Вне правил

      «Удали всё к чёртовой матери».       Я сверлил экран телефона смертельными свёрлами и жалел, что не они не могут дотянуться до Севера, который сидел где-то там, рядом со своим подопечным, или же у себя в квартирке, довольно распластавшись на кровати и посвятив свой день ничегонеделанию. Наверняка он лыбится, глядя на мои сообщения. Лыбится, падла. Знает. Знает, что я сейчас готов напрыгнуть на него волком и хорошенько потрепать. Как тогда. Только похуже. Держится на расстоянии… И правильно.       «О чём ты?» — так и сквозит неприкрытым сарказмом, деланным недоумением, ядом.       «Ты прекрасно знаешь».       Пальцы вдалбливают буквы в виртуальную клавиатуру. Экран чудом не трескается. Стоит поднять голову — и погружаешься в тёплый день с летним солнышком, оставшимся за окном, Габриэлем, сюсюкавшимся с Деймосом, Эммой, лениво вертавшей странички какой-то книги, Оливии, блаженно поедавшей пончики на кухне (Том и Виолетта вновь спорили, когда ей стоит прекратить), да и… в целом в приятную обстановку. А если опустить глаза в телефон…       «Я много чего знаю, но ты говоришь загадками. Конкретнее?»       «Фотографии. Со стены. Удали. Живо».       Тучи угнетения сгущались надо мной и швырялись острыми горячими молниями. Нет, мне не стоило тогда заходить на страницу Севера: случайная оплошность — и вместо того, чтобы открыть переписку, я попал на стену… Лучше бы я вообще не думал о нём тогда. Ну преследовал и преследовал себе. Нет же, надо было мне наехать на него. Сам же и поплатился.       «Аа ты об этом…» — Наверняка на роже сейчас гигантская самодовольная лыба. Взять бы эту лыбу, и ему… — «А что такое? Тебе что-то не нравится? Смотрится довольно неплохо». — Элайджа, все хорошо? — обеспокоенно подал голос Габриэль, и я поймал себя на том, что рычу. Снова. — Нет, — буркнул я. — Нет, не хорошо. Не лезь пока.       «Не твоё дело. И не твоё право. Если мы гуляем, это касается только нас. Не тебя».       Ещё в детстве я понял, что знаменитости — вовсе не такие счастливые люди, какими они выставляют себя. Как же можно быть счастливым, если за тобой на каждом шагу кто-то следует, задаёт неприятные вопросы, записывает каждое твоё действие, не даёт ни минуты покоя ни тебе, ни твоей семье? Я смотрел на их светящиеся лица и видел слабость. Отдельные люди не могут противиться основной массе. Зло торжествует. Тщеславие. Зависть. Унижение. Величие. Пороки…       Не думал я тогда, что за мной тоже кто-то будет следить. В кафе… На улице… В какие-то неподходящие моменты… В центре… Из моего носа непроизвольно вырвалось сопение. Я был зол — зол на вторжение в личное пространство. Параноик из меня никакой, но вот сам факт того, что мои шаги кем-то отслеживаются…       С Обсидианой напару…       «А остальным нравится! Ты читал комментарии? Видел лайки? Ты звезда!»       «К чёрту всё! Ты хренов нюхач! Всё тебе выведать надо…»       «Удаляй, я сказал».       Виски тяжело пульсировали. Я не листал его ленту полностью. Сколько он подсматривал? Неделю? Две? Последний месяц? Сколько фотографий сделал? Мне было как-то всё равно, что подумают мои друзья, но у Севера была целая армия подписчиков. Смотрел ли кто из Хранителей косо, узнавая моё лицо? Перешёптывался ли? Искали ли в толпе Габриэля?       «А что мне за это будет?»       Горький смешок. Конечно, ехидный блеск в его глазах — я не мог его видеть, но знал, знал до спазмов в горле эти недобрые искорки, знал, когда они зажигаются, знал, к чему это ведёт. Провокатор. Шантажист. Не лучше Сиди. А я ещё и с ней должен был встретиться сегодня. Напасть какая-то…       «А хочешь что?»       Пустота. Я смотрел на отсутствующий карандашик, говорящий о том, что собеседник набирает сообщение, и слышал пульсацию крови в собственных ушах. Без ракушки. Как в дешёвом фильме при развитии напряжённой ситуации.       Север молчал — а я знал, что он и сам не знает, чего хочет. Но с каждой секундой казалось, что он выбирает из своих идей самую изощрённую, самую подлую, самую неприемлемую. Купить ему десять бутылок вина? Пасть в ноги и произнести позорную речь? Признаться в любви Сиди? Поцеловать кого-то на спор? Выйти голым на улицу? Просто так Север ничего не сделает, нет… И я ненавидел его за это.       Выскочил карандашик. Сердце почти замерло. Я невольно скакнул взглядом на Габриэля: раскинулся на диване, невесомо почёсывает Деймоса за ушком, смотрит на меня изредка. Я снова смотрел на него снизу вверх, сидя на полу…       «А дай Габриэлю пощёчину».       Воздух в горле попал в пробку. «Только и всего?» — удивилась первая мысль в моей голове, а вторая тотчас поняла, что это только кажется «только и всего».       Ударить? Габриэля? Отвесить ему ладонью по щеке?        Я сглотнул и вновь посмотрел на ангела, даже не подозревающего о характере переписки. Бледная, чуть полная и оттого мягкая из-за его пристрастия к сладкой выпечке щека. С лёгким розоватым румянцем у глаз и игривой ямочкой, выглядывающей при улыбке и прячущейся, лишь завидит мой взгляд. И по этой щеке… Ладонью? С размаха? Чтобы на ней остался жестокий красный след, а в голубых глазах заплескалось…       «Нет».       «Почему?»       Я задохнулся.       «Потому что нет. Я не собираюсь его бить».       «Тогда смирись, фотки останутся».       «Какой ты интересный».       «А что же тогда ты можешь с ним сделать?»       «Что насчёт просто врезать? Или нагрубить? Или гадость сделать хотя бы? Что ты можешь?»       «Или только способен ходить с ним в кафе и потом удирать взявшись за руки?»       «Засиживаться в парке до позднего вечера? С кофе?»       «Что ещё?»       Пальцы зависли в воздухе, а Север всё печатал и печатал. Его как будто прорвало. Он не смог бы сказать мне этого при личной встрече: я бы наверняка набросился бы на него ещё на первых фразах. Все мы смелые, когда не видим своего собеседника. А стоит остаться лицом к лицу, так ничего и не выдавишь из себя…       Нет, нет, нет, я не смог бы причинить Габриэлю вред. Никак. Не вышло бы. Со злым умыслом у меня ни за что не поднялась бы на него рука, или нога, или что-нибудь другое, чем я мог бы навредить ему, — нет, никогда. Хотя бы просто за его взгляд, детский, светлый, чистый взгляд. Даже если мне хотелось повыдёргивать все его волосы, когда они не желали расчёсываться, я мог бы только обозлиться на них и услышать в ответ тихий неловкий смех — всё, этого мне было достаточно, чтобы тьма отошла в сторону. Слишком чистый. Слишком ясный. Слишком… Габриэль.       Сиди всегда морщила нос, когда я вскользь упоминал его имя. Для неё Габриэль был табу, и она наложила вето на разговоры о нём во время наших прогулок. А мне всё хотелось сравнивать её и его. Её развязность и его скромность. Её лицемерие и его чистосердечность. Её коварство и его наивность. Тьма и свет. С одной стороны, противоположны и несовместимы. А с другой… — Долго ты ещё будешь шантажировать меня? — устало выдохнул я, когда мы с Сиди выбрались из торгового центра. Руки прятались в карманах, не желая вступать в контакт с руками Обсидианы. И правильно.       Хранители кучковались у входа, пытаясь тонкой струёй влиться в автоматические двери. Было почти десять часов. Скоро домой… Домой. Хоть одно место, где нас не выследят.       А Север за стенкой… — Шантажировать? — Обсидиана похлопала ресницами.       Какие сегодня все непонятливые, аж дрожь берёт. — Ты сказала, что выложишь фото в сеть, если я не буду ходить с тобой на прогулки, — стараясь казаться абсолютно спокойным, проговорил я. Получилось. С трудом. — Вы с Севером заодно? Общий бизнес? Производство провокационных фотографий? — Что? — Не притворяйся дурочкой, — вспылил я, — всё ты знаешь. Вы с Севером на короткой ноге. Все эти фотографии, что он выкладывает у себя на стене… — И что? — Сиди сложила руки на груди и широко расставила ноги. Боевая поза. Сейчас будет стрелять. — У Севера своя голова на плечах. Видимо, он не умеет пользоваться ситуациями, раз постит всё подряд. Я хоть как-то могу… Выгоду получить. — А потом смотреть на фотографии Севера? Я не понимаю, чего ты добиваешься. Ты создаёшь иллюзию наших отношений? Это глупо. Нельзя делать вид, что есть то, чего нет.       В глазах Сиди мелькнул белый неоновый свет. — Я сама знаю, как мне лучше. — Она вздёрнула нос. — Вот только ангел твой мешается постоянно…       В грудь ко мне заползла холодная змея. Всем, всем чем-то не угодил Габриэль — чем? своим существованием? Ладно, я демон, я жуткий, противный, злой, я могу постоять за себя и свои интересы, но попади в гнетущую ситуацию Габриэль, смог ли бы он удержать себя в руках? У него мягкое сердце, он чувствителен: ангел же, ангел!..       …ангел твой… — Твои проблемы, — бросил я и полетел к корпусу. Не оглядываясь. Не раздумывая. Глядел на открывающийся в летней темноте путь. В тёмных очках. Таким же тёмным казалось мне и моё сознание, и сознание Севера, и сознание Обсидианы. Я отличался от них только одним. Я стремился к свету. Зачем — сам не знал. Стремился всегда…       Да, мой ангел, подумалось мне. И никто не посмеет покуситься на него, пока я рядом. Мой свет. Моя чистота. Моя наивность. Моё. И та мягкая щека.       Я воодушевился, пока летел, и что-то глубокое и лёгкое одновременно сформировалось в недрах моих рёбер — мне было необходимо сказать, пусть я и сам не знал, что, Габриэлю. Может, то же самое «моё»; ухватить за чистые прохладные руки, разбрызгав по ним тёмные звёзды, посмотреть в небесные глаза — «моё». Оно клокотало уже почти в самом горле, когда я трясущимися руками пихал ключ и замочную скважину, беззвучно ругался, боясь уронить слова, распахивал дверь!..       Влетая в пустоту.       Дома никого не было. Квартира 440 пустовала.