Синяя планета

      Сплю. Я сплю. Нет, почти проснулась. Почти, почти… поч… да.       Глубокий вдо-о-ох. М-м-м, как хорошо. Будто родилась заново — чистенькой, разнеженной и тёплой.       Так, и зачем я включила запись? За-чем?..       А, точно. Вспомнила. Я включила запись, чтоб зафиксировать, как я почти лежу на собственном обслуживающем персонале — Технике — сладко почивающем, жилистом, но тем не менее удобном и приятном, очень приятном, до щекотки в животе. Юбка у меня задралась и ужасно измялась, майка тоже, портупея съехала на бок, перекрутилась, так что придётся её расстегнуть и снять... снимаю. Итак, я почти лежу на Семнадцать, хотя… к чему все эти полумерные «почти»? Лежать, так лежать!       Ух… наверно, я тяжёлая.       Ну вот, другое дело. Так лучше. Теперь я лежу на собственном обслуживающем персонале в уютной синей медкапсуле, внутри Полиса, который скорее всего уже притюхал к месту назначения, но мне всё равно. Я просто лежу на Семнадцать. Хм, думаю, нет смысла ерепениться, всё и так предельно ясно — он мне нравится. Да… и пахнет синеглазик так молодо, свежо, с мягкими пряными нотками… хе-хе, неплохо его здесь отмыли, старательно. Рыжулька Юни Ис, видимо, большой спец по гигиене.       Капсула деликатно попискивает — будит. Пора вставать. Осторожно приподнимаюсь на локте, разглядываю своего Техника.       Ресни-и-ищи… и зачем ему такие?..       Просни-и-ись. Э-э-эй, синеглазик, слышишь? Просн…       Ай! Вот это хватка! Ух! Тш-ш-ш… тихо! Да здесь я, здесь! Видишь, никуда не делась, лежу на тебе, совсем стыд и гордость потеряла! Тш-ш-ш… тихо, мой хороший, ослабь свои нежные объятия, чтобы я могла вдохнуть… вот та-а-ак, хорошо-о-о. Держать меня за задницу тоже пока не обязательно, можно просто… да, держать чуть-чуть повыше. Какой мила-а-ашка — сонный, растрёпанный, а взгляд…       Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь смотрел на меня вот так. Будто я первый и последний шанс, цель, предел мечтаний, сокровище, а Техник смотрит. Смотрит и шепчет:       — Созвездие…       Прелесть какая. Пора знакомиться — демонстрирую ему самую обворожительную из своих улыбок:       — Меня зовут Беатриче. Можно — Аче. Бет нельзя.       Семнадцать кивает и выдаёт:       — Я оставлю тебя себе.       Он смотрит и держит, смотрит — жадно так смотрит, правильно, лестно — и держит, смотрит и держит… интересная тактика. Очень действенная. Ещё немного в том же духе, и я займусь с ним сексом прямо здесь, в капсуле, а когда нас застукают, уволоку в ближайшую каюту, заблокирую шлюз, продолжу… и пусть этот уродский корабль горит на орбите долбанной Синей планеты жгучим синим пламенем! Горит вместе с моим дорогим папашей! Пусть, а я уволоку Семнадцать, заблокирую шлюз, буду целоваться и буйствовать, но… капсула пищит всё настойчивее, шипит и медленно раскрывается стеклянным цветком.       Я снова улыбаюсь Технику, сажусь на нём и потягиваюсь, выгибаясь — пусть рассмотрит меня хорошенько — узоры на шее и предплечьях, капельки датчиков, чёрная тату-разметка на бёдрах, белые шрамы то тут, то там… пусть рассмотрит — может, ещё и передумает. «Оставлю себе…» — надо же… синеглазик. Мы с ним оба мозгами поехали.       Капсула раскрывается полностью. Слева от нас кто-то маячит, поворачиваю голову, щурюсь — ага, рыжулька Юни в белоснежной форме и ещё кто-то из младшего медперсонала… все стоят с открытыми ртами — похоже, мы с Семнадцать произвели фурор. Понятное дело — я сижу на нём верхом, юбка задралась, ляжки наружу, а синеглазик что-то нежно лепечет и снова, поганец, держит меня за левую ягодичную, поглаживает, как бы случайно. Угу.       Упираюсь ему в грудь руками, соскакиваю на тёплый пол, подхватываю ботинки (когда это я успела их снять?), и, не оглядываясь, шурую в направлении выхода. За спиной происходят какие-то волнения — похоже, Юни пытается на бегу убрать с Техника меднакладки — но я просто иду дальше. И надеюсь, что никто не остановит меня по дороге — не хочу знать никаких последних новостей, не хочу никого видеть, слышать, и чтоб духу их! Хочу сидеть с Семнадцать в грузовом вагоне, чинить Скин, сухомятничать, а в перерывах — домогаться, кусаться и буйствовать.       Это всё медкапсула. Да, видимо, я провела в ней слишком много времени, прогрелась, отдохнула и воспряла. Пропиталась грозой и запахом… его запахом. Одурение какое-то. И ведь зарекалась — ни-ни на рабочем месте и в экспедициях, ни-ни! Что-то я совсем расслабилась. Нет. Всё. Нужно держать себя в руках. Надо угомониться и как-то объяснить ему… отвадить… субординация опять же.       Резко останавливаюсь, оборачиваюсь и снова попадаю в крепкие объятия — Семнадцать обеими руками прижимает меня к себе и молчит.       Спрашиваю:       — Зачем ты… так?       Он едва слышно отвечает:       — Потому что тебе это нужно. Сейчас.       Он прав. Поганец.       Странный какой-то. В Конгломерате бы припечатали «неликвид». Странный. Высокий, очень сильный, хоть с виду и худыш, ловкий, вёрткий… неплохо он меня приложил там, в третьем ангаре — я нарочно вспоминаю об этом, чтобы хоть немного собрать мозги в кучу, но они не хотят собираться. Семнадцать не отпускает меня, наклоняется, утыкаясь лбом мне в плечо, тяжко вздыхает, а я зачем-то думаю, что это неплохая позиция для нападения. Висок, глаза, горло… Техник будто специально подставляется — показывает мне, что… что?       Напоминаю себе про Скин, кое-как высвобождаюсь и иду дальше, к лифтам. Семнадцать топает следом. Прислужки суетятся, расступаются, опасливо косятся, но в глаза не смотрят. Все вокруг какие-то… хм, нервные? Слабовато сказано. По-моему, население Полиса близко к истерике. Видимо, отец опять что-то натворил.       И пусть. Мне нужен Скин и Техник.       Перчатка! Я оставила у Алли пневмо-перчатку! Хм, всё-таки придётся отклониться от маршрута «вагон-Скин-Техник» и заглянуть на обед к маленькой стервозине.       Пауза…       Возобновление.       Нет.       Маленькой эсхаатки нет. Вместо её каюты — дыра в корабельные внутренности. Тёмный провал в трюм.       Дыра. Как мёртвая глазница.       Отец. Отец!       Спокойно. Не за чем лупить стену, совершенно не за чем, так и пястные сломать недалеко. Успокойся. Всё равно уже ничего не исправить. Отец тоже не любит всех этих полумерных «почти». Провал, значит, провал. Алли нет, значит… тш. Спокойно. Первая экспериментальная группа? Да, скорее всего. Видимо, Штурман и её бородатый весельчак угодили именно в первую… ох.       Семнадцать хмурится, наблюдая за каждым моим жестом и вздохом. Я переключаюсь на него, спрашиваю:       — У тебя есть имя? Позывной?       Семнадцать предлагает варианты:       — Техник. Семнадцать. Универсал. Эк Гер называет бегунком, Гер до него — глистой… иногда оленем. Юни Ис говорит, что я — масик, но мне это не нра…       — Понятно, — киваю, расхаживая из стороны в сторону. — Значит, имени у тебя нет. Это плохо. Неудобно. Тех-ник. Я буду звать тебя Ник. Можешь гордиться. Имя — это больше, чем просто номер.       — Ник… — бормочет Семнадцать. — Ник. Чуть больше, чем просто номер? Да. Но чуть меньше, чем «ник-то». И «ник-огда».       Что?! Он это серьёзно? Возражает мне? Иронизирует? Размышляет?       Надо будет ещё раз просмотреть его личное дело и потребовать все дополнительные платы по нему, а пока… снова заглядываю в тёмный провал-глазницу. Интересно, что там? Ник, словно читая мои мысли, подходит ближе, поясняет:       — Это техпрослойка между ярусами. Она есть над и под каждой каютой. Там сортировочные шахты, страховочная пена, удерживающие стропы и подсобки. Полис может любое жилое помещение вот так… опрокинуть. Может затопить… видишь, там трубы внизу? Может выкачать весь воздух или наоборот. Может пустить в каюту жабу или ещё какой-нибудь газ. Полис может всё.       Над и под каждой каютой? И моей тоже? Чудесно. Великолепно. Изумительно. Похоже, из синеглазика выйдет неплохой гид-экскурсовод по корабельным внутренностям — надо бы разведать все эти «над и под», но это позже.       Хватаю Ника за руку и веду в грузовой отсек.       Пауза…       Возобновление.       Багажный вагон на месте. И открывается теперь даже без команды, от одного только моего появления, врубая сразу все лампы и подсветку.       Заходим внутрь.       Тёмный пол, осколки музыкальной пластины, Скин — белой кучей… Ник, встрепенувшись, присаживается у кучи на корточки, трогает её, ворошит, а я отворачиваюсь. Не хочу смотреть. Не могу. Отхожу в сторону, приваливаюсь плечом к стене, жду диагноз.       Ник чем-то шебуршит, бряцает, громыхает, хрустит… считаю до десяти, не выдерживаю и оборачиваюсь.       Куски моего костюма уже разложены по полу — битые скорлупки шлема-армета, наплечники, одна пневмо-перчатка, щитки, изогнутые пластины панциря, а Техник вертит в руках продолговатую деталь внутренней, стекло-керамической прослойки. Снова не выдерживаю, подхожу ближе, спрашиваю:       — Ну как?       Ник отвечает:       — Четыре дня.       Что? В смысле дня? Видимо, он хотел сказать недели? Уточняю:       — Четыре недели? Декады?       Мотнув головой, Ник откладывает деталь в сторону, внимательно рассматривает татушки у меня на руках и говорит:       — Это ведь разметка? Схема? Внутри Скина есть точно такие же линии, симметричные, как бы зеркальные с твоими. Со схемой будет быстрее. Мне нужны инфопластины с изображениями — отпечатками — всех рисунков на твоей коже. Изображения должны быть в высоком разрешении. Очень высоком.       Цветные картинки… меня? В очень высоком разрешении? Прям очень высоком? Прям совсем-совсем высоком? Легко!       Поворачиваюсь к Нику спиной, рывком через голову снимаю майку, спрашиваю:       — Вот так разрешение достаточно… высокое?       Ник молчит.       Стою, жду. Облапает или не станет? Может, хоть кончиками пальцев?.. Любопытно.       Одна секунда, две… Ну?       Десять… двенадцать. Ну!..       Не дождавшись, кошусь через плечо — Ник сосредоточенно рассматривает мою разрисованную спину. Внимательно так, профессионально: сначала целиком, сверху донизу, влево-вправо, затем, наклонившись, оглядывает каждый блок на пояснице, лопатках, загривке… я чувствую его дыхание на своей коже… наконец, беззвучно шевеля губами, Ник считает серебристые бусинки датчиков вдоль позвоночника, делает поправку:       — Три дня, — отходит и снова начинает греметь Скином — увлечённо, азартно, деловито.       Хм. Не облапал. Жаль. Надеваю майку обратно. Вздыхаю, наблюдая за Техником. Гер был прав — тот ещё олень, но переименовывать уже поздно. Пусть останется Ником.       Надо бы переодеться, пожевать что-нибудь и всё же узнать последние новости. Делаю шаг к выходу. Ник тут же подскакивает и беспокойно бормочет:       — Я с тобой… Аче… с тобой.       Пожалуй, да, так будет лучше. Надо «пристегнуть» к моей каюте соседнюю, для Техника и… э-э-э, нет, стоп. Любая из кают может превратиться в глазницу. Любое жилое помещение, а грузовой отсек — нет. Оглядываю багажный вагон — здоровенный, в два раза больше, чем каюта-яйцо. Нормально. Сгодится. Рядом с вагоном есть две подсобки для техперсонала… ну что же, придётся техперсоналу подыскать себе другие норки — щёлкаю пальцами, зову прислужек, заодно оповещаю Эк Гера по внутренней связи о смене места жительства. Красные полотна я повешу прямо здесь, к потолку. Одну лежанку — в вагон, ещё одну — в левую подсобку, туда же душевую капсулу и контейнеры со шмотками.       Командую прислужками, раздаю указания. В какой-то момент Ник понимает, что я остаюсь здесь, с ним, и вдруг расцветает в улыбке… невероятной какой-то улыбке — широкой, искренней, ослепительной, с ямочками на щеках, а я поражаюсь сама себе — до чего же я дошла, а! Делаю людей счастливыми. Ну, по крайней мере, одного Техника точно. Улыбка гаснет, Ник снова принимается за Скин, а прислужки подтаскивают и расставляют запрошенные мною вещи и мебель, освобождают подсобки от грузов и стеллажей, цепляют алые полотна к потолку, суетятся и бегают.       Я провожу апробацию душевой капсулы, переодеваюсь в растянутую майку и ещё более растянутые штанцы, скручиваю волосы двумя рожками-кральками… Рядом с вагоном уже установили раскладной стол, пару кресел, пуфы. У Алли мне отобедать не удалось, но я и здесь могу устроить неплохой пикничок. Достаю из контейнера инфопластины с досье на моего Техника, устраиваюсь в кресле, складываю ноги на пуф… прислужки ретируются, алые полотна подрагивают, Ник шебуршит. Красота. Тишина и спокойствие. Идиллия.       Так, досье… интересно, где Ник обучался?..       Хм, нет информации. Пластина с белой эмблемой Конгломерата — невероятно бюрократизированного государства — пуста. О месте рождения, номере инкубатора, достижениях в детском и подростковом возрасте, результатах профориентационного теста, начальном этапе обучения тоже ничего нет.       О, зато медкарта полная! Умничка Юни! Так… антропофобия, гаптофобия, задержка в речевом развитии… склонность к агрессии, тщательно скрываемая за маской отрешённости… возможно расстройство аутического спектра… Ерунда какая-то! Такие особенности видны уже детстве! Никто не стал бы с ним возиться! Никто и никогда, даже… чуть меньше, чем «ник-то», и «ник-огда» — синеглазик снова был прав. Поганец. Любопытно.       Бросаю пластины обратно в контейнер, поднимаюсь с кресла, подбираюсь ближе к загадочному Технику, усаживаюсь на пол рядом с ним и потихоньку-помаленьку начинаю допрос.       Дословная запись активирована.       — Ник?       — М?       — Где ты учился?       — Здесь.       — Эм-м-м, ты не понял. Чтобы получить рабочий ареал, нужен квалификационный уровень. Где ты учился до Полиса? Где проходил аттестационные испытания?       — Я здесь. Всегда здесь. В Белом Полисе, только в разных блоках. Инструкторы… приходили, уходили. Было много людей. Шумно, тесно. Сложно. Сейчас лучше. Сейчас есть ты.       Дословная запись завершена.       Запертый в Полисе винтик? Пожизненное заключение? Рехнуться можно. Хотя… от База всего можно ожидать.       Ник собирает Скин быстро, ловко, практически не глядя, спаивает осколки серебристым металлом, меняет разорванные ниточки проводов на целые… я сижу рядом и наблюдаю. Мне кажется, будто я знаю синеглазика всю жизнь… угу… да-а-а, конечно. Давай, давай, Аче, поднажми. Пока что эти твои попытки оправдаться выглядят смешно. Осуждающий отцовский взгляд маячит на горизонте — Беатриче опять связалась неизвестно с кем, что поделаешь, видать, слаба на передок… нет. Нет! Почему я вообще должна оправдываться? Нет. Я не стану. Пусть делает, что хочет. Вернее, Баз всё равно сделает, что пожелает, а я больше не стану… я… я не стану…       Ник смотрит на меня обеспокоенно, откладывает скорлупки армета в сторону и обнимает. Снова. Потому что мне это нужно, да. И теперь уже я прижимаюсь щекой к плечу Ника, подставляюсь, вдыхаю его мягкий запах, будто у меня без него ломка, привыкаю не быть одна.       Первая экспериментальная группа отбыла, на очереди вторая… не знаю, в какую меня определит отец, всё равно, я в любом случае как на войне, а на войне главное — это правильный выбор оружия. И я выбираю… не одиночество.       — Ник?       — М?       — Пообедаешь со мной?.. Запись-04 завершена.