Вне правил

      Метаться меж двух огней странно. Особенно когда один из них жжётся ядовитой крапивой и пожирает своим пламенем, а второй потрескивает уютным костерком в камине и дарит тепло. Казалось бы, выбор очевиден! — но что делать, если жадное пламя следует за тобой по пятам, а у твоего камина приходит греться кто-то ещё?       Я бежал к этому камину каждый раз, когда спасался от смертельного жара огненного шара. Сидел подле него целыми днями, вечерами. Ненавязчиво выпроваживал незваных гостей, заскочивших обогреться и забрать часть моего тепла. И всегда, когда я находился рядом, тихое пламя весело и миролюбиво трещало, норовя лизнуть мои руки, которые я двигал всё ближе и ближе, не боясь обжечься. И улыбался. Внутренне.       Внешне я не подавал и виду, что моя привязанность к Габриэлю усилилась. А она усилилась, я мог отчётливо ощущать, как натягивается нейлоновая струна между рёбер, когда я не видел его рядом с собой. Она звенела, встревоженная другими ангелами, и тогда та самая птица цеплялась за неё коготками и расшатывала ещё больше. Зачем — не знаю. Но губы мои кривились, как от укола.       После того времени, что мы не разговаривали, мне потребовалось срочно восполнить потерю. Ментально, физически, словесно — всё равно. Всё тело зудело от недостатка прикосновений, виски гудели: им не хватало ставшего наркотиком голоса, глаза сохли, когда чужой взгляд ускальзывал от них… Теперь же всё вернулось. Всё. Я вернул это сам.       Думаю, не важно, что однажды, когда я пытался компенсировать недостаток близости объятиями, крылья Габриэля как-то странно вздрогнули, а он ослабленно прижался ко мне. Я шепнул тогда ему на ушко «Мой», а он растерянно улыбнулся и ответил, что посуда уже помыта. Ясно помню, что захотел и засмеяться, и закричать на него. Но не стал делать ни того, ни другого. Просто погладил по спине и задел дрожащие крылья. Они будто зазвенели весенней капелью…       Обсидиана — наивная дурочка! — приняла моё хорошее настроение на свой счёт. Никогда не видел настолько самоуверенных дамочек. Разве что Анжелику можно было добавить в этот список (что она себе вообще позволяет?). Обе они осмелели и пошли на штурм. По крайней мере, Сиди точно. Надо будет спросить Габриэля…       Я летел по мрачнеющей беззвучной улице. Вокруг меня тускло мерцали фонари; небо в конце августа перестало быть светло-вечерним и печально накрылось фиолетовым тюлем. Где-то в далёких кустах шуршал спящий ветер. Прошаркала по дороге чья-то машина; вновь сгустилась тишь. Одинокие прохожие ползали в воздухе или тащились по тротуару, не издавая ни малейшего шумочка. В голову пришла шальная мысль: включить раздирающую тишину музыку, и пусть она разорвёт этот вечер, как сильные руки кусок бязи! Но тут же, прокричавшись, отошла. Тишина лучше.       Может, и Габриэль приложил к этому руку. Я часто слушал рок, когда оставался один. Теперь же я был не один, но желания раскрыть ноутбук и вывернуть звук на полную катушку, как раньше, не возникало. Да и былая моя задирчивость куда-то заныкалась… — Гляди!       Габриэль с порога налетел на меня, как будто простоял у двери все три часа, что меня не было. Он включил свет, оставивший пляшущие синяки перед моими глазами, и отступил на шаг назад. Я устал — не скрывал этого, но проморгался, зевнул и протёр глаза.       Прежний светлый пиджак Габриэля куда-то делся. Как и хлопковый жилет. Теперь вместо него на ангеле красовалась сиреневая рубашка с неравномерными по толщине фиолетовыми полосами. С застёгнутыми доверху пуговицами. Полукруглым подолом. И асимметричными рукавами. Один из них был закатан до локтя, а второй свободно касался кисти.       Впрочем, Габриэль в нормальной одежде уже не Габриэль.       Красиво. — Поздравляю с обновкой… — начал я, но Габриэль сверкнул глазами и широкой улыбкой и решил меня перебить. — Мы с Ликой ходили сегодня в центр, я подумал, почему бы не взять! И сидит вроде хорошо. Как тебе?       Он медленно повертелся передо мной, а я отчего-то нахмурился. Правда, постарался сделать это так, чтобы Габриэль ничего не заметил. Анжелика… Везде. Даже спрашивать не пришлось. — Всё отлично. Только… Непривычно. Она темнее, чем раньше. Но вот есть одна деталь, — заметил я, скрывая лёгкое недовольство в голосе. — М? Какая? — Габриэль чуть склонил голову вбок, а я протянул руки к его шее: ослабить воротник. Слишком уж тугим он мне показался. Пальцы могли бы расстегнуть пуговицу за одну секунду, но я растянул это сомнительное удовольствие. Поддеть пуговку. Надавить. Приподнять прорезь. Медленно протолкнуть вперёд. И так же медленно поднять на него глаза. — Не застёгивай. Твоему образу это не подходит.       Может, я лгал. Но этот максимально прилегающий к шее воротник не давал мне покоя. А шея — я мазнул по ней пальцами случайно — тёплая…       Габриэль слабо улыбнулся и понятливо кивнул — запустил пятерню в распущенные волосы и опустил глаза. — Лика позвала меня в центр завтра. У её младшего брата день рождения скоро, она попросила меня сходить вместе с ней. Помочь выбрать подарок.       Мне показалось, что я… ожидал чего-то подобного. Потому что вместо того, чтобы разнервничаться, я ощутил неприятный холодок в груди. Колющий. И даже обжигающий. Как ледяной костёр. «Они ведь и сегодня виделись, — закрутилось у меня в голове назойливой мухой, — и вчера, и ещё когда-то недавно, и теперь завтра… Что она, подарок сама выбрать не может своему брату? — Лёгкие проткнуло тупым острием. — Лика, Лика… Везде Лика. Как Сиди…» — А, ну да, — почти равнодушно протянул я, как можно менее значительно потягиваясь, — идите, конечно. День рождения — это важно.       Улыбку выдавить не получилось: я приподнял бровь, вновь благодаря очки за то, что они скрывают мой взгляд, и обычным шагом прошёл в комнату. Хотел обернуться, но не сделал этого. Габриэль не посмотрел бы мне вслед обеспокоенно. Наивный. Понимает всё буквально. Как есть. Куда ему до сарказма, иронии, игры чувств, лжи… Я почувствовал себя ещё более уставшим.       Фиолетовые пуговицы на рубашке. Матовые, чуть поблёскивающие. И первой увидела его в таком виде именно Анжелика. Я закусил губу — не думать. Она не нравилась мне до мозга костей. Везде. Всегда. Как будто так и норовила вклиниться. А я хотел завтра… Впрочем, теперь это уже не важно. — Во сколько вы пойдёте? — пробубнил я, стягивая с себя рубашку. Только что расправленная постель манила меня похлеще Эдемского яблока. — Не знаю пока. — Габриэль прислонился к дверному косяку и стеснённо затеребил воротник. — Она позвонит. — Ага, — только и ответил я, но у меня в голове выключателем щёлкнула идея. Идея простая, как кусок сахара, но дурацкая, как выброшенный на берег ёрш.       Я не стал бы звать кого-то просто выбрать подарок. Здесь что-то не так.       Я прослежу за ними.

***

— Так мило с твоей стороны пригласить меня прогуляться в торговый центр!       Я шёл по шумным залам, кишащим Хранителями всех возрастов, сияющим многочисленными люминесцентными лампами, отражающимися в начищенных до блеска полах, и играл роль самого обыкновенного парня, пришедшего в ТЦ поглазеть на товары. Смотрел по сторонам, вглядываясь в прохожих и надеясь разглядеть знакомые черты лица, волосы — или хотя бы одежду. И нужное впечатление я производил. Мешал лишь один фактор.       Сиди, которая расценила моё вынужденное приглашение как свидание и теперь всё норовила взять меня под руку.       Мне пришлось подавить свою гордость и позволить ей это, потому что отнюдь не она заботила меня сейчас. Не её сверкающие тьмой чёрные глаза. Не вампирская улыбка. Не длинные ноготки, скользящие по моей коже (они только раздражали меня с каждой секундой всё сильнее и сильнее). Я искал Габриэля. Или Анжелику.       Может быть, это была не самая лучшая идея, но я не мог выбрать кого-нибудь ещё. Вольдемар слишком проницательный для этого. Север — (Боже) упаси. Шейд не пойдёт. Остальные девчонки лучше своей компанией соберутся. Один я пойти не мог. Только Обсидиана… Увы и ах.       Я сам себя обрёк. И пускай снаружи я сохранял бесстрастное выражение лица, внутри меня птица тревожно металась. Чего она боялась, я точно не знал. Но знал, чего боялся я.       Боялся застать их наедине? Отчего-то мысль о том, что они могли быть как-то близки, сжирала меня с потрохами. Как они ведут себя вместе? Часто ли смотрят друг на друга? Улыбаются? Смеются? Держатся ли за руки? Нужен ли вообще этот подарок, или это просто повод?       Повод для встречи?       Габриэль бы не соврал мне. Врут ли ангелы вообще? Нет, наверное… Может, всё это пустое, и я развожу подозрения на пустом месте? Кто знает. Но моё сердце заходилось волнующимся стуком, и я ничего не мог с ним поделать.       Вдруг, вдруг, вдруг…       Они же не…? — …и тогда — представляешь! — она сказала мне, что в том магазине она встретила…       Я на короткую секунду скосил взгляд на Сиди. Она сияла. Чёрным. Чёрной полупрозрачной блузой и широкими чёрными брюками. Чёрными туфлями на высоком каблуке. Чёрными серьгами в виде перевёрнутых крестов. Чёрными глазами… Я использовал её в своих целях, и мне за это было нисколечко не стыдно. Она ничего и не подозревала. Но лучше бы она не вела себя… так. — …а он ей и говорит, мол, приезжай! — Сиди обвила мою руку своей и тряхнула завитыми чёрными волосами. — А она отвечает, что родители не отпустят… Печальная история… — Всякое в жизни случается, — уклончиво ответил я, потому что не слышал ничего, кроме последних фраз. А сам приподнял подбородок и принялся водить глазами по толпящимся у витрин, вдоль стен и на порогах магазинов Хранителей. Ни одного, кто напоминал бы Габриэля. Что за напасть…       Я настолько привык к его ауре, что почуял бы его за километр.       Повёл ничего не подозревающую Сиди к отделам игрушек и канцелярии. Где ещё можно найти подарок для ребёнка? Какая разница, сколько ему там лет. Взять бы эту Лику и… — Ну ты меня совсем не слушаешь, — надула губы Обсидиана, дернув меня за руку. Я послушно остановился. — Как будто выискиваешь что-то. Купить хочешь что, что ли?       Я пожал плечами и повернул голову вправо: мы стояли возле входа в магазин одежды, а напротив нас как раз продавались разные канцелярские штучки и книги. Там всегда было много покупателей, каждый шнырял среди стеллажей или подолгу стоял напротив одного из них, с серьёзным лицом выбирая себе очередной комикс… Шум, сутолока, свет — не люблю такие места. Но вот… — Пригласил меня на свидание, а сам… — Голос Сиди звучал как будто под водой.       …но вот из толпы вынырнула знакомая кудрявая шевелюра. Плечи мои вздрогнули и напряглись — за ней последовала золотая голова. Вот они, вот — и на лицах их светлые улыбки; привычные смеющиеся щелки-глаза Габриэля, угх… Чересчур сияющая Анжелика с красным свёртком в руках, в бело-голубом платье до колена с глупым бантиком на поясе и чокером на шее. Ну точно Золушка.       Золушка и Рапунцель. И я, демон, со своей «напарницей». Как будто бы собрался совершить некий ужасный поступок.       Стоп, это что, они… Что она… Взяла его за руку? Зачем она его остановила? Почему лопочет что-то так счастливо и быстро, что…       Что я здесь делаю? Что я здесь делаю?.. Внутри всё поникло, но я смотрел, оставаясь незамеченным — я на это надеялся. И вот оно снова, не жгучий огонь, но леденящее пламя. Нет, мне не стоило, не стоило идти сюда — лучше бы остаться дома и ждать возвращения своего теплого камина… — О, ну опять! Неужели ты не можешь обращать внимание на меня, если уж позвал?       Снова приглушённое бульканье Сиди. Вокруг сплошное клокотание, я будто погружаюсь в Марианскую впадину. И вроде бы вода должна потушить ненавистное пламя, но Анжелика смотрела на Габриэля, держала его за руку, щурилась от радости — а повсюду мелькали Хранители, Хранители, Хранители, будто пролетающие птицы. И нет, мне это не нравилось совсем. Шагнул бы вперёд и увёл бы, увёл, увёл домой…       Но внезапно моя голова повернулась, влекомая холодной рукой, а потом мои губы обожгло — обожгло коротко, нестерпимо, больно, и я сам собой отшатнулся с приглушённо-отрывистым ругательством, на два больших шага, не меньше; в глазах заплясало, как у наркомана, и звуки поплыли чайками по волнам, по волнам, по волнам…       Я оттёр губы и вскинул злой взгляд на… — Ты чего материшься? — насупилась Обсидиана, сложив руки. — Что, что тебя не устраивает?       Я сердито промычал ей в ответ, ошарашенно и с отвращением снова вытирая губы рукавом рубашки, и отступил ещё дальше. Лицо Сиди как-то страшно искривилось и стало похоже на морду оборотня — или мне это померещилось на эмоциях, но её чёрные глаза полыхнули жёлтым, а за губами обнажились острые зубы. — Зачем ты меня пригласил тогда? — скалилась она. — Чтобы попялиться вдоволь? Ещё и не на меня? Ты снова? Думаешь, я не вижу? — Знаешь… Это… — едва слышно прорычал я, но она услышала и сделала шаг мне навстречу. — Как видишь, он занят, — прошипела Сиди, — и ты тоже. — Хрена с два! — взвился я. — Ты ничего не знаешь! И уж тем более не можешь говорить о наших с тобой отношениях. Их нет! И то, что ты сделала… — Я сделала то, что посчитала нужным! Я думала, ты пришёл в себя… — Я и так в себе! Был. Пока ты…       Я осёкся: ухом почувствовал на себе теплеющий взгляд и не смог не повернуть голову, со скрипом, как если бы механизмы в моей шее не смазывали несколько лет. Он смотрел — да, он смотрел на меня растерянно и даже грустно. А потом она его обняла…       Я успел распознать в этом смиренном взгляде грусть только тогда, когда, словно отплясывая чечётку, сбегал по лестнице вниз. Я горел злобой: позор, провал, фиаско — ничего хуже и быть не могло. Я не знал, на что рассчитывал, когда шёл сюда, не знал, на что рассчитывал, когда брал с собой Сиди, я не видел никакой логики в моих поступках: ревность захлёстывала меня с головой и переливалась через край обжигающе-горячими всплесками.       Нет, я не мог видеть Габриэля рядом с ней. Когда она его так свободно обнимает и смотрит по-девчачьи беспечными глазёнками — гадость! Ещё и предлоги находит для того, чтобы увидеться, самые безобидные… Не мог видеть и Сиди, эту отвратительную наглую девку, контролирующую меня — нет, я порву все связи с ней, порву! Не дозвонится, не достучится, не допишется — я летел к общежитию и проклинал самого себя за идиотское решение, сделавшее всё только хуже. Хуже. Лучше бы я не знал. Лучше бы я никуда не ходил…       Больно жжётся. Жжётся в руках, ногах, горле, лбу — слишком горячо и раздражающе щекотно, чтобы собрать все мысли в единое целое. Я знал лишь одно.       Я по уши погряз в дерьме, и выбраться из него будет непросто.