You Bewitched Me

James Young «I'll be good»

Лицо Клауса все так же было украшено сеточкой черных вен, а глаза пылали янтарем; но как только он взглянул за спину Лиззи, то мгновенно переместился туда, где сейчас лежала Хоуп. Его дочь. Его самое большое сокровище в этом испорченном мире. Его надежда… — Ник? Ник! — Ребекка, услышав перемещение, молниеносно развернулась, и, увидев перед собой брата, тут же кинулась с объятиями. Она сжала первородного так сильно, что будь они людьми, их кости бы уже давно сломались. Но они вампиры, бессмертные существа, которым это не грозит. — Ребекка, — он выдохнул это куда-то в лоб блондинке, чьи волосы разметались по его плечам и лицу, — Моя сестра, — прошептал он, немного вырываясь из объятий, и смотря в такие родные глаза, в которых было столько любви, сколько он, не заслужил наверное за всю свою вечную жизнь. Его милая Бекка. Всегда на его стороне, не смотря ни на что. Ребекка же, оторвавшись от братца, лишь всхлипнула: — Я так рада, что ты вернулся, Ник. Я так скучала. Никлаус приподнял брови, снова удивляясь, чем заслужил такую любовь, и прошептал в ответ: — Я тоже, сестра. Я тоже. Ты вернула меня. — Не только я, Ник, — последнее, что успела шепнуть Бекка, перед тем как снова обнять его, настолько крепко, будто она не видела его целую вечность. Ведь они расставались на гораздо больший срок. Но сейчас, сейчас все было по другому. Он не предавал сестру, не закалывал и не отправлял в гроб на столетия. Сейчас все было… правильно. — Хоуп… — первое, что сказал первородный, когда Бекка отстранилась от него. — С ней все хорошо. И в ту же секунду его мертвое сердце вздрогнуло. Ее голос. Звонкий и чарующий одновременно, пусть сейчас в нем и проскальзывают нотки взволнованности. Он никогда бы не перепутал его ни с каким другим. И никогда бы не смог стереть из памяти. Кэролайн. Она была здесь. — Здравствуй, Клаус, — Ник обернулся на ее голос, и на мгновение у него захватило дыхание. Она была прекрасна и обворожительна, точно так же, как и в их последний день, когда он провел ей экскурсию по Новому Орлеану. Кэролайн Форбс излучала все тот же необъяснимый внутренний свет, к которому он всегда тянулся, словно глупый мотылек на огонь. — Кэролайн… — протянул он, немного растягивая имя в своей привычной манере; будто не было этого года, когда он пролежал в гробу. Будто юная вампирша только что отметила свое восемнадцатилетие, и похоронила себя прежнюю окончательно, а он, как самый настоящий большой плохой волк, пытается покорить ее. Будто не было всех этих лет, смертей и проклятий. Он хотел сказать, как рад их встрече, но просто не мог оторвать от нее взгляд. Впрочем, это было взаимно. Они бы и стояли так, если бы не чуть слабое «Папа», раздавшееся позади Бекки. Ник мгновенно переместился к дочери, руку которой все еще держала Джози. — Папа, это правда ты? — прохрипела юная Майклсон, часто-часто моргая, словно не веря в происходящее. — Это я, Хоуп, — Клаус наклонился к дочери, и, чуть приподняв ее, придерживая за спину, обнял. Шатенка со свей силы стиснула папу в своих объятиях, чувствуя, как непрошеные слезы вырвались наружу. И когда она почувствовала легкий поцелуй в лоб, то слезы полились сами собой. Хоуп заплакала, и сердце Ника снова мучительно сжалось. — Я люблю тебя, папочка, — прошептала шатенка, утыкаясь в плечо первородного, стараясь унять рыдания. Ник застыл на секунду, вспоминая слова Элайджи, о том, что Хоуп будет его спасением. Брат как всегда оказался прав. — Я тоже люблю тебя. И слезы мгновенно прекратились. Его малышка перестала плакать, и лишь несколько мокрых дорожек на щечках напоминали о недавних слезах. — Я здесь, Хоуп. — Клаус шептал это и еще какие-то глупости, не выпуская дочь из объятий, а Кэролайн казалось, что она сейчас сама расплачется. Но она не должна; и не будет. Особенно, когда обе дочери теперь со странными ехидными улыбочками поглядывают на нее. Черт, и Ребекка тоже. Кэролайн глубоко вздохнула, стараясь утихомирить свое мертвое сердце. Она ждала их встречи, она делала много вещей для того, чтобы разбудить его, но она — не его семья. Она не может просто кинуться с распростертыми руками на него, как Хоуп или Ребекка. — Нам лучше вернуться в школу Сальваторе, — говорит Лиззи, подходя к застывшей Кэр, и кладя ей ручку на плечо, — Нужно дать Хоуп время побыть с отцом. С семьей. Джо, оказавшаяся по другую сторону от мамы, возмущенно шепчет: — Но мы не можем просто уйти. Хоуп — тоже наша семья. Лиззи закатывает глаза, но ничего не говорит сестре, лишь смотрит на маму. И, кажется, понимает, зачем было все это. Зачем Кэролайн скиталась целый год, в поисках нужной ведьмы. И зачем путешествовала вместе с Ребеккой. И почему ей так дорога Хоуп. Лиззи наконец поняла. Мама просто хотела быть с тем, кто выбрал ее. Кто всегда будет выбирать ее. И если Клаус Майклсон сделает ее маму счастливой, то как она может быть против? — Я с девочками буду в школе, — неловко бормочет Кэр Ребекке, однако, зная, что он тоже мог услышать это. Но Кэролайн просто не может прерывать семейное воссоединение. А если честно, она все же не готова к разговору с Клаусом сейчас. Быть может, чуть позже, когда вокруг никого не будет. Джози и Лиззи переглядываются; Джо кидает взгляд на Хоуп, все еще обнимающую отца, а Лиззи на маму, которая говорит что-то Ребекке. Сейчас Лиззи хочется вернуться домой, обнять папу, может быть, съесть немного шоколадного мороженого и отправится смотреть какое-нибудь глупое шоу по ноутбуку. Эти ритуалы, интриги, сделки и Кассандра окончательно вымотали ее. Особенно последняя, которая, впрочем исчезла в неизвестном направлении. — Думаешь, он увезет Хоуп? — где-то над ее ухом раздается голос сестры, когда они уже подходят к особняку Сальваторе. Лиззи приподнимает брови: — С чего это вдруг? Она учится здесь уже столько лет. Джо вздыхает: — Она училась тут, лишь потому что, не могла видится с отцом. Тем более, Хейли Маршалл, ее мама, решила, что ей будет лучше здесь. Но теперь она мертва. А ее отец жив. — Это глупо, — хмыкнула Лиззи, — У него наверное полно своих злодейских планов по истреблению оставшихся врагов и все такое. Не таскать же ему Хоуп с собой. Джо возмущенно воззрилась на нее: — Не говори так. Клаус Майклсон конечно не белый и пушистый. Но он уже не тот монстр из старых рассказов папы. — Мне не интересны эти рассказы, так же, как и рассказы про двойников. — Ты ничего не понимаешь, Лиззи. Юная ведьма лишь фыркает в ответ на это, заходя в Школу Сальваторе. Она не очень любит пансион, потому что из-за него мама вынуждена постоянно разбираться с проблемами сверхъестественных детишек и забывать про собственные, или проблемы своих детей. Хотя, Лиззи забавляют истории дядюшки Деймона обо всем, что происходило в бывшем особняке. Но не более. — Мне позвонить папе, чтобы он забрал вас? — интересуется Кэр, когда заходит в свой кабинет, где ее уже ждут девочки. — А как же Хоуп? — спрашивает Джо. — Хоуп останется здесь. Пока что. Мне нужно обсудить кое-что с Ребеккой и… — вампирша мнется, но Лиззи продолжает вместо нее, лукаво улыбнувшись: — Клаусом Майклсоном. Мы же не слепые, мам. Джо хлопает легонько сестру по руке, но на ее лице тоже светится улыбка: — Мы сами позвоним папе. Иди, мам. Кэролайн целует дочерей в щеки, и, чуть замявшись, выходит из кабинета директора. И как раз вовремя, потому что дверь особняка открываются, а на пороге стоит Клаус Майклсон собственной персоной. — Полагаю, тебе нужно пригласить меня войти? — она никогда не сможет забыть, как этот британский акцент вкупе с обворожительными ямочками действует на нее. — Входи, Клаус, — Кэролайн улыбается, кажется, настолько лучезарно, что ночь становится светлее в несколько раз. Он в мгновение ока оказывается рядом с ней, и вампирше думается, что она попала в один из тех своих снов, которые никогда в жизни не расскажет девочкам. Но это не сон; хотя Кэр еле стоит на ногах, желая прикоснуться к его ямочкам, и дотронуться до теплой мужской груди, и обнять его — Никлауса Майклсона, первородного гибрида и убийцу, руки которого навечно в крови своих жертв. Но Кэр плевать. Даже если крови на них больше, чем воды в Миссисипи. Потому что чувство, в котором она не хочет признаваться даже самой себе, уже стерло все эти границы правильности и неправильности, белого и черного, оставив лишь серый. Она чувствует его горячее дыхание на своих губах, и нервно сглатывает, чуть приподнимая подбородок. Клаус смотрит на нее так, что невольно перехватывает дыхание, а внутри все сворачивается в тугой узел. — Я хочу сказать «спасибо», — шепчет он, заправляя прядь ее светлых волос за ушко, и наклоняясь непозволительно близко, заставляя Кэролайн мучительно-сладко выдохнуть «Клаус». — Ты спасла меня, sweetheart, — продолжает его чарующий голос. И когда их губы соприкасаются в таком долгожданном поцелуе, никто не удивлен: ведь она поклялась, что никогда не забудет его, а он обещал быть ее последней любовью, сколько бы времени на это не потребовалось.