Биом

Джен приходит в себя. В себя ли? Первое, что она чувствует — это жар по всему телу. Сил едва хватает, чтобы разлепить глаза. Каждое движение дается с трудом. Ей приходится отдавать мысленные приказы, визуализировать свои жесты, чтобы заставить тело повторять их. Он подносит руки к лицу. Они разные. Левая — тощая и сморщенная, словно из нее высосали все соки. Правая — огромная, жилистая, но работает лишь наполовину, несмотря на все мысленные усилия. Джен вертит ей и на обратной стороне плеча замечает гигантское некротическое пятно, разъевшее плоть до кости. Часть сухожилий и мышц отсутствует. Руки не слушаются, и когда Джен пытается ощупать себя, то колотит ими по телу. Под лохмотьями одежды обнаруживается такой же, как и левая рука, морщинистый торс с выпирающими ребрами и болтающимися мешочками грудей. Опустив взгляд, Джен хочет кричать, но лишь сопит, не в силах совладать с голосовыми связками. Ноги. Их нет. Вместо них два исковерканных отростка. Один — просто мясистый нарост, в другом различима вывернутая наружу стопа. На этом невозможно ходить. Мысли — тягучие, медленные. Не свои. Джен осознает себя, может вызвать любое воспоминание из прошлого, но мозг работает неохотно. Можно было бы списать это ощущение на геноморфический шок, но Джен точно знает, в чем дело. Ей заменили мозг. Копирование воспоминаний, судя по всему, прошло успешно, но сможет ли она вернуть ту скорость мышления и остроту ума, которую тренировала с детства? Да и осталось ли от нее что-нибудь, кроме воспоминаний? Джен подползает к луже пота, натекшего со стен. Из отражения на нее смотрит голубой глаз, с белыми прожилками, словно вмороженная в лед снежинка из книжек, что Джен лизала в детстве. Значит, ей оставили глаз. Тот, что с ретинобластомой. Второго нет. На его месте мясистая опухоль, заслоняющая половину лица. Лицо ей тоже незнакомо. Нос неестественно задран, топорщится верхняя губа, торчат комки ушей. Волосы прилипают к щекам редкими прядями. Отражение идет рябью — падает в лужу слеза. Джен утирается и ползет домой. В результате консументации ей достались самые худшие органы на обмен. Похоже, в наказание за строптивость. Не сбылся ее самый худший кошмар — она не потеряла себя в процессе трансплантации. Насколько можно жить с тем, что от нее осталось — это мы еще посмотрим. В отросток, где живет Джен, уже врастили новую дверь. Девушка гладит ее, но дверь не открывается. Джен дотягивается до замочной скважины, лижет ее, но безрезультатно. Джен барабанит в дверь кулаками. Дверь распахивается, и на пороге возникает сердитая женщина. Половина ее тела поражена элефантиазом. Она опускает глаза, видит Джен, и на лице ее смешиваются недовольство и отвращение. — Чего тебе нужно, тварь? — спрашивает она. — Это мой дом, — говорит Джен. — Это дом для работников квашных чанов. — Я там работаю. Женщина оглядывает отличающиеся руки Джен, ее несформированные ноги, тщедушное тельце. — Советую перепроверить, — говорит она и захлопывает дверь.