«This danger thrills and my conflict kills Эта опасность возбуждает и конфликт убивает. They say follow your heart — follow it through Говорят, слушай своё сердце — до самого конца, But how can you — when you're split in two Но это трудно, когда ты расколот надвое». Siouxsie And The Banshees — Face to face.
1720 год. Витражи, поломанные скамейки, алтарь — всё было в грязи. Сара, осторожно перешагивая, с интересом осматривалась и изучала разрушенную церковь. Ей было, скорей всего, несколько веков: об этом говорила общая запущенность данного места и множество не только маленьких, но и крупных трещин, из которых спокойно росла трава. Когда они пришли сюда, то вход был завален, и Сара засомневалась, что внутреннее убранство этого здания более-менее сохранилось. Лоэнгрин, впрочем, тоже не надеялся увидеть ничего цельного, хоть умело это и скрывал. В конце концов, для него было важно найти то, что, возможно, здесь было спрятано. Чтобы войти в церковь, им пришлось потратить много сил и магии для того, чтобы убрать некоторые особо крупные камни, загораживавшие весь путь. Сара всё время чувствовала опустошение и, когда она расправлялась с очередным камнем, повалилась в обморок. Лоэнгрин тогда сделал большой перерыв. Около суток. Несмотря на важность миссии, он поставил на первое место именно здоровье О'Нил, которая оправилась только на следующий день. И то не полностью. Когда они наконец-то очутились в самой церкви, то впечатление ещё больше усугубилось. Лоэнгрин заволновался — его взгляд, его дёрганные движения, эта паника, которая завладевала им, когда он смотрел на развалины. Сара всё замечала, но она не знала, как ему помочь. Слова, какими бы они не были, не помогли бы обрести то, в чём он так нуждался. И какой был тогда смысл вообще что-либо говорить? О'Нил провела пальцем по пыльной скамейке, ещё раз взглянула на витражи. Лоэнгрин во время путешествия в это место упомянул, что в церкви впервые был самосуд над ведьмой. Бесчеловечный, полный жестокости и беспомощности перед сверхъестественной силой. Тогда Сара не придала этому никакого значения, однако сейчас, находясь здесь и ощущая тонкий отголосок смерти, она могла в полной мере понять всю дикость этой проклятой церкви. Лоэнгрин в свою очередь, пока О'Нил изучала местность, касался стены, рассчитывая найти хоть какой-то скрытый рычажок, который привёл бы в потайной вход. Иначе где ещё могла быть спрятана маска в этой чёртовой полуразрушенной церкви? — Чем дольше мы здесь, тем сильнее мне хочется уйти, — проговорила Сара достаточно тихо, но эхо усилило звук её голоса. — Я знаю. — Может, — она запнулась, стараясь наиболее правильно и безобидно сформулировать вопрос, — это не то место? Тут нет ничего, кроме развалин. А вот видения могут быть ложными. — Может быть. Но я уверен, что именно здесь то, что мы ищем. Я чувствую. Сара с беспокойством взглянула на Лоэнгрина. Навряд ли он был уверен в своей правоте. Ему просто хотелось верить хоть во что-то, чтобы окончательно не сдаться. В такие моменты О'Нил осознавала всю важность мнимых надежд, которые в самом деле давали какой-то смысл в жизни. Сара прошла дальше. Она осмотрела остатки алтаря и разбитый витраж с распятым Богом. В этом не было никакого символизма или чего-то сакрального, но в голову ей всё равно пришла мысль, что это злосчастное место покинул даже тот, кому оно было возведено. — Как думаешь, Бог одобряет то, что делают люди с другими людьми? Лоэнгрин, отвлёкшись от поисков, повернулся к задумчивой Саре. — Никто не имеет право решать судьбу за другого, — спокойно начал он. — Каждый проживает то, что ему суждено, и если какой-то человек, возомнивший себя всесильным, будет отнимать чужие жизни только потому, что таково его решение, то Бог явно это не одобрит. Это чудовищно и противоречит всем заповедям, которые люди сами же и выдумали для себя. Сара опустилась на колени, пачкая пылью одежду. Она внимательно смотрела на витраж, пытаясь в воображении создать картинку того, как он выглядел изначально. Безуспешно. Вместо этого в её голове рисовались дикие сцены, в которых люди грубо, не церемонясь, тащили первую ведьму, ломали ей конечности, выпытывали что-то немыслимое и, в случае неповиновения, ещё больше заставляли её страдать. Она резко открыла глаза. Сара, стараясь успокоить бешеное сердце, больно ударявшееся о грудную клетку, сжала ткань. Из её носа потекла кровь, которую она сразу же убрала, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание Лоэнгрина и не заставлять его переживать за неё. О’Нил повернула голову к алтарю. Что, если именно он являлся тем самым рычагом для потайного входа? Странная идея, пришедшая ей на ум, не оставила её равнодушной, поэтому, быстро поднявшись, она принялась расчищать это место. Когда половина мусора была убрана, Сара увидела идеально ровный, чёрный круг, который украшало множество различных геометрических фигур и замысловатых знаков — ими было усыпано всё. Однако интересовало больше всего другое. Прямо в центре, во втором, более маленьком круге, была расположена Луна — олицетворение тёмной стороны природы. — Лоэнгрин? — Сара взволнованно повернулась к мужчине и показала прямо на пол. — Ты… ты знаешь, что это такое? Он преодолел расстояние слишком быстро. О’Нил не успела даже опомниться, как он уже с особым увлечением проводил пальцами по знаку и загадочно, отчасти даже ненормально, улыбался, что-то проговаривая себе под нос. — Лоэнгрин? — Это то, что нам нужно, — он повернулся к ней, и в его глазах она заметила безумный блеск. — Мне нужен нож. — Что? — Это печать. И чтобы её открыть, мне необходимо пролить кровь. Кровь мага. — Ты уверен? Может… Лоэнгрин не стал дожидаться, пока Сара закончит. Сейчас ему совсем не хотелось слушать поучительные речи, особенно тогда, когда всё в мгновение ока могло кардинально измениться. — Нож, Сара. Ей пришлось подчиниться. Достав из тканевой, изрядно потрёпанной сумки клинок, она передала его Лоэнгрину. Руки не дрожали, а голова была поразительно пуста. Он, даже не скривившись, медленно провёл лезвием по ладони, и глубокая рана сразу образовалась на его коже. Потом колдун положил руку прямо на Луну, окрашивая её багряным. Кровь моментально полилась по кругу, питая его, заставляя буквально оживать. Он загорелся ярко-красным цветом, и Сара, стоявшая поблизости, испуганно отошла назад. Лоэнгрин зашептал заклинание, сконцентрировав все свои силы на магии, и она отозвалась ему: он почувствовал нечто живое, двигающееся внизу, в темноте. Непонятное существо не пряталось и, когда ощутило постороннее присутствие, сразу же показало себя: оно начало забирать всю человеческую энергию и кровь, насыщаясь и требуя всё больше и больше. Лоэнгрину пришлось собрать всю силу воли, чтобы вытерпеть невообразимую боль, которую приносил ему ритуал. В его ушах стоял гул, а перед глазами плавали разноцветные круги. Он быстро терял всю связь с реальностью, но всё равно держался до последнего. Ему было важно всё закончить именно сейчас, ведь другого шанса больше не будет. Опасливо затрещали стены, а камни под ногами стали расходиться. Лоэнгрин сразу же отдёрнул руку, и Сара, взяв его за локоть, помогла отстраниться на безопасное расстояние. Всё его тело тряслось как ненормальное, и, как бы он не пытался успокоиться, у него это не выходило. Однако мужчина был рад: он смотрел вперёд и ясно осознавал, что прямо перед ним, кольцо за кольцом, открывалось то, ради чего была потрачена вся жизнь. — Лоэнгрин?! — Сара потрогала его лоб, а потом сразу же обняла. — Боже, что происходит? Он что-то пробубнил, заворожённо следя за открывающимся потайным ходом. — Больше никогда в жизни так не делай! Или предупреждай! Я… я даже не знала, как мне на это реагировать, ты вообще понимаешь это?! Мужчина вяло, без особого желания, кивнул. — Я так испугалась! — она нежно уткнулась носом в его макушку. — Пожалуйста, не совершай больше настолько глупые поступки. — Постараюсь, — хрипло произнёс Лоэнгрин. — Нам надо идти. — Нет! Вот сейчас надо сделать новую передышку. Или ты хочешь помереть прямо там? Я не знаю, что нас ждёт на этот раз, но я не желаю, чтобы это повторилось вновь! — Мы не должны тратить время впустую, — он начал подниматься, и Сара, не в силах его остановить, только придерживала, чтобы он не свалился. — Надо идти. — Твоё бесполезное упорство к добру не приведёт! Неужели так сложно сделать маленькую передышку для собственного же здоровья? — Я чувствую себя прекрасно. Не надо обращаться со мной, как с глупым маленьким ребёнком. — Я не..! — О'Нил раздражённо выдохнула. — Хорошо! Но если что-то случится, вся вина будет лишь на тебе. В открывшемся большом проходе появилась крутая лестница. Сара спустилась первая, а за ней, осторожно ковыляя, и Лоэнгрин. Их встретил жуткий, пробирающий до костей тёмный коридор. О’Нил, осмотревшись, тотчас встретилась с крупными, жирными крысами, смотрящими на неё своими красными, проницательными глазами. Сара пыталась не обращать никакого внимания на мрачность места, в которое они угодили, но противные звуки и темнота заставляли её нервно сглатывать вязкую слюну и следовать за Лоэнгрином. Она поглядывала на него, на лицо, которое освещал слабый магический огонёк, и видела его целеустремлённость. Ему было плохо, но он всё равно шёл дальше, полностью игнорируя самочувствие. Сара поймала себя на мысли, что мужчина совсем не изменился с того первого дня, как она его встретила. Не было ни единой морщинки, ничего, что выдавало бы его истинный возраст. Она знала про вечную молодость сильных ведьм и колдунов, но наблюдать за этим вживую… Наверное, это можно было считать по-настоящему редким и интересным явлением. О'Нил не знала, сколько времени они блуждали по этому бесконечному коридору. Она держалась рядом с Лоэнгрином и пугалась каждого писка крыс, а разыгравшееся воображение только добавляло ситуации проблем. Сара пугливо оглядывалась и надеялась лишь на то, что совсем скоро это закончится. Но, к сожалению, закончилось это не так уж и скоро. О'Нил вымоталась, она уже не могла здраво соображать, а сам Лоэнгрин стал явственнее хромать. Огонёк, который он контролировал, то затухал, то вновь появлялся, что никак не спасало. Однако, когда почти исчезли все силы, они вышли в небольшой зал, в котором сразу же загорелось множество факелов, осветивших помещение. В этом месте не было ничего особенного, за исключением очередного алтаря, на котором безмятежно покоилась та самая маска, которую Сара видела на рисунке. Она была такой же изящной и красивой, а ещё от неё исходила мощная энергия, что сразу же говорило об особенности этой вещи. — Мы нашли её, — Лоэнгрин удивлённо смотрел вперёд и не верил собственным глазам. — Мы… мы нашли её! — Неужели… Она правда существует! Лоэнгрин, забыв о всякой усталости, зачарованно направился прямиком к маске. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что все его труды, на самом деле, не прошли даром — и сейчас он действительно видел то, что так долго искал. Сара осторожно следовала за ним, тоже не отрывая поражённого взгляда от находки. Маска была отчасти похожа на карнавальную: на неё были нанесены необычные, но достаточно мрачные узоры, которые никак не портили внешний вид и даже добавляли какую-то особую изюминку. Сама форма была такой, что она полностью скрывала всё лицо. Лоэнгрин очень аккуратно подошёл к маске и с восхищением её осмотрел. Разве могло существовать в этом мире что-то настолько идеальное? — Ты знаешь, что теперь с ней делать? — Её нужно надеть, — он развернулся к Саре и улыбнулся. — Это же маска. — А если что-то произойдёт? Не очень хорошее… — Нужно верить в лучшее, Сара. Тогда всё будет отлично. Лоэнгрин бережно взял маску, источавшую такую силу, что от неё внутри всё трепетало, и, повертев её в разные стороны, словно оценивая, с непередаваемым наслаждением надел. Зал рушиться не стал, никакие ловушки не сработали. Всё было как обычно. — Лоэнгрин? Саре было непривычно не видеть его лицо, его эмоций. Она смотрела на безжизненную маску и не могла даже разглядеть глаза. Ей была доступна только темнота, которая не давала никакого спокойствия. — Ты в порядке? Что-то… изменилось? О да. Лоэнгрин не мог передать словами то, что он ощущал с этой маской. Какие новые пути ему открылись для того, чтобы пройти их и добиться чего-то нового, невероятного! Она давала ему нескончаемую уверенность, и он точно знал, что с ней у него будет возможность в полной мере раскрыть свой потенциал. — Да, — он поднял руку, поддержал совсем немного, а после сжал её в кулак. — Теперь я знаю, что я хочу. Вершить правосудие. Создавать маски. Вершить правосудие. Создавать маски. Вершить… маски… создавать… люди… — О чём ты? — Мы будем помогать людям изменяться.***
1721 год. Эскизы, заготовки. Больше не было трав, настоек и всё то, что использовалось для приготовления зелья. О нет. Теперь стол был завален исключительно тем, что было необходимо для создания масок, к которым неожиданно проснулась страсть у Лоэнгрина. Он тратил на это целые сутки, уделял этому всё внимание. Для него вся реальность была сосредоточена лишь на этой проклятой вещи, которую он даже никогда не снимал, и Сара очень переживала по этому поводу. Ей было неловко постоянно встречаться с этими бездомными глазами и не видеть в них ничего живого. Ничего, что так она любила всё это длительное время. — Лоэнгрин? — О'Нил, подойдя к нему со спины, нежно положила руки ему на плечи. — Как продвигается работа? Я могу чем-то тебе помочь? — Довольно неплохо, — он махнул кистью, вырисовывая красивый узор на почти законченной маске. — Но могло быть и лучше. — Мне кажется, всё и так уже хорошо, — она игриво уткнулась носом ему в шею. — Тебе не надо так постоянно напрягаться. Это никуда от тебя не убежит. — Когда в последний раз отдых приносил пользу? Из-за него человек всё больше ленится и не доводит дело до конца. Но я же не допущу этого. Если я собираюсь добиться успеха, то я буду ценить каждую секунду. Сара заправила волосы ему за ухо и, не слушая чужие бредни, развернула его лицо к себе. Она попыталась взять маску, чтобы наконец-то снять, но Лоэнгрин успел схватить её за руку, не позволяя совершить задуманное. — Сара, у меня много работы. — Ты не можешь вечно в ней ходить, — недовольно отозвалась О'Нил, злостно смотря прямо в тёмные прорези. — Я хочу видеть твоё лицо, а не это. — Хватит говорить глупости. — Я совершенно серьёзно! — она выбралась из цепкой хватки и скрестила руки на груди. — Я хочу твоего внимания. Как раньше. Но я словно призрак. Ты не замечаешь меня, что бы я не делала! А если я уйду? И меня не будет больше суток? Ты будешь переживать? Или даже не заметишь? Лоэнгрин устало выдохнул. Для полного счастья ему как раз-таки не хватало этих беспочвенных обвинений от дорогого человека. И что, спрашивается, стоило сказать, чтобы она перестала на ровном месте придумывать себе немыслимое? Мужчина взял ладонь Сары, сразу почувствовав приятную теплоту и мягкость. Она, следя за движением Лоэнгрина, уверенно переплела свои пальцы с его. В её глазах было неподдельное беспокойство за его здоровье и душевное состояние, и ему стало крайне не по себе: он в самом деле забыл про то, что рядом с ним находилось такое искреннее и доброе создание. — Пожалуйста, прости меня. Сара улыбнулась. Не каждый день она слышала, как перед ней извинялись. — Конечно же я не буду на тебя долго обижаться, но, прошу, не злоупотребляй этим. Я понимаю твоё желание создавать новые маски, но всему должна быть мера. Лоэнгрин согласно кивнул. У него были грандиозные планы, которые не требовали никакой запинки, однако… один раз это было позволительно, не так ли? — Как думаешь, стоит ли их продавать? — Если они в самом деле обладают очищающей силой, то да. Ими стоит воспользоваться. В конце концов, ведь именно этого ты и добивался? Чтобы люди стали чуточку добрее. Лоэнгрин усмехнулся. Он совсем и забыл про свои первоначальные идеи, которые теперь казались ему излишне идеализированными. Но, наверное, этого не стоило стыдиться. Все рано или поздно хотели исправить людей, сделать их намного лучше, чем они есть на деле. Однако все были мечтателями, а вот он обладал всем необходимым, чтобы этого добиться. Даже если и немного в другом смысле. Так или иначе, Лоэнгрин не собирался отходить от задуманного. — Мы обязательно достигнем великого, — тихо произнёс он. — Только нужно немного постараться. И всё же доделать мою первую маску, иначе как по-другому? От его слов Сара не испытала никакого облегчения, как изначально надеялась. А вот волнение, от которого ей так сильно хотелось избавиться, ещё сильнее укрепилось в сердце. Она глядела на него с натянутой улыбкой и не могла не признать себе, что её очень сильно настораживала его ненормальная упорность и желание как можно быстрее распространить собственные творения.***
1722 год. Первые маски получили оглушительный успех. Ради них выстраивались в большую очередь в мастерскую, в которую настаивал переселиться Лоэнгрин — и, к слову, он не прогадал. Ради его творений люди шли на отчаянные поступки и избавлялись от себе подобных, чтобы как можно быстрее заполучить лакомый кусочек. Ему предлагали невероятно огромные суммы, просили что-то за гранью фантастики, но он не изменял себе. Мужчине было глубоко наплевать на любые деньги, ведь преследовал он абсолютно другие, благие цели. Сара поддерживала его. После трудных, бессонных ночей уставал даже он, и она, каждый раз мягко его обнимая, притягивала к себе. О'Нил гладила его по голове и рассказывала свои сны, которые она намеренно приукрашала, чтобы ещё больше не нагнетать Лоэнгрина. А снилось ей много чего, только в этом не было ничего счастливого и позитивного. Сара чувствовала подавленность, унылость и безысходность. Она видела кровь и изуродованных людей, тянущих руки к небу и просящих о блаженной смерти. Но в ответ они получали лишь новую боль. Внешне Сара мило улыбалась и делала очень убедительный вид, что всё хорошо. Однако внутри она скрывала страх, от которого пыталась всячески абстрагироваться, который старалась запрятать, чтобы никогда больше к нему не возвращаться. О'Нил набирала в грудь побольше воздуха и уверенно шагала вперёд, специально не обращая внимание на изменения, происходившие в её жизни. Ей хотелось верить до последнего, что не было никакого повода для этой паники, что её предчувствие — это всего лишь следствие неожиданной смены обстановки, не более. Сара также нередко смотрела в зеркало, не видя в отражении совершенно никаких признаков старения. До недавнего времени, чтобы не думать о насущном, она посвящала всю себя не только уборке, но и, конечно же, улучшению собственных способностей. О'Нил по-прежнему мечтала раскрыть в полной мере свой потенциал, и, судя по всему, у неё это очень неплохо получалось. По крайней мере, теперь она была вечно молодой. Хоть какие-то хорошие новости. Наверное. Однако после использования магии у Сары практически каждый раз шла кровь из носа. Поначалу её это напрягало: она не могла понять, с чем было это связано, ведь нагрузка и давление были минимальными и явно не могли быть причиной. Но потом она смирилась. Лоэнгрин, видя на её лице кровь, подходил к ней и, обхватывая за подбородок, убирал эту красную жидкость, смотревшуюся слишком контрастно на бледной коже. А потом расспрашивал об успехах, кажется, искренне интересуясь делами. Это короткое времяпровождение, как прежде, Сара ценила с особой любовью. Она была готова даже чаще пачкать себя кровью, лишь бы только Лоэнгрин отвлекался от своих дел и видел перед собой только её, а не чёртовы маски. Она хотела столько всего, но у неё не хватало силы воли, чтобы хоть что-то воплотить в жизнь.***
1723 год. — Что значит этот узор? — Смерть, — Лоэнгрин встретился с ошарашенным взглядом Сары и рассмеялся. — Отчасти данный символ олицетворяет душу человека. Это буквально возрождение, желание перемен. — Теперь звучит… оптимистичнее, — с неловкостью прокомментировала объяснение О’Нил, внимательно наблюдая за тем, как он выводил замысловатые геометрические узоры на новой маске. — Возрождение души — это в большинстве случаев очень хорошо. По сути, человек получает второй шанс на исправление собственных ошибок, и если ему удаётся это сделать, то он приводит к заветному успокоению, которое дано не каждому, но которое хотят все. — Возрождение, души, успокоение… — Сара закатила глаза. — Всё так странно. — Но именно на этом строится вся жизнь, — спокойно пояснил Лоэнгрин, проведя кистью тонкую линию на маске. — И как бы люди не желали это отрицать, никому не убежать от смерти. Они способны только или облегчить себе участь, или сделать её ещё более мучительной. О’Нил придвинула стул и села рядышком с мужчиной. Она следила за его кропотливой работой и не могла не признать, что всё же восхищалась всеми узорами, всеми линиями, которые, словно цветы, расцветали на безжизненной вещи, превращая это произведение в настоящее искусство. Это был определённо талант, а может просто удачное стечение обстоятельств. Саре нравилось наблюдать за сосредоточенным Лоэнгрином. К тому же это вошло в своеобразную привычку: она всегда находилась рядом с ним и, в случае чего, приносила необходимое. В этом было что-то особенное, как ей казалось, и О’Нил попросту не хотела с этим расставаться. — Каждая маска имеет своё значение? — Разумеется, — он убрал кисть и обратился к Саре. — Маски — это как те же люди. Нет ничего одинакового, всё — индивидуально. Отчасти это и позволяет им быть такими «живыми». — Ты чувствуешь себя всесильным, когда создаёшь их? Лоэнгрин, чуть наклонив голову, всерьёз задумался над этим вопросом. Разумеется, некое превосходство он ощущал — и это было в самом деле прекрасно, но он точно не представлял себя в роли Всевышнего, способного вершить судьбы смертных. Хотя… Ни додумать, ни ответить Саре ему не удалось. Неожиданно отчётливо послышались шаги, а после показалась хрупкая, исхудавшая девушка, которая неуверенно держала корзинку и поглядывала по сторонам, изучая помещение. О’Нил, заметив гостью, сразу же радушно улыбнулась. Она не была рада чужому присутствию, но всё же быть приветливой при любых ситуациях — было поистине важно для неё, чтобы не только вдохновлять заказчиков приходить снова, но и, пожалуй, способствовать своим радушием приобретать маски. Лоэнгрин предпочёл на это не реагировать. Бедных людей он не уважал и считал их бесполезным сбродом оборванцев, которые могли только просить и не отдавать ничего взамен. Девушка тем временем, с приоткрытым ртом, изумлённо рассматривала висевшие на стенах экземпляры масок. Она боялась подойти к ним вплотную, чтобы детальнее их рассмотреть, поэтому ей приходилось нелепо щуриться. Впрочем, это всё равно не мешало ей поражаться непревзойдённой красоте работ. Ей, конечно, не приходилось прежде что-то с чем-то сравнивать, да и в искусстве она разбиралась, скажем мягко, так себе, однако даже не имея необходимых знаний для этой области, ей было понятно, что на всём белом свете больше не существовало чего-то настолько завораживающего. — Здравствуйте, мисс, — Сара в уважительном полупоклоне поздоровалась с ней. — Очень приятно вас видеть. Девушка дёрнулась, словно приходя в чувства после внезапного погружения в воображение, и повернулась к О’Нил. Она, сжав покрепче ручку корзинки, стараясь, очевидно, найти в ней спасение, вымученно улыбнулась. — Здравствуйте... Лоэнгрин недовольно скрестил руки на груди, и Сара, бросив предупреждающий взгляд в его сторону, подошла к гостье. — Вам приглянулась какая-то определённая маска? Или вы желаете что-то иное? Девушка сначала быстро кивнула, а потом активно замотала головой. Она честно не знала, зачем пришла в это удивительное место, когда не имела ни единого гроша. Возможно, всё дело было в том, что на улице она постоянно слышала, как восхваляли эту мастерскую, как сплетничали и рассказывали о «таинственном, статном владельце». Ей стало очень любопытно, но благоразумие не позволяло так просто прийти сюда. Однако рано или поздно интерес пересилил здравость, и теперь она действительно видела мужчину, о котором в городе так много говорили. Но, к несчастью, девушка не ожидала, что рядом с ним будет его… помощница? Стоит признать, она испытала зависть. — Я просто… — её голос был тихим. — Извините, что побеспокоила вас, миледи, милорд! Я совсем не знаю, что на меня нашло! — Вам не стоит волноваться. Мы рады любым незнакомым лицам. — Но всё же… — девушка, чувствуя на себе чужой взгляд, мимолётом посмотрела на Лоэнгрина. — Я-я не имею огромных денег, но ваши маски… Они так чудесны! Я даже не знаю, как выразить вам своё восхищение! Сара поджала губы, но быстро вернулась к прежней беззаботности и учтивости. — Вы выразили нам восхищение, когда пришли сюда, — О’Нил стало противно от собственных слов, но ей необходимо было придерживаться своего образа. — Поэтому не переживайте из-за таких пустяков. — Ох, спасибо большое, миледи! Девушка опять взглянула на мужчину и смутилась. Всё же слухи о нём были вовсе не слухами. Он действительно был очень загадочным, но оттого не менее прекрасным. Ей невольно захотелось выразить ему своё обожание, однако присутствие другого человека сильно мешало. Лоэнгрин, устав наблюдать за этим цирком, заговорил: — Спасибо за лестные слова, мисс, но, боюсь, все мои маски предназначены для обеспеченных людей, которые могут позволить себе роскошь, а вы… — он оценивающе её осмотрел. Девушка мигом опустила глаза в пол, чувствуя неимоверный стыд. Ей стоило сначала думать, а потом уже действовать, а не наоборот. Вот чего она добивалась? В мире не было ничего бесплатного, а надеяться на это — слишком глупо и наивно. Но, возможно, всё дело было даже не в масках, а в чём-то, точнее, в ком-то другом? Однако и здесь её ждало разочарование. Саре стало жалко её. Гостья, ссутулившись, выглядела разбито. Она боялась даже сдвинуться с места и уйти, и О’Нил, поругав свою доброту, обернулась с просьбой к Лоэнгрину: — Думаю, у милорда найдётся лишняя маска для вас, мисс. Только, прошу, не расстраивайтесь. Девушка, подняв голову, посмотрела на Сару своими большими глазами, в которых уже были слёзы, а потом с какой-то непонятной эмоцией — на мужчину. Если… если у неё будет маска, то ей будут завидовать все! А ей так хотелось выделиться, чтобы её наконец-то заметили. Лоэнгрин, определённо недовольный спонтанным решением Сары, фыркнул. Однако он разгадал в этом действии её желание поскорее избавиться от навязчивой гостьи, которая определённо ей не нравилась. Его она тоже раздражала. Лоэнгрин, переведя взгляд на стол, где была его новая маска, осторожно взял её и протянул девушке, с трудом скрывавшей свою радость от такого неожиданного, но дорогого подарка. Она смотрела на него с благодарностью и улыбалась слишком мерзко и противно. — Боже… спасибо, спасибо вам, милорд! Я-я очень вам благодарна! — прижав к себе маску, она вытерла слёзы. — Я не знаю, что могу дать взамен за… за этот щедрый дар… — За подарок ничего не дают взамен. Но я очень надеюсь, что она поможет вам справиться со своей неуверенностью. — равнодушно ответил он. — А теперь попрошу меня извинить, но у меня ещё много работы. — Да, точно! — девушка беспокойно повернулась к Саре. — Спасибо вам ещё раз! Я буду это очень ценить, клянусь… А потом она ушла, и О’Нил наконец-то могла вздохнуть с облегчением. Такие люди вызывали в ней неприязнь, которую она не хотела никак признавать, однако факт оставался фактом: Сара ненавидела, как одни пресмыкались перед другими, пытаясь или выставить себя с беззащитной стороны, или добиться каких-то своих корыстных целей. Когда Лоэнгрин стоял у окна, О’Нил подошла к нему и обняла за шею. Ей была приятна эта тишина, тепло чужого тела, непривычное единение, которое прежде она так редко ощущала. Сара наслаждалась им, когда как Лоэнгрин думал над тем, что его маска, к несчастью, попала совершенно не в те руки.***
1723 год. Сара оставляла нежные поцелуи на груди Лоэнгрина и медленно, но верно приближалась к шее. Ей нравилось его провоцировать своей неторопливостью. Она обожала, когда он брал всю инициативу в свои руки. И она любила поддаваться в этой мини-игре, испытывая от этого особенное удовольствие. Его шея была, пожалуй, эрогенной зоной, с которой Сара всегда предпочитала играть: то оставляла укусы, то зализывала их с такой пошлостью, что ни один нормальный человек не смог бы устоять перед этим. Она частенько касалась его волос — это было её пристрастие, которое Лоэнгрин вполне одобрял. Ещё Сара любила чувствовать его руки на собственных бёдрах, слышать его ускорившееся сердцебиение и шумное дыхание, когда она, сидя прямо на его пахе, как назло, возбуждающе елозила. Этот контраст с её неторопливыми движениями, но со жгучим желанием, которое предательски выдавало её тело, — напрочь убивал его. Он терял весь рассудок, когда она просто обдавала горячим дыханием его ухо, пытаясь, наверное, что-то сказать, но на полпути останавливаясь и ещё больше выгибаясь, когда его руки обхватывали её ягодицы. Сара испытывала невообразимое наслаждение, когда его пальцы проникали в неё, а ему же нравилось слушать её вздохи, смешанные со стонами, и смотреть, как она, прикрывая глаза, прикусывала собственные губы. Однако О'Нил не хватало его поцелуев, взгляда. Она не видела его лица, его драгоценных эмоций — и от этого секс превращался во что-то странное, словно она занималась любовью не с человеком, а с какой-то куклой, умевшей только имитировать свою жизнь. Сара оставила влажный поцелуй рядом с его кадыком. Она старалась не думать о том, что на неё смотрели бездонные прорези вместо глаз. О'Нил пыталась избавиться от противного чувства того, что маска — живая, способная также наблюдать и всё понимать. Лоэнгрин взял её за щёку, и Сара сразу же прильнула к его ладони. Ей были так приятны хоть какие-то прикосновения… — Ты обеспокоена, — нарушил он тишину, и О'Нил сразу же открыла глаза, вопросительно на него глянув. — Ты словно не здесь. — Я не могу перестать думать о твоей маске, — честно призналась Сара. — Почему… почему ты не можешь её снять хотя бы прямо сейчас? Я хочу видеть твоё лицо. Я хочу целовать именно твои губы, а не натыкаться на эти холодные и чужие. Это очень странно, и я не могу понять, в чём проблема. Лоэнгрин переместил руку ей на талию, а другой, обхватив её подбородок, потянул к себе — так, чтобы кончиком носа она касалась его ненастоящего. — Дорогая, здесь не надо ничего понимать, — его тон стал приторно-нежным. — В этом нет ничего противоестественного. — Ты вообще слышишь себя? Всё это — уже противоестественно! Это ненормально не снимать даже в постели эту чёртову маску и думать, что это совершенно нормально. Он плавно опустил руку на её бедро. — Успокойся. Пожалуйста. Сара нервно выдохнула. Это был чересчур подлый приём, который мог бы сработать, если бы не одно существенное «но». Она, опираясь на плечи Лоэнгрина, не намеревалась так просто забывать о проблеме, которая очень её волновала. — Хватит. Нет! Послушай, — Сара не сдержалась и застонала, когда почувствовала пальцы внутри себя. — Лоэнгрин… — В этом диалоге нет никакой нужды. — Нет, он есть! Я не собираюсь это терпеть. Неужели у тебя самого нет никакого желания снять её? Эта вещь тебе дороже, чем я? — Не неси чепухи! — Но именно так всё и выходит! Лоэнгрин остановился. Он смотрел на неё так долго, что Саре стало даже не по себе. Но потом мужчина неожиданно, под неодобрительный возглас, отстранил её от себя и совершенно спокойно поднялся с кровати, по всей видимости, не имея больше никакого желания слушать чужие претензии. — Ты серьёзно? — возмущённо спросила О'Нил и укуталась в одеяло, чтобы скрыть свою наготу. — Ты просто возьмёшь и оставишь эту проблему... так?! — Это не проблема. — Тогда что это? — Сара, испытывая обиду, невольно перешла на язвительность. — Минутный ступор? Попытка делать вид, что всё замечательно? Лоэнгрин не ответил, чем ещё больше разозлил О'Нил. Она бросила в его сторону подушку, но он уже благополучно покинул спальню. Эта ночь была ужасной. Сара не могла справиться с истерикой вплоть до самого утра. От всех неконтролируемых эмоций у неё разболелась голова, а всё тело не переставая дрожало даже под тёплым одеялом. Но когда она наконец-то уснула, то и там её не ждал покой. О'Нил преследовала эта проклятая маска, которая забирала из её жизни всё самое ценное.***
1723 год. Кроме Сары в мастерской больше никого не было. Лоэнгрин, как он выразился, отлучился для закупки материалов, и она была предоставлена сама себе. О’Нил нравилось одиночество. Очень. Именно благодаря ему ей в последнее время удавалось оставаться в здравом рассудке и не поддаваться панике. Переживания по-прежнему её мучили, и она никак не могла их заглушить, переубедить себя, что всё это беспочвенно, потому что причина была. И она не просто была. Она развивалась с завидной скоростью. Иногда Сара выходила в город, когда в помещении ей становилось некомфортно. На улице она также не чувствовала себя в безопасности, но свежий воздух и вечная суматоха немного отрезвляли её, практически помогали на короткий промежуток забыть о всех печалях и бедах. А потом она возвращалась обратно, и всё начиналось заново. После ссоры Сара потеряла всю связь с Лоэнгрином. Как бы она не пыталась найти к нему подход, он упорно делал вид, что всё происходящее его мало волновало. Он вообще стал хладнокровным и нелюдимым, чем также заставлял её волноваться. Стоит ли говорить, что она возненавидела тот день, когда к нему пришло это убогое видение? Когда он впервые потерял голову. И ради чего? Ради магической безделушки, которая заменила ему практически всю жизнь. Саре было горько от этого осознания. Ей было больно и досадно. Её убивала беспомощность, но даже зная это, она была не способна ничего сделать, как бы не пыталась, какие бы усилия для этого не прилагала. О’Нил часто крутила в руках кольцо и амулет — подарок Лоэнгрина. Она хотела понять, какую роль играло это непонятное кольцо, но паззл не строился, и это ещё больше разочаровывало её. Сару мучило незнание и непонимание ситуации, в которую она умудрилась по глупости угодить. Неужели вся жизнь просто ненавидела её? О’Нил, пользуясь случаем, удобно разместилась на стуле Лоэнгрина. Она осмотрела валявшиеся каркасы масок на столе, а потом достала из кармана кольцо. На золотистой основе были выгравированы мелким, практически нечитабельным шрифтом слова. Сколько бы Сара не присматривалась к ним, ей не удавалось даже понять, на каком конкретно языке это было написано. Однако шестое чувство ей подсказывало, что это была латынь, а значит, и сами слова имели какой-то магический подтекст. Но какой именно? С заколдованными вещами она встречалась не впервой. Но некоторые возможно было прочитать при помощи одного прикосновения: они словно сами хотели, чтобы о них узнали. Другие же вещи скрывали в себе силу, и с такими предметами было работать сложнее всего: их попросту невозможно было понять. Сара погрузилась в свои мысли так серьёзно, что она не услышала, как в мастерскую кто-то зашёл. Только тогда, когда прямо перед ней появился человек, она наконец-то подняла голову. Лоэнгрин, не отрываясь, смотрел на то, что держала в руках О’Нил. Она, заметив его любопытство, дружелюбно улыбнулась и поспешно убрала кольцо, пытаясь не вызвать никаких подозрений. Возможно, при других бы обстоятельствах он бы придал этому значение, однако сейчас ему было не до этого. В помещение зашло существо. Уродливое, покорёженное, маленького роста. На его лице застыла глумливая улыбочка, а в глазах читалось подобострастие ко всем людям, но особенно к Лоэнгрину, перед которым он чуть ли не учтиво, ежеминутно, кланялся. Одет был уродец в приталенное одеяние священника, из-за чего его крупный размер особенно выделялся. Саре стало противно на него смотреть. Она относилась с пониманием к тем, кому не посчастливилось родиться такими, как все, но этот человек… Он не был даже похож не человека. У неё не поворачивался язык, чтобы так назвать это существо, которое постоянно дёргалось и прихрамывало, исподлобья изучая О’Нил. На секунду ей померещилось, что она где-то видела его прежде. Но, не в силах больше смотреть на его уродство, Сара недоумевающе обратилась к Лоэнгрину: — У нас… новый клиент? — Слуга, — хладнокровно ответил мужчина. — Он будет выполнять всю грязную работу, не так ли, Атропин? Уродец активно закивал и, сцепив руки, снова послушно поклонился. — А теперь прочь отсюда. Лоэнгрин махнул рукой, и Атропин, продолжая раскланиваться, заковылял назад. Когда он скрылся с глаз, Сара не могла не возмутиться. — Слуга? — она беспомощно направила руки в ту сторону, где до недавнего времени был уродец. — Им нельзя пользоваться в таких корыстных целях! Он же тоже человек! Лоэнгрин усмехнулся. — Внешний вид не говорит о человечности. Человек может быть прекрасен внешне, но крайне уродлив внутри. И разве стоит его уважать? Сомневаюсь, — он нежно провёл по её щеке. — Поверь, он совершал многое, и то, что он ныне имеет — лишь малое наказание. Он заслуживает куда более серьёзных мук. — Ты рассуждаешь так, словно только ты имеешь право вершить суд над всеми грешными душами. Не слишком ли это самоуверенно? — О нет, моя дорогая, — он чуть опустился, чтобы поравняться с её лицом. — Порой нужно представлять себя на месте Бога. Это, знаешь ли, очень полезно, особенно когда Он навсегда покинул нас, оставив в мире, полном моральных уродов и злобы. Руки Сары задрожали. Она сжала их в кулаки, чтобы не выдать своего волнения, но Лоэнгрин это всё равно заметил. — Тебе нет нужды бояться. — Кто сказал, что я боюсь? — О’Нил излишне самоуверенно задрала голову, с вызовом смотря на него. — Сейчас ты рассуждаешь точь-в-точь, как те люди, с которыми ты хотел бороться. Ты буквально стал их отражением. Ты разве не видишь это? Или по-твоему это нормально? Нормально пользоваться слабостью других и считать себя всесильным? Ты кардинально изменился, и мне невыносимо больно видеть это, Лоэнгрин. Неужели ты ничего не чувствуешь? Он развернулся к ней спиной. Мужчина не видел в её словах никакого смысла. Ему даже не хотелось на это никак отвечать, ведь какой в этом был вообще толк? Чтобы его снова не поняли? Ему это так надоело. — Сара. Порой я поражаюсь твоей чувственной натуре, а порой никак не могу свыкнуться с мыслью, что жизнь тебя ничему не учит, — Лоэнгрин завёл руки за спину. — Я не намерен обсуждать твои бредни, поэтому, если позволишь, я займусь работой. — Просто признай, что тебе нечего сказать, — О’Нил, поднявшись, зло посмотрела прямо в прорези маски — в чужие глаза. — Если ты думаешь, что я так просто это оставлю, то спешу огорчить. — Да, разумеется, — без всякого интереса согласился он. — Будь любезна, проведай нашего нового слугу. Помнится, он очень жаждал с тобой познакомиться. Нахмурившись, Сара, не желая больше оставаться здесь, покинула общество Лоэнгрина. Наперекор всем, она обязательно поговорит с этим чудиком. И обязательно узнает, что за чертовщина вообще происходит.***
1723 год. — Когда-то мале-енький, бе-едненький человек совсем ничего не по-онимал. Но после! После он прозрел. — О чём ты? Атропин развернулся к Саре, будто впервые её замечая. Он задумчиво пожевал свои деформированные губы, закатил глаза, и снова посмотрел на О'Нил, но теперь куда более осмысленно и даже серьёзно: на его лице больше не было того глупого выражения. Уродец даже стал почти похож на жалкую копию человека. — Я смог уяснить одну простую суть, ха-ха! — он радостно запрыгал на одном месте и захлопал в ладоши. — Хозяин показал мне, что все люди — грешны, и их не надо больше сжигать! Ком в горле помешал Саре сглотнуть. Она не успела переварить одну информацию, как за ней резко пришла другая. О'Нил уязвлённо следила за беззаботным Атропином, всё больше узнавая в нём того самого священника. У него была даже такая же ряса, и она невольно замечала черты его прежнего лица, сохранившиеся на этом уродском теле. Конечно, их было довольно проблематично разглядеть, если не знать этого человека по-настоящему, но Сара, к несчастью, однажды с ним столкнулась. Она знала его, и то, что сейчас представлялось перед её взором — приводило в шок. — Хозяин не разрешил выходить мне на улицу. Это так мило с его стороны! — Почему ты его так называешь? — задала один из волнующих вопросов О'Нил. — Словно ты не человек, а животное. — Все мы животные! Все мы гниющее мясо! Этого не надо стыдиться. Не надо! Уж я-то знаю это очень хорошо. Атропин снова потанцевал, но быстро угомонился. Эта перемена настроения напрягала Сару, а особенно его взгляд: он был то туманный, то неожиданно приобретал адекватность, и вот чудик уже говорил на совершенно обычные темы, поражая своими познаниями. — Но хозяин не любит, когда я говорю много лишнего. За разговором могут открыться тайны! — он поднял руки и затряс ими. Сара старалась уловить весь сумбурный поток чужой речи, но ей это удавалось с немыслимым трудом. Уродец озвучивал свои странные мысли быстро и постоянно переключался с темы на тему, из-за чего всё сказанное им казалось ещё безумнее. — Есть ли у тебя тайны? Я зна-а, что они есть у каждого! Знаю, знаю! — Атропин рассмеялся. — Я узнал столько всего, столько всего, что теперь я чувствую себя ещё лучше, чем раньше! — Атропин… — Сара, сквозь отвращение, дружелюбно улыбнулась. — Почему ты называешь его хозяином? Кем… кем ты был? Он зло нахмурился, и лицо его стало ещё более гадким. Атропин перевалился с ноги на ногу, немного прошёл, будто раздумывая над тем, стоило ли на это вообще отвечать или нет. Но потом он развернулся, и О'Нил окончательно убедилась, что это был именно тот человек, который прежде собирался её без всякой жалости сжечь. Совсем на секунду он показался Саре совершенно нормальным. Как прежде. Без всех признаков уродства. И это неожиданное, мимолётное изменение испугало её ещё больше. — Хозяин может услышать. А я не хочу из-за тебя проблем! Нет, нет! — Атропин мерзко оскалился. — Ты не стоишь того, чтобы я рисковал ради тебя жизнью! — Он не услышит. Его здесь нет! — Он вездесущ… Сара вопросительно на него взглянула, но уродец покорно опустил голову, больше её не замечая. Тогда она обернулась назад. И встретила его. — Лоэнгрин. — Вижу, ты всё же познакомилась с ним, — он тихо рассмеялся. — Ты не замучила его своими глупыми вопросами? Ведь он не способен так думать, как ты. — Они вовсе не глупые! Лоэнгрин взял её за подбородок, чуть приподнимая голову. Сара упорно сопротивлялась, но его это даже заводило. — Хватит искать подвох там, где его нет. Ты придаёшь этому слишком большое значение, моя дорогая. — Забыла у тебя спросить, что мне делать, а что нет. Она прожигала его своим взглядом, она желала, чтобы он ответил на её вопросы, чтобы перестал так уворачиваться и наконец-то стал серьёзным. Сейчас всё происходящее для него было какой-то нелепой, забавной игрой, и Сару очень раздражало это отношение. А особенно её выводила из себя проклятая маска. Она больше не могла на неё смотреть. — Тебе идёт быть грубой, — мягко сказал Лоэнгрин, и О'Нил сильно захотелось его ударить. — Но знай меру. Не надо быть, как Атропин. Ты выше этого. — Кто этот человек такой? Он отошёл и с поражением поднял руки. — Обычный урод. Ему не стоит придавать такое огромное значение, как делаешь это ты. — Хватить врать мне! — Я ни разу это не сделал, — его интонация сочилась собственным превосходством. — Что ж, оставлю вас наедине. И, Сара, прошу. Будь с ним более любезна. Ты пугаешь его. Атропин глумливо захрюкал, и О'Нил, испытывая целый спектр негативных эмоций, устало подошла к окну. Она размышляла о том, что было бы очень хорошо, если бы она вновь оказалась в лесу. В полном одиночестве.***
1725 год. Это произошло внезапно. Убираясь по привычке у Лоэнгрина, но, на самом деле, ища на его столе что-то такое, что смогло бы более-менее прояснить ей ситуацию, она невольно уронила ёмкость с краской, из-за чего та беспощадно испачкала практически готовую маску. Ей было сложно поверить в это. Сара даже не представляла, что он ей скажет и как вообще отреагирует на этот конфуз. Но ей стало безумно страшно, ведь он мог действительно сделать что-то ужасное. Нынешние его поступки именно это и свидетельствовали. О'Нил постаралась оттереть краску, но она только больше её размазывала, сильнее уродуя некогда красивое творение. С обречённостью откинув маску, Сара судорожно начала думать, как более правильно это объяснить Лоэнгрину, чтобы не нарваться на его гнев. Но в голове, как назло, всё было пусто. Атропин, появившийся так не вовремя, испортил всё. Он, увидев издалека то, что сделала Сара, полностью свихнулся. Уродец, держась за голову, закричал, а после начал шустро ковылять по комнате, всё время переваливаясь и рискуя даже упасть. — Хозяин! Хозяин! Он будет з-зол! Глупая девчонка! Совсем ничего не умеет! Позор! Позор! Какой же позор! — Замолчи! — Хозяин должен знать, что произошло! Он должен увидеть это собственными глазами! О'Нил быстро нагнала Атропина и, не церемонясь с ним, со злостью, повалила его прямо на пол, из-за чего тот только сильнее завизжал. — Меня убивают! Убивают! Уйди от меня прочь! Убери с-свои руки! — Заткнись! — грубо приказала ему Сара, но уродцу было плевать на неё. — Хозяин меня спасёт! А вот тебя накажет, глупая, глупая, глупая! Уйди от меня! О'Нил замахнулась, намереваясь дать ему сильную пощёчину, чтобы он наконец-то умолк, но её руку перехватили грубые от работы, но по-прежнему такие тёплые пальцы... Сара почувствовала, как холодок пробежал по её позвоночнику. — Я даже и не думал, что ты на такое способна. — Хозяин! — звонко крикнул Атропин, с надеждой глядя на Лоэнгрина. — Помогите мне! Меня хотя убить, замучить! Я так не могу! — Умолкни, — приказным тоном сказал он, поднимая Сару с колен. — И уходи прочь. Уродец, опять визгнув, молниеносно, что с пропорциями его тела никак не сопоставлялось, убежал подальше от О'Нил, очевидно, не желая больше испытывать свою судьбу. Лоэнгрин же, не опуская запястья Сары, требовал от неё разъяснений, которые она не знала, как ему предоставить. О'Нил глядела на него с прежней гордостью, однако в душе ей было так страшно, что вся её уверенность в собственных силах быстро испарялась. — Что это сейчас было? Властный, требовательный и совершенно чужой. Это больше не был тот человек, который нежно с ней обходился, который уважал её и ценил. Теперь он был похож на диктатора, требовавшего полное подчинение. — Что это сейчас было, Сара? — сквозь зубы повторил он свой вопрос, с усилием контролируя нарастающую злость. — Ничего! Он сильнее сдавил ей запястье, и О'Нил, дёрнув на себя руку, застонала от боли. — Тебе нравится, когда тебе больно? — с искренним непониманием спросил Лоэнгрин. — Почему так сложно ответить на мой простой вопрос? — Я не собираюсь плясать под твою дудку! Вот что! Сара согнулась и зажмурилась, чтобы не выдать своих подступивших слёз. Она хотела разбрасываться проклятиями, хотела сказать что-то настолько грубое, чтобы он удивился её сквернословию. О'Нил в эту секунду мечтала, чтобы Лоэнгрин пропал. Провалился под землю, исчез — всё, что угодно, но лишь бы не стоял рядом с ней так близко. — Мне нравится твоя непокорность, моя дорогая, но ты в самом деле перегибаешь палку, — его спокойный тон совершенно разнился со словами, которые определённо не несли ничего хорошего и имели явно предупреждающий характер. — Правда. Мне совсем не хочется доводить наши с тобой отношения до точки кипения, поэтому, может быть, ты всё же поделишься своими переживаниями? — Твоей маске — каюк, — с самодовольной улыбкой сказала она. — Я её испачкала, а твой умалишённый слуга начал орать и обвинять меня во всём. Но, знаешь, я не жалею. Я бы испачкала все твои маски, я бы их уничтожила, чёртов ты..! Обжигающая, невыносимо острая боль заставила её закричать. Сара в инстинктивной попытке отпрянула, но её держали так крепко, без всякой жалости, что ей не удалось даже сдвинуться. Запястье тем временем краснело. Кожа сгорала прямо на глазах, открывая доступ на жуткое, ярко-красное мясо. Она намеревалась воспользоваться своими способностями, чтобы защититься и выбраться, не чувствовать больше этого ада, но у неё не получалось сконцентрироваться. Сара думала лишь о том, что прямо сейчас потеряет сознание, потому что боль, эта поганая боль была ни с чем не сравнима. Но вот Лоэнгрин небрежно опустил её, и Сара повалилась на пол. Она боялась коснуться своего разворошённого вдребезги запястья, боялась почувствовать вместо гладкой, приятной кожи изуродованную плоть. О'Нил даже не решалась открыть глаза — настолько ей было страшно. — Вот видишь, как бывает в жизни, — Лоэнгрин, без капли сочувствия видя её мучения, возвышался над ней. — Одно нелестное слово, какой-то глупый поступок — и человек становится калекой. Бесполезным мусором для общей массы. И как бы он не отрицал это, как бы не противился этому факту, он всё равно будет самым бездарным существом. Сара не слушала его. В её голове пролетело столько образов, столько счастливых моментов. Она думала, что к ней пришла смерть. Что ещё совсем немного — и всё потеряет для неё всякий смысл. О'Нил безжизненным взглядом глядела на потолок и на грани сознания понимала, что презирала этого человека. Или его маску. А может и всё вместе. Она никак не могла понять, как можно было быть таким жестоким, как можно причинять боль тем, кого любил. А любил ли он? Раньше, наверное, да. До этой маски. У них была идиллия, уважение. Это было такое прекрасное время, по которому Сара скучала всей душой. А что было сейчас? Он превратился в монстра, в чудовище, которое просто не должно существовать. О чём она думала? Пожалуй, о смерти. Прежде Сара никогда не размышляла серьёзно о своей гибели. О'Нил не считала, что такое вообще когда-нибудь произойдёт, что она будет лежать и ничего не предпринимать. Но, к сожалению, реальность очень расходилась с надеждами. — Лоэнгрин, — Сара вяло повернула к нему голову, встречаясь с мёртвой маской. — Ты… ты изуродовал того священника. Мужчина, удивлённо приложив ладонь к груди, присел рядом с ней. — Он был таким раздражающим, моя дорогая. Разве он не заслуживал такой участи? После всего, что он натворил? Ты же помнишь, как он хотел тебя сжечь? Помнишь, как он упивался твоими страданиями? Этот человек мелочный и мерзкий. Все его пороки видно невооружённым глазом. — Лоэнгрин, — она прокашлялась, — ты стал таким же. Эта маска изменила тебя, как ты сам это не понимаешь? — А не оправдания ли это для того, чтобы уйти от меня, Сара? — он, положив руки на её ключицы, чуть придавил. — В последнее время я только и слышу от тебя одни упрёки. Это обижает. Сара прикрыла глаза. Он стал параноиком, а в сочетании с жестокостью… О, это было настоящей катастрофой. — Лоэнгрин, пожалуйста, — она судорожно задышала, когда его рука переместилась ей на шею. — Ты меня задушишь! — Иногда приходится идти на жертвы. Всё ради благого будущего. И он безжалостно надавил на шею. Саре сразу же стало не хватать так нужного ей воздуха, и она, широко открывая рот, задыхаясь, пыталась хоть как-то вздохнуть. В эту роковую секунду одна мысль, маячившая где-то сзади, наконец-то обрела свою оболочку. Так больше не могло продолжаться. О'Нил никак не могла позволить своей жизни закончиться настолько бессмысленно и бесславно. По крайней мере, не сейчас, когда ей ещё столько всего предстояло сделать. — Лоэ… нгрин… — Мне очень жаль, Сара. Но ты мне меша… Лезвие с противным звуком вонзилось в плоть. Она до последнего боролось с собой, до последнего отговаривала себя от этого поступка, но у неё не осталось никакого выбора. Это было нужно. Нужно! Кинжал она нашла в этой мастерской. Сара не знала, принадлежал ли он кому-то прежде или нет, но она решила взять его. О'Нил заколдовала его, чтобы от него было куда больше проку, и надёжно спрятала в собственных вещах. Потом Лоэнгрин начал сходить с ума, и ей пришлось его держать поблизости. В случае чего. Однако Сара очень надеялась, что этого случая никогда не произойдёт, что всё обойдётся. Но жизнь — слишком сложная, и она обязательно как-нибудь подгадит. Мужчина ошарашенно смотрел на торчащий из живота кинжал. Он был сбит с толку и по какой-то странной причине был не в силах даже вытащить предмет из собственной плоти. Лоэнгрин просто стоял на коленях и не контролировал своё тело. Этим Сара и воспользовалась. Превозмогая боль в запястье, она повалила его на пол, ещё глубже всадив лезвие. — Я-я не хотела, чтобы всё так заканчивалось. Решение снять маску пришло спонтанно. Но Сара ясно понимала, что, если она оставит её, то он натворит ещё больше дел. Он сможет с лёгкостью отследить её и убить за совершённое предательство, поэтому, хрипло откашлявшись, О'Нил схватила маску за самые края. Однако вместо того, чтобы без проблем сняться, она словно сопротивлялась. Сара прикладывала все силы, но проклятая маска намертво приросла к лицу, не желая так просто расставаться с ним. О'Нил ещё раз резко дёрнула, и мужчина под ней закричал от боли. — Я знаю, но это надо! Лоэнгрин вяло махнул рукой, но Сара, не обратив никакого внимания на его попытки выбраться, была полностью сконцентрирована на злополучной маске. Она дёрнула ещё несколько раз, и каждый раз Лоэнгрин испытывал адские ощущения. От этого у неё сжималось сердце, но Сара прекрасно осознавала, что ему станет легче, когда она наконец-то разберётся с этой проклятой вещью, приносившей одни несчастья. Именно поэтому О’Нил шла до последнего. Она использовала свои способности. Тёплую, полную надежд магию, которая разлилась по всему её телу и плавно переходила сначала на маску, а потом и на Лоэнгрина. Магия охватывала всё. Она пробиралась в каждый уголочек, вытесняя всю тьму. Сара чувствовала себя до непривычности сильной, способной на многие поступки. Она посмотрела в последний раз на эту уродливую, ненавистную маску и сорвала её с лица. — Господи… Весь мир треснул по швам. Вместо того, чтобы встретиться с родным лицом, чтобы увидеть его живые, неповторимые глаза… перед ней предстал уродливый человек. Лицо Лоэнгрина было испорчено. Грубые рубцы, охватившие всю кожу, смотрелись тошнотворно. Губы, потерявшие свой прежний оттенок, были также деформированы и очень бледны. Сара встретилась с ним взглядом, и слёзы потекли по её щекам. Он глядел на неё беспомощно. Ему было тяжело видеть её ужас, то, как она закрывала рот, подавляя рвущийся наружу крик. — Лоэнгрин… — Сара, не сдержавшись, провела по его щеке и, прильнув к губам, отчаянно поцеловала его. — Я не… Боже… Прошу, прости меня. Н-но так будет лучше. Она вымученно, со слезами, улыбнулась ему, и Лоэнгрин потерял от боли сознание. Душевная рана становилась всё больше. Сара на негнущихся ногах поднялась, схватилась за волосы и зарыдала. Ей хотелось бить стены, всё разрушать — ей было так плохо, что эмоции полностью выходили из-под её контроля. Она не знала, как успокоиться, как справиться с гадким ощущением в сердце. Её тело пробирала сильная дрожь, а вся последняя здравость кричала до изнеможения. Надежда на лучшее полностью разрушилась. Прибежавшего на ее крики Атропин она равнодушно откинула, из-за чего он, ударившись головой, навзничь повалился на пол. Ей было всё равно. Весь смысл жизни утекал из неё, и Сара, растерянно оглянувшись, заметила маску. Исчадие Дьявола. О’Нил смотрела на всё словно со стороны. Вот она рвёт ткань и перематывает ею изуродованное запястье, а вот она берёт со стола шкатулку и вытряхивает всё содержимое, кладёт туда маску и навсегда её запечатывает, чтобы эта убогая вещь больше никому не принесла зла, не испортила жизнь, превратив её во что-то кошмарное. Сара вытерла глаза, набрала в лёгкие воздуха. Она не могла свыкнуться с мыслью, что это конец, что дальше ничего не будет. Ей было противно от себя, от собственного поступка, но О’Нил не могла больше здесь оставаться. Не могла делать вид, что всё ещё можно было наладить. В последний раз глянув на Лоэнгрина, Сара навсегда убежала из мастерской.***
1850 год. — Тётушка Грэзиэна? — Да, моя дорогая? — Сегодня очень пасмурно. Нужно завести животных в амбар, чтобы они не испугались. Старушка с любопытством подняла голову вверх, наблюдая мрачные тучи. Скоро определённо будет сильный ливень. Наверняка с громом и молниями. Она не любила такую погоду, а вот Сара, наоборот, часто оставалась под дождём, вся промокшая, и смотрела куда-то вдаль. Тётушка знала её печальную историю, она сочувствовала ей и хотела помочь, сделать немного счастливее. Грэзиэна считала себя ответственной за её судьбу, хоть они и не были никак связаны. Благодаря заколдованному кольцу ей удалось найти О’Нил чёрт знает где, когда она, вся обездоленная, просто напрасно тратила свою жизнь. — Хорошая идея! — она шкодлива улыбнулась Саре. — А пока ты будешь занята, я успею доделать твой любимый яблочный пирог. — Спасибо. На самом деле, О’Нил не любила яблочный пирог или любой другой пирог. Ей вообще было на всё безразлично. Она существовала — и это единственное, что Сара знала наверняка. — Тогда давай. Быстрее расправляйся с нашими четырёхногими воспитанниками и заходи в дом. Не сиди под дождём, хорошо? О’Нил кивнула и, чтобы не терять лишнего времени, направилась к небольшому амбару, огороженному деревянным забором. Некоторые животные по обыкновению находились на улице, а другие, любители поспать в тепле, — в помещении. Когда она подошла ближе, то послышался сильный гром, а следом показалась слабая молния. Несколько лошадей заржало, и Сара ускорилась, чтобы всё успеть. Она пролезла через забор и, взяв одновременно двух лошадей за повод, пошла прямиком в амбар. Собака, заметившая действия человека, тоже начала лаять, загоняя оставшуюся скотину внутрь. Закрыв лошадей в стойлах и разобравшись с другими животными, также заперев их дверцы, Сара погладила собаку по голове и наказала сидеть и охранять. Она звонко залаяла, и О’Нил, с чувством выполненного долга, вышла из амбара, попав прямо под дождь. Выругавшись, Сара шустро закрыла дверь и побежала в сторону дома. Молнии теперь казались опаснее, а гром — ещё сильнее, он был почти оглушающим. Было так темно, что ей с трудом удавалось ориентироваться в пространстве. Её обувь уже порядком намокла из-за образовавшихся на земле маленьких луж, в которые она каждый раз попадала, а по лицу стекали капельки воды. Волосы закрывали ей весь обзор, и Саре приходилось постоянно их убирать, чтобы не свалиться. Снова громыхнуло, и небо рассекла молния. О’Нил, за считанные секунды преодолевая оставшееся расстояние, забежала в дом. Она запыхалась, однако успеть отдохнуть ей не удалось: её насторожила тишина, которая была несвойственна тётушке Грэзиэне, привыкшей на кухне иногда то петь, то шуметь посудой. Помимо этого в доме было очень темно, не горела ни единая свечка, и это тоже заставило Сару начать волноваться. Она, на носочках, прошла по скрипучему деревянному полу. Сара прокляла его как минимум несколько раз, потому что вместо того, чтобы тихо всё разузнать, она выдавала своё присутствие. А это ей было совершенно без надобности. О’Нил, продолжая держаться ближе к стене, добралась до гостиной. Она сделала один шаг — и в комнате мигом загорелись все свечки, показывая... Ох… боже… Сердце пропустило удар, запястье вновь начало жечь, и Сара, схватившись за него, поражённо смотрела вперёд, на человека в чёрном, готическом костюме и с чёрным плащом. У него была маска. Такая же маска, которая хранилась в её шкатулке, но… как такое было возможно? — Здравствуй, Сара, — мужчина беспардонно держал старушку за волосы. — Мы так давно не виделись. Практически целое столетие. А я ведь, знаешь ли, очень скучал по тебе. А ты? Сара, закрыв лицо, надеялась, что это был слишком правдоподобный сон. Очередной жуткий кошмар. Однако чем дольше он говорил свои пафосные речи, чем дольше она слышала его, тем больше понимала, что её кошмар, вызывавший в ней один лишь страх, теперь так некстати воплотился в жизнь.