкий, почти оглушительный, и даже шептала она громко. Я бы даже не назвал это шёпотом. Зато по поведению сразу было понятно, почему Томас и Виолетта не ладили. Покровителем Оливии неизменно оставался именно Том. Корчивший Виолетте рожи и откровенно подшучивавший над ней. Мне даже стало её немного жаль. На полпроцента.       Хаос на столе. Безграничная вредность. Коварство и мелкие пакости. Бесконечная трата денег. Скандалы. Ссоры. Короткая память. Эмоциональность. Габриэль со страданием в глазах смотрел, как она тискает Деймоса и суёт ему палец в рот, когда тот зевает. Я удивлялся, как Эмма сохраняла невозмутимость, когда вокруг неё фактически взрывались мнимые бомбы. Так и хотелось протянуть руки и нашептать чего похлеще, чтобы угомонила малявку свою, но сегодня мы единодушно согласились наблюдать и анализировать. Мне казалось, что Габриэль просто не хотел чем-то рассердить меня, хотя после его слов злиться мне совсем не хотелось.       Как оказалось, ненадолго — пусть я наивно верил, что на утреннем инциденте все неприятные события закончатся.       Мы не работали, но и не теряли время зря. Пускай в человеческом обществе это — лютейший враг подростков, в нашем же случае всё совсем не так. Хранителям было необходимо поддерживать связь друг с другом, обмениваться опытом и советами, ну и просто общаться на расстоянии. Для этого в мобильные телефоны было внедрено приложение Wingy.* Я особо не ждал того момента, когда оно наконец заработает (оно было предназначено только для работы, но никого это не волновало), но когда мой мобильник завибрировал, у меня не было иного выбора.       Стоило мне зарегистрироваться, как меня сразу же нашли мои одногруппники и (в основном Сиди) принялись закидывать меня сообщениями по поводу работы. «Да откуда вы все лезете?» — горячился я, не успевая отвечать. А потом и вовсе закрыл приложение. Постоянный трёскот меня неимоверно раздражал. — Тебе тоже пишут? — поинтересовался Габриэль. — Отбоя нет, — пробормотал я, — как будто сто лет не виделись. — Сейчас у всех так. Много новоприбывших. — Он улыбнулся, глядя на экран. — Оказывается, ты стольким нужен… — Да конечно. Это только сегодня. Потом все забудут про это и будут общаться только с теми, кто нужен по-настоящему. — А как ты записан? — вдруг спросил Габриэль, оборачиваясь на меня. — Я тебя добавлю. А то у меня в рекомендациях только ангелы.       Я замешкался. А потом открыл приложение и протянул ему телефон: — Спиши. Продиктую — не поймёшь.       Габриэль бережно взял у меня из рук телефон и пробежался глазами по нику. Я ожидал, что по его лицу пробежит тень неприязни, но на моё «El_Kick_Your_Ass» ангел никак не отреагировал. Принял как должное? — Креативно, — только и заметил он, возвращая мобильник мне. — Спасибо. — А зачем тебе мой профиль? Мы с тобой вместе живём вообще-то. И номер мой у тебя есть.       Габриэль пожал плечами. Исчерпывающе улыбнулся. А я подумал: фиг с ним. И принял заявку. Посмотрел на глупую картинку с белоснежным пушистым котом на экране — почему-то признал его сходство с Габриэлем — и вновь отложил.       Нет, и всё-таки дурацкая штука.

***

      Я рассчитывал провести вечер в полном покое и безмятежности и забрался на кровать с ногами вместе с новым скетчбуком. Что рисовать — не знал, но чувствовал, что хочется. За это я не переносил смутное вдохновение, а оно посещало меня чаще всего. В таких случаях я подолгу держал карандаш над листом и сверлил его взглядом — ничего не шло, несмотря на то, что в глуби скреблось пушистое и тянущее. Неужели нельзя быть хоть немного конкретнее?       Я упёрся лбом в колени, отодвинув скетчбук. Разобрать бы, чего я хочу. Пока внутри царит творческая неразбериха, не выйдет ничего. — Не получается? — сочувственно сказал Габриэль, заходя в комнату и присаживаясь на свою кровать. Я недвусмысленно промычал, не поднимая головы. — Может, я смогу помочь как-то? Сыграю что-нибудь, например?       Он наклонился и поднял с пола чехол с флейтой. Я приподнял взгляд: любил наблюдать, как он любовно стирает невидимые пылинки с серебристого корпуса и легонько дует на клапаны, будто навевая на них личную магию. Этот трепет, с которым он относился к своему инструменту, не применялся больше ни к чему. Даже сладкое он любил меньше, чем свою флейту. В отличие от меня, у него всегда было вдохновение играть. Я ему даже завидовал. — Повеселее? Или лучше спокойнее? — Он ради верности дунул в дульце и улыбнулся мне. — Спокойнее, да?       Габриэль не дождался моего ответа и заиграл. Попал в цель, как будто видел меня насквозь. Звуки полились медленно, обыгрывая друг друга, а потом взвились вверх, повторяя одну и ту же тему то выше, то ниже… Я поднял голову. Габриэль сидел на краю кровати, прикрыв глаза следя за изящным полётом пальцев, и чуть покачивался из стороны в сторону в такт мелодии. Она не была витиеватой и состояла из постоянного рефрена, но отчего-то в моей душе что-то поднялось — я будто взбирался на гору, окружённый высокой травой, с небольшим походным посохом в руке, на фоне закатного рыже-бордового неба…       Я забыл. Всего на пять минут, но забыл, что собирался делать. Пока Габриэль играл, я не мог шевельнуться — не мог вдохнуть полной грудью и моргнуть, заворожённый. Лишь когда музыка стихла, меня словно облили водой. Я выпрямился, но всё не мог отнять от него глаз.       И как только он это делает… — Сыграй ещё, — на выдохе попросил я, — вот… То, что ты играл. — А, «Adiemus»? — Я не знал, как это называется, но кивнул. — Понравилось? — Я кивнул снова, почти лишённый дара речи.       И Габриэль вновь поднёс флейту к губам. Я слушал — а может, и не слушал вовсе, а чувствовал звуки всем организмом, пропуская музыку через себя. Но в какой-то момент меня подбросило обратно к стене, я снял очки и схватил в руки скетчбук и карандаш — и он сам собою начал рисовать, управляя моей кистью. Я еле-еле успевал поглядывать на Габриэля, самозабвенно предавшегося музицированию — а карандаш вовсю чиркал по бумаге быстрыми рывками, штрихами выводя тонкие руки, вьющиеся волосы, черты лица…       Мои губы пересохли, но у меня не было времени облизнуть их. Кисть коротко моталась вперёд-назад, чудом попадая в ритм новой мелодии, а я старался поймать положение пальцев, танцевавших по клапанам. Слишком быстро. Я не успевал. Делал штрих — перекрывал его вторым и пытался повести вниз, правильно изогнуть, не переборщить. Мельком кидал взгляд на блаженное лицо Габриэля, зависал и рисовал дальше.       Габриэль сыграл ещё несколько пьес, чередуя их с той самой мелодией с незапоминающимся названием. В эти минуты меня била дрожь — я замирал на несколько секунд, а затем возвращался к своему занятию. Правая рука дрожала, но черты выходили красивыми, будто их рисовала сама музыка, а не я. Габриэль и вправду весь состоял из магических звуков, мотивов и тонких переливов, такой же воздушный и не от мира сего.       Меня это пугало и окрыляло одновременно. Причём окрыляло… Совсем не так, как я привык чувствовать. Будто крылья за моей спиной были вовсе не демонические…       А впрочем, какая разница. Я откровенно плавился под этими звуками. Надеюсь, никто никогда об этом не узнает. — Ну, как успехи? — светло спросил Габриэль. — Получилось. — Я глубоко вздохнул, глядя на свежий скетч, а потом перевёл взгляд на ангела. Щёки закололо: похож. Очень. — Покажешь мне? — Габриэль поднялся с кровати, отложив флейту в сторону, но я тут же закрыл скетчбук. — Нет. — Ох… Ну хорошо. — В его голосе мелькнула лёгкая обида, но он не выглядел разочарованным. — Я рад, что смог тебе помочь. Я ведь поиграю ещё? — Габриэль, — суровым тоном произнёс я, — играй. Когда захочешь и сколько захочешь. Только не когда я сплю. А не то… — Голову оторвёшь мне, знаю. И… Извини за сегодняшнее. — Да простил я тебя уже давно. Забудь. И-играй.       Я обнял колени руками и положил на них подбородок. Несомненно, рок был моим любимым жанром, и я мог в любой момент на всю квартиру включить Queen или Rammstein или Scorpions или чего ещё потяжелее, но сейчас… Сейчас всё моё существо внимало этой странной, полюбившейся за несколько лет музыке, способной усмирить меня. Усмирить.       Неизбежно потянуло ко сну, хотя мы даже не поужинали. За окном было ещё светло, но глаза мои исподволь закрывались с каждым разом на всё большие промежутки, пока я не словил полуминутную дрёму. И не очнулся бы, наверное, если бы не стихшая музыка и не шёпот совсем рядом. — Я усыпляю тебя? — Голос Габриэля смеялся где-то в глубине, и я почувствовал нотки шутки. — Пожалуй… — промямлил я. — Тогда ложись. Я и без того рано тебя поднял. — Разберусь.       Я ворчал уже в привычной манере, и Габриэль это понимал. Его руки аккуратно забрали у меня скетчбук — я не сопротивлялся: знал, что он не откроет, — и расслабили мои пальцы. Приятно закололо; я свыкся с таким появлением звёзд, пусть их и приходилось потом прятать от чужих взглядов. И тем не менее я мягко оттолкнул руки Габриэля. Не люблю, когда со мной нянчатся.       Не помню, как разделся и оказался под одеялом. Помню, что сдался и прочёл нескончаемые сообщения Обсидианы по поводу какой-то ночной вечеринки и оставил их без ответа. Глаза не фокусировались на мелких кнопках. Да и Сиди должна была знать, что шумные вечеринки я не люблю. Особенно уж если они ночные.       Габриэль продолжил едва слышно насвистывать очередную печальную мелодию, а я слышал её уже во сне. Во сне, где вокруг меня кружился лесной пейзаж, а небо пело голосом флейты…       Но ничего не бывает идеальным, как бы ни хотелось. Я понял это через несколько часов. Когда в мой, уже глубокий, сон душераздирающим скрежетом ворвался дверной звонок.