Вне правил

      Эмма сидела в кресле, подняв колени к груди, и вязала. Вязала уже второй час, муторно, медленно, упорно клацала толстыми спицами, щуря глаза и плетя голубую широкую ленту. Горел лишь светильник: шторы были, по обыкновению, занавешены. Оливия сидела рядышком и читала книгу, приняв неестественно гибкую позу в кресле. Ветер заносил в комнату через распахнутые окна приглушённые детские голоса. Тихо играл джаз.       За это время я, Габриэль и Томас успели сыграть несколько партий в в карты, я же — проиграть небольшую сумму и отыграть её с лихвой. В подобной обстановке, правда, больше подошёл бы морской бой: такой же долгий и тягостный. «Да к чертям этот шарф», — бормотал я, глядя на Эмму, но она не поддавалась. Женщины… — Вы портите Габриэля, — обиженно пикнула Виолетта, не принимавшая участия в игре. Она возвышалась над нами, сидящими на мягком ковре, сложив руки на груди, как мамочка над провинившимися детьми. — Ангелы не играют в карты на деньги…       Мы не разбивались по командам, и я чувствовал неуверенность в жестах Габриэля и внимательность в его взгляде, но не мог не заметить и бледных искорок азарта, разгорающихся в его глазах. Мне везло, ему — нет. Он застенчиво улыбался, кусал губу, виновато смотрел на Виолетту, но играл. Проигрывал Томасу, мне, но знал, что потом я верну его часть.       А ведь я мог и не вернуть. Он верил мне опасно, всецело. Глупый, глупый и доверчивый ангел — ему повезло, что рядом с ним я, а не кто-то другой. — А чего ты хочешь? — хохотнул Том. — Он с Элайджей, всё такое…       Я фыркнул: принимать всерьёз шуточки Тома не получалось. Даже правильный Габриэль добродушно поджал губы, словно собираясь обидеться, но при этом глаза его лучились… озорством? — Идиот, — надулась Виолетта, краснея. — Всё в порядке, — заверил её Габриэль. — Играть в карты. На деньги. С двумя демонами! — строго продекламировала Виолетта. — Я не училась вместе с тобой, но… — Если Габриэля это не смущает, то не тебе судить, — безэмоционально заметил я и, как только Габриэль начал биться, скинул под него все карты. — Я вышел.       Виолетта нахмурилась и отвернулась от нас. Теперь её взгляд был направлен на Оливию, на эту девочку, вечно буянящую, но теперь спокойную. «Идеально». Всё должно быть правильно и гармонично — таков был слоган Виолетты. Непрактичный, как по мне. Порядок скучен, а без диссонанса гармонию не познать.       Возможно, — нет, точно! — и я был диссонансом в жизни Габриэля, но он ни разу не жаловался. Мне. Ангелы честны, он не стал бы молчать или лгать мне. Не могу сказать, что мы жили в постоянной гармонии, но… Наверное, стремились к этому?       Бледная светлая рука с позвякивающими серебряными монетками. Я сфокусировал взгляд: Габриэль (глубокий, мягкий, небесный) протягивал мне то, что он проиграл. Внутри меня разгорелось отвращение, и я бы шлёпнул по его ладони снизу — монеты звонко разлетелись бы по комнате, как брызги морской волны, тускло посверкивая в лучах светильника… Вместо этого я мягко поддержал его руку и неспешно сгрёб монетки, глядя, как на их месте разгораются чёрно-красные звёзды. Молча. Только спицы мерно клацали да страницы шуршали.       Хорошо, что Виолетта не смотрела на нас. Том сощурился, но обошёлся без комментариев: прикусил язык, как только я пришил его к полу тяжёлым взглядом.       Габриэль потёр звёздную руку и торопливо натянул белую перчатку. Я последовал его примеру. — Ещё разок? — Томас поспешил сказать хоть что-нибудь, отчего-то испугавшись нависшей тишины. — Пожалуй, нет, — отказался я. Монетки жгли карман похлеще любого дьявольского огня. — На сегодня хватит. Этак я… мы… совсем разорим Габриэля.       Том на это только хмыкнул и принялся по привычке тасовать карты. Подле него лежала внушительная горсть золотых, серебряных и медных монет. Он гордился своим преимуществом. Гордость… Она была и у меня, но в последнее время изгоняла из себя Гордыню, свою гадкую близняшку.       Гармония? Ангел, играющий в карты на деньги, и демон, не такой уж и порочный, если так посмотреть…

***

      Мы вышагивали по суетливому знойному городку, окружённые резвящимися детьми, вопящими на все лады. Мальчишки размахивали майками над головой, гоняясь за визжащими смехом девчонками, стреляющими в них струями водяных пистолетов. Босые ноги шлёпали по горячему асфальту. Взрослые чудом уворачивались, скрывались за углами, сбегали по проходным дворам, где, как они думали, можно было отдохнуть от детворы, — но и там самые маленькие играли в прятки.       Теперь я понимал, почему Эмма предпочитала оставаться дома, занавесив шторы и распахнув окна.       Я закатал рукава рубашки выше локтей и расстегнул несколько верхних пуговиц. Снял бы её совсем — но мы с Габриэлем шли в наше кафе, а я не был уверен, что там принято расхаживать с голым верхом. Однако — однако! — я не очень-то скучал по своей майке. Она плотно прибегала к телу, и я был бы уже весь мокрый, а так моё тело мало-мальски дышало. — Да смотрите вы, наконец, куда прёте! — рыкнул я на рыжую девчонку, с разгона налетевшую на меня. Та пискнула, надула губы, посмотрела на меня недобрым взглядом… Наглёж. — Они же дети, — успокоил меня Габриэль, одарив своей фирменной мягкой улыбочкой, — ты тоже был шкодником в детстве, я уверен. — А ты был ангелочком, — съязвил я, а затем прыснул. Очевидно…       Габриэль широко улыбнулся и поднял глаза к небу. Что-то необъятное отразилось в них; они блеснули белизной. — У меня не было выбора. Мы ведь росли в разных частях города. Ты — с демонами, я — с ангелами. Ангелы не проказничают, даже если они дети. Нас с самого детства учат быть вежливыми, спокойными, добрыми… — Отлично, это что же получается, — фыркнул я, в негодовании сложив руки на груди, — вы не дрались друг с другом в шутку? Не играли в пятнашки, не делали подсечки, не лазали по деревьям? И это вы называете детством?       Габриэль виновато пожал плечами. А мне стало гадко, снова так гадко, хуже, чем когда он протягивал мне монетки. В кармане снова зажгло. Дурацкое, никчёмное ангельское детство… — Вам как обычно? — вновь спросила девушка за кассой, лучезарно улыбаясь. «Линда», — говорил бейдж у неё на груди. Ну что ж, Линда так Линда. — Нет. — Габриэль покачал головой, оглядев взглядом список десертов. — Элайджа… Ты какое мороженое будешь? — Чего? — Я приподнял бровь. Почему не как обычно? Я уже привык к нашему заказу. — Зачем мороженое? — Жарко ведь. — Он откинул волосы со лба и плеч. — Да и ты в рубашке. — Любое. Я не привередлив. — Я прищурился в ответ на смущённую улыбку Линды (она как будто бы стала невольным свидетелем какого-то неловкого момента) и сел за привычный столик у широкого окна.       Не знаю, почему здесь всегда было малолюдно. Порой мне казалось, что, кроме нас, посетителей здесь не бывает. Столики всегда сияли белоснежной чистотой, пол был вымыт волшебной тряпкой, на окнах — ни пятнышка, и бессменная Линда, принимающая нас с искренней цветущей улыбкой. Мы были для неё каким-то особенным счастьем? Ну, если мы постоянные клиенты, то это само собой разумеется.       Я снял очки и положил их на гладкую лакированную белую поверхность стола. Пластик глухо клацнул. Как спица о спицу. — Я взял ореховое, ведь ты всегда ореховое кофе пьёшь, вот я и подумал… — Передо мной негромко тюкнулась стеклянная плошечка с парой пломбирных шариков со светло-коричневой спиралью. Габриэль уселся напротив меня; его мороженое смешивало в себе все цвета радуги, и я даже боялся представить, что же там за вкус. — И молочный коктейль. Обычный… — Он придвинул ко мне изящный пузатый стакан и посмотрел так, словно ждал оценки за только что рассказанное стихотворение. — Спасибо, — поблагодарил я, взял ложечку — и тут у меня в мозгах произошёл сбой. Мы платили в кафе по очереди, и я явственно помнил, что в прошлый раз перекус заказывал вовсе не я. А если вспомнить, что сегодня Габриэль неслабо проигрался… — Сегодня же я плачу? — уточнил я, сдвигая брови к переносице.       Габриэль уставился в свою неприлично радужную плошку с мороженым. «Ну дурак же, дурак и есть», — мысленно обругал его я и полез в карман. За жгучими монетами. — Сколько заплатил? — Вздохнул. — А проиграл? — Снова вздох. Я наморщил нос и вывалил перед Габриэлем все деньги, с дребезгом закричавшие от столкновения со столом. — На. Заодно — сколько я там был тебе должен? Не важно. Забирай.       Глаза Габриэля и сами стали похожи на самые крупные серебряные монетки. — Нет. Нет-нет-нет, — он замахал руками и сдвинул горку монет в мою сторону, — это твоё. Только моя часть… — Да плевать. Бери уже. — И, столкнувшись с непокорным взглядом, рявкнул: — Бери, пока насильно не запихнул куда там подальше.       Габриэль не долго колебался. Теперь, уже с полегчавшим сердцем, я мог приступить…       Неужели доброе дело? Вернуть то, что принадлежало не мне, и не воспользоваться выгодным положением? Ложка на мгновение застыла у меня в руке, но спустя это же короткое мгновение продолжила свой путь. А что в этом такого? Мы же… друзья. Какая же дружба без… хороших поступков? — Растолстею я с тобой, Рапунцель, — вздохнул я, уминая мороженое. Где-то сбоку раздался такой же тихий вздох: то вздыхала Линда, уже не в первый раз. Но вздох этот был не печальный, не скорбный, не усталый: он был сладок, как молочный коктейль в моём стакане. Не мог я понять её вздохов, да и не стремился понимать. — Ты? — брови Габриэля весело поползли вверх. — Нет, не растолстеешь. У тебя не получится. — Эмма ведёт такой же образ жизни, как и я, иногда балуя себя сладким, и у неё щёчки уже появляются, — напомнил я. — Вся в тебя. — Кстати об этом! — Габриэль отложил ложку и сложил руки на столе, чуть подавшись вперёд. — Про Эмму. Она ведь… Вяжет Жану шарф, верно? — Тупое занятие. — А мне кажется, что очень даже! Жан живёт в холодном регионе, и шарф был бы ему очень кстати. Я… Подумал… — Ангел постучал пальцами по поверхности стола. — Раз уж у нас не так много работы и, — он запнулся, — и ты иногда уходишь… с Обсидианой… Я подумал записаться на вязание.       Я тупо уставился на него. — Чего? — переспросил я, пялясь на слабую улыбку Габриэля. — На вязание? Записаться? — Ну да, — неуверенно ответил Габриэль, — буду вязать хотя бы под чайник коврики, те же прихватки… Шарф… Тоже. Я ведь тот ещё мерзляк. — У тебя есть уже шарф. Ядовито-жёлтый. Полосатый, как сломанный телевизор. Куда ещё? — Не одобряешь? — тихо обобщил Габриэль. И в этой тиши я сумел различить нотки обиды и разочарования.       Не одобряю? Почему же? Если Габриэль найдёт себе занятие, которое придётся ему по душе, я буду только рад. Даже если это вязание. Для старушек. Которым нечем больше заняться. Но… Я опустил уголки губ. Габриэль некоторыми вечерами ходил гулять с Анжеликой — куда-то по делам, как объяснял он, — и другими своими друзьями. Если эти прогулки накладывались на дни, когда я был свободен от Обсидианы, то дома оставался один я. Наедине с тоскливыми мыслями, воплощающимися в скетчбуке — о чём мне не хотелось бы никогда упоминать. Я тогда думал о том, как легко переносил одиночество в годы учёбы. Сейчас… Сейчас было немного иначе. И дополнительные курсы… — Нет же, — я мотнул головой и повернулся лицом к окну, — нет, дело не в… Вот чёрт.       Я резко отвернулся от окна. Там, на площади, стоял Север со своей новоявленной бандой и смотрел прямо в сторону кафе. Я чувствовал, чувствовал на себе его острый взгляд и уже слышал в голове противненькое «Ой, а кто это у нас тут?»       Габриэль тоже выглянул в окно и поспешил отвести взгляд. Наскоро съеденное мороженое убивало зубы, горло и язык, но я не стал волноваться об этом, да и о невыпитом коктейле тоже: я подорвался с места и в один большой прыжок оказался около Габриэля. — Валим, — прохрипел я, за руки выковыривая его с диванчика, — пока не поздно. Забудь про еду, — добавил, как только Габриэль раскрыл рот в недоумении, — не так важно; у Севера связи, он буквально центр социальной сети…       Наскоро попрощавшись с оторопевшей Линдой, я выволок Габриэля на улицу — и тут порадовался, что на площади было людно. Крепко ухватив Габриэля за руку, я шмыгнул в толпу. Север должен был остаться слева — главное, не натолкнуться на него случайно. Уж лучше быть замеченными им в толпе, чем в тихом уютном кафе, где ещё и прикопаются, а ты в облике смертного сможешь только зубами скрежетать… — Стал бы шантажировать? — удручённо спросил Габриэль. — Как Обсидиана? — О, хуже, — едко хмыкнул я, — куда хуже. Он бы и спрашивать не стал. Сперва поглумился бы, а потом и растрезвонил. Ещё и компания эта его новая… — Люди толкались, хаотично разбредаясь электронами по дорогам, и Габриэль приник к моей руке, чтобы его не оторвало. Проклятое лето, не вдохнуть нормально: жарко… — Мои друзья-приятели ещё бы поняли меня. Но тут Северу нужно выпендриться. Чтоб ему пусто было. — Эге-гей! — раздалось не то далеко, не то близко. Сверху. Северский вкрадчиво-елейный вскрик. — Шеф, а я вас вижу! Как мило!       Отдал бы всё, чтобы Север не попёрся сегодня на площадь… Демонюга несчастный. Падаль летучая. Отброс мерзопакостный.       Мы вырвались в свободный безлюдный двор, и Север не полез за нами. Устал — или ему просто надоело — или же он поджидал нас снаружи, готовя очередную гадость. Но я вывел Габриэля через другой выход, и мы пошли уже в спокойном темпе, нервно поглядывая по сторонам. — Почему им так интересно следить за тобой? за нами? — Габриэль крепче ухватился за мою ладонь и опустил взгляд. — Мы ведь не музейные экспонаты какие. Такие же, как все.       Я коротко посмотрел на нерасцепленные руки и усмехнулся. И правда, почему это так интересно? Даже не знаю, право дело. — А ты видел где-нибудь ещё ангела и демона, идущих рядом? — вопросом на вопрос ответил я. — Или живущих в одной квартире? Или тех, для которых взаимные касания в порядке вещей? — Габриэль покачал головой. — Вот и никто из них не видел тоже. Это табу. Теоретически. Нонсенс. Шок-контент. Вот и пытаются ухватиться за это и себе в выгоду провернуть. Сиди так точно. Север — и подавно. Это хорошо, что пока только им в голову приходит использовать информацию против нас или в свою пользу. Пока что… — Ох… Но… Я не понимаю, чем это плохо. Все ведь заводят друзей. А я — хочу с тобой. Разве… нельзя?       Габриэль ослабил хватку, а меня прошибло электрическим током: «Отпустит!» Я сжал пальцы на его кисти и — чуть не заплакал или не засмеялся. Не люблю, ох как не люблю я всё это… — Можно. Нужно.       Я замялся и замолк, заглушённый расширяющимся комом слов в горле. Казалось, бери любое из сотни: подойдёт каждое! «Я тебя не отпущу», «Ты от меня не отвертишься», «Ты делаешь то, что хочешь», «Только попробуй перестать», «Не отпускай», «Плевать на других», «Ты нужен», «Если я нужен…», «Даже не думай…» — Иди на своё вязание, — ляпнул я невпопад. Габриэль даже вздрогнул от неожиданности и переспросил. — Ты хотел на вязание записаться. Иди. Если тебе это нужно… Чего же ты у меня постоянно спрашиваешь? Будто я… — Но ведь ты мой друг! Мне важно твоё мнение. — Ангел расцвёл и — хвала всем тем, кто есть, — вновь крепче взял меня за руку. Отлегло. — Спасибо.       Если тебе это нужно… Если ему нужно, он останется со мной? Сможет отказать Лике, курсам, друзьям? «Не смогу отказаться от друзей», — вспомнилось мне. Так мало, мало времени оставалось: половину забирала Сиди, будь она проклята, и теперь… Мало, мало, мало…       Я вздохнул, оторвал от сердца ещё один репейник и выбросил его.