Синяя планета

      Мой отец очень любит слово «свобода». Особенно, когда это слово выкрикивают.       Свобода…       Негромко, шёпотом или…       Сво-бо-да! Сво-бо-да!       Так много сильных согласных, что нужно поднапрячься, сосредоточиться и даже немного отвлечься от цели выступления, иначе неминуемо собьёшь дыхалку.       Сво-бо-да!       Нет, я сейчас не кричу. Я разговариваю с собственной головой. Практически молча.       Мои голосовые связки напрягаются в нужной последовательности, губы шевелятся, но никаких звуков, кроме лёгкого сипения, я не произвожу.       Со мной такое впервые, поэтому я назову эту запись «Ноль-один».       Человеческий череп — очень прочная штука. Можно проклепать его десятком спец-датчиков, вспомогательных индикаторов, разнообразных имплантов, протянуть от них тонкие усики-контакты к склизким серым извилинам, глазному нерву, вниз, через горло, и…       Раз! Щелчок, и я уже «вижу» затылком — будто осязаю любого, кто решится зайти ко мне за спину. Затылком. Или задом? Неважно.       Два! Щелчок, и я слышу, как шипит вокруг меня ледяной муторный дымок… а в соседней капсуле кто-то чересчур громко дышит… справа за стеной бряцает нечто стеклянное, похоже на портативные диоды… слышу всё. Ужасная функция. Отмена.       Три! Щелчок, и я могу общаться с коллегами без слов. Сипение, отрывистые выдохи, импульсы, всплески эмоций — одинаково проклёпанные черепа, одинаковые функции и предназначение… но после недавней моей выходки этот внутренний канал всё время недоступен. Отлично. Ещё одна ужасная функция.       Моя голова нашпигована сверхчувствительными устройствами. Мои горло и грудь пронизаны тонкими связующими нитями… я есть очень сложный, дорогостоящий организм. Отец явно не пожалел на меня сил и времени. Всё во благо нашего чудесного общества!       Лобная, клиновидная, решетчатая кости, затылочный выступ — очень практичная основа для установки допоборудования.       С мясом сложнее. Голосовые связки частенько надрываются, мыщцы теряют эластичность, хрящевая ткань изнашивается, а накопление жидкости в церебральных тканях… неважно. Это не про меня. Мой отец — гений.       У меня даже накопитель имеется — тонкая белая плёнка под скальпом. Хранилище информации — я могу сделать от трёх до десяти записей. Датчики старательно считают движение моих губ, языка, голосовых связок, исследуют моё психо-эмоциональное состояние, отправят слова и сопутствующие им чувства в накопитель. Отпечатают.       До недавнего времени у меня не было необходимости в этой функции.       До недавнего времени.       Теперь же мне очень важно не забыть. Или восстановить, если меня попытаются «почистить» здешние безопасники: Орин Гер, Айден Гер, Лан Гер, Эк Гер… кто-то из них, но я уже не забуду. Никогда.       Тебя звали Айюн. Позывной «Аска».       Ты была странная. Слишком молодая для нашего отдела. Хилая. Отращивала чёлку до подбородка и выбривала себе затылок, выставляя напоказ витые узоры за оттопыренными ушами. То громко разговаривала, то с увлечением рассматривала стены, задумавшись о своём. Странная. Совсем ума нет. То есть не было.       Айюн… И эти пластины с музыкой, спрятанные тобой под стопкой должностных инструкций — звуки, заключённые в тонкие устройства, будто тёплые срезы слюды. Ты думала, я не знаю, что это такое, хотела удивить. Глупая.       Пришлось показать тебе свою коллекцию — целый контейнер, забитый до отказа такими же резными дощечками. Мелодии… самые разные. Редкие, диковинные, необычные. Все возможные, собранные со всего Конгломерата. Они были у меня в личной собственности — немыслимо для рядовых сотрудников, а для меня — запросто. Конечно, ведь мой отец — гений.       Айюн. Аска. Тощик. Юркая, быстрая, остроглазая. Моя.       Вполне возможно, что ты приходила ко мне только из-за музыкальных пластин. Возможно, и я тебя не виню. Пусть так… но мне бы хотелось думать, что…       Глаза у тебя были зелёные. А если долго целовать, гладить, покусывать твою нежную шею, то они становились тёмными, шальными — одни зрачки, словно ты сизым дымком надышалась, и длинные ресницы… Смешная. Была…       Ненавижу это «была». Да, я в бешенстве. Запиши это, плёночка в моей голове, отпечатай*.       Когда я сдохну, моё тело упакуют в белый мешок и со всеми почестями доставят сиятельному отцу. Он снимет эти записи, прослушает, выдаст извечное: «Я разочарован!» — и из моего личного дела тут же вычеркнут красивое слово «бесстрастность» с почтительной фразой «высшая категория ценности». Ненавижу.       Айюн. Ты попала в белый мешок ещё живой. Обычное дело, если рядовой оператор Ежа получил смертельную рану при исполнении. Стандартная процедура — сброс балласта и возвращение пустой техники на базу в автоматическом режиме.       Мне пришлось нарушить приказ и вернуться в квадрат шесть. Нет. Мне нужно было нарушить и вернуться. Помочь, чтобы не было так больно. И тебе, и мне. Тебе — от сквозной раны в груди, мне — от твоих сдавленных упрямых хрипов в моей голове. Импланты-связисты на левой височной старательно передавали мне скулёж и бульканье — твой белый Ёж раскрылся во время стычки с местными. Одна из его колючих лопастей коротнула и отошла в сторону, подставляя оператора. Повстанцев-аборигенов было всего четверо, но…       В любой войне главное — это правильный выбор оружия.       Ты можешь быть тощим сутулым человечком с хрупкой шейкой, а твой противник — сильным, опытным и жёстким… неважно. Мощный боевой костюм уравняет шансы, даже более того — он превратит тощака в ощерившийся иглами белый шар — Ежа. Ни головы, ни ног, ни уязвимых мест, лишь перемалывающие кустарник и противника острые пики из тяжёлого металла и окантовка из жгучей зелёной сети. А внутри — нежная начинка. Оператор. Рядовой. Ты.       Выбор оружия, а ещё его проверка и подготовка — тщательная, кропотливая, вдумчивая. Настройка. Боевая техника не терпит невнимания к себе. Особенно от новичков. Во время операций тоже. К тонким механизмам, креплениям и датчикам нужно прислушиваться. Прислушиваться к Ежу, а не к… музыкальной пластине, сунув в оттопыренное ухо её примитивный сетчатый наушник-отвод! К Ежу, Айюн!       Поэтому мне пришлось достать тебя из белого мешка и вколоть весь имеющийся у меня анестетик. Поцеловать и успокоить. Передавить хрупкую шею и усыпить… Кровь выливалась из твоей пробитой груди толчками.       Притаившимся вокруг нас с тобой местным явно понравилось это зрелище — послышался свист, развязные выкрики… Два десятка людей. Одинаковых и чересчур самонадеянных — мой внешний вид не вызвал у них никаких опасений. Всё верно. Главное — это выбор оружия. Колючий Ёж — для новичков, трёхпалый Штурм — для профи, облегающий Скин — для меня. Ведь мой отец — гений.       Айюн. Я помню тебя, помню. Прости.       Та музыкальная пластина… не нужно было тебе её дарить. Прости. Прости. Прости.       Тонкая рыжая дощечка с тёплой мелодией осталась с тобой в одной из глубоких расщелин на обрывистом склоне каменистого утёса. Мой Скин был сплошь залит и твоей, и чужой кровью, усыпан ядовитой красной пылью проклятой планеты, которую мы вскрыли согласно очередному приказу Конгломерата. Ненавижу. А после...       Срыв операции, нарушение протокола, ликвидация группы ценных аборигенов, арест, ссылка, консервация... и теперь я здесь — в сонной капсуле, на борту огромного, но давным-давно устаревшего, тяжко вздыхающего космического монстра — Белого Полиса, на окраине Вселенной.       Давящий дурман вокруг меня отступает. Мысли в голове почти не путаются. Я вспоминаю твоё лицо в мельчайших деталях. Зелёные глаза, тёмные брови и родинка на правой щеке. Оранжевая пластина, рассыпающая вокруг тебя алые искры… Прощай, Аска.       Крышка моей капсулы медленно скользит вниз.       Сво-бо-да… сво-бо-да… я хочу выкрикнуть это слово... и не могу — голосовые связки пока способны лишь на сипение и рваные выдохи.       Надо мной склоняется силуэт, будто прислушиваясь. Безопасник. Гер.       Очень светлые глаза. Внимательный, цепкий взгляд. Вокруг радужки — тёмный ободок. Резкие черты лица. Крепкое телосложение. Чёрная форма. Серебряные нашивки с тиснением: «Эксперт Эк Гер». Глубокий, низкий голос:       — Срок вашей консервации истёк, заключённая Семь-три-ноль. Вернее, бывшая заключённая Семь-три-ноль. В ближайшие сутки вас ожидает процедура восстановления с последующим тестированием на профпригодность. Постарайтесь нас не разочаровать, Аче.       — Проф Высшего Уровня, госпожа Беатриче, — едва слышно поправляю его, и голос вновь меня подводит. Собственное имя дерёт горло, отдаваясь гулом где-то за грудиной.       Прищурившись, безопасник повторяет «приговор», чеканя каждое слово:       — А-че. Аче. После проступка — лишь три буквы имени и обнуление вашей должности. Отныне — просто Аче, без регалий. Вы хорошо меня слышите?       — Более чем, — сжимаю зубы, напрягаюсь, сажусь.       Отсек расплывается бело-чёрным пятном и начинает медленно качаться из стороны в сторону.       Сво-бо-да… сво-бо… Добро пожаловать на борт Белого Полиса, Аче.       Запись «Ноль-один» завершена.       Сво-бо... Ужасная функция. Отбой.